***
Хогвартс, осень, 1975’
Римус резко сел в кровати, задыхаясь так, будто он опрокинул колбу мышьяка, и теперь яд скребёт его горло. Опять. В последнее время он всё чаще стал просыпаться в холодном поту, вскакивая после кошмаров. Промокшие волосы спадали на глаза, и Римус заправил их и сейчас, восстанавливая дыхание. Он ненавидел эти сны. В них ему приходилось быть сторонним наблюдателем в семье Блэков. Каждый раз Римус просыпался на моменте, когда лужа крови касалась его ступней, и он не мог закричать и хоть как-то двинуться, помочь подняться другу. Вместо этого Бродяга лежал под воздействием Круцио, пораженный, и не шевелился с чуть приоткрытым ртом. Ужасно. Как будто наяву. Он глубоко вздохнул. Сердце колотилось, но Римус ликовал, что в реальности его ожидала не панихида, а солнце, которое нещадно слепило. — Лунатик?.. — Чьи-то встревоженные глаза смотрели на него сверху вниз. Картинка всё ещё была неясной, и Римус потер веки, чтобы рассеять муть. Сириус. Он мог узнать этот взгляд из тысячи. — Ты в норме? Римус сглотнул, не в силах ответить. Относительно порядок. Несколько минут назад ты был убит. И если не считать тот груз, отлегший с плеч, когда перед ним стоял живой Сириус — уже не с той безжизненной гримасой, как в плохом сне, то всё было на добротный уровень хорошо. Римус не стал отвечать, всё ещё пытаясь отдышаться, и слегка вздрогнул, когда подушечки пальцев Сириуса коснулись его кожи, а на переносицу скользнули очки, бережно накинутые другом. — Порядок? Лучше, он бы сказал. Ещё в августе Римус засыпал под скрипы половиц и звуки моросящего дождя, а кошмары мучали его ежедневно. Он полагал, что теперь они отступят, но чем старше становилась ликантропия, тем больнее приходилось её переживать и испытывать повышенную тревожность. Классика: в первый день учебного года он волновался больше обычного. Однако день назад его сердце бешено билось не из-за предстоящего зельеварения, а из-за пустой кровати Сириуса. Почему-то он не прибыл в Хогвартс со всеми друзьями в первый учебный день. Он появился только сегодня. Сириус. Последний раз Римус видел его типичную блэковскую ухмылку и реверанс несколько месяцев назад — до серых стен приюта. С тех пор лишь в воспоминаниях Бродяга был весёлым. Во снах же он всегда страдал, сверкал стеклянными глазами и пустым взглядом мертвеца, а Римус мучился, строчил письма — и ответа не получал. Вообще-то Сириус с первого курса был скрытным — с каким-то своим взглядом на мир; в этой глупой маске балагура и педанта. Он носил её столь же часто, сколь Джеймс не смывал с груди автограф ловца Уимбурнских Ос. Это смущало, потому что из всех мародёров самым несчастным и самым радостным снаружи был он. Главная проблема Сириуса Ориона Блэка заключалась в том, что он не умел жаловаться. Зато был мастером выставлять большие пальцы вверх, когда взъерошенный Римус ночью открывал ему дверь и сонно спрашивал: «Где пропадал?» В такие моменты его легонько отталкивали, чтобы проскользнуть мимо, попутно снимали кожанку и заверяли: «Спи, Лунатик», закрывая балдахин. А теперь первым, что встретило Римуса с утра, стоило ему проснуться, стала улыбка Сириуса от уха до уха. И всякое волнение ушло на второй план. Теперь он уже мог не смотреть на ближайшую кровать, возле которой стоял чемодан с гравировкой в виде льва. Сириус ущипнул его за бок с уже привычным: — Приветосики. И куда же без мотивации в стиле: «Поднимай свою упругую попку, Люпин, и айда на завтрак! Я готов Снейпа схавать». О да. Римуса скорее вывернет наизнанку после того совершенно дурного количества газировки-и-чего-то-покрепче, которое пришлось влить в себя благодаря стараниям Марлин развеселиться в первый день учебного года. Больше никакой Маккиннон в его жизни. Сириус сегодня был особенно догадливым, раз один вид друга дал понять, что нужно взмахнуть палочкой и спасти его. Римус вмиг почувствовал, как по венам забурлила чистейшая родниковая вода, забирающая все токсины. Шум из ушей пропал, давление за глазами тоже; осталось только глаза разлепить. — Люпин, ты — унылая какашка. Сколько выпил? — И без нас?! Когда-нибудь они все повзрослеют. — В следующий раз, если Марлин произнесет «бутылочка» и «иди сюда, пупсик» в одном предложении, зашейте мне рот… А пока тело ломило и пробирал озноб, Сириус распаковал вещи [разбросал всё к чертям]. Оставалось только догадываться, где он пропадал весь вчерашний день и почему не сел в поезд на Кингс Кроссе вместе со всеми. Выглядел он всё равно так, как будто всё утро причёсывал кудрявые волосы и мял рубашку, чтобы она выглядела как можно более небрежно. Римус ненавидел, когда он расстегивал пуговицы на верхней одежде и обнажал ключицы. Это было самым безрассудным, что делал Сириус. А ещё смущал галстук, который он небрежно развязывал на шее. Стоило ему сделать это сейчас, как из открытого окна вылетел громовещатель. С негодующим питеровским «только не твоя чокнутая мамашка!» Римус завалился обратно на подушку. Какие бы вести ни пришли с утра пораньше, это не заставит его встать и поплестись чистить зубы. Он слышал недовольства Сириуса под обыденное поттеровское «я помогу», в этот раз в значении — «я заткну пасть письму, если это будет нужно». Какие пустые слова. Письмо всё равно открыло пасть, но с приятным женским голосом. — Доброе утро, школа чародейства и волшебства! — О нет. — С вами светская сплетница, и у меня сногсшибательная новость. Питер выбежал из ванной комнаты с зубной щеткой во рту и с губами, вымазанными пастой. — Это мама? Письмо проигнорировало его вопрос и разлетелось по всей комнате, вырисовывая в воздухе сердечко. — Вы ждали, я уверена, разгрома по всем фронтам? — Римус даже не отлепил лицо от тёплой подушки. — Ликуйте: пока Джеймс Поттер всухую и без смазки (как всегда) высасывает весь костный мозг мисс Эванс, мы можем с первых рядов за этим наблюдать! В первый же день, ещё за пределами Хогвартса, охотник и глава мародёров подошёл к Лили, чтобы завоевать её сердце, зачитав видоизменённый магловский анекдот, цитирую: «Скандал в заведении Ковальски: подвыпивший пекарь взялся не за те булки. Он ухватился за мои!». Один из моих надёжных источников сообщает, что мисс Эванс была крайне впечатлена смелостью и одновременно глупостью подката, но, кажется, ей не привыкать. Чего ждать от члена шайки мародёров? Джеймс Поттер, запоминай: всегда надо помнить, что слухи расползаются быстро. Сегодня утром некий аноним прислал фотографию: на ней мы видим нервные тики Макдональд и Маккинон и вспотевшего от произношения двух предложений Джеймса Поттера. Спасибо за фото, аноним! Увы, его не оценит Поттер — успех в романтике для него гиблое дело. Пока у Северуса Снейпа ещё не прошла течка, нам остаётся лишь следить за последними новостями и гадать, к чему приведёт эта битва самцов за обладание самкой. Увы, их день не задался, но ваш, я уверена, будет полон сюрпризов. От себя рекомендую книгу мадам Скитер — «От шкуры до клыков: игры сперматозоидов». Хотя наверняка у нас есть, за чем следить, и это будет гораздо увлекательнее. Хорошего всем дня! — СУ-У-У-У-КА-А-А. Теперь подняться с постели было проще. Римус поморгал в надежде, что его уши в порядке. Письмо сгорело и обрушилось на пол горстью пепла. Очевидно, громовещатель получили все. Он попытался подавить улыбку, потому что знал: Поттеру сейчас не до смеха. На всякий случай потёр переносицу, медленно сел в кровати и умолял всех существующих богов наслать молнию на крики Джеймса. Тот впопыхах натягивал носок, прыгая на одной ноге, и закономерно грохнулся на пол; его волосы ещё больше взлохматились, и пока друг одевался (боролся с мантией), Питер на пару с Сириусом покатывались от смеха на полу. — Какого хера ты смеёшься, Блэк?! Петтигрю! — Я... женюсь на ней, кто бы этой сплетницей ни был, она — гений. — Нас обогнали, — важно заключил Пит. — Это серьёзный конкурент. — Ставлю пять галлеонов — Марлин, — уверенно решил Сириус и повернул голову, всё ещё лежащую на полу, в сторону Римуса, бегло осматривая его растрёпанные волосы и скользя по помятой ночнушке ошалелым взглядом. — Или Люпин. Он выглядит подозрительно... спокойным. — Потому что я и есть самый адекватный человек из всех вас. — Чушь собачья! — Бродяга театрально вскинул руку, прижимая её ко лбу и хныкая со столь же ужасной актерской игрой. — Это говорит мне человек, предпочитающий уроки Киттигонагалл больше, чем старый добрый взрыв школы. — Я бы не сравнивал адекватность со взрывом школы, Сириус. — Да о чем может идти речь, когда вашего друга унизили! — Джеймс провёл рукой по волосам и нервно сглотнул. Римус видел, как двигался его кадык. — Я требую возмездия. Жёсткого и радикального. Мы должны найти этого пройдоху, пока не стало совсем поздно. — Пройдоху? — Питер вынул изо рта зубную щетку, продолжая лежать и широко улыбаться. — Тебе пять лет? Уверен, что потянешь? — Джеймс, ты сам себя топишь, когда пытаешься подкатить к Эванс. Прими уже тот факт, что она предпочитает придурков по типу Снейпа, чего ты так вцепился в неё? — Моя репутация затоптана, — сжал кулаки Джеймс. — И мне нужно найти того, кто ее запятнал. Я же, черт возьми, не умею мириться с унижениями. Он схватил палочку с табуретки и твёрдым шагом вышел из комнаты — решительно и грозно. Сириус однажды раздобыл полный список хогвартских правил и настаивал, чтобы к последнему году обучения они нарушили их все. Римус прочитал его и не нашёл ничего, что касалось бы убийства посягнувших на авторитет. Ну, если не углубляться. Джеймс обладал добрым сердцем и забывал обиды на следующий же день. Волноваться даже не стоило. Зато Римус переживал за Сириуса, которого знал слишком хорошо, чтобы не видеть подвоха во всех заезженных каламбурах. Очень неправдоподобно сыгранных. Он намеревался поговорить вчера вечером с Джеймсом о кошмарах и по поводу ответного письма, которое не получил от друга, и по поводу защитных реакций Сириуса на вопросы о его семье, когда он, подобно ежу, выставлял иголки и резал ими всех друзей. Обо всем, что сводилось к одному: Сириус состоял из противоречий и не поддавался никакой логике. Фрик. Римус поднял глаза на друга и понял, что после ухода Джеймса он его ожидаемо начнёт избегать. С неудачными отмазками в стиле: «Загляну к Эванс», Блэк вылетел из комнаты — и в буквальном, и в переносном смысле, — а Лунатику не оставалось ничего другого, кроме выполнения рутинных ванных процедур. Всё расстояние от башни до Большого зала Питер его поторапливал. Они бежали так, что у Римуса сбилось дыхание. Он предпочёл бы оттянуть момент завтрака из-за своего плохого самочувствия и потери аппетита, которое становилось хуже с каждым шагом, но Петтигрю, который перебирал всевозможные эпитеты к описанию Пандоры, было наплевать на это. Большая часть зала уже заполнилась учениками, сметающими тосты с тарелок. Самыми пустыми были столы Гриффиндора и Пуффендуя — факультетов любителей поспать. Одна Лили невозмутимо повторяла Трансфигурацию перед уроком. Рядом расположилась Мэри, в утрированных эмоциях ведающая сидящим напротив Марлин и Сириусу о последних новостях (как обычно); Джеймс даже следов не оставил. Вряд ли в столовую он вообще не заходил. — Там Пандора... — дрогнувшим голосом прошептал Питер, вцепившись в руку. Римус проследил за его взглядом и наткнулся на когтевранку — светловолосую, с мягкими чертами лица и прямо излучающую свет. Девушка заметила их и махнула рукой с широкой улыбкой, которая оголяла ряд белоснежных зубов, с искренним желанием пообщаться. Римус в ответ добродушно ей кивнул, в то время как выражение Питера можно было классифицировать в одну строчку с шаловливым взглядом Филча на побритую под два миссис Норрис; Питер, хлопнув друга по плечу и не отрываясь от Лавгуд, двинулся в её сторону, как завороженный. Римус лишь усмехнулся. Глупо было лукавить: Пандора обладала удивительной красотой. Только сейчас его волновала одна задача — разобраться с другом, а не искать новые знакомства. Заметив Римуса, подходящего ко столу, Сириус расплылся в широкой улыбке, хотя до этого безучастно пытал вилкой яичницу. — Лунатик! Ты Джеймса не видел? — Наверное, ему сейчас не до завтрака, — он приземлился рядом с Лили. — Я застрелю Джона Леннона, если окажется, что Поттер взял в союзники Снейпа. — Готовь пистолет — его пучит настолько, что он готов на всё ради возмездия. Римус заглушил смешок кружкой кофе, которую подал Блэк; он снова посмотрел на друга и невольно отметил, как Сириус пропорционально и элегантно взрослел. За лето его скулы стали шире, черты лица осенила тень взросления, а кудрявые волосы уже достигли половины шеи, выгодно подчеркивая овал лица. — Не понимаю, чего Поттер так бесится, — вклинилась в разговор Марлин, намазывая толчёное авокадо на тосты. — Хогвартс и не такое видел за последнее десятилетие. Главная проблема лишь в том, что это может быть не единичный случай, и в какой-то момент сплетни коснутся нас всех. — Да ладно вам, это же круто! — возразила Мэри. — В наши времена, когда из новостей один «Пророк» осведомляет об очередных нападениях. — Надо придумать новую кличку Нюниусу. Что-то связанное с течкой по Эванс. Лили пнула Сириуса, задевая его ногу, и тот тут же притворился, что чуть не упал со стула. — Это явно кто-то из старших курсов, — бросила она, перелистывая страницу. — И из ближнего круга. Римус краем глаза заметил, как неотрывно наблюдает за ним Блэк. — Может, заклинание Сонорус?.. — Марлин закинула в рот виноградину. — Нет, определённо что-то более продуманное. Голос как будто записанный... Работа маглорождённого. Сириус продолжал пялиться на него. — Или полукровки... Эти незаметные намёки начинали конкретно раздражать. Римус не мог не заметить, что их дружба с Сириусом ещё с прошлого года держалась на глубоком безразличии, как будто все три года перечеркнулись — резко, кардинально, и одному Блэку была известна причина. Никогда они не говорили об этой огромной пропасти, которая возникла между ними и ширилась с каждым днём, и было заведомо ясно: однажды она станет так широка, что ни один из них не сможет её переступить. Римус всё лето думал об этом, и единственная логическая цепочка приводила его к Мэри, Марлин и Лили. Иногда казалось, что Сириус был влюблён в кого-то из них, а Люпин в это время нахально душил шалящие гормоны друга, когда зависал с девушками. Это было странно хотя бы потому, что Джеймса его общество не колебало, а он с первого курса запал на Эванс. Да, это было крайне сложно понять. Сложнее долбанной истории магии — проанализировать Сириуса Блэка. Римус не знал, как это называется, когда твой друг тебя одновременно раздражает и восхищает. Но ему не нравилось, что он так часто о нём думал — чаще, чем о Джеймсе, Питере, Лили или же Марлин. Сириус для него был другом не больше, чем они. Он не должен быть чем-то большим. Однако он не мог отделаться от странного ощущения в груди, когда видел Сириуса по утрам таким растрепанным, сонным и всё равно с улыбкой до ушей. Сириус был уже как Пина Колада в Сан-Хуане; как летний ветер на набережной; как химозный сок из автоматов, но зато такой яркий. И именно это пугало. Это странное отстранение Сириуса и странное приближение Римуса к нему. Лунатик прикрыл глаза, сидя на второй по счету паре, которую совершенно не слушал. С этим нужно было что-то делать. Нужно было уйти от собственных мыслей и занять себя чем-то практически-полезным. Джеймс сидел рядом с ним и черкал в тетради поле для квиддича и положение игроков команды. Если есть на этом свете занятие, отвлекающее от глупых размышлений, то для Римуса это учеба длиной в сутки. Вердикт был такой: сегодня же пойти и попросить всех профессоров целый год давать ему дополнительные задания, а потом предупредить на собрании старост о готовности брать как можно больше дежурств. Римус ещё два года назад объявил, что собирается стать невыразимцем; и вот, пришло время! Поскольку никто из мародёров в этой должности не смыслил, он вкинет, что должен разбираться буквально во всём. И готова отмазка. Иначе Римус свихнётся от любви, которая витает вокруг него и которая никогда ему не светит. У него уже начинало пульсировать за глазными яблоками, стоило заметить, как резко замолкала Мэри и как нервно она заправляла кудряшки за ухо, когда кидала Сириусу: «Как с домашкой, Блэк?» А у него всегда было лучше, чем у неё. И он помогал ей, флиртуя. У Питера была Пандора, у Джеймса — Эванс. У всех была эта любовь — немного бестолковая, безответная и подростковая. А философия Римуса — быть одиночкой. Причём невыносимо-скучной и конченой одиночкой. Он пытался прикинуть, сколько раз ему говорили хоть что-то, не связанное с тем, какой он хороший друг или же «есть у Сириуса девушка?» В их компании внимание обращали на капитана команды с вихрами тёмных волос и грудными мышцами, которые перекатывались под красной футболкой в облипку после квиддича. Или же на мечтателя-романтика-поэта — Питера, и Римус даже не говорил о недопанке Сириусе и его такой-милой-увлеченности-всем-магловским вопреки блэковским предрассудкам. Но Римус — просто тощий и долговязый ботаник с двумя длинными белёсыми шрамами на лице и с привычкой превращаться в оборотня в полнолуния. Римуса замутило от одной мысли о полнолунии.***
Даже пары часов после завтрака не хватило, чтобы остудить воспалённый рассудок. Сегодня третьей парой стояла защита от темных искусств, ненавистная Римусу ещё со второго курса, когда он самостоятельно дошел до главы про оборотней в обгон программы. Тогда ему внушили окончательно, что он опасная тварь. — Лили, нам выдадут учебники? — спросила Мэри, в ногу шагая с ним и Марлин. — Или снова нужно будет громить библиотеку и занимать очередь? — Вчера вечером я подходила к Миневре, но она отправила меня спать и выглядела очень встревоженной… — Они с Римусом понимающе переглянулись. Снова нападения. — Я сегодня подойду к ней ещё раз, не переживай. Мародеры и Ко шагали по коридору вместе. Питер пил тыквенный сок и увлажнял язык, засохший от баллад по Лавгуд, Джеймс фанатично прорабатывал стратегию по поимке своего заклятого врага, и Сириус дополнял каждый план чем-то более радикальным и обязательно идиотским. Мэри продолжила жаловаться на плохую организационную работу Хогвартса для старшекурсников, и Марлин время от времени соглашалась с её тезисами. И Римус, абстрагируясь от всех, решал, нужно ли ему брать дополнительные часы ЗОТИ для предстоящих экзаменов, чтобы точно уйти от всех гнетущих мыслей, которые сводились к одному — титановой стене в виде всего рода Блэков. А теперь нервы были взвинчены из-за сплетницы и настораживавшего возбуждения Джеймса, который не собирался так просто сдаваться. Они с Сириусом точно что-то натворят. Уже пятый курс, и у каждого больше опыта в магии. Страх за безрассудные ошибки усиливался. Римус для профилактики заверил Джеймса в безразличии Лили ко всему происходящему. Но всё равно его голова грозилась отлететь в ближайший гобелен, когда друг отчаянно пытался выбить подробности, выстреливая пулемётной очередью из вопросов и тряся за плечи. Он обернулся, чтобы посмотреть на друзей и оценить, не задумали ли они прикончить всех подозреваемых, и едва не врезался в спину Мэри. Дверь в класс была закрыта, поэтому ученики рассредоточились по всему коридору и начали перешептываться. — ЗОТИ можно было прогулять, — Марлин удрученно вздохнула. — Всё равно толку от пустой болтовни нет. Как только она это сказала, дверь кабинета открылась, и оттуда стали выходить ребята с третьего курса, увлеченно переговариваясь. Римус как префект знал некоторых из них: самый низкорослый в очках в прошлом году спалил волосы однокурснице, а его друг превратил своего недруга в тыкву. Складывалось ощущение, что с каждым годом поколение новых волшебников становилось всё злее и злее, скатываясь в анархизм. Пока в магловском мире национализм утихал, в их вселенной Пожиратели и их приспешники только накаляли обстановку безумными агитациями и призывами к кровной мести. Все понимали: грядут тяжелые времена. Об этом неустанно говорил Сириус, который осторожно пропускал подробности о своей семье; об этом твердил на привественном пиру Дамблдор. Последние гриффиндорские пятигодки вошли внутрь, и Римус выбрал парту у окна рядом с Джеймсом. Сзади расположились Марлин и Мэри, в то время как Сириус на другом ряду бузил с Петтигрю. Как маленький ребёнок. Порой он производил впечатление настоящего дитя в быстро выросшем теле. Римус прикрыл глаза, стараясь абстрагироваться и успокоиться перед началом урока. — Я рада, что нас не будет учить Освальд, — Марлин раскладывала перо и пергамент. Это привлекло внимание Люпина. — Разве нет? — спросил он. — А кто тогда? — Ты что, не слушал Дамблдора в первый день? — Она сжала губы. — Вилкост уехал в Румынию, или в Болгарию, или куда там по поручению Министерства. Хотя я не знаю, насколько он может быть им полезен, он странный... — И кто будет нашим учителем? — Говорят, что это слизеринец, который выпустился три года назад. Сириус как-то за обедом упоминал его имя, — напрягся Джеймс. — Не помню точно, но кажется, они с Беллатрисой общались довольно тесно. — Кто бы это ни был, его не было на приветственном пире, — пожала плечами Макдональд. — У меня в расписании написано «Профессор Б. Дьюол». Долго гадать не пришлось. Друзья мигом обернулись на «Можно просто Дью, миледи» — кто-то в удивлении, а кто-то с искренней заинтересованностью. И Марлин, и Мэри — да вообще все девушки в классе — сели чуть ровнее. Дьюол оказался гораздо моложе всех учителей в Хогвартсе, которые в своём среднем возрасте были уже седыми и сыпались песком. Римус сказал бы, что новый учитель только-только разменял второй десяток. Плюсом он был лишен скрипучего голоса и подавал надежды на заряженного преподавателя. Волосы у него были густые и иссиня-чёрные и находились в ещё пущем беспорядке, чем у Джеймса. — Добрый день, леди, джентльмены, — сказал он с едва уловимым норвежским акцентом. Его слегка обветренное лицо придавало чертам сильный, грубоватый вид. — Вы можете называть меня профессор Дьюол, но, если отважитесь, я буду благодарен за короткое и обычное — Дью. Хоть ваш новый учитель молод, предупреждаю сразу: поблажек делать я не буду. Никому. И домашнее задание давать придётся, хотя, поверьте на слово, мне так же влом разбирать корявые почерки и проверять вводные эссе, как и вам — черкать их. — Он кинул чемодан на стол, обводя класс внимательным взглядом. — Ну, открывайте учебник на оглавлении. Дьюол даже одет был не в мантию, как все другие, а в кожаный плащ, магловские джинсы и тяжёлые коричневые ботинки. Новый учитель — малолетний, хоть и бывший ученик. Просто восхитительно: насколько Дамблдор отчаялся, что готов нанимать на работу кого ни попадя? — Позёр какой-то, — буркнул Джеймс и с неохотой взялся за перелистывание страниц до нужной. Римус был согласен, но также отметил то странное выражение лица, которое появлялось у Поттера каждый раз, как кто-то по квиддичу отличался успехом. — И не надо смотреть на меня так, Ри. Я не завидую. — Если ты не завидуешь, то Снейп, по твоей же логике, — не мудила. — Да ты только посмотри, — Джеймс дёрнул головой в сторону сидящих позади девушек, которые, казалось, перестали дышать и откровенно пялились на учителя широко распахнутыми глазами. — Плейбой чертов. — А по-моему, он милый. Римус спасся от подзатыльника и выпустил короткий смешок. — Брось. Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты так паришься из-за внимания представительниц женского пола, но, видимо, у тебя просто горит, что теперь Джеймс Великий Укротитель Поттер — не пуп земли, а? — От него воняет сигарами. — Я ведь тоже курю. — Слушай, Лунатик. — Понеслось. На лицо Джеймса невольно запрыгнула беззаботная улыбка, и он покачал головой. — Я оказываю на тебя плохое влияние: как может единственный умный человек из всех мародёров разговаривать на уроке и, извините, курить? Или же твоё тело больше не храм, и ты больше не чистишь свои чакры? Или же твой лучший друг избегает тебя, как прокажённого? — Молодой человек, — Дьюол многозначительно приподнял кустистые брови, глядя на Поттера. — Прочтите, будьте добры, оглавление. Это зря. — Эх, всё что угодно и только для вас, профессор! — игриво похлопал глазами Джеймс. — Судя по тому, что я вижу на данной страничке... Секундочку, дайте сосредоточиться... А... Красоточка буковка «з», наверное, это слово... Зубастик? Какое совпадение! Мою сову зовут Зубастик. Вы знаете, это такое банальное имя, но когда мне было одиннадцать, я особой фантазией не владел. — Джеймсу явно нравилось издеваться. — А как вашу совушку величать? Если она есть, конечно, а то у меня был знакомый, который похерил свою лягушку в первый же день, типа, камон, чувак, ты в самом деле... — Мистер Поттер. — Профессор сдержанно присел на край стола. Это уже перебор. — Вы сегодня с Регулусом просто отличились. Полагаю, и ваши рассказы стоило бы распространить в массы. Поделитесь ими на отработке, как идея? — Отличная, — нагло облокотился на спинку стула Джеймс, а затем тише добавил: — Гандон. Римус совершил целый оборот глазами. Это вошло уже в традицию. — Защита от Тёмных сил: основы для начинающих. Здесь, — профессор открыл свой учебник и резким движением вырывал первую страницу. — Пусто. И здесь, — он проделал ровно то же самое с началом первой главы, — аналогично. Тут лишь теория, друзья, и ничего больше. Никакого сведения о противодействии Тёмным искусствам, о применении тёмной магии. Ничего. Вы должны запомнить, что мой подход разительно отличается от желательного преподавания, так что программа, вложенная в учебники, для нас полная брехня. Нет смысла насиловать себя и ни в чем не повинные книги, как думаете? Мистер Люпин, вырывайте первую страницу. Смелее, друзья, подключайтесь все! — Но, профессор, — глаза Лили, похоже, метали молнии. — Это собственность каждого ученика. Секунду Дьюол искал глазами ученицу, подавшую голос. Эванс терпеливо вскинула руку и только нахмурилась, когда преподаватель расплылся в обольстительной улыбке. С томным вздохом Мэри сзади Джеймс открыл тетрадь без единой записи, бросил на профессора оценивающий взгляд и поморщился. — О, мисс?.. — Эванс. — Мисс Эванс, — Дьюол прищурился, и его скулы очертились ещё сильнее. — Вы очень бережливый человек, раз так относитесь к учебнику, который совершенно бесполезен и который заведомо хоронит вас в случае борьбы с тёмными силами. И вы лучше меня знаете, как подготовить себя к непредвиденным случаям, чтобы одержать верх над врагом. Я правильно полагаю? — О, у меня лишь один вопрос, профессор, — Лили сжала ладонь в кулак и опустила руку — Мерлин, она зла. Очень и очень зла. С этой её фирменной и зловещей полуулыбкой, так и обещающей: «в ближайшее время я вас прикончу». — Каким образом вы собираетесь учить нас бороться с тёмными силами, если теория в учебнике бесполезна? — Некоторые виды тёмных искусств запрещены законом, — кивнул профессор, понимая, к чему Эванс клонит. — Но вы не сможете преуспеть в магии, если не будете ими владеть. В наши времена, когда опасность повсюду, добро и зло разнятся, и грань между двумя сторонами становится всё шире — изо дня в день, пока в конце концов врагов от друзей различить будет невозможно. То, чему я научу вас в этом году, не должно покинуть пределы этого кабинета. Иначе никто из вас не сможет стать по-настоящему сильным волшебником и не будет готов защитить себя. Вы должны понимать, что тёмные искусства не равносильны тьме. Необходимо, чтобы силы противников были уравнены, а без этих практик вы способны лишь защищаться. Нападение — вот ваше оружие. Самое важное, что нужно знать, — намерение имеет решающее значение. Если вы на самом деле не хотите нанести ущерб заклинанием, оно окажется слабым или попросту не сработает. — Профессор одобрительно закивал, когда все ученики принялись конспектировать его слова. — Сглазы и заклинания — это самая лёгкая, детская, если можно так выразиться, форма тёмных искусств. Мы сосредоточимся на магии, которая требует бОльшего мастерства: проклятия, магия крови, тёмные зелья и артефакты. Начнём с проклятий. В итоге он в течение всего урока читал лекцию о проклятиях — их истории, разновидностях, законности и незаконности. А потом дал экземпляры «Тайн наитемнейшего искусства» и велел прочитать первые две главы к завтрашнему дню, всё заколдовав под законный учебник. Римус не был в восторге от изучения тёмных искусств, но не слишком переживал. Изучать что-то не означает использовать это в будущем. Да и профессор рассказывал интересно, быстро переходил с одного на другое и не тянул лекцию, как остальные учителя в Хогвартсе, поэтому нужно было слушать внимательно, чтобы поспеть. Книга тоже оказалась увлекательной. Полезной и ровно настолько же пугающей — в ней пошагово объяснялось, как накладывать длительные и необратимые проклятия. Но теоретически это был лучший учебник после Саламандера, который Римус держал в руках. Из урока он вынес один важный пункт: сглазы и проклятия не сделают из него тёмного волшебника. Это просто невозможно — их использует даже Поттер, а он — воплощение нравственности и доброты. Профессор был прав: если прибегать к силам в крайних случаях, в ходе той же самозащиты, эти уроки очень помогут в будущем. Правда, Лили Эванс так не считала. На это было несколько причин — первая и, пожалуй, самая главная заключалась в её праведности. А вторая... он не был уверен, что Эванс одобрит нарушение школьного устава. Римус был личным свидетелем того, как она осталась у профессора после урока, чтобы обсудить программу. И хотя сама подруга просила её не дожидаться и идти на собрание префектов одному, Лунатик не мог унять бойкое любопытство и желание оказать помощь в том случае, если профессору она понадобится; он видел Рыжаню в гневе и до сих пор благодарил свою жизнь за возможность глотать этот воздух. Римус прождал минуты две, пока дверь с дребезгом не врезалась в стену, выпустив источающую электрические разряды Лили. Он подскочил с пола, прижавшись к стене, и уже основательно начинал верить, что оно пронесётся мимо него, если бы не резкий перехват за запястье и пылающие разочарованием глаза. — Это просто немыслимо! Практиковать подобное в Хогвартсе и внушать, что это нам поможет — полный бред. А СОВ?! Как мы подготовимся к экзаменам с этим свихнувшимся? За быстрыми шагами Эванс поспевать удавалось кое-как; её длинные рыжие волосы подскакивали при каждом шаге. — Брось, профессор прав. — На ходу Римус поправил мантию. — Сейчас опасно ходить даже по коридорам Хогвартса. И я уже не говорю про пустые улицы. Нападения учащаются, Дамблдор ввел комендантский час. От нас многое скрывают, и нужно радоваться тому, что новенький Дьюол не воспринимает нас за детей, которых нужно защищать, а не учить защищаться. — Ты слышишь, что говоришь? — Лири резко остановилась и посмотрела на него глазами, полными недоумения. — Дьюол — наш профессор. Типичный функционер школы чародейства и волшебства, который должен подчиняться правилам, а не самовольничать. Если в первый же день он отходит от правил и втайне учит нас проклинать людей, то что будет потом? Кто он вообще такой? Разве тебе не кажется это подозрительным? — До тех пор, пока я обучаюсь защите себя и своих близких, мне не будет казаться это подозрительным. Любые методы хороши, Лилс. Кровавые времена требуют кровавых решений. Это омерзительно, но я всегда буду считать, что лучше знать и уметь всё, нежели ничего. Лили покачала головой. — Всё равно это странно. Всё странно. Последнее, что волновало сейчас Римуса, — ЗОТИ и одиозность профессора. Чтобы как-то себя занять, он планировал с полными карманами груш устроиться в библиотеке в самом конце, перед запретной секцией. Удивительно, что у него ещё не диагностировали синдром раздраженного кишечника с таким питанием, однако всё к этому шло. Сколько бы еды Римус в себя ни закинул, всё равно будет ощущать аномальный голод перед полнолунием и в периоды, когда он сильно нервничал. А Римус нервничал. Изводился, маялся. Каждая поза на уроке казалась жутко неудобной, концентрация постоянно терялась, и приходилось перечитывать абзацы по несколько раз, а некоторые пункты — списывать у Джеймса, хотя его почерк не разберёшь даже с наложенными чарами. Как Люпин ни старался сосредоточиться, мысли то и дело возвращались к Сириусу, к его так и не посланному ответному письму. — ...доложить Дамблдору. — Стой, — Римус зацепился за последнее заявление Эванс, — ты собираешься всё выложить Дамблдору? — Это вынужденная мера! — вздёрнула нос Лили. — Я пытаюсь адекватно оценить ситуацию и взять над ней контроль, пока не стало поздно и пока все околдованы им. Пускай продолжает пудрить мозги и заходиться речами о пользе тёмной магии, Бога ради. Если дело коснётся практики, я не ручаюсь за себя. Сейчас же ещё есть надежда на то, что мы изучим теорию и вернёмся к нормальной программе. Римус снова потерял нить разговора, когда заметил в конце коридора Блэка, подпирающего стену. Младшего. Без мантии, в одной рубашке и брюках его тело казалось ещё более хрупким и тощим, а лица из-за спадающих волос не было видно, пока парень не поднял голову. Люпин разглядел, что оно было бледнее обычного: кому-то не мешало бы иногда выходить на свет. Оттолкнувшись от стены, Регулус встретился с ним взглядом и ещё сильнее помрачнел. В последнее время Блэка-младшего можно было обнаружить в сомнительной компании Рабастана и ещё одного четверокурсника — Барти-мерзкого-маленького-садиста-Крауча. Не то чтобы другие слизеринцы были положительным окружением, но именно от Барти и Рабастана веяло серьезной угрозой. Их влиятельные семьи были выгодны Блэкам, но какая выгода перекрывает особую любовь к издевательствам над младшекурсниками? Крауч был на грани исключения из-за отвратительного поведения. Рабастану не нужен был повод для выгона; он изначально не выделялся успехами в школе. Но Регулус? Он был другим: никогда не нападал на первокурсников, не отставал по предметам и не вступал в конфликты — даже в прошлом году, когда в скандале были замешаны все важные лица в Слизерине. Регулус был тих, и это настораживало сильнее всего. Римус хотел пройти мимо него, но остановился и кинул Лили, что догонит. Так не могло больше продолжаться. Ему надоело бездействовать. Ему просто надо было знать правду. И если правды не добьешься от Сириуса, то всё ещё был вариант выбить всю информацию из младшего Блэка. — Регулус, — он его окликнул, глядя прямо в спину. — Блэк. Тишина. Нарочито медленно брат Сириуса повернулся к нему лицом на одних пятках. Свет от факелов красиво ложился на его скулы и очерчивал их сильнее. Так он всё больше походил на Бродягу. Волосы вились до шеи и были заправлены за ухо, а глаза — чуть подведены черным карандашом. Поразительное сходство. — Римус, — он слегка поклонился, как будто издевался. — Вечер добрый. Что ты хо?.. — Ты знаешь, что я хочу узнать. Римус был в этом уверен. Он сказал так твердо и четко, как только мог, словно распилил бревно. Словно прыгнул с Эвереста. Он не уводил взгляд и глядел прямо ему в лицо. Это было лицо Сириуса, омраченное невероятной тоской. Но в нём проглядывалась надежда — мимолетная, похожая на жажду мести. И за кого? Регулус сделал шаг, и они оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Он был ниже, но оттого не становился менее зловещим и серьезным. — Не пиши ему больше, — холодно сказал он. — Никогда. Потрясающе. Блэк знает всё. — Ты сдал его? — спокойно предположил Римус. — Рассказал Вальбурге о письмах? Чтобы получить ее снисхождение. Я прав? Регулус лишь покачал головой и двинулся было вперед, но Римус перехватил его за локоть и приблизился к уху, чтобы прошептать: — Ты не на той стороне. Ты проиграешь. — Я всё тебе сказал. — Блэк смахнул с себя его руку и неприязненно отшатнулся. — Не отвечай на письма и не пиши их. Это Сириусу только на благо. Позорно, что ты посмел толкать его на такой риск. — Риск? Римус оглянулся: сзади него стоял Джеймс. Он едва не взрывался от злости и сжимал метлу в спортивной форме — так сильно, что побелели костяшки. После тренировки в нём всегда вырывалась наружу гиперактивность, и иногда она грозилась трансформироваться в один огромный клубок ярости. Римус попытался словить его взгляд и передать простое «оставь это», но Джеймс неотрывно смотрел на Регулуса и пылал разочарованием. Как старший брат, когда ребенок провинился. — И ты заикаешься о риске? — Джеймс скривился. — Я видел его шрамы. Сегодня на тренировке. — Серьезно? — Регулус улыбнулся, точно был раздосадован. — Что вы от меня хотите? Узнать, почему Сириус ведет себя как чёртов предатель? Джеймс усмехнулся: — Довольно иронично, учитывая, что чёртовым предателем оказался именно ты. Как живёшь с таким грузом вины, Реджи? Как оправдываешься перед совестью? — Не суди о других, — резче сказал Регулус, — по себе. Раз Сириус вам такой славный друг, то почему он ничего не рассказывает? Может, не такие вы преданные друзья? Римус лишь выгнул бровь на это заявление. — Джеймс, оставь его, — решил он. — Это же бессмысленно. Всё равно что говорить с Вальбургой. — Я уйду, когда он скажет, что нахер происходит с моим другом и как над ним измывается собственная семья. — Джеймс. — Нет. — Он покачал головой, как маленький ребенок. — Я жду. Шавки змеи могут сколько угодно коситься на меня и перешептываться. Плевать. Мне надоело бездействовать. Ты, Регулус, почему-то удивляешься и мстишь за то, что твой брат с нами, но знаешь, в чём ваша разница? — Джеймс придвинулся еще ближе – и теперь дышал ему в лицо. — Сириус благороден. Сириус не низок и не подл, Сириус стер бы всех с земли, если бы с его братом так плохо обращались. Я знаю это, потому что он встанет за нас горой, если что-нибудь случится. Мы ему как братья. Регулус поджал губы. — Это всё? О, это грозило перейти в серьезную стычку. Римус удивлялся цинизму и спокойной реакции Блэка на все слова, и ему самому хотелось стереть эту бесстыдную невозмутимость с его лица, однако он не настолько отчаялся, чтобы забывать о здравом и холодном рассудке: не нарываться. Нужно вести переговоры дипломатично. Иначе они никогда не узнают правду, а Регулус станет им врагом. Чтобы его обыграть, нужно строить из себя если не союзника, то хотя бы не врага. Нужно стать быстрее, хитрее и сильнее его. Джеймс же делал только хуже. — Как часто вы играли? Общались? Дружили? Встав на сторону бесчувственных Блэков, ты сам отрезал себя от счастливой жизни. Ты сам лишил себя брата. Римус понимал, чего добивался Поттер. Взвинчивал его, выводил на ярость, чтобы выведать истину. Вот только с Блэками так не работало: он знал по собственному опыту. Сколько они ссорились с Сириусом на четвертом курсе и сколько раз хлопалась дверь — не сосчитать. Эффективность оставалась на нуле. Вот и сейчас Регулус ожидаемо развернулся и двинулся дальше по коридору. — Ты трус, Блэк! Безжалостный и эгоистичный… — Хватит, — строго осадил его Римус. — Не видишь, что это не срабатывает? — Я не понимаю, — Джеймс покачал головой и повернулся к нему. Кажется, они оба не дышали. — Шрамы. Глубокие и свежие. Его едва не убили. Ты не представляешь… Римус прикрыл глаза и глубоко вздохнул. О, он представлял. Он видел это всё лето. — Мы должны что-то с этим сделать, — продолжал Джеймс, и говорил он уже беспомощно, на грани слез. — Я не могу смотреть на него прежне, Лунатик. Когда мы переодевались на тренировку, Сириус попытался спрятать торс, но… Они были повсюду. Просто, блять, везде. Как он может… так относиться к этому? Как будто всё в порядке вещей? Точно в нем всё умерло. Мы же знали Регулуса, — Джеймс небрежно вытер нос – то ли от накатывающих слез, то ли от переживаний. — Неужели его так испортили? Они не знали ничего. Что из себя представляет Регулус и за что с Сириусом так обошлись? Это выматывало, вгоняло в отчаяние, но также придавало сил злиться и искать выход. Сириус в большой беде. И Римус, как и все мародёры, разобьется в кукурузную лепешку, будет рисковать всем дорогим, нарушит все уставы школы и воспользуется должностью префекта, но вытащит его и ещё больше — всё возместит. — Мы поможем. Мы уничтожим их, если понадобится, но спасем. Римус попытался ободряюще улыбнуться, хотя внутри всё жгло. Ему было больно каждый раз после очередного кошмара; а теперь он знал, что всё это оказалось не вымыслом, не глупыми видениями его помутневшего рассудка. Сириуса пытали. Сириуса убивали. И он видел это наяву — всё лето. Римус не мог сослать свои сны на случайное совпадение, нет. Кто-то насылал их. Кто-то хотел, чтобы он узнал обо всем, что происходило. Римус посмотрел на пустой коридор, за углом которого уже скрылся Регулус. Регулус Блэк, чьи слова не звучали как правда, чья аморальность в сегодняшнем диалоге была как резкий контраст с его поступками в Хогвартсе и чьи глаза выдавали в нем кого угодно, но не настоящего Блэка. Вероятность того, что Регулус вел свою игру, была ближе к ста процентам. А Римус редко просчитывался.