Чистый дисторшн

★★★

      Дрожащие пальцы беспомощно соскальзывали с раковины в жалких попытках уцепиться хотя бы за что-то. За что? За призрачную надежду на инстинкт самосохранения? Смешно. Мартин никогда не славился осторожностью. Мартину нравилось больно, жестко, грязно. Во всем и всегда. Привычка падать с огромной высоты стала его единственной религией. Он пытался остановиться, пытался не гнаться за диким стремлением уничтожить себя раньше времени. Тщетно. Тело и мозг совсем отказывались слушаться. Мысли играли друг с другом в догонялки. Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь. Мартин всегда ловил. И в этот раз тоже. Он сразу понял, что ему крышка. Еще тогда, за дверью задрипанного туалета, в таком же задрипанном баре. Нет. Даже раньше.              Уже тогда, когда случайно заглянул в бесконечно темные глаза — осознал, что конкретно вляпался. В этих глазах полыхало то ли ленивое любопытство, то ли жгучее безумие. Всего секунда. Короткий обмен взглядами, словно передача микробов воздушно-капельным — и вдоль позвоночника стек холодок. Так хищник смотрит на жертву?               Мартин понял все, но предпочел не замечать оглушительный вой предупредительной сирены под черепной коробкой. Он просто смахнул навязчивое осознание густыми ресницами, отбросил так привычную острому языку колкость. Прикончил неразбавленную водку вместе с остатками бдительности и отвел поплывший взгляд. Он в деле.              Мартина никогда не пугала опасность. Мартин всегда тащился от саморазрушения. Он с рождения привык уничтожать. Прирожденный убийца. Искусный мазохист. Больше всего он любил ломать себя. Кость за костью, нерв за нервом. Дурная привычка? Возможно. Саморазрушение — всего лишь утренняя сигарета натощак? Вполне. В общем-то, без разницы. Мартин еще тогда понял, что по его душу прилетел черный ворон. Высокий, худой, странный, всклоченный. Длинная челка скрывала непробудную ночь, живущую на синеватых белках. Ночь, которая утянет Мартина на самое дно, где его встретят объятиями распахнутые черные крылья. Гений или безумец оброс смоляными перьями? Без разницы. Поцарапанные носы ботинок говорили о том, что ворон умел не только летать, но и бегать. И бегал он часто. Догонял. Журналист или коп? Плевать. Мартин уже попался в когтистые лапы — он знал. Слишком хорошо это чувствовал, чтобы сомневаться.              Наверное, стоило утопиться в унитазе или повязать себя по рукам и ногам струнами собственной гитары. Четыре же хватило бы, чтобы не рыпаться? Но Мартина тянуло обратно, как мотылька на огонь. Как наркомана к очередной дозе. И он прекрасно знал, что вернуться за барную стойку его толкала не бутиратовая фея, убаюкивающая в минуты бессонницы — внутри кислотным ожогом разрасталось совершенно иное желание. Необъяснимое, сумасшедшее. Оно заглушало физическое. Оно комками сухой земли затыкало глотку здравомыслию. Здравомыслие? Тоже смешно. Мартин давно отказался от всего, что могло быть здраво.              Он сплюнул вязкую слюну на пыльную плитку. В заляпанном зеркале злость искривила точеные черты. Сердце стучало через раз. Меньше, чем через раз. Стучало барабанными палочками по ребрам. Мартин все цеплялся и цеплялся за мокрую раковину. Возможно, хотел почувствовать трехмерность реальности... Вдруг приход? Может, просто не мог контролировать лихорадочных движений. Почти паническая атака, почти эпилептические конвульсии. Восторг мазохиста? Дрожь отдавалась болью в мышцах. Отчаянный вой в голове только набирал громкость. Оглушительный и истошный. Мартин не затыкал уши — наслаждался искаженным, перегруженным звуком. Плотный и неестественный. Новый звук, непривычный для барабанных перепонок. Непривычный лишь на пару секунд, а после — зависимость. Если посчастливилось однажды услышать — уже не забыть. Саморазрушение с силой надавило на педаль дисторшн тракторной подошвой ботинок. В конце виртуозной игры гитара разлетится на щепки.              Мартин никогда не был глупым. Он все всегда понимал и знал. Знал, что глаза темнее копоти будут преследовать его во сне и наяву. Мартин знает и сейчас, но все равно отрицает очевидное, как король рок-н-ролла отрицает смерть.