Посмейся, аль-Хайтам!

Кавех с утра чувствовал себя ужасно. Едва проснувшись, он понял, что голова болит, а подниматься с кровати совсем не хочется. Архитектор померил температуру - немного повышена. И вновь увалился на подушку, накрываясь одеялом и прячась от всего мира. Ему плохо. Все планы провалились, а аль-Хайтам даже не улыбнулся на старания художника. Вчера архитектор заснул в слезах, а сегодня не хотел даже попытаться выйти и показаться соседу на глаза. Нет, не в таком разбитом состоянии, не с покрасневшими глазами, не с этим отчаянным взглядом. Аль-Хайтам не достоин видеть художника таким. Кавех зарылся в одеяло, свернулся в клубочек и так пролежал, то дремая, то грустя, неизвестно сколько времени. Только когда по времени стало понятно, что сосед точно ушел на работу, Кавех заставил себя вылезти из постели, сходить в ванную умыться и показать язык собственному недовольному отражению. Заплаканный, растрепанный, обиженный... а и черт с ним, с этим отражением. Сейчас у Кавеха нет ни сил, ни желания наводить красоту. Да и выходить из дома он не собирался. На кухне художник по сковороде на плите понял, что аль-Хайтам сделал себе яичницу на завтрак. Хотя эту яичницу ему обычно готовит Кавех. От этой мысли стало противно. Архитектор, не желая готовить, перекусил яблоками и закатником, сходил снова умылся, еще раз показал язык все такому же недовольному отражению и... пошел дальше депрессовать к себе в кровать. Весь день, плюнув на важный проект, художник лежал под одеялом, только к вечеру сел и, сжимая большую мягкую подушку в руках, уткнулся в нее лицом, чувствуя себя просто отвратительно. Аль-Хайтам... ну что за дурак. Совсем шуток не понимает. Совсем не понимает Кавеха. А художник ведь не хочет ничего плохого! Всего лишь рассмешить! Всего лишь увидеть улыбку на губах сожителя и услышать его смех!.. Но аль-Хайтам смеяться не умеет, теперь Кавех уверен в этом. Глупый, глупый аль-Хайтам! Кавех сжал подушку сильнее, вжался в нее лицом, руками и коленями, сидя с подогнутыми к груди ногами, и всхлипнул. Секретарь еще на работе, никто не услышит художника. А ему плохо и обидно. Аль-Хайтам такой глупый!.. ... Кавех проснулся от дремы. За окном уже совсем темно, луна заглядывает в окошко. Разбитый архитектор поднялся со смятых простыней и пошел умыться и покушать. Голод от слез не пропадает, Кавех убедился в этом на себе. На кухне его ждала пузатая миска салата, накрытая крышкой, чтобы не заветрилась. А у ее бока записка с аккуратным почерком аль-Хайтама: "Не знаю, что с тобой случилось, но ты не выходил из своей комнаты целый день, насколько я понял. Я сделал слишком много салата, что не съел - тебе". Художник открыл крышку. Пузатая миска была заполнена не меньше, чем на две трети. Аль-Хайтам так мало съел или так много сделал?.. Кавех сел за стол и подтянул к себе миску и лежащий рядом на блюдечке хлеб. Ел, иногда шмыгая носом и утирая слезы на щеках. Соседа нигде не было видно - наверняка опять в книжку уткнулся и забыл про Кавеха. Или и вовсе уже спит. Салат был вкусный, даже несмотря на то, что аль-Хайтам порезал овощи довольно крупно, просто поленившись сделать кусочки помельче. Кавех съел почти все и оставил миску в холодильной камере на крио-элементе. Теперь, сытый, он хотел порисовать что-нибудь глупое и ненапряжное. Снова заперевшись в своей комнате, художник взял свой скетчбук и карандаш с ластиком на конце. Рисовал в свое удовольствие, как уже давно не делал из-за множества работы. Рисовал любимые цветы, рисовал по памяти арки центрального парка столицы, рисовал фрукты, сочные даже в монохромной гамме, рисовал... улыбающегося аль-Хайтама. Гладил его губы на своем рисунке, мечтал увидеть это в реальности. Иногда всхлипывал и снова выводил линии, строя черты лица соседа, его растянувшиеся от смеха губы и жмурящиеся от удовольствия глава. Смотрел на них и не понимал, почему не может увидеть настоящего аль-Хайтама таким. ... За работу Кавех сел только в середине ночи, а скетчбук пополнился не меньше, чем пятью разворотами с любимыми вещами художника и улыбками его сожителя.