«А сам кем будешь? Разве не тот, кто подошёл, должен первым представиться?»
Годжо Сатору прямо там и открыл рот в немом удивлении. Уж о нём-то все обычно сами знают! Даже перед ангелами первого поколения шестиглазому не пришлось представляться, ведь о его появлении сразу же было растрезвонено на каждом углу. Второе же поколение – частью которого являлся и он – априори получало знание о шедевре божественных рук, как и остальную важную информацию, от самого Создателя.«Знаешь куда иди с этими своими замашками! Я первый раз тебя вижу, дуй отсюда и не мешай.»
Годжо Сатору впервые столкнулся с кем-то, настолько смелым в подборе слов, по-настоящему свободным. И он не мог не восхититься со всей искренностью, пусть и был очень возмущён неуважительным отношением к себе. Позднее он решил спросить у Господа, как так вышло, что по Эмпирею ходит незаконченный и не обладающий ещё знанием ангел, но оказалось, что ошибки никакой не было. Гето о нём и обо всём рассказывали, просто…«Не удивляйся, но он очень своенравный. Могу предположить только, что ему не понравилось твоё поведение.»
Как так вышло, что такой ангел вообще может существовать? Какой закон послужил основной для создания личности, настолько не похожей на остальных, абсолютно не ограниченной нормами? В ответ – добрая улыбка и «Ты сам поймёшь со временем». Годжо не понравилась идея того, что нужно что-то пытаться понять, а не просто знать. Это было непривычно, это нарушало его внутренние устои, это… волновало и интересовало, рождало что-то в нём, чего он не понимал ранее и чему поэтому не знал названия. Ему нравилась эта загадка, и нравилось чувствовать своё желание разгадать её. Шестиглазый поспешил вернуться к Гето и как следует разговорить, дать тому, так сказать, второй шанс на дружбу – с самим Владыкой востока Эмпирея! – но снова только получил нагоняй. За то, что мешал работать. Да кем он был, в конце концов-то, что позволяет себе так себя вести?! Возмущению не было предела – даже будь тот сто раз не обязанным следовать привычным устоям райских земель, уж уважение к вышестоящим хотя бы должно быть. Оказалось, Гето Сугуру был новым управителем одной из сторон света. Владыкой юга Эмпирея. Его коллегой. В общем, они – ближайшие соседи, равные по положению и… как бы да, Годжо нечем было крыть, он попросту не имел ни на грамм больше власти. Из-за чего расстроился. Вот и как тогда он должен заставить новичка обратить на себя внимание? А зачем ему вообще это внимание? Хотя без разницы, он обязательно с этим разберётся, но попозже. С тех пор шестиглазый при любой удобной возможности захаживал в гости к соседу, чтобы немного поругаться. Побесить, подраться, совершенно не сдерживаясь, затем помириться, поболтать обо всём и ни о чём одновременно. Послушать рассказы Сугуру о людях, об их странных фигурах речи, именуемых метафорами, и о способах проявления привязанности. Гето можно было посещать человеческий мир, он многое знал. Самое любимое открытие Сатору – объятия. Хотя впоследствии он осознал, что ему любые прикосновения очень нравились, что как-то не вязалось с его способностями. Почему ему нравится что-то, противоречащее его сути и закону, из которого он создан? Годжо какое-то время пытался ломать голову над этим вопросом, но потом пришёл к выводу, что ему и не особо это важно. Нравится и нравится, что поделать. Важнее было другое осознание – пустота и скука в его жизни куда-то пропали, оказались вытеснены интересной и всеобъемлющей личностью Гето Сугуру. Благодаря ему Годжо почувствовал вкус счастья. И из-за этого же он ощутил самое настоящее отчаяние, когда приводил казнь в исполнение. Что-то горело в груди, воспаляя душу – он не хотел вредить близкому другу, но ослушаться приказа не мог. Сугуру тоже знал, что другого выхода у них нет кроме того одного, где преступник признаёт свою ошибку и обещает исправиться. Но это было так же невозможно, как и заставить время идти вспять, потому что такова была суть Гето и закон, которым он рождён. Абсолютная беспристрастность ко всему в этом мире и равенство на более фундаментальном, чем атомном уровне, являющемся основой всего разнообразия материи и антиматерии. Для Годжо и остальных ангелов люди были сокровищем, обладавшим уникальным сознанием и личностью. Для Гето они – всего лишь огромный набор комбинаций малейших из возможных частиц. Как и всё в этом мире. Абсолютно всё. Главной причиной его изгнания была не возможность истребления человечества, а страх кое-чего более первородного, чуждого концепции жизни, дремлющего в Гето Сугуру с самого его появления на свет. Только у одного Сатору, наверное, и вышло узнать его с другой стороны. С той самой, которая смотрит мягкими глазами, прищуривается, улыбаясь, и заливается громким и искренним смехом. В нём не было необоснованной злости на весь мир, отнюдь, он был добр. Любил рассматривать звёзды и песчинки у берега, с интересом следил за дуновением ветра, развевающим белоснежные волосы его друга, мог часами наблюдать за бабочкой, спящей в коконе.«То, что такой разномастный мир создан из однообразных частиц – удивительнейшее из явлений.»
Такова была истинная природа Гето Сугуру, настолько прекрасная и сложная для понимания, что Годжо Сатору не мог не влюбиться, пусть и не знал тогда ещё ни названия, ни определения любви. Но точно чувствовал что-то неизвестное и приятное в области груди, что-то, что осознал и обозначил для себя только после своего прихода в человеческий мир, после падения Эмпирея. Сугуру стал причиной счастья для Сатору. Не навязанного знанием и скукой, но построенного на взаимном доверии и увлечении друг другом. И к обеду следующего после «примирения» дня к Годжо возвращается не только это счастье – он неожиданно для себя ощущает и течение жизни вокруг. Его собственное размеренное дыхание, Нанако и Мимико, занятых готовкой на кухне, Сугуру в своём кабинете, зачитавшегося бесчисленными бумагами на столе. Алый листопад за окном и потрескивание лёгкого морозца, тающего под тёплыми лучами солнца. Он словно заново родился – или даже переродился, умерев, чтобы покончить с жизнью, полной боли в разбитом сердце и истерзанной душе, и начать новую, с чистого листа, исцелённым ментально и физически. Последнее, конечно, не в полной мере, но так даже лучше, разве нет? Пусть его ноги всё ещё не могли стоять твёрдо и уверенно, руки не способны были держать что-то тяжелее ложки, а спина быстро уставала, если не опиралась на что-нибудь… Пусть. Зато он может подняться со своей кровати и, держась у стены, медленно, но аккуратно дохромать до кухни, сесть на диван, улыбнуться девушкам и получить их тёплые улыбки в ответ. Позавтракать оладьями – Сугуру разрешил кушать теперь более плотно и питательно – заесть сладеньким джемом и ощутить себя самым счастливым в мире. Почти, потому что хотелось бы завтракать и в компании одного заработавшегося делами зануды, но Мимико предупредила, что не стоит того отвлекать. Хорошо, он не будет пока. Посидит с двойняшками, обсудит, что нового произошло в игре первой и что вычитала в своих книгах вторая, а когда Сугуру решит сделать перерыв на сигарету и подожжёт одну – быстро окажется у двери, постучится и сразу же откроет. Твёрдо решив не ждать ни ответа, ни реакции на свои действия, Годжо торопливо подходит к креслу и садится – почти падает – на подлокотник, боком опираясь на чужое плечо, закрывает глаза блаженно. – Хочу побыть с тобой. Нельзя? – Ответ на вопросительный взгляд. – Я клянусь, что не буду мешать, просто посижу рядом. Гето какое-то время смотрит краем глаза на разморившегося в довольстве и уюте ангела, но не прогоняет, продолжает курить неторопливо. Ему нужен был этот перерыв, и тратить его на слова недовольства вовсе не хотелось. Даже учитывая прилипший к затылку трижды настойчивый взгляд шестиглазого. Пару минут сигарета медленно дотлевает. Сатору послушно сидит, болтая одной ногой. Рассматривает так внимательно, как умеет только он, пытается уловить носом естественный запах тела, а не табачный дым. Затушив окурок, Сугуру, на удивление, не возвращается к бумагам, а оборачивается к незваному гостю. – Не стыдно тебе? – Сатору прямо воздухом давится. Что не так-то? Он и так достаточно времени ждал, пока мужчина освободится. – Я же чувствую, как ты во все шесть пялишься на меня. – …Мне что, смотреть на тебя нельзя? – Делает вид, что не понял. – Лечи остальные раны, раз глазёнки отросли, балбес. Годжо с секунду недовольно щурится, а потом, хихикнув идее, резко пришедшей на ум, наклоняется и соскальзывает со своего места, поперёк ложась на коленки Гето, почти полностью даже умещаясь верхней частью тела, если не считать голову, приподнятую на втором подлокотнике. Расслабленно болтает ногами, свисающими почти до пола, хитро улыбается. – А я не хочу. Мне и так хорошо, Сугуру. Пока ты со мной, мне всегда хорошо, и остальное неважно совсем. Одна из непослушных рук тянется вверх, зарывается в распущенные по-домашнему волосы, пропускает сквозь пальцы. Сатору всегда нравились эти длинные локоны, нравилось наблюдать за их переливом, касаться, пока Сугуру не видит. Кажется кощунством прятать их в тугой пучок, скрывающий всё великолепие. – У кого, ты вчера сказал, такому научился? Друзья так обычно не делают, знаешь ли, – лицо мужчины спокойно, но ангел чувствует хитринку в словах. – А кто делает? – Строит глупо удивлённое выражение лица, ждёт ответа по типу «влюблённые». Нос предательски морщится чуть-чуть от смущения – самому такие слова произнести смелости не хватает, потому из Сугуру пытается вытянуть их. – Того, кто так делает, покупают не за сотни миллиардов. Или за сколько ночей вперёд я заплатил? Какие-то несколько мгновений Годжо не понимает. А когда осознаёт, возмущение в нём достигает таких масштабов, что он краснеет настолько, что, кажется, сейчас взорвётся в праведном гневе негодования. Не стоило забывать, у кого он научился язвить. – Совсем охуел?! Сугуру, ты…! Нужное обзывательство так и не удалось найти, но волосы, которым не посчастливилось так удобно оказаться в руках ангела, сразу же познали на себе всё его недовольство. К первой руке почти сразу присоединилась вторая, и Сатору уже обеими начал вымещать свою злость на чужой голове, которая лишь тихо, но искренне посмеивалась над ним. В этот раз он не пытался просто надоесть и вывести из себя, а прямо мстил за возмутительную шутку – нет, даже этого слова недостаточно, это самое отвратительное, что можно было выкинуть! – хмурился и пыхтел. – Признаю, виноват, – Гето сквозь смех пытается выговорить ещё несколько слов, игнорируя начинающий болеть живот, – даже всего одна ночь с «сильнейшим» явно стоит тех сотней миллиардов! Поняв, что мужчина не собирается униматься, Сатору закусывает губу, поднимается и уходит. Злобно хлопнув дверью. Садится на диван в зале и, скрестив руки на груди, ждёт. Про себя думая, что если Сугуру не придёт и не извинится, то он… пока не знает, что сделает, но что-то да сделает – в конце концов, пожалуется двойняшкам! И совершенно не потому, что сомневается, Годжо сразу же принимается подглядывать за тем, что творится в кабинете, но в этот раз осторожно, чтобы сложнее было заметить – будь проклята способность Гето чувствовать пристальный взгляд на себе. А Сугуру смотрит в ответ. Прямо на него. Не потому, что видит, а потому, что знает, куда тот уселся и чего ожидал от него. Улыбается ликующе, но встаёт и направляется к двери, и Сатору удовлетворительно хмыкает, подумывая какое-то время в отместку поиздеваться, притворившись глубоко обиженным. Но периферийным зрением, кажется, замечает что-то снаружи дома, и… Не успел он перевести взгляд, как всё резко перевернулось. Ударило по лицу пылью и камнями, зазвенело в ушах ударной волной, круговоротом пронеслось перед открытыми глазами – только на одном инстинкте он успел развернуть барьер вокруг своего тела и защититься после того, как кувыркнувшись в воздухе, отлетел на шкаф с вдребезги разбившейся посудой. Стоило ему отойти от шока и более-менее осознать случившееся, как по голове тысячетонным молотом, дробящим душу, ударила картина, представшая перед глазами. Половину дома снесло взрывом. Ту самую, со стороны которой находился рабочий кабинет Гето. В ушах зашуршал бешеный кровоток, в груди что-то заскреблось и закричало, завыло чистейшим ужасом, холод пробрал конечности и пополз вверх, всё тело охватывая леденящей дрожью. Годжо хотелось бы, чтобы всё это оказалось ложью. Но нет. Единственное безопасное место во всей Японии оказалось не таким уж безопасным. Не нужно было терять бдительность, не нужно было расслабляться, не нужно было пренебрегать возможностью видеть всё ради того, чтобы наблюдать за одним лишь Сугуру со всех сторон – так, как он любил это делать в Эмпирее. Эмпирея больше нет. Счастливой беззаботной жизни больше нет. Как можно было забыть? Как?! Всему этому уже давно пришёл конец. Пора бы проснуться ото сна, приятной мечты, иллюзии спокойствия. Мир, в котором он живёт сейчас – невероятно несправедливый, полный жестокости, крови, насилия, человеческой ненависти к ангелам. Мир, полный боли и отчаяния. Отчаяния, с которым Сатору теперь глядит шестью глазами на то, в каком состоянии пребывает его Сугуру. А ведь у того даже ядра не было, чтобы восстановить полученные при взрыве раны. Уже давно не было. Как он прожил всё это время без ядра? Как выживал в этом опасном мире? Или всё это произошло из-за Годжо и того, что Гето спас его, накликав на себя самого беду? Но времени на самобичевание не было – ангел вскочил, чертыхнулся о мусор на земле, упал, после чего без задней мысли заставил ноги мгновенно зажить с едва ощутимым покалыванием и снова рванул по коридору в комнату, которую буквально только что покинул. Панически принялся раскапывать Сугуру, придавленного обвалившимся кирпичом, предварительно залечив и свои руки. Знал бы, что за дурачливость придётся заплатить такую цену, ни за что не стал бы упрямиться. Груда камней, о которые Годжо из раза в раз по неосторожности и торопливости протирает пальцы в кровь, сама иногда чуть-чуть приподнимается. Вернее, это Гето под ней пытается встать, но просто физически не может, и вовсе не из-за их веса – тяжесть не смогла бы стать причиной его поражения ни в одном из миров. Просто тело отказывается слушаться. Из ушей, глаз, носа и рта обильным потоком течёт кровь, как следствие попадания под прямой удар, а осколки от оконного стекла, пробившие спину, врезаются во внутренности, почти полностью их превращая в откровенное месиво. С такими повреждениями не живут, а теряют сознание от болевого шока или из-за потери крови. Но он не может этого себе позволить. Сдохнуть, как последняя псина? Ещё чего! Даже если с каждой попыткой выбраться из-под кирпича его рот отхаркивает красное нечто, не то чтобы состоящее из крови, но более напоминающее перемолотый с десяток раз фарш, он продолжит пытаться. Даже если голова плывёт и пытается отключиться, даже если он истекает кровью, даже если всё тело прожигает такой болью, что впору захотеть умереть, лишь бы не мучиться – нельзя. Не имеет права. Удар ракеты пришёлся под углом. Прямо над его кабинетом – комната Мимико. Он просто должен встать и удостовериться в том, что… В чём? В порядке ли она? Конечно же, блять, нет! Гето точно уроет каждого виновника случившегося – сдохнет, но уроет, на клочки и кусочки разорвёт, заставит испытать то, что выпало на долю случайно попавшей под атаку девушки. Хотелось проклясть себя за то, что усерднее не выпытывал информацию из еле-еле пойманных токийских шпионов. Что они искали в Фукуоке? Действительно, что же ещё. Стоило ещё тогда прикончить Кендзяку. Послушал Годжо, смилостивился и теперь пожинает плоды. Конечно, он подозревал, что ответный удар не заставит себя ждать, но и представить не мог, что пострадает его дом и девочки. Гето Сугуру нет ни в каких базах данных – это неоспоримый факт – если и можно было выяснить его местоположение как-то, то только проследив за передвижением лично. Но он точно избавился от всех нарушителей его территории до того, как вернулся домой. Так как его нашли? А мысли в голове становились всё тише. Даже на энергии ярости, подпитываемой жаждой отмщения, нельзя игнорировать состояние тела, которое вместе с кровью покидает всякое тепло. Гето чувствует, как бесповоротно проваливается в последний свой сон, но неверие в то, что он закончит так, разгорается в его сердце всё сильнее. Ему нужно встать, забрать девочек и доставить в безопасное место, проследить, чтобы и беспомощный пока Годжо не пострадал, не попал снова в беспощадные загребущие лапищи уёбкоподобных тварей, зовущих себя людьми. У него, блять, были обязанности и долг, который он не мог не выполнить! Неправильно. Если он умрёт здесь и бросит всех, это будет неправильно. Кто, если не он, поможет попавшим в беду ангелам, проконтролирует, чтобы Фукуока продолжала нормально функционировать, как независимая префектура, удостоверится, что хотя бы в одном уголке Японии законы и правопорядок ещё не полностью изжили себя? Кто, если не он? Руки́ Гето касаются чьи-то трясущиеся пальцы. Поднимаясь по конечности, тепло от них заполняет всё тело и с щекочущим жжением восстанавливает разодранные внутренние органы – неосязаемое сердце внутри усиленно возвращает его к жизни. Когда сознание немного проясняется, он поднимает голову и видит перед собой бледного, прикусывающего губу до крови ангела с красными от сдерживаемых слёз глазами, и что-то переворачивается внутри него. Это… точно Годжо Сатору? Разве у него может быть такое выражение лица? Что… случилось? Новых ран не видно, да и смог бы он стойко перетерпеть извлечение самой уязвимой части его тела, при этом не сумев совладать с какими-то царапинами? Вздор. Или Сатору такой из-за того, что о Сугуру волнуется? Сердце почему-то сжимается болезненно, хочется вырвать его, чтобы не чувствовать – не осознавать – чужую искренность. Он не был готов к этому. Потому отворачивается, чтобы не видеть, и сухо благодарит. – Верну, как только восстановлюсь, – хрипит разодранная глотка, но слова чётко выговаривает. – …просто не убей никого. Мужчина морщится. Как будто было кого. Беспилотные дроны, напичканные взрывчаткой, мало походили на живых людей. А если бы походили, то он бы слушать в этот раз не стал – растерзал бы так, что смерть покажется блаженством. Он умеет. Едва его организм начал возвращаться в нормальное состояние, мужчина через боль встаёт и направляется к лестнице на второй этаж. Из тёмной лужи вызывает непонятное существо, смесь медведя и варана, что мягко подлезает под удивлённого Годжо, поднимая его на своей спине и направляясь за хозяином. Как минимум, оставлять в одиночестве бессильного ангела, у которого ещё и ядра нет – всё равно, что смерти ему желать. Как максимум, Гето переживал, что с тем может что-то случиться, пока он будет ходить за двойняшками. Настолько быстро, насколько возможно в его состоянии, он поднимается и видит, что комнату Нанако, оказывается, тоже задело. Девушка, выбравшись в коридор, хлюпала носом и перепуганно тряслась, придерживая левой рукой правую, безвольно свисающую вдоль тела. Одна из стен обвалилась прямо на неё, из-за чего она выглядела сейчас настолько же побитой, как Гето, с одним большим отличием – испуг в её глазах давно пересёк границу сознательности, делая её неспособной реагировать на происходящее вокруг. «И хорошо, что так,» – думает мужчина, видя чёрно-синие гематомы. Повезёт, если регенерация выполнит свою работу быстрее, чем она придёт в себя и почувствует боль. Гето с горечью поднимает, словно бессознательную куклу, Нанако на руки и торопится во вторую комнату, уподобившуюся древним руинам, к Мимико. Стены обрушены, их обломками завалена та часть пола, что не обвалилась вниз, в кабинет Гето, самой девушки же даже не видно. Каменные груды настолько огромные, что не представляется возможным и надеяться на то, что похороненная под ними Мимико будет не в худшем, чем её сестра состоянии. С десяток небольших чудищ тут же выбежали из тьмы и принялись раскапывать завалы. За рубашку Гето кто-то дёрнул – Годжо, как только на него обратили внимание, указал пальцем в направлении одной из самых больших кирпичных гор, куда сразу же направилась вся орава помощников. У ангела ком в горле, поэтому он только вытянул руки в немой просьбе передать Нанако ему, и мужчина выполнил – понял, что всё плохо – после чего побежал к быстро разбираемому завалу, чтобы как можно скорее вытащить девушку. И – будь всё проклято – Гето стало плохо при одном только взгляде на вытекающую серую жижу из черепа и отсутствующее лицо, многочисленные переломы и ушибы, сожжённые участки плоти. До тошноты плохо. Гето отчаянно приобнял Мимико. Его начало натурально трясти, переполняя такой ненавистью, какой он никогда раньше не испытывал. Остатки самоконтроля и здравого смысла сносит лавовым потопом и пылающей жаждой возмездия, чёрный яд сомнения растворяется в крови, уподобившейся плазме, и растекается по венам и артериям. Нежелание совершить ошибку, поступив неправильно, сгорает в пламени глубочайшей и чернейшей бездны его подсознания, открывая путь к тому, что с самого его рождения дремало на задворках личности, не решаясь выйти, чтобы ненароком не напугать и так чересчур боязливых ангелов, которых, впрочем, сейчас рядом нет и остановить тоже его никто не сможет, а значит… Тихий шёпот. Всего одно слово. Его, Сугуру, имя. Чёрная пелена мгновенно сходит с глаз, уползает обратно в глубины его души, решая ещё немного подремать. Перед Гето стоит Годжо, подскочивший к нему, едва почуяв неладное. Кажется, такими выразительно честными эти глаза никогда не были. Такими искренне и безбожно напуганными они больше никогда не будут. – Всё в порядке. Я в порядке, – Сугуру неловко сглатывает слюну, и Сатору облегчённо выдыхает, до сих пор немного подрагивая от перенапряжения. Пыль вокруг них, поднятая взрывом, понемногу начинает оседать. Обзор проясняется, и теперь хорошо видно жужжащих в небе многочисленных дронов на дистанционном управлении, используемых в настоящее время правительством для разрешения большей части вооружённых конфликтов. Естественно, люди по ту сторону экрана тоже замечают, что первого удара оказалось мало – ракетная установка щёлкает, выпуская второй снаряд, и в этот раз не наобум в одну из стен здания. А чётко в цель в лице четырёх фигур. Даже если бы в арсенале мужчины была тварь, способная полностью заблокировать такой удар хотя бы ценой своей жизни, он бы не успел её призвать. Ракете понадобилась всего пара секунд, чтобы достичь цели и сдетонировать в воздухе прямо перед лицами мишеней, даже не опалив их огнём – невидимый барьер полностью укрыл и защитил их от неминуемой гибели, заставив Гето шокировано уставиться на Годжо в немом вопросе. – У меня есть ещё одно, Сугуру, – Сатору виновато и жалостливо опускает глаза. – В тот день я… не смог разрушить твоё. На последних словах голос ломается, словно их хозяин на пару секунд перенёсся в самый худший из возможных кошмаров, столкнувшись с тем, что неизгладимо повлияло на его жизнь. А Гето… даже не понимает, рад он или опечален новостью о том, что его ядро цело и всё это время было у Годжо. Он лишь беспомощно смотрит на смущённого Сатору широко открытыми глазами и не может больше притворяться, что не видит. Вот только времени на сантименты нет – в первую очередь нужно удостовериться в том, что двойняшки и шестиглазый выберутся из здания в целости и сохранности. То, что он собирался провернуть, не должно их коснуться. Гето собирался покончить с Кендзяку раз и навсегда. До того, как пыль снова осядет, они прячутся за уцелевшими стенами, и ангел видит, как усиленно работают шестерёнки в голове мужчины. Лицо мгновенно меняет выражения, брови хмурятся всё больше, глаза бегают по сторонам и примечают окружение всё быстрее. К тому моменту, как они останавливаются, Сугуру выбивает из Сатору воздух всего одним вопросом: – Сможешь перенести девочек? На севере есть недостройка, там сможете легко спрятаться, – предугадывает возмущение и останавливает его на корню, – да, мне нужно остаться. У меня появился план. – Сугуру, нет, я не могу снова… – Я вернусь. – Мужчина перебивает грубо и твёрдо, совершенно не желая слушать слезливые признания в такой момент. – Чтобы отдать ядро, как минимум. Обещаю. Годжо снова хочет открыть рот, чтобы что-то сказать, но ровно перед этим его губ касаются другие, обхватывают мягко, приминают слегка и отпускают, чтобы снова вернуться и прижаться успокаивающе пару раз, напоследок лизнув языком, сладко-сладко. Последнее касание – в уголок губ, знаменует безоговорочную победу Гето, потому как ангел, честно говоря, перегревается от обилия эмоций внутри и прекращает думать. – Аванс. Остальное потом, клянусь. Позаботься о них для меня, хорошо? – За словами последовал слабый щелчок по носу, чтобы разбудить оторопевшего шестиглазого, который тут же моргает и заторможенно кивает, касается ладонями двойняшек и исчезает, оставляя Сугуру одного. Белые бетонные сваи, растущие из земли. Заросший участок, несколько лет остававшийся без присмотра. Осыпающаяся со стен белая крошка, выветренная временем. Годжо осознал, где находится, только когда спустя долгое время кто-то начал настойчиво трясти его за плечо – Нанако восстановилась и очнулась, перепугавшись из-за того, что увидела. – Г-годжо? Где мы? Нет, где господин Гето? И почему Мимико… – Слёзы ручьём текут по её щекам, выдавая ужас, в котором она пребывает из-за состояния сестры. Помнит ли она что-то из того, что случилось? Момент, когда стены родного дома обрушились на неё, решив похоронить заживо? Или как Гето обнял её, едва завидев? Слышала ли их разговор? Судя по непонимающему шоку в её глазах – вряд ли. – Нанако, я… Он сказал позаботиться о вас… П-прости. Я не знаю, что… – Договорить у него не выходит. На лице Нанако мелькает осознание, словно она что-то вспомнила, едва заслышав пару слов, после чего тут же срывается на надрывный плач, подобный рёву потерявшего родителей дикого детёныша. Годжо хотелось бы её утешить, но что он может сказать? Ему и самому, мягко говоря, неспокойно, а врать и ей, и себе не имеет смысла. Он привык помогать действиями, но сейчас не мог вернуться и забрать Сугуру, потому что должен был приглядывать за двойняшками. Что, если за несколько минут, которых его будет, что-то случится? Как он потом посмотрит в глаза Гето? А будет ли в чьи глаза смотреть? Мысли прерывает гул мотора приближающейся машины. Годжо сразу же встрепенулся, укрыв всех троих барьером, скрыв от чужих глаз. Лучший способ избежать проблем – спрятаться от них, разве нет? Но машина останавливается прямо впритык к ним, чуть не врезавшись, и из салона выходит женщина в белом халате, оглядывается по сторонам, но совершенно никого не видит и устало вздыхает. Ангел не верит, что не спит. – Сёко! Что ты тут…? – Барьер мигом спадает, он вскакивает и бросается обнимать давнюю знакомую, чересчур сильно сжимая, из-за чего та оборонительно тычет в него острым ногтем между рёбрами. – Гето скинул координаты, не написав больше ни слова, – она недовольно морщится из-за дискомфорта в теле, привыкшего к полной неприкосновенности, и еле-еле добивается того, чтобы её отпустили, но не тут-то было. Теперь её за руку хватает уже зарёванная Нанако, что тараторит не пойми что, Иери хмурится в попытке понять, но быстро сдаётся. – Хватит! Нанако, иди в машину, Годжо, перенеси туда же Мимико, сам на переднее сиденье. Вылечу всех, там и поговорим. Гето – большой мальчик, не пропадёт. Сатору хочет опротестовать, сказать, что помощь лишней не бывает, но до него только сейчас доходит, что теперь за двойняшками есть кому приглядеть. И он может идти. Шестиглазый прямо вскочил со своего места, снова бросился обнимать подругу, чуть ли не расцеловывая её, после чего крикнул Нанако, что обязательно скоро вернётся с Гето, и исчез, перемещаясь туда, где в последний раз виделся с ним. Холодный ветер насвистывал одинокую песню, теребил опавшие красные листья, обнимал выжженные поля, когда-то бывшие прекрасным садом. Запах крови воспалял обоняние, и даже гарь и чёрных дым, идущие от сбитых дронов, не могли замаскировать его. Он оказался среди развалин, ещё худших, чем были после первых двух ударов. Почему нигде не видно Сугуру? Ангел снова начал впадать в панику. Шесть глаз уже сказали ему о том, что в округе нет ни одного признака жизни, как нет и зацепок о перемещении мужчины. Он явно ушёл не сам. Его забрали? Куда? Последние вменяемые клетки мозга, не охваченные волнением, подают идею, что стоит направиться в ту сторону, откуда прилетели нападавшие. Может, ещё успеет. Не могли же его слишком далеко увезти? Тепло, разливающееся по телу, по команде ускоряет свой бег, проходит через каждую клеточку его тела, в одно мгновение восстанавливая порезы на лице и рытвины на плечах, выплескиваясь через лопатки и сформировывая новую пару белоснежных крыльев на спине. Стянув давно надоевшие бинты с лица, ангел, наконец, свободно и привычно взглянул на мир шестью глазами, моргнул пару раз и всмотрелся вперёд настолько далеко, насколько никогда раньше не глядел. Первый взмах крыльями – на пробу. Лёгкий, чтобы едва почувствовать дуновение ветра, слиться с ним духом и телом. Второй – резкий, быстрый, несдержанный, что сразу поднимает его на десяток метров вверх, бьёт встречным ветром по лицу. Третий и последующие – переносят его над землёй с такой скоростью, что обычный глаз не смог бы уловить ни одной не смазанной точки, не говоря уже о том, чтобы в мельчайших подробностях просканировать огромнейшую территорию. Используя всё, что у него было, всё, что он успел накопить, Годжо летел над полями, лесами, дорогами и населёнными пунктами, осматриваясь так тщательно, словно от этого зависела его жизнь, игнорируя взгляды людей и направленное на него оружие. Почему, чёрт возьми, нигде не видно Сугуру?! Он искренне не понимал, что упускает. Уже не первый час. Когда окончательно стемнело, он завис в воздухе над неизвестным городом, не потому, что сдался, а потому, что резко понял, что устал. Каждый новый взмах давался всё труднее, дыхание сбилось, голова кружилась от перегрузки – слишком долго использовал глаза на максимальной мощности. Если он потеряет сознание прямо сейчас, то непременно упадёт среди высоток, врежется в асфальт и останется лежать до тех пор, пока не окажется в том же положении, из которого его недавно вытащил Гето. Иронично. С чего начали, тем и закончили. За миг до того, как он закрывает глаза, что-то белое мелькает перед ними.