Тот, кому посчастливилось родиться в прошлом веке и не захватить нынешнее время, ни за что бы и предположить не смог, что вытворят его внуки и правнуки. Невозможным казалось даже появление мысли о том, что однажды человечество обозлится на своего создателя и уж тем более поднимет против него оружие. Что уж говорить о вероятности того, что подобная кампания увенчается успехом… Безумство. Одно сплошное безумство, полнейшая бессмыслица, невообразимое кощунство, абсурд, чушь, вздор!
Никто из живущих сотню лет назад даже и не подумал бы о том, чтобы попытаться убить Бога. А живущие сейчас – убили. Без капли сомнения, без страха и жалости, без милосердия и без пощады. Уничтожили все святыни, храмы, писания – любые напоминания когда-то безропотной, слепой веры, ныне вызывающей лишь тошнотворное отвращение к наследию предков. Впрочем, какой смысл хранить и уважать творения прошлых поколений, если проклинаешь их глупость и неспособность сделать то, что давно ещё стоило бы?
Их «наша эра» закончилось. И началась новая. «Новая Эра» с гордой припиской «после падения творца» в сноске, потому что даже Богом обозвать то жалкое в их глазах существо они не захотели.
Сейчас – десятый год Новой Эры. И с тем учётом, что с каждым новым месяцем гонения на прошлых божественных слуг – эмпирейских ангелов – усиливаются ровно в два раза, то совсем не удивительно, что сейчас они стали не более чем товаром. Диковинными питомцами, если выражаться точнее. Теми самыми редкими зверушками, занесёнными в Красную книгу, которых так охотно скупают богачи на подпольных аукционах за огромную уйму денег только для того, чтобы потом хвастаться перед другими такими же морально разлагающимися, но состоятельными ублюдками этим славным приобретением. Выставлять напоказ человекоподобных и таких неестественно прекрасных созданий с фарфоровой кожей и парой соблазнительно мягких крыльев, которых –
о боже – так до невозможности приятно ломать. Кромсать. Резать. И наблюдать за дивными кровавыми реками, оскверняющими белоснежные перья и стекающими по такой же белоснежной коже на холодный и скользкий от этой же красной жидкости пол, к которому тяжёлыми кандалами и придавлены эти очаровательные зверушки.
Красная. Их кровь такая же омерзительно красная, как и у обычных людей. Довольные улыбки в экстазе всегда тянутся до ушей. Как же приятна им мысль о том, что даже ангелы, великолепнейшие божественные создания, внутри такие же, как они. Что нет никаких отличий между прекрасно и любовно вылепленными бессмертными телами и давно брошенными, неидеальными людьми, погрязшими в греховном себялюбии и страстном самовосхвалении. Они убили своего Бога не зря. Пытаться выслужиться и вымолить крупицы благословения? Зачем…? Если и самим можно забрать всё то, что им причитается по праву. А участь тех, кто на протяжении тысячелетий единолично пользовался божественной любовью, справедлива и иронична – питомец, бесконечно расплачивающийся за грехи против венца эволюции – человека – своей кровью. Такой же красной, как у самых подлых и гнусных из людей.
Отрицать то, что человечество уже давно увязло в первородном грехе, было бы не то что глупо, но скорее бессмысленно. Так же бессмысленно, как и, наоборот, говорить об этом на каждом углу. Всё стало бессмысленным. Мечты о Рае рассыпались прахом, а страх падения в недра Ада распался на атомы. Абсолютная вседозволенность и моралеотрицание – девиз Новой Эры. Девиз мира, который невозможно было не ненавидеть. Но в котором приходилось жить.
А можно ли это было назвать жизнью?
Вой сирен уже давно никого не удивлял. Треск разбиваемого стекла ушёл на периферию слуха, визги, крики и мольбы о помощи так вообще стали привычным, обыденным делом. Никому не было дела до того, что происходит в соседнем районе, соседнем дворе, соседней квартире, соседней комнате. Нет, это не анархия. При анархии нет организованной власти, нет блюстителей правопорядка, нет законов. В Новой Эре же всё это было, но в самом извращённом из возможных видов. Том виде, при котором благополучие любого человека зависит от наличия денег, поэтому, понятное дело, если однажды пропадёт лучший друг, никто об этом не заявит ни в какую полицию. Оплачивать поиски? Боже упаси.
Да и нынче слишком быстро людей потрошат и распродают на органы. Или же пичкают наркотиками и отправляют в бордель. В бессознательном состоянии перевозят в другую страну без каких-либо документов и заставляют работать в рабских условиях. Не стоит забывать и про подпольные бои на потеху элите. В общем, без денег шансов выжить – ноль. Если в окно залезет грабитель и при вас же зарежет вашу родную мать, обязательно скажите ему «спасибо» за то, что подарил ей такую славную и простую смерть. Если же тот попутно даже не изнасиловал труп, просто забрав ценности и деньги, считайте его своим благодетелем. Можно спокойно клясться в верности и присоединяться к его банде мародёров – в которой каждый уважающий себя грабитель точно состоит – чтобы впредь жить прекрасной жизнью такого же воришки в новой семье из отчаянных негодяев.
Бонус, если где-то в чулане завалялась лишняя старшая сестрица – высокое положение в банде обеспечено. Младшая? Тоже неплохой вариант, извращенцев много сейчас. Может и раньше было не меньше, но тогда ещё как-то люди себя держали в руках. Теперь – смысла нет.
Смысла нет.
Человечество клонится к своему закату. Падшие во грехе, утопшие в соблазнах, отдавшиеся своей истинной природе. Не достойные искупления. Больше точно нет.
Спасать их – смысла нет.
Поэтому он и бровью не ведёт, когда перед лобовым стеклом автомобиля мелькает худенький и грязный силуэт ребёнка, слишком юного, чтобы даже пол его определить. Но те ошмётки одежды – вернее того, что ей было раньше – закрывают недостаточно участков тела, и слишком сложно даже вскользь не заметить гниющие гематомы и еле-еле затягивающиеся твёрдой корочкой надрывы на коже. А так ли важен пол этого нечто? Ран слишком много, даже если выживет – состояние половых органов навсегда вычеркнет возможность заиметь потомство. Значит ни мамой, ни папой это уже не станет.
Уже не станет.
Подушка безопасности, к счастью, не срабатывает – можно спокойно ехать дальше, ни на что не отвлекаясь. Колёса поочередно – сначала левое переднее, потом левое заднее – прокатываются по образовавшемуся препятствию, автомобиль ровно дважды потряхивает вверх-вниз, а с ним и сидящего по левую руку от водителя человека.
Но он даже не моргнул. Возможно, даже не услышал хруст под ногами, не заметил короткого писка на выдохе, почти задевшего высочайшую возможную для человеческого горла ноту. Это далеко не первый и, скорее всего, не последний раз, когда в попытке сбежать от жизни кто-то бросается под его машину. Через пару секунд преследователи догонят беглеца – или беглянку, – осмотрят раздробленную грудную клетку и плюнут на изуродованное ранее ими же лицо, прицеливаясь ровно на победоносно растянувшуюся довольную улыбку. Отправятся искать замену, чтобы снова потом не уследить, и так по кругу, пока кто-нибудь случайно не засадит им осколок от бутылки по самые гланды в попытке защититься.
– Господин Гето? Вы снова слишком сильно ушли в свои мысли, – водитель всё же решается подать голос. Расфокусированный взгляд мужчины слева мгновенно обретает осознанность, он моргает единожды и переводит взгляд с дороги на говорящего. – Мы прибыли.
– Спасибо. – За то, что разбудил. Можно ли состояние прострации назвать подобием сна? – Припаркуйся где-нибудь и проверь всё необходимое на задних сиденьях. В прошлый раз бинтов не хватило. Если покажется, что и в этот раз мало – постарайся купить к моему возвращению.
В ответ – кивок и лаконичное «Будет сделано», на которые и в этот раз мужчина не обращает внимания: реакция на его приказы всегда одинакова. Он выходит из авто и направляется к главным дверям непримечательного с первого взгляда здания казино, закрытого сегодня для азартных игроков, что в попытке разбогатеть ставят свои внутренние органы и верят, будто именно им улыбнётся фортуна. Но открытое для таких, как он, посетителей при деньгах – оплатить один только вход уже приравнивается к тому, чтобы выкинуть на ветер кругленькую сумму. Заранее выписанный чек мгновенно оказывается в ладони швейцара, в обмен ему протягивают сплошь чёрную маску, закрывающую всё лицо, и индивидуальный номер.
Как иронично, что конфиденциальность – одно из немногих сохранившихся в настоящее время прав человека. Имеется же оно только у богатых. Не трудно было догадаться, да?
По тёмному коридору – прямо, в самом конце ожидает специально подготовленная зала, такая же затемнённая, чтобы и по фигуре было трудно идентифицировать человека. Всё всегда устроено абсолютно одинаково, только адрес меняется. Дважды в одном месте никто аукционы не проводит. Причина? Людям нравится создавать впечатление скрытности, они без ума от тёмного шарма всего того, к чему приклеен ярлык «Нелегально», пусть и давно уже не преследуется властями. Главное – деньги, помните? Незачем портить отношения с единственными надёжными налогоплательщиками.
О том, что место проведения сих мероприятий всегда заблаговременно согласуется с правительством, лучше умолчать. Им – выписанные чеки, взамен – гарантия безопасности приходящих сюда без телохранителей и оружия. Никому не выгодно, если богатеи начнут грызться и угрозами пытаться добиться своего. Никому. Лишняя трата денег, бессмысленный риск.
У входа в аукционный зал посетителя встречает очередной госслужащий в аккуратном фраке, на вид безоружный, но готовый в любой момент приструнить нарушителя порядка. Приглашающе вытягивает руку, проводит до места, соответствующего индивидуальному номеру. Компаньон Гето на ближайшие пару часов – небольшой столик на одного, обставленный перегородками с высокими живыми цветами, чтобы, опять же, никто ничего не подглядел лишнего. Со стороны весь этот сад выглядит убого, но конспирация – самое важное.
На столике – алкоголь почти на любой вкус и кнопка вызова персонала на случай, если тот закончится. Рядом – удобное кресло, в подлокотник которого встроена ещё одна кнопка, нажатие на которую означает, что посетитель желает повысить ставку. На планшет аукционера придёт соответствующее уведомление, и он, стоящий в самом центре зала на единственной освещённой платформе, даст всем знать о том, что экспонат повысил свою выкупную стоимость. В итоге посетителям даже не нужно тратить силы на то, чтобы разговаривать. Очень простая система, не меняющаяся уже несколько лет, потому как для всех была удобной и во всех смыслах надёжной.
Достаточно деловито показушной для тех, у кого слишком раздуто самомнение.
Пока остальные посетители аукциона постепенно прибывают по одному и удовлетворительно кивают самим себе – не нужно было смотреть, он и так знал, что они довольны всем этим фарсом – Гето снова невольно и неосознанно погружается в свои мысли. Всё лучше, чем видеть давно осточертелый ему мир. Ни сбежать, ни изменить ничего. Мечтать об из ниоткуда начавшемся апокалипсисе так легко и одновременно тяжело – это ведь всё пустое, бессмысленное. Радует только один факт: человечество скоро само себя изничтожит. Так же, как и своего Бога, чьё существование хоть как-то ещё контролировало их.
Иронично, что Всевышний именно из-за своей любви к людям вовсе не противился их действиям, в результате чего и обрёк на дальнейшее самоуничтожение. Всех обрёк. И себя, и людей, и ангелов. Любил ли Бог хоть кого-нибудь по-настоящему? Сколько Гето не думал, так и не смог найти ответа. Бесконечные размышления привели только к тому, что посаженные когда-то семена отчуждения и ненависти проросли в его сердце невероятно чёрными розами, острыми шипами впились в измождённую душу, опутали разум и отравили своим чёрным ядом.
Его безумство, кажется, достигло своего апогея.
Зачем же Бог создал его таким?
Зачем заложил в него вот это вот омерзительное нечто?
Зачем даровал людям свободу мысли, позволившую им желать смерти друг другу, а у ангелов забрал эту самую свободу, запретив вредить людям и оставив их без возможности защитить себя?
Пути Господни неисповедимы, да? А существовали ли эти пути вообще?
Бархатный голос главного ведущего, пронёсшийся по залу, возвратил Гето в реальность. Все гости прибыли, аукцион официально открыт. Картины, статуи, керамика, древние книги, даже музейные экспонаты – вначале всякого хлама всегда навалом. Выкупная стоимость плавно возрастает со временем, поразительно, насколько точно оценщики заранее предугадывают ценность того или иного объекта, расставляя товары в идеальном порядке.
Гето старается снова не провалиться в полусон, потому что ему ничего из этого не интересно. Но нельзя пропустить кульминацию вечера, последний лот – все пришедшие давно знают, что это будет – он просто не может проспать. Не должен… Приходится очень сильно постараться, чтобы не начать опять сомневаться в том, нужно ли ему вообще из раза в раз выкупать один и тот же товар на аукционах, проходящих по всей стране. Нет никакого смысла во всём этом.
Смысла нет. Спасать их – смысла нет.
Не думать. Главное, не начинать думать. Главное, не дать своей ненависти – безумству, что заставляет во всём сомневаться и всё ненавидеть – изменить его решение. То, что он был создан
таким, не повлияет на него. То,
какими были созданы все остальные, также не имеет значения.
– Продано! – Заливистый голос ведущего аукциона совсем не скрывает его удовлетворения от высоты последней ставки. Следующая, значит, будет ещё выше. Непреложный закон. – Рад сообщить, что мы почти вплотную приблизились к завершению нашего чудного банкета. Последний лот… Большинство ждало именно его, не правда ли?
Не нужно даже смотреть, чтобы понять, как широко тот улыбается. Адреналин и прочие гормоны так и плещут. Этот парень, видимо, любит свою работу: так отдаётся, что ещё чуть-чуть и словит лютейший экстаз. И где только таких находят?
– Дорогие гости! Как и было ранее заявлено, на сегодняшнем аукционе будет выставлен редчайший и дорожайший из всех товаров, – обязательно всегда так сильно затягивать лирическое отступление? Не у всех, знаете ли, стоит на прослушивание оды, восхваляющей человеческую дерзость. Зачем каждый раз напоминать?
На то, чтобы пересказать общеизвестные события десятилетней давности, у ведущего уйдёт пять минут. Гето старается почти не слушать, потому что до сих пор не понимает, как относиться ко всему этому. Сомнения обо всём прочно срослись с ним уже очень много лет назад, а человеческая война против Бога только усилила его непонимание происходящего. Он чувствовал себя одиноким китом, что в отчаянии готов был выброситься на берег в любой момент, но почему-то до сих пор этого не делал. Как же сильно он устал…
Монолог аукциониста подошёл к концу. Гето снова обратился в слух, зная, что сейчас уже, наконец, лот будет открыто назван. Конечно же, это:
– Ангел! – Мужчина вздыхает, готовый нажать на кнопку повышения ставки, поначалу не заметив, что ведущий не намерен был пока прекращать говорить. – И не обычный. Хотя даже это слово недостаточно ярко описывает данный экземпляр. Дамы и господа: один из четырёх владык Эмпирея! Прекраснейший из созданных когда-то творцом! Шестигла-а-а-а…!
–
Невозможно.
Не ожидавший того, что его так грубо перебьют, аукционист опешил и даже растерялся на несколько секунд. Придя в себя, он недоумённо уставился на фигуру мужчины, не побоявшегося встать со своего места и дать знать, кто именно прервал его речь.
– П-простите?
– У нахваливания своего товара должен быть предел. Если слишком сильно преувеличивать, ложь становится очевидной.
Пусть маска скрывала выражение лица, в голосе всё равно было слышно отвращение, граничащее с брезгливым высокомерием. Недовольство говорившего было очевидно. Вот только в чём причина настолько сильной злости? Охрана у входной двери начала копошиться, но человек в центре зала покачал головой, как бы говоря: всё под контролем. Он миролюбиво улыбнулся и обратился к гостю.
– Конечно, я понимаю, как мои слова звучат. Любой знающий сказал бы, что поймать этот экземпляр почти невозможно… Так и есть, – лучший способ свести конфликт на нет – согласиться со спорящим и дополнить чужие слова не противоречащими, но удовлетворяющими своему мнению фактами. Гето знал этот приём. Его настроение ухудшилось ещё сильнее. – Возможность телепортироваться на большие расстояния, скрываться за невидимыми барьерами, видеть всё вокруг в огромном радиусе… Это и правда самый неуловимый из когда-либо пойманных ангелов.
Хорошая реклама, нельзя не согласиться. До чего же талантливый и изворотливый парнишка, даже столь спорную ситуацию вывернул в свою пользу. И набил цену товару, и почти угомонил гостя.
– Я не буду голословить. Уважаемый господин, вам же нужны доказательства? Сами взгляните… – Ведущий учтиво поклонился и вежливо указал в сторону объекта, медленно ввозимого на сцену. Ярко-красное полотно, накрывающее клетку, ни капли не просвечивало, и нетерпение уже начало снедать зрителей по всему залу. Только фигура одного единственного человека источала холодную ауру непоколебимой уверенности в своих словах.
Невозможно. Невозможно. Не-воз-мож-но.
За эти несколько секунд в голове Гето около тысячи раз прозвучало это слово. Его душа кричала, пытаясь уверить саму себя в том, что она права, потому что…
Всё человечество знало о шестиглазом ангеле – как и обо всех остальных – только по упоминаниям предков, по преданиям и легендам, по тем скудным записям, что были сделаны в то время, когда ангелы ещё ходили свободно по земле смертных. До того, как крылатые создания Господня поселились в Эмпирее. Из мифологии, если угодно будет так выразиться. Но Гето, к своему великому несчастью, знал о шестиглазом из немного более личного источника. И насколько бы его злость на конкретно него не была сильна, насколько бы это чувство личной неприязни не превышало его безумную, необоснованную ненависть ко всему… он ни за что не поверил бы в то, то однажды тот попадётся в жестокие людские руки.
Пусть
Годжо Сатору и заслужил немного пострадать в оковах, но то, что его поймают, было просто невозможно.
Невозможно, понимаете?
Он был намного сильнее, чем предполагают люди. Укротить его? Глупая шутка.
Правда же?
Алую ткань намеренно медленно стягивают с металлических брусьев, открывая вид на то, что каждый с предвкушением ждал от этого вечера – возможность взглянуть на ещё одно прекрасное создание Бога, изуродованное практически до неузнаваемости. Это был тот единственный случай, когда поломанный не приравнивалось к бракованному, цена ни капли не снижалась, даже если у продаваемого ангела была свёрнута шея или имелось любое другое смертельное для человека ранение. Эти бессмертные существа со временем что угодно регенерируют. Заиметь одного в свои корыстные руки – мечта любого садиста или конченого извращенца. Ещё хуже – учёного.
Самовосстановление ангелов было великолепной способностью в глазах людей. Они завидовали. Жутко завидовали. И продолжали игнорировать тот факт, что боль-то никуда не уходит, только множится, потому что умереть никто из крылатых существ просто не может. Ни один человек никогда не сможет полноценно испытать то, что чувствует ангел, когда его тело пропускают через мясорубку. Ни один…
Так любил ли Бог хоть кого-нибудь? Ангелов? Людей? Себя?
Сознание снова подкидывает ядовитые мысли, но Гето даже не отмахивается от них в этот раз. Они сами распадаются прахом, когда его взору в очередной раз предстаёт окровавленное нечто. Хотелось бы отвернуться, но он не может. Он всегда смотрит. Это – доказательство того, что человечество увязло в первородном грехе. И ему
нужно было это доказательство. Это подтверждение того, что он прав, что безумен не он, а люди. Что они достойны смерти и тех мук, до которых сами себя довели, а может и больше.
Один из сопровождающих ангела просовывает руку между перекладинами, хватается за короткие светлые волосы, и тянет вверх, чтобы каждый зритель мог увидеть лицо. Оно единственное было совершенно не тронуто и только немного запачкано кровью, случайно попавшей с других частей тела.
Гето накрыл ладонью свои глаза и сделал шаг назад, снова сев в своё кресло. Взгляд ведущего удовлетворительно блеснул: гость наконец-то убедился в своей неправоте. Какое счастье, что вопрос оказался так легко и быстро улажен, без конфликтов.
Восхищённые возгласы зрителей раздавались со всех сторон. Кто-то начал хлопать, остальные подхватили, и аукционист им на потеху поклонился реверансом, словно это лично он и поймал неуловимого шестиглазого.
Хлопот. Хлопот.
Хлопот.
Гето оказался окружён им. Все хлопали. Все. Абсолютно все. Они радовались. Вероятно, улыбались. Были… счастливы?
Чему?
Внутренности в отвращении скручивает, виски пульсируют и он почти физически ощущает,
насколько ненавидит каждого здесь присутствующего.
Он больше не смотрит. Почему-то больше не может. Жмурится, пытаясь забыть, но на обратной стороне век картина уже отпечаталась в мельчайших деталях. Моргает часто-часто, но смыть её не может. Он больше не смотрит, но всё равно может пересчитать количество выступающих костей, открыто переломанных. Больше не смотрит, но всё равно видит, как кровь струится реками из бесчисленных порезов, один особенно глубокий – поперёк сонной артерии. Больше не смотрит, но… но…
«Су-гу-ру-у-у! Ну взгляни же на меня. Я достаточно похож на настоящего человека? Миленько же, да? Скажи, что миленько, я так старался для тебя! Менять облик, оказывается, не так-то просто.»
Пальцы, накрывающие глаза, напряжённо сжимают пластмассовую маску, она скрипит, скрежещет, но упорно держится на лице. В попытке избавиться от воспалившегося в мозгу воспоминания, Гето предпочитает вновь поднять веки и уставиться на бессознательное выражение лица, на котором под привычной парой глаз имеется на каждой щеке ещё по две трещинки с удивительно пушистыми белыми ресницами. Пальцы покалывает – помнят, насколько те мягкие.
Сейчас Годжо крепко спит, все силы направляя на регенерацию истерзанного тела. Умиротворение и спокойствие легко читаются на лице, но никак не вяжутся с тем, в каком он состоянии. Гето словно снится кошмар, настолько нереальным кажется происходящее.
А гул в ушах всё не желает утихать. Он не уверен, что, узнав личность кого-то из гостей, не захочет вернуть эту «радость» сторицей.
Ебучие ублюдки.
А он узнает, сделает всё, чтобы непременно узнать. А пока – тянется к злополучной кнопке и на одном выдохе давит, давит, давит, давит. Каждое нажатие – увеличивает ставку в два раза. Ему без разницы, какой выйдет конечная сумма. Он просто будет нажимать до тех пор, пока ведущий с круглыми от шока глазами не заткнёт свой поганый рот, называющий перебивающие друг друга суммы.
Остальные гости, поначалу не скрывающие удивлённые вздохи, наконец, замолкают. Насколько бы уникальным не был товар, не каждый готов заплатить так много за обычную игрушку. Вокруг Гето снова тихо. Раскалённые нервы начинают остывать. Он медленно возвращает себе хладнокровие. Вслушивается:
– Три. – Обратный отсчёт пошёл. Его кнопка горит красным – значит именно его ставка числится последней. – Два.
Он позволяет себе спокойно выдохнуть, откидывается на спинку кресла. Когда вернётся домой, сразу же завалится спать – он очень устал. Переживания сильно выматывают. Сердце до сих пор бешено колотится о грудную клетку.
– Один!
Гето расслабленно закрывает глаза. Кончено. На сегодня всё кончено. Никаких больше дел… Осталось только добраться до дома.
В мыслях он уже празднует, но краем уха слышит, как двери распахиваются и жутко, громоздко скрипят. В зал вихрем влетает женский силуэт, не страшась расталкивать не понимающих охранников, и летит к сцене, каждый свой шаг припечатывая звонким цоканьем каблуков, останавливается почти у самого аукциониста, прищуривается, всматриваясь в клетку и её содержимое за его спиной.
– Я успела? Покупаю
это.
И улыбается.
– Простите, но товар уже продан… – Даже для такого опытного ведущего подобное – невероятная наглость. Никогда прежде на его аукционах не происходило такого беспредела.
– Заплачу десятикратную сумму.
– Простите, но время вышло, мы не мож…
– Можете, – улыбка сошла с лица, выражение с дружелюбного мгновенно переменилось на пренебрежительное. – Не заставляйте меня злоупотреблять своими полномочиями. Просто запишите на счёт Рёмена Сукуны.
Парень тотчас замер. Словно боясь подать голос, он кротко кивнул, заставив улыбку на лице женщины снова расцвести. Как обычно, упоминания этого имени было достаточно для того, чтобы получить то, что ей нужно. Никто не осмелится с ней препираться.
– Аукцион давно закончен, вы всё же не успели, мадам. – Никто, кроме Гето Сугуру. Незваная гостья как-то резко обернулась и посмотрела на подошедшего почти вплотную мужчину. Маска была снята – чересчур мешалась – открывая чужому взору всю серьёзность его заявления. Вернее,
угрозы. Его взгляд прямо кричал о том, что ему ничего не стоит хоть прямо сейчас пустить ей пулю в висок.
– Я не настолько стара. И спешу огорчить – у высших чиновников есть право влиять на исход аукциона. Именно правительство организовывает подобного рода мероприятия. – Улыбка на её лице растягивается ещё шире. – Недоволен? Поплачься моему адвокату.
Она быстро вытягивает визитку из сумочки и всовывает в карман пиджака мужчины напротив, не забыв дважды похлопать по нему, после чего тем же смерчем покидает зал, не давая времени среагировать.
Вот же сука.
Гето лишь молча смотрит на бледного аукционера, что виновато пожимает плечами – ничего, видите ли, не может поделать. Злость начинает снедать ещё сильнее. Он не собирался проигрывать. Ни в жизни.
Гости начинают расходиться, и технический персонал возвращается к клетке, чтобы увезти её обратно, но один из работников резко вскрикивает, заставляя и остальных обратить внимание на то, что его испугало. Гето тоже бросает взгляд в ту сторону. И встречается с шестью широко открытыми и направленными прямо на него глазами.
Даже сквозь сон услышал знакомый голос? И как давно уже пялится?
Мужчина смотрит в ответ, ядовито, недовольно, даже злостно. Ангел незаметно для других – но не для него – морщит нос, но зрительный контакт не разрывает. Гето отворачивается, лишь когда персонал аукциона дрожащими руками возвращает красную ткань на её место, но спиной чувствует, что вездесущие глаза Годжо Сатору смотрят ему вслед ещё какое-то время.
«Мы ведь ещё увидимся, Сугуру?»
Ещё не время. И не место. Не то чтобы он вообще хотел. Сначала нужно решить кое-какие дела.
Гето достаёт визитку и находит единственное интересующее его сейчас имя:
Кендзяку.
