Посмейся, аль-Хайтам!

Прошла пара дней с того приступа обиды. Кавех оправился, смог снова начать улыбаться и не злиться, едва аль-Хайтам открывает рот. Нет уже никаких сил на него дуться и сердиться. Сколько бы художник не пыхтел, хмуря брови и кусая губы, его сосед не изменится. Не научится понимать Кавеха. Не поймет, как нужно реагировать на заботу и внимание. Не разберется, над какими шутками нужно смеяться. Не догадается в принципе, что нужно смеяться. Секретарь по определению смеяться не умеет. Пора бы уже признать это и смириться. Архитектор почти закончил мешать салат им на ужин сегодня. Сосед все так же сидел за столом и читал. Дальше книжки своей ничего не видит, будь он неладен. Кавех мысленно недовольно фыркает, вздыхает и продолжает распределять соус по овощам и зелени в пузатой миске. Закончив, ставит ее в центр стола, секретарь даже не сводит взгляда со строчек на странице. Архитектор злится, но не показывает этого. Раскладывает тарелки и столовые приборы и только потом устало выдыхает: - Прекрати уже читать. Одними книгами сыт не будешь. Пока художник разносит еду по тарелкам, он совсем не замечает широкой улыбки аль-Хайтама, который едва сдержал смешок. Секретарь перехватывает вилку и кладет кусочек помидора себе в рот. Кавех бурчит, сидя напротив: - Даже за едой читаешь. Вот правда, хоть книгами тебя корми! И, не успев уронить взгляд в свою тарелку, слышит, как сосед прыскает смехом и... звонко, задорно смеется. Переливы голоса, выдыхаемый воздух, радость и веселье в этом однозначно искреннем смехе... Кавех пораженно застывает с приоткрытым ртом. Отсмеявшись, аль-Хайтам смотрит ему прямо в глаза. И художник ощущает бег мурашек по спине от этого счастливого взгляда. Он спит? Эта идиллия сейчас закончится, и Кавех проснется, понимая, что мечта снова ускользнула?.. Но это реальность. Художник убеждается, что не спит, когда сожитель выдает заинтересованное: - И долго ты собирался со мной в эту игру играть? Хочется придушить этого зануду, но Кавех лишь улыбается улыбке в ответ. Архитектор моет посуду, все еще шокированный произошедшим. Аль-Хайтам подходит сзади и мягко обнимает за талию, Кавех оборачивается на него. - Чего надо? - фраза грубая, но голос спокойный, художник не злится. - Ничего, - отвечает секретарь. - А знаешь, Кавех, чувство юмора врожденное, ему не надо учиться. Даже самец обезьяны может столкнуть с ветки другого, чтобы остальные посмеялись. - Мне тебя с ветки столкнуть? - улыбаясь, с вызовом спрашивает Кавех. Аль-Хайтам задорно усмехается и продолжает: - А еще, хорошее чувство юмора - признак развитого интеллекта. - Ты никогда не говорил, что ты тупой. - А вот это было обидно, Кавех. За такое я тоже сейчас пошучу, пойдем в мою спальню. Архитектор вспыхивает ярко-алым румянцем. - Аль-Хайтам! - вскрикивает Кавех под веселый смех соседа. Секретарь решил "довести шутку" и отвел волосы Кавеха с его шеи, целуя чуть ниже седьмого позвонка. Художник, вздрогнув, резко оборачивается и слегка дрожащим голосом спрашивает: - Эт-то очередная шутка? - Нет, - совершенно серьезно отвечает аль-Хайтам. Кавех уже весь красный, как вареный рак. - Аль-Хайтам!!! Потом архитектор заставил сожителя домыть посуду за то, что засмущал Кавеха. Секретарь противиться не стал, занимая место соседа у раковины и беря губку в руку. А красный художник сбежал к себе в комнату, заперся и еще долго вспоминал тепло чужих губ у себя на шее. Это всего лишь шутка. Это всего лишь шутка. Это всего лишь шутка. Но, отнекиваться бесполезно, очень и очень приятная.