Rose of Empyrean | Роза Эмпирея

      Слова – одна из важнейших составляющих эволюции человека. Удобные для общения и передачи опыта следующим поколениям, они накапливались, вбирая в себя всё больше информации об окружающем мире, и впоследствии становились надёжным оплотом цивилизации. С помощью слов люди могут объяснить что угодно, описать что угодно, дать определение чему угодно. Например, человечности. Красивое, звучное слово. Приятный, мягкий смысл. Одно непонятно – почему наличие морали и нравственности является характерной чертой именно человека. Разве это признак всего вида?               Несомненно, люди могут быть добры, как минимум в той степени, с которой стоя́т друг за друга горой, когда сталкиваются с угрозой извне. Своим помогать, своих защищать, любые человекоубийства – осуждать. Человечно же, правда? Эвтаназию запретить, это непозволительно. Усыпить питомца, что надоел хозяевам, это с лёгкостью. Научные эксперименты на людях – кощунство, на глупых животных – обыденность.               У последних нет разума, нет самосознания, они – всего лишь безвольные куски мяса, пища, добыча для главного хищника этой планеты, с чьего позволения остальным разрешается жить до поры до времени. Это само собой разумеющийся факт, не так ли? Даже между пустоголовым младенцем и хорошо обученным псом-поводырём приоритет очевиден – при отказе тормозов, не задумываясь, вырулишь так, чтобы спасти более ценную особь. Оправдание – душа. Только у человека есть душа. Так придумали люди и сомневаться не смеют. Другие существа ведь не говорят на их языке, значит, и не думают вовсе. Значит, ничтожные, безмозглые, бездушные и не чувствуют боли.               Пожаловаться не смогут.              В споре чужака и брата нормально выбирать сторону последнего, в войне целесообразно бороться за свою родину. Ставить свой вид превыше другого – инстинкт, который эволюция предусмотрительно вкладывает в любой живой организм, чтобы тот не изжил себя, дал потомство, продолжив свой род. Если и есть смысл у жизни, то он в бесконечном размножении и предоставлении Эволюции новых, более совершенных материалов для работы. Ведь всё материальное стремится к совершенству. К уподоблению божественному, первозданному, к истине, из чрева которой когда-то было рождено, или другими словами – вытолкнуто из-за своей испорченности, уродливости, порочности, червивости.              Был у великой матушки Эволюции, пожалуй, только один недостаток – абсолютная нерасторопность. За тысячи лет она так и не смогла привести человечество к идеалу, пусть и очень старалась, а нерадивые дети подросли, начался у них бунтарский период, и отрицание воли родителя стало их естественным состоянием. Теперь люди борются за жизни преждевременно рождённых, заботятся об отстающих в развитии, отстаивают место в социуме неполноценных и бесполезных, ухаживают за дряхлеющими и невменяемыми. Это же высшая степень благородства – не позволять естественному отбору утилизировать мусор.        Не вышло ли из-под контроля людское желание соответствовать придуманной ими же концепции человечности?              Такими темпами любому прогрессу суждено вскоре остановиться – если не вы́резать опухоль, она разрастётся и уничтожит весь организм. Разве можно позволить такому случиться?               Не из каких-то благих побуждений по спасению человеческого рода, но из собственного интереса – столкнувшись с почти невыполнимой задачей, сможет ли она преодолеть её? – Кендзяку выбрала следовать пути отрицания человечности. Если падение в неисчислимые грехи – минимальная цена за преодоление человеком своих лимитов, она готова заплатить. Готова пойти на любой риск, готова использовать всё, что потребуется, но разбить раз и навсегда границу, разделяющую человечество с его предназначением, границу, сдерживающую его потенциал и заставляющую ничтожно ползать в ногах, пресмыкаться перед идеей познания истины.              Годы исследования, отнюдь, ничего не давали. Генная инженерия непрестанно упиралась в стену – некий невидимый барьер не позволял ей двигаться дальше, не давая улучшить качественный критерий необходимых аллелей выше определённой отметки. Ей не хватало чего-то, что подобно катализатору запустит застывшую во времени реакцию, позволит микросвязям сформироваться и не распасться в одночасье, остаться прочно и надёжно скреплёнными.              Перед тем, как она смирилась с бесполезностью своих потугов, по миру громом разнеслась новость о захвате Эмпирея. Кендзяку не волновали политические и военные новости, не интересовала экономическая ситуация в стране и всё остальное, что не соприкасалось с её научным рвением. Детские сказки о создателе раньше не воспринимались ею как достойные внимания. Сказки они и есть сказки, зачем искать ответ в том, чего, наверное, и не существует вовсе? Но теперь… возможно, это имело смысл.              Пока мир праздновал смерть своего творца, она думала только о том, как бы достать хоть какие-то его образцы. В этом ей неимоверно повезло – герой Новой Эры, Рёмен Сукуна, сам нашёл её и предложил сделку. И вот, самый настоящий ангел переходит в её свободное пользование – делай, что хочешь. Остальные же крылатые с лёгкой руки её нового партнёра оказываются преследуемы законом и приравнены к скоту – чтобы проблем вследствие бесчеловечных опытов над ангелом не возникло.              Первые сдвиги исследования в положительном направлении не заставили себя ждать – открытие за открытием, победа за победой, все выведенные образцы как на подбор, но одинаковые. Кендзяку приходит к выводу, что из генома одного ангела можно вывести только однообразных отпрысков, и её это не устраивает. Но ангелов ведь много, так почему бы не собрать ещё биоматериала?              И снова удача – шестиглазый попадает к ней в руки, исследования возобновляются, бесконечное количество ценных образцов реками стекается в её лабораторию. Но случается один нюанс. В виде полного разгрома всех результатов её труда. С воровством подопытного ещё можно было смириться, но не с уничтожением накопленных материалов. Всё! Абсолютно всё оказалось сметено руками одного единственного человека – хотя не совсем человека, в общем-то.               Что ж, в эту игру могут играть и двое.              Гето доставляют к ней с практически отсутствующей половиной головы. Как сказали конвоиры – только с повреждённым мозгом пленник успокаивался, в остальном же ему словно было неважно, сколько конечностей отсутствовало и сколько сквозных дыр в теле имелось. Пока цела голова, тот отбивался и создавал проблемы.               – Отбивался? Это ангел, он и пальцем человека не тронул бы, – скептически настроенная Кендзяку ухмыльнулась, уже предвкушая скорую научную победу. Начать сбор новых образцов – теперь не такая большая проблема. Она ещё обязательно наверстает разрушенное.              – Да, как раз об этом… Он какой-то неправильный. В рукопашную с ним лучше не соваться, не убьёт, но синяков наставит. Советую и дальше держать его в таком состоянии, – говоривший сплёвывает в сторону и поспешно удаляется с остальными бугаями, каждый из которых пребывает в настолько недовольном состоянии, что Кендзяку даже смеяться над их беспомощностью не решается. Толпой с одним не справились? Посмешища.              Однако ангел, способный дать людям отпор… Вот уж действительно уникальный образец, удача Кендзяку опять превзошла саму себя.              Перенос Гето Сугуру в одно из специальных помещений не занимает много времени. Иронично то, что ему достаётся точно такая же комната, что была темницей для освобождённого им шестиглазого, вот только здание другое – её основной исследовательский центр разрушен, так что Кендзяку вынужденно сейчас размещается в столице, в одном из множества дочерних филиалов. Да и чем ближе к штабу правительства, тем безопаснее – снова оказаться прерванной она не хочет.              Вскоре по её команде на нужный этаж прибывает парочка самых толковых из местых лаборантов, что быстро заковывают пленного и удаляются в ожидании следующего приказа, а Кендзяку садится прямо напротив мужчины на специально принесённый для этого стул. Обычно она не горит желанием общаться с лабораторными крысами, но Гето – особенный.        Ему удалось удивить и развеселить её, даже обыграть в первой партии – как-то неправильно не выказать никакого уважения такому сто́ящему противнику. Ну и должен же он знать, что во второй партии проиграл и из-за неспособности начать третью автоматически оказался дисквалифицирован из турнира.              Проходит около получаса к тому моменту, как регенерация заканчивает своё дело и мужчина открывает глаза. Сначала смотрит в пол, пытаясь сфокусироваться и проснуться, потом поднимает взгляд и, видя Кендзяку, неверяще щурится, словно теряя дар речи.              – Доброе утро. Как спалось? – Хитрые глаза злорадно сверкают ему, пробегаясь по лицу и подмечая детали, которые позволили бы ей понять его мысли.       – Прекрасно. Спасибо за заботу, мадам, – он уверенно встречает зрительный контакт, не показывая ни капли страха или тревоги. Женщине кажется, что в них отражается спокойствие или даже лёгкая скука. Вот уж действительно, уровень самоконтроля, заслуживающий уважения.              – Гето Сугуру, правильно? Признаться, мне доложили, что тебя было очень трудно выследить. У тебя прямо не ангельская вертлявость. Нужно быть очень умным, чтобы годами пудрить окружающим мозги, не выдавая своей истинной природы.               Заготовленную заранее речь она начинает дружелюбным тоном. Почему бы и нет? Кендзяку может позволить себе не слишком торопиться, но насладиться приятной беседой с заинтересовавшей её персоной. Возможно, осталось в ней что-то от человечности, что-то, что стремится найти понимание и признание в других. Таковы уж люди – ввиду своей социальной природы, они ищут похожих на себя и сбиваются в стайки. Она же доселе предпочитала быть одиночкой. Может, стоит наверстать?              Гето в ответ усмехается коротко на выдохе, качает головой:             – Нда… Забавно вышло. Столько усилий, и всё насмарку. Даже обидно. – Кендзяку засчитывает эти слова за похвалу и, довольно улыбаясь, кивает самой себе, на что мужчина начинает тихо посмеиваться, плавно переходя на неудержимый хохот, застающий её врасплох. И ещё сильнее её сбивает с толку момент, когда смех резко прекращается, словно при нажатии выключателя. – Подумать только… Люди никогда не поумнеют.              На лицо снова натягивается маска невозмутимости, но теперь с примесью разочарования, Гето смотрит на неё сверху вниз, и создаётся ощущение, что ракурс тут не причём – конечно же, ей не нравится, она приподнимается со своего стула, подходит почти впритык, на что он немного прищуривается. Что-то в глубине его глаз темнеет, когда он наклоняется ещё чуть вперёд, к ней навстречу, но слишком резко, из-за чего цепи звенят. Делает глубокий вдох, уголки его губ приподнимаются едва заметно, зрачки быстро расширяются, и у Кендзяку мурашки по спине проносятся от чужого жадного взгляда, но виду она не подаёт. Упрямо смотрит в тёмную бездну в его глазах, не собираясь проигрывать в этой холодной войне.              – Боишься? – Оскал на его лице тянется ещё шире, сдерживающие его цепи снова звенят, но теперь протяжно, тягуче, надрывно, еле-еле удерживая его. Каждый новый вдох – всё глубже, жажда в не моргающих глазах – всё больше, сам он – всё ближе наклоняется, но губу прикусывает до крови, что струйкой начинает течь по подбородку, и только после этого он останавливается в паре сантиметров от её лица. Замирает во времени, даже не дышит больше, превращаясь в каменную статую, что только неподвижно смотрит вглубь её души, заставляя чувствовать себя меньше и незначительнее, умещающейся на одной его ладони, пожираемой темнотой вокруг них и до сих пор остающейся невредимой только потому, что он пока разрешает.              Но наваждение резко сходит, она моргает и торопливо делает шаг назад – не может не отступить, потому что инстинкт кричит, что нужно бежать, и неважно от чего. Она не видит опасность, но чувствует.              – Боишься. – Уже не вопрос, а утверждение. Только сейчас Кендзяку замечает, как сильно колотится её сердце, как леденеют конечности, как слабнут ноги, еле-еле удерживая её в вертикальном положении, и это чувство ей не нравится. Словно она – трепыхающаяся в страхе рыба под когтистой лапой медведя, наблюдающего за безводной агонией добычи.               – Чепуха. Это ментальная атака такая? Плохо работает, – слишком упрямая. Признавать своё поражение она ни за что не станет, причём сейчас они на её территории и играют по её правилам. Но ноги сами двигают её назад, заставляют поспешно отстраниться подальше от опасной близости к чужому лицу – пусть и непонятно, почему ощущается эта опасность.               Гето победно ухмыляется, ещё больше щурится довольно, а Кендзяку прикусывает губу, не в силах смириться со своей капитуляцией. Но с этим ничего не поделать, время назад не воротишь, а если бы и можно было вернуть, она бы всё равно отступила назад – не смогла бы иначе поступить под пристальным, подавляющим взглядом.              С этим ангелом явно что-то не так.               Когда они успели поменяться местами? Почему пленник свободно управляет ситуацией, пока она, хозяйка положения, беспомощно нервничает и ничего не может предпринять?             Стоит поскорее закончить это всё. Всадить мстительно пару пуль в наглую голову и спокойно приняться за работу, чтобы больше не нервничать. Предостережение наёмников Рёмена, что поймали Гето для неё, теперь становится ясным как день…              Кендзяку тянется к карману своего халата, в котором с недавнего времени поселился старый добрый кольт, взводит курок и, едва прицелившись в точку между бровями, нажимает на спусковой крючок с замиранием сердца, чувствует несильную отдачу и едва замечает, как пуля исчезает, так и не достигнув цели.              – Зачем же так с гостем, мадам? Я столько сил приложил, чтобы наведаться к вам. – Гето склоняет голову чуть вбок, длинные чёрные волосы колышутся расслабленно из стороны в сторону. Эталон спокойствия и умиротворения. Штиль среди открытого моря, но компас сломан, и непонятно, куда плыть или откуда ждать угрозы. Будет ли буря? Будет ли шторм? Перевернётся ли кораблик или выстоит?              А воздух между ними искрится чёрными всполохами, в каждом из которых тысяча алчущих взглядов, направленных прямо на неё, в каждом – опасность, в каждом – голод и извращённое желание утянуть её за собой в пучину бездонного ада своего хозяина, туда, где отмаливают свои грехи такие же, как она, потерянные души.               Мерцающие искры становятся всё больше. Растягиваются в пространстве, уже не успевая гаснуть, сливаются в чернеющую лужу, уже достаточную для того, чтобы утянуть человека внутрь. Но, наоборот, лишь выпускающую нечто человекоподобное наружу. Маленькие худощавые ручки, точно такие же ножки и слабенькое тельце, кожа – усыпана бесчисленными маленькими кластерами на манер пчелиных сот, из которых гноем вытекает полупрозрачная жижа, голова же непропорционально большая, пираньи клыки в половину черепа, между ними – зажата ещё дымящаяся пуля. Челюсть движется, открывается, со звоном роняя кусок металла на кафель, показывая завороженной и застывшей на месте Кендзяку бездонную пропасть вместо рта – одно движение и её голова утонет в ней, отделившись от тела, но Гето предупреждающе цокает, и существо боязливо отползает от неё по цепям, клацает зубами, перекусывая оковы, и снова исчезает во тьме.              – Не вините его, мадам, он уже много веков не видел белого света. Да и мне с непривычки трудно держать контроль… – Гето потирает освободившиеся запястья, невинно и безобидно улыбается, но в каждом его движении – обман, фарс, игра в добродетель, будто это он милосердно сдерживает полчища хищников от того, чтобы они набросились на неё в порыве растерзать, будто не он здесь – самый опасный хищник.              Почему-то у Кендзяку нет ощущения того, что фраза «ангел не может причинить вред человеку» правдива. Нет, она не может не быть правдива. Однако… до того, как мужчина обратил бы на неё внимание, она бросилась к двери, как к единственной надежде на спасение. Все люди одинаковы перед лицом смерти. И неважно, сколько гордости было при жизни, каждый боится, каждый чувствует его дыхание на загривке, каждый теряется в страхе оказаться настигнутым, пойманным, пытается убежать. Человек – вершина пищевой цепи. И у него есть всего один единственный естественный враг, которого, впрочем, достаточно, чтобы удержать весь вид в узде.              Да начнутся кошки-мышки.              Гето не порывается преследовать сразу же, даёт фору, отряхивая одежду после недавнего происшествия в его доме. Любимые штаны и кофту только выбрасывать – кровь и грязь въелись настолько, что и химчистка не справится, зашивать же тоже не особо хотелось. Проще новый комплект купить. Ещё и дом отстраивать, засаживать сад вместо сгоревшего, желательно оборудовать какую-нибудь систему безопасности, чтобы подобного больше не повторилось… Мужчину, пожалуй, ждёт много дел в придачу к тем, что накопятся во время его отсутствия.              Он двигается с места примерно в тот момент, когда Кендзяку добирается до лифта и жмёт кнопку вызова. Какое невезение – чем больше этажей в здании, тем дольше ждать, но вот он, наконец, прибывает, двери раздвигаются, женщина оказывается внутри и тянется до экрана с цифрами, однако рука застывает в паре сантиметров от дисплея – чужие пальцы крепко обхватывают запястье, блокируя любые движения.               Двери скользят обратно, отрезают их от внешнего мира. Кендзяку тяжело дышит после бега, смотрит злостно, неверяще. Где она просчиталась? Почему снова проигрывает?! Из-за недостатка информации о противнике или… этот оппонент изначально ей был не по зубам? Её тактика работала только с обычными людьми или беспомощными ангелами, ограниченными своими же глупыми законами.              – …ты отличаешься от других, – вопрос, не требующий ответа. Гето поднимает бровь, удивлённый её смелостью. Заговорить с кем-то, от кого на подсознательном уровне чувствуется угроза? Что-то новенькое. Или эволюция решила, наконец, дать людям способ защититься от него? Толку, правда, всё равно нет.              – Вас не это должно сейчас волновать, мадам. Дам последний шанс на максимально безболезненный из возможных конец. Расскажите, чем здесь занимаетесь и для чего пытаете ангелов, – со спины нависает тёмной тенью, произнося каждое слово почти у са́мого уха, медленно, с расстановкой, фальшиво любезно.               Единственная причина, по которой она ещё жива – ему нужно было узнать, что в тайне замышляет правительство, что скрывает главный министр и почему сотрудничает с этой женщиной. Почему покрывает любые расходы, направляет своих подчинённых на поимку попавших к ней в немилость, зачем потрошить и так униженных человеческим миром ангелов. И почему именно лучшему генетику страны досталась эта миссия. Что-то надвигается, и в этот раз он не собирается сидеть, сложа руки.              Может быть, в глубине его души всё ещё тлело желание исправно выполнять свой долг стража Эмпирея. Тлело, готовясь снова разгореться. Как минимум, Годжо… не питал к нему ненависти, как он предполагал. Возможно, имело смысл позаботиться о том, чтобы шестиглазый больше не попадал в беду – в качестве благодарности за доверие.              Только вот заслуживал ли он это доверие?               Сатору просил не убивать никого, но он не может выполнить этого. Даже если будет действовать чисто из рациональных побуждений и проигнорирует подсознательное желание вгрызться в Кендзяку, от которой грехом несло настолько сильно, что он до сих пор не понимал, как держит себя в руках. Видимо, только благодаря тому, что не его ядро сейчас питает его суть, даруя силы. Будь это его собственное, он бы и тех идиотов пришиб случайно и не узнал, где прячется сука, по вине которой пострадали двойняшки. Не смог бы отплатить ей сторицей.              – Сам взгляни, если так интересно, – похвальная смелость. Пусть Кендзяку бесконтрольно дрожит, но отвечает ровно, с ощутимой долей яда, нажимает на одну из кнопок. – На четвёртом мой кабинет.              – Умничка… – Цифры на дисплее уменьшаются на один каждые несколько секунд, лифт не торопясь доставляет их на нужный этаж, выпускает. Женщина идёт вперёд, показывая дорогу, сзади на её шее лежит ладонь, пальцы едва заметно сжимаются играючи. Если сделает хоть одно лишнее движение, позвонки тут же треснут.               Из кармана брюк достаётся ключ-карта, двери отворяются, из чёрной лужи снова вылезает непонятное существо – уже другое – и лупоглазо смотрит на Кендзяку, пока Гето осматривается и принимается рыться на рабочем столе, небрежно усеянном отчётами и результатами экспериментов. Вчитывается в буквы, пытаясь найти в них смысл, какой-то посыл, но видит лишь десятки задокументированных случаев летального исхода мужчин, женщин и детей после переливания им крови образца KN-1 или пересадки органов, отдельных тканей, чего угодно. О сути того, что такое KN-1, сомневаться не приходится – видимо, Годжо был не первым.              Дальше – хуже. Искусственное влияние на геном эмбрионов в утробе матери, замена отдельных генов на полученный от KN-1, отчёты о наблюдении за развитием плодов и их нечеловеческих возможностях, но отсутствии зачатков сознания. Первые удачные экземпляры, в том числе, IY-2, полученный при помощи ДНК IJ-1.               – Что за херня… – Отвращение скапливается внутри, разрастается, становясь пищей для чего-то, спящего в глубине души Гето. Неужели человечество уже достигло апогея своего грехопадения? Пора ли? Кендзяку смотрит в ответ безразлично, бесчеловечно, с отсутствующим чувством стыда или раскаяния. – Для чего? Какой смысл издеваться над своими же?              – Чтобы создать людей, превосходящих нынешних, – уверенно чеканит каждое слово, из-за чего мужчина теряется в попытке осознать услышанные слова. Она… пытается играть в Бога? Немыслимая бессмыслица, кощунство, непростительнейший из грехов.              Грохот выстрела. Гето на две секунды отключился, а очнувшись, осознал, что потерял бдительность. Воспользовавшись коротким перерывом и тем фактом, что следящая за ней нечисть расплылась в ничто из-за потери сознания хозяина, Кендзяку выбежала из кабинета и вытащила карту из замка, заблокировав дверь снаружи, нажала пару кнопок на дисплее и отдала всего одну голосовую команду: «Уничтожить».              Уничтожить все доказательства, собранные в одной комнате.               Когда сдетонировала взрывчатка, мужчина едва успел выбить дверь, поэтому прямо вылетел в коридор из пылающего пекла, обжигающего кожу и мышцы. Лёгкие горели изнутри, перед глазами всё плыло, мозг из-за отравления углекислым газом снова отказывался функционировать пару долгих минут. Он действительно ненавидел, что не мог ускорять свою регенерацию так, как это делал Годжо.              Едва способность мыслить возвращается, Гето вытаскивает из подпространства с десяток тварей, мысленно приказывая им хватать любого попавшегося человека в здании и тащить к нему, сам же встаёт, пошатываясь, опирается на ещё одно нечто, осматривает коридор. Пока призванные чудовища бьют стёкла и вываливаются наружу, пробираются на другие этажи по внешним стенам, разбредаясь кто куда, он идёт к лифту, цифра над которым всё растёт. С другой стороны, рядом – лестничная площадка, по которой можно было спуститься с четвёртого этажа, пока лифт отвлекает внимание.               Одна из тварей получает приказ и моментально сваливается со стены, по которой карабкалась ввысь, падает на асфальт и врывается в двери на первом этаже, замирает в ожидании: «Никого не выпускать». Если бы не глубокая ночь, поднялся бы полнейший хаос, но большинство людей спит и снаружи почти ничего не замечает.              Следом из тьмы вылезает двухметровый паукообразный монстр с десятками человеческих лиц на брюхе, выбивает дверь в шахту лифта, разрубает трос и, как только капсула падает, прыгает следом, пробивает острыми ногами крышу, замечает, что внутри никого и разочарованно возвращается. Гето делает глубокий вдох и усмиряет внутреннюю ярость, тушит пожар недовольства, обдумывает. Чудища с верхними этажами справятся, первый забаррикадирован, остаётся только лестница. Раны как раз успели зажить – он забирается одним махом на того же гигантского паука, что сразу бросается вниз, ловко перебирая всеми восемью копьевидными лапами, спускается до первого этажа, на который недавно упал с лифтом, растерянно перебирает ногами.              Думай, думай, думай.              Приказывает пробить пол – за пару мощных ударов основание всё-таки поддаётся – и падает на скрытый подземный этаж, поднимая дым клубами. Спрыгивает со спины чудища, осматривается.              Гигантского размера колбы, с плавающими внутри кусками плоти, напоминающими скрюченных, скукоженных человечков. Морозильные камеры на азоте, кислотные баки с жижей едкого ярко-зелёного цвета. Витающий в воздухе греховный смрад – совсем недавно Кендзяку была здесь. Значит, он идёт в верном направлении. Чует её присутствие, плывёт за шлейфом вперёд, безошибочно петляя между колбами. Выходит к очередной двери, на ручке которой отпечаток из слишком явного запаха – возможно, не только её, но и чей-то ещё.              Среди мёртвой тишины раздаётся характерный щелчок открывающейся двери. Гето заходит внутрь. Мимо уха просвистывает очередная пуля, Кендзяку стоит прямо по центру небольшой комнаты, направив кольт в его сторону. Пока он видит, когда она жмёт на курок, ни одна пуля не проскользнёт мимо его зубастого питомца.               Он бесстрашно делает шаг вперёд, но тут же ощущает тяжёлый удар по затылку, на мгновение снова отключаясь. Резко разворачивается, бьёт в ответ нападающего, встречает блок и отскакивает в сторону, но – не стоило упускать из виду паршивую суку – снова получает пулю в висок и едва успевает проснуться и уклониться от удара железной трубой прямо по лицу, что, несомненно, оставила бы вмятину в черепушке похуже, чем «срастётся за пару секунд». Блядство.              Гето выпускает тварь с приказом обезвредить женщину, но не убивать, и в рукопашную бросается на второго противника – блокирует удар трубы локтевой костью, игнорирует хруст, отбрасывает чужое орудие в сторону, другой рукой бьёт по челюсти, заставляет отступить, наступает, снова бьёт кулаком, упираясь в блок, тут же делает подсечку, сбивает с ног и опять ловит пулю в голову – чёртова тупая тварь нормально не выполняет свою работу – а на следующем кадре неизвестного уже нет в поле зрения.              Мужчина думает: «Заебало», сразу призывая очередное чудовище, укрываясь под ним, и не зря – атака со спины приходится прямо по хребту обтянутого кожей огромного собачьего скелета с человеческой головой с застывшей на лице ухмылкой.              Облезлым хвостом тварь откидывает обидчика в сторону, но расплывается чёрными чернилами – в полёте человек успевает достать пистолет из-за пазухи и выстрелить ей в лоб, а после приземления переводит прицел уже на Гето. Зубастое нечто ловит пулю в этот раз, однако не успевая среагировать на ту, что летит сбоку со стороны Кендзяку, благо, не попав в цель.              Следом – череда пуль со стороны её товарища, но слишком много подряд, приходится призвать случайного зверя и пожертвовать им, закрывшись от атаки, и как же Гето уже всё это заебало, он отступает назад на расстояние, достаточное, чтобы держать обоих в поле зрения, и замирает.              Кровь бешено стучит в ушах, нервы оголены до предела, в ноздрях – приторный греховный запах, заполонивший комнату и начинающий сводить его с ума. Болезненные спазмы в висках при каждом простреле не помогали успокоиться, сжимали голову обручем, его бесил тот факт, что люди способны дать ему отпор. Разве это вообще возможно?              Он чувствует, как что-то внутри него скребётся на душе, яростно пытаясь вырваться из клетки, и впервые позволяет этому случиться, самостоятельно отпирая все замки и засовы.               Пальцы на руках сами складываются в нужном жесте. Язык произносит необходимые слова. Тьма из его сердца вытекает наружу, мигом заполняя пол, потолок и стену – всё, что находится перед его взором. Обе человеческие фигуры тут же теряют возможность двигаться, скованные невидимыми оковами.              Сорвался.              Всё-таки сорвался. Сколько раз он врал Сатору о том, что не способен использовать это? Сколько раз отрицал, что знает, как оно ощущается? Сколько раз ему хотелось вырвать из себя это знание? Сколько раз он думал о том, что ненавидит эту сторону своей личности, потому пытался затолкать как можно глубже?               Отдача от не принимаемых им собственных способностей не заставляет долго ждать – по всему телу проходится электрический ток, и его самого намертво сковывая, но сразу отпуская. Эти цепи действуют только на человеческие души.               Гето тяжело дышит. До сих пор не верит, что сделал это. Но почти готов принять тот факт, что эти двое были по-настоящему проблемными. Не решается даже думать о том, что будет, если ему придётся иметь дело с несколькими вооружёнными огнестрелами людьми. Всё-таки эволюция не ошиблась, даровав человеку способность создавать такие опасные вещи…               Но пока мужчина пребывал в своих мыслях, он совсем не заметил, как невидимые оковы спали с одного из пленников. Не успел среагировать на звук спускаемого курка, поймав все запущенные подряд пули лбом, отключившись на достаточное время, чтобы противник подобрал опрокинутую ранее металлическую трубу и острым краем вогнал её через глазницу, нанося мозгу колоссальное повреждение.              – Ебать он проблемный. – Хрипит подуставший человек, обращаясь к только сейчас освободившейся от пут Кендзяку, – какого хера твои эксперименты снова шатаются по зданию?              – Это не один из экспериментов. Тот самый ангел, которого я просила поймать, – женщину немного трясёт, тело медленно начинает отходить от шока и адреналинового передоза. Выровняв дыхание, она идёт к шкафу, достаёт один из герметичных пузырьков и выливает его содержимое на голову Гето, наблюдая, как кислота расщепляет сначала мягкие ткани, пузырясь, и начинает разъедать кость, добирается до мозга. Шёпотом добавляет довольно, – всё-таки эта партия за мной, Гето Сугуру.              – Это ангел? Врёшь.              – Я тоже не особо понимаю, не приставай с глупыми вопросами, Рёмен.             Названный закатывает глаза, про себя жалея, что вообще связался с этой женщиной. Но ни один другой специалист не мог похвастаться её стремлением к поиску ответов несмотря ни на что. Если и существовал хотя бы небольшой шанс того, что кто-то решит его проблему, то это сможет сделать только Кендзяку.              – В любом случае, как твоё состояние? Ядро прижилось? – Она довольно-таки быстро меняет гнев на милость, снова сливаясь с привычной маской холодного дружелюбия.             – Без понятия. Не понимаю, изменилось ли что-то. Когда ты ворвалась, мне едва стало лучше, – он болезненно потирает виски и возвращается на своё место, расстёгивает рубашку и ждёт, когда она приступит к осмотру. Женщина, в свою очередь, быстро снимает показания – стандартная процедура на выявление первичных сбоев в работе организма.               – На проверку анализов уйдёт какое-то время, но результат пока что неплохой. По крайней мере, у того, что сбежал в прошлый раз, было чересчур повышенное давление, твоё – в норме. Как надутый шар не лопнешь. – По тону её голоса не было понятно, являются ли шуткой последние слова, но её собеседник давно привык к этому. Потому ухмыльнулся и расслабленно лёг на свою кушетку, взяв телефон из тумбы, включил первую попавшуюся на глаза игру, чтобы занять время.              Кендзяку пару раз бегала с новой порцией кислоты к безвольному телу в углу комнаты и сразу возвращалась к образцам крови, взятой у коллеги. Возможность поскорее изучить Гето Сугуру манила, но сначала она была обязана решить задачу первостепенной важности. Ту, за которую ей платят.              – Кстати, что насчёт Юджи? Новостей нет?              – Его отпрыск? Ураюме ничего не докладывала пока. Впредь спрашивай у неё, я и слышать о нём не хочу. – Рёмен скривился, вспомнив о том, о чём предпочёл бы не знать, но ответил. Теперь уже она закатила глаза, но, пошарившись в тумбе, отыскала потрёпанный блокнот и кинула прямо ему лицо. – Это что ещё?             – Мои записи. Всё, что Дзин рассказал в прошлый раз. Проблем, по всей видимости, с принятием ядра у тебя нет, так что читай и учись его использовать. – Не нужно было даже смотреть Кендзяку в лицо, чтобы понять, как недовольна и зла она была.               Рёмен снова скривился. Опять она за этого ублюдка вступается. Как бы не учудила чего в будущем… Иногда ему становилось интересно, ищет ли она сына из-за человеческих чувств, которых у неё просто физически быть не могло, или ради своих исследований. На любые вопросы о том, что в Юджи такого особенного, она коротко отвечала: «Я возлагаю на него большие надежды» и прекращала любой разговор, ловко переводя тему. Что собой представляла эта женщина на самом деле – величайшая загадка, в которую лично Рёмену лезть не хотелось.