Следы преступления смыты дождями

      «Доктор рекомендовал как можно скорее обратиться к нему, если бессонница и образы из прошлого не перестанут беспокоить меня. Но время, которое можно потратить на работу, слишком ценно, а те жалкие крохи, что являются моими воспоминаниями, служат единственной помощью, позволяющей построить более полную картину и не отступить от поставленной цели… Я не могу их откинуть. Простите, доктор, но на этот раз мне придётся пренебречь вашим советом»       Молодой детектив, одиноко сидящий за письменным столом из тёмного дерева, устало вздыхая, откладывает в сторону блокнот в кожаном переплёте и задумчиво устремляет взгляд куда-то в глубину мутного стекла, откидывая в сторону мешающий низкий белый хвост, расчерченный, словно визитной карточкой, алой прядью. Форточка слегка приоткрыта, и шум усиливающегося октябрьского дождя разбавляет мерное тиканье часов, постукивание ручки в руках и общую тишину холодного, наполненного запахом кофе и бумаги кабинета.       — Нет, не так!.. Ахх, показания не сходятся… всё не так… Не может быть, чтобы этот человек был преступником… У него нет мотива, а у нас нет достаточных доказательств, чтобы хотя бы немного его подозревать…       Несильно ударив ладонью по столу в раздражении, детектив потянулся за глотком крепкого чёрного кофе, что, казалось, смогло немного успокоить его недовольство, заставив снова приняться за рассмотрение кипы бумаг, бесплодно пролистывая их снова и снова, словно бы в надежде увидеть нечто такое, что прежде не было доступно его ловкому и пытливому уму.       Молодой детектив Кадзуха — признанный начинающий талант детективного агенства Камисато, вежливостью и тактом завоевавший расположение всех своих коллег. Его вечное спокойствие и гуманное отношение, отнюдь не мешающее безукоризненной логике и острому стратегическому уму, казалось, были ключом к успешной карьере, о которой он мечтал всю жизнь.       Он с детства хотел стать детективом, искренне желая помочь другим, чтобы никто и никогда не испытал того горя, свидетелем которого он однажды случайно оказался. Образы произошедшего, словно призрак, преследовали его, определяя всю последующую жизнь — маленький ребёнок с чистой и чуткой душой оказался слишком воздействован видением чудовищного преступления, значение которого он тогда ещё не мог осознать.       Он жил, движимый воспоминаниями об этом случае, о той самой картине, которая каждый раз возникала в его мыслях…       «Нива…Нива…! Это…это не мог быть ты…это не ты..! Пожалуйста..! Пожалуйста..!»       Пронзающие ночную тишину, эти слова повторялись снова и снова, пока пятилетнего мальчика, в немом шоке наблюдавшего за непохожей на реальность сценой, в то время как безмолвные слёзы одна за другой быстро стекали по его маленькому бледному лицу, не схватили за руку встревоженные родители — его широко распахнутым детским глазам никогда не следовало становиться свидетелями этого.       Кадзуха понимал, что осуществить поставленную цель не будет легко, особенно после того, как он остался один во всём мире — его родителей посадили в тюрьму по обвинению в производстве и распространении наркотических веществ, лишив как богатого состояния, так и возможности их единственного сына работать по профессии в государственных органах.       Он никогда не сомневался в чистоте их совести и силе своего желания и поступил на работу в частное детективное агенство, владельцем которого было влиятельное семейство государственных деятелей Камисато.       И сейчас, спустя много лет после того, как его мечта наконец осуществилась, ветер мерно остужал пыл Кадзухи, играя с его белоснежными волосами, то и дело затейливо бросая его прядку на лоб, развевая тяжёлые тёмные шторы, сдувая листы бумаг, словно бы говоря: «На сегодня ты сделал достаточно, Кадзуха. Ты заслуживаешь того, чтобы немного отдохнуть».       Казалось, этот вечер уже не сможет привнести ничего нового в ход его запутанного расследования, но сосредоточенное выражение всё не покидало его лица, а надежда на новую зацепку не позволяла прекратить свой давно уже сверхурочный труд.       Буквы плясали перед глазами, и строчки расплывались, а всё более и более надвигающаяся темнота спутывала мысли, словно бы внося в них вместе с собой тишину и пустоту осеннего вечера.       Кадзуха отложил листы в сторону, с сожалением вздохнув и откинувшись на спинку обитого коричневой тканью стула, устало потянувшись и разминая уставшие от долгого письма пальцы. Он любил дождь и обожал осень. Несмотря на ненастье, подобная погода всегда приносила ему умиротворение и странное, с ноткой некоторой горечи, удовольствие.       Она напоминала ему о том, что было действительно важно и значимо, о его цели и истоках, не позволяя опустить руки и сдаться в бесплодном тяжёлом труде.       Кадзуха неспешно отодвинул занавеску в сторону и, вернувшись в своё прежнее положение, позволил себе насладиться краткими моментами туманного отдыха, размытого маленькими струйками капель на окнах.       В небольшом асфальтированном дворе детективного агенства, что всегда был пуст и уныл в этот час — большинство специалистов давно разошлись по домам, а остальные фанатики своего дела, такие, как Кадзуха, сидели в своих офисах, пытаясь разгадать страшные тайны города, ставшие для них единственным интересом — происходило нечто странное, такое, что никогда не было прежде замечено Кадзухой во время его ежедневного небольшого перерыва в это время суток.       У крыльца под проливным дождём стояла стройная миниатюрная фигура. Капли струились с её аккуратного непонятного цвета плаща — такого, что казалось, будто сам он был отражением дождя и менял свой оттенок с многочисленными переливами его бледных, тусклых капель, становясь единым целым с этими пронизанным влагой и облаками городскими улицами.       Ноги в странных, словно бы детских, резиновых сапогах беззаботно окутывались образующимися глубокими лужам. Тёмные волосы, цвета полуночного мрака, совсем промокшие, липли к бледному, почти белому в подобном освещении лицу.       Незнакомец улыбался мягкой, почти нечеловеческой улыбкой, что сияла неестественной безмятежностью.       Его взгляд был словно бы приподнят, но не обращён никуда конкретно, а руки, совершенно свободные от какого-либо подобия зонта, столь необходимого в подобную погоду, были слегка оторваны от тела в спокойном положении, пока полы плаща вздымались почти до его локтей от сильного, становящегося почти ураганным ветра.       Вся его фигура была столь непонятной, почти безумной, абсолютно непривычной, что Кадзуха не мог оторвать от него глаз. Эта красота. Эта абсолютная ясность и лёгкость. Эта грация, изящество и умиротворение. И дождь, ставший с ним одним целым. Дождь и юноша, промокший насквозь. Стекающие капли по стройной фигуре. Идеальная чистота, такая, что недоступна обычному человеку…       Кадзуха мог бы смотреть на него вечно. На его прекрасную улыбку и сияние тёмных глубоких глаз, что были едва видны за потоками холодной воды…       Он не знал, сколько времени он провёл в своём наблюдении — мысли словно заволокло тяжёлым, ничем не развеваемым туманом, схожим с сильной сонливостью, голова болела, а отдельные обрывки фраз путались в бессмысленном хороводе его разума. По телу разлилась томящая непонятная усталость. Его тонкие пальцы мелко подрагивали, пока он в сильной спешке, пошатываясь и хватаясь за спинки стульев, шёл к тёмному, неуютно стоящему в углу дивану.       Это было странно, непонятно, но Кадзуха не мог ничего с этим поделать и никак повлиять на охватившее его состояние.       Силы покинули детектива почти наравне с сознанием, когда он, мало что осознавая и ощущая, кроме тошноты и слабости, подбирающейся к самому его разуму, опустился на прохладную коричневую кожу, растворяясь в гнетущем беспокойном сне, схожем с обмороком, что уносил с собой все заботы и вопросы уходящего, словно смываемого холодными дождевыми потоками, дня, забирая с собой и таинственного незнакомца, что исчез в неизвестный момент, не замеченный никем.

***

      Тусклый свет пасмурного утра слабо пробивался сквозь дрожащий сигнал старенького телевизора, стоящего в просторной, слегка пустой комнате отдыха детективного агентства Камисато. Двое коллег: Сиканоин, главный по детективному отделу, и Сангономия, юрист организации, в слегка ленивых позах, выражающих обычную утреннюю апатию, с чашками кофе в руках вскользь просматривали еженедельные новости, традиционно заканчиваемые посланием главы государства Райден.       Она стояла за тёмным письменным столом собрания спокойно и ровно, как и всегда, и её лицо, поникшее, словно у восковой куклы, будто немного подплавили огнём, и теперь все тщательно выверенные прекрасные черты одна за другой таяли, не выдерживая тепла окружающего её мира.       Наблюдая за этим завораживающим зрелищем, спустя пару секунд Хейдзо резко, словно нетерпеливо, отставил свой кофе на расположившийся рядом столик. Он выглядел, пожалуй, слишком взволнованным в контрасте с холодной, мало чего выражающей обстановкой, но таким он и был всегда на работе, когда улавливал какой-либо намёк на важность происходящего для своего дела       — Госпожа Райден особенно плохо сегодня выглядит… Каким же должно быть её состояние на самом деле, если это то, что мы видим на экранах. Измождённая и усталая, но всё по-прежнему прекрасна, её красота и упадок сил — контраст поистине ужасный и впечатляющий.       Хейдзо слегка отвёл взгляд, задумавшись о чём-то своём, видимо, не ожидая никакого ответа со стороны коллеги, что сидела, направив взгляд слегка вниз, медленно глотая горячий кофе из стаканчика. Лёгкая улыбка тронула губы Кокоми — словно презрение ко всему, что ей доводилось слышать и наблюдать сейчас.       — Хейдзо, ты так говоришь, будто тебе её жаль. Не забывай, все её цели — насквозь эгоистичны. Она привела нацию в упадок ради собственных желаний и сожалений прошлого. Страна сейчас в кризисе — уже много лет. И с каждым годом ситуация становится лишь хуже потому, что хуже становится и Эи. Разве правильно испытывать сочувствие к тому, кто губит мечты и судьбы тысяч людей? — Кокоми снова мягко улыбнулась, лёгкий гнев сверкал в её глазах. — И вся её красота — лишь ещё одна попытка сбежать от страхов и ответственности. Ей давно уже пора уйти с кресла сёгуна.       Хейдзо слегка удивлённо взглянул в глубокие переливающиеся глаза девушки.       — И всё же нельзя отрицать, что она всего лишь человек и, насколько это может быть в её силах, старается делать то, что видится ей правильным.       — Как же жаль, что эти её силы настолько ограничены её прошлым опытом. — Сангономия осталась непреклонна в своих убеждениях, словно совершенно непривычная страсть одолевала её, когда разговор заходил о главе государства — сёгуне.       — Кокоми, я понимаю, что она твой политический соперник, и вовсе не отрицаю её абсолютную неспособность быть главой государства сейчас, но в своё время она остановила гражданскую войну. Сложно отрицать тот вклад, что она внесла в наладившееся спокойствие Инадзумы, и народ всегда будет благодарен ей, — детектив окончательно выпрямился, повернувшись лицом к своей коллеге. Сомнение и замешательство сверкали в его глазах.       — Ах, какая знакомая история, — Сангономия, слегка сощурив глаза, усмехнулась, — сёгун хороша лишь тогда, когда всё вокруг плохо, ведь для неё всё плохо во все времена. Не может свыкнуться с тем, что Инадзума имеет шанс на процветание, и в страхе возвращает нас во времена криминального полувыживания.       Казалось, Хейдзо был слегка поражён неожиданно резкой аргументацией всегда спокойной и уравновешенной Кокоми.       — И всё же с её прошлым я не смею упрекать Эи… Потеря сестры во время гражданской войны… Не просто сестры — прежнего влиятельного правителя. Она была прекрасным политиком, сильным и дальновидным — идеалом для любой страны. И такого человека жестоко убили собственные граждане. Неудивительно, что любой на месте Эи оказался бы окутанным страхом параноиком, что больше думает о сохранении, чем…       — Параноиком, но не сёгуном, ответственным за население всего государства. Её эгоизм ты никогда не сможешь оправдать в моих глазах. Мы живём не в диктатуре лишь потому, что её состояние не позволяет быть достаточно инициативной для этого.       Сангономия явно хотела продолжить спор, заметно распалившись в своём желании доказать правоту собственной точки зрения, но громкая фраза оказалась неожиданно прервана холодным скрипом двери, что приоткрылась, на пороге являя Кадзуху — сонного и разбитого, словно пережившего очередную ночь, проведённую за работой.       Хейдзо удивлённо взглянул на друга, вскинув бровью со слегка саркастичной улыбкой. — Кадзуха, ты выглядишь сегодня ничем не лучше госпожи Райден. Если ты и дальше продолжишь изнурять себя работой, господин Камисато будет очень недоволен…       Изобразив вымученную, слабую улыбку, Кадзуха со вздохом присаживается рядом с Хейдзо, принимая из его рук стаканчик горячего кофе.       — Хейдзо, не волнуйся. Я спал сегодня больше обычного. Поверь, я не изнуряю себя. Тебе и господину Камисато не о чем беспокоиться, правда…       Кокоми недоверчиво обернулась к нему, спокойно похлопывая ладонью по его плечу, словно бы совсем забыв о гневе и раздражении, окутавших её несколькими минутами ранее.       — Тебе не стоит стесняться своих переработок. Все мы в последнее время засиживаемся допоздна, стараясь сделать как можно больше. Но, пожалуйста, прими наши советы, как более опытных в этом деле людей. Тебе необходим отдых хотя бы для того, чтобы мыслить достаточно ясно — от тебя как от детектива будет мало пользы, если твой ум не будет в лучшей форме, а ещё…       Плавная речь Кокоми оказалась прервана ещё одним резким раскрытием двери — на этот раз очень громким и быстрым, таким, что дверь была почти впечатана в стену стремительным движением руки ворвавшейся в комнату курьерши агенства — Кирары, что с крайне взволнованным выражением лица тут же подбежала к дивану, на котором сидели её коллеги.       — Срочно!!! Известие от господина Камисато! Господин Сиканоин немедленно выезжает на место преступления, госпожа Сангономия по особому распоряжению господина Камисато тоже!       — Кирара, успокойся, расскажи нам, что произошло, — Хейдзо разом подрывается с дивана, вопрошающе смотря на покрасневшую от длительного бега девушку, — что это: убийство, вооружённое нападение или снова…       — Ещё одна смерть человека от странного вещества, аналогов которого мы не нашли в архивах нашей лаборатории. Не убийство, и смерть непреднамеренная, но…       — Снова генетические изменения в организме жертвы?... — Кокоми неспеша поднялась с дивана, медленным шагом пройдя к двери. — Поняла. Кирара, мы сейчас же выезжаем. Благодарю за, как и всегда, оперативную работу. Пожалуйста, не волнуйся так. Мы обязательно рано или поздно…       — Аа-х, господин Каэдэхара, Камисато просил вас пройти к нему в кабинет сразу после отправления госпожи Сангономии и Хейдзо… — громкий возглас Кирары неожиданно прерывает фразу юриста.       — Спасибо, Кирара, за извещение. Сейчас же пройду. — Кадзуха отвечает с лёгкой полуулыбкой, пожимая на прощание руки своим коллегам перед тем, как они в спешке покидают комнату, выдвигаясь на очередное место преступления в надежде пролить луч света на паутину загадок, окутавшую Инадзуму хитроплетёной сетью.

***

      — Доброе утро, Каэдэхара, — господин Камисато с приятной улыбкой протягивает детективу ладонь, холёные пальцы которой венчают солидные перстни. Его вторая рука покоится в кармане брюк извечно идеального костюма, а глаза лучатся непоказной уверенностью, по всему выдающей человека, давно разбирающегося в своём деле, умеющего правильно оценивать свои и чужие силы, — я позвал вас по одному довольно важному вопросу, в котором могу положиться, пожалуй, только на вас…       — Да, господин Камисато? — улыбка, которой одаривает в ответ Кадзуха, гораздо более тёплая — исполненная огнём, что сияет даже сквозь усталый туман его алых помутнённых глаз. — Большая честь для меня слышать подобные слова от вас. Но чем же я могу быть вам полезен — мой опыт весьма ограничен…       Камисато одним быстрым, уверенным жестом прерывает возражения подчинённого, не позволяя ему дальше рассыпаться в любезностях, что были, определённо, лишь иллюзией молодого специалиста, не умевшего ещё признавать своих объективных заслуг на детективном поприще.       — И тем не менее я знаю, что, несмотря на свою молодость, в отличие от многих других детективов вы отличаетесь довольно особенной чертой, присущей далеко не всем людям вашей профессии — не только способностью к холодным рациональным размышлениям, но и тонкой человеческой проницательностью. — Камисато проходит к недлинному кожаному диванчику, стоящему в тёмном углу комнаты. — Я ведь прав, что к каждому новому делу вы прикладываете в папку лист с собственными рассуждениями о том, чем мог руководствоваться подозреваемый при совершении преступления?       — Да, но…       — Это очень ценный навык, который сейчас окажет мне большую услугу. Прошу вас, присаживайтесь. Нам предстоит довольно напряжённый разговор, — Камисато слегка похлопывает ладонью по тёмной коже дивана, приглашая детектива присоединиться к беседе. Его красивые, сияющие словно ледяным блеском добродушия глаза уверенно встречали алые, непроницаемые сейчас, пожалуй, ничем.       — Хорошо, господин Камисато, я всегда готов выслушать вас…       — Тогда я, пожалуй, начну, — после небольшой паузы продолжает начальник. — Вы, наверное, уже поняли всю серьёзность ситуации, что наступила сейчас в нашем городе да и во всей Инадзуме. Эти вещества, что производятся и распространяются незаконным способом — наш настоящий кошмар в данный момент. Они не только являются наркотическими, но и противоречат любой человеческой этике. Определённо, как детектив и просто порядочный гражданин вы это хорошо знаете. Но не кажется ли вам, что в этом деле есть одна загвоздка. Мотивы преступника, они…       — Словно бы у него нет ни конкретной цели, ни единого мотива? Словно бы это не один человек, а команда или организация, в которой каждый преследует разные интересы, осуществляемые тем не менее одним и тем же лицом?       Аято с тенью изумления посмотрел на своего молодого сотрудника, словно в неверии, что столь молодой детектив может настолько легко приходить к выводам подобной важности и сложности.       — Как вы это поняли, Каэдэхара?       — Разве это не очевидно? Он поражает совершенно разных людей — одни из них явно устранены с идеологической или политической целью или ради установления справедливости, другие абсолютно невиновны и оклеветаны исключительно с преступным умыслом, третьи же словно выбраны просто так — как удобный материал для того, чтобы проверить действие вещества. И тем не менее всё это дело рук одного человека.       Аято отводит взгляд немного в сторону, словно пытаясь скрыть лёгкое волнение, вызванное подтвердившимися догадками, которые давно не давали ему покоя.       — Господин Камисато, вы хотели бы узнать что-то ещё? Возможно, мне стоит выехать с Сиканоином и Сангономией на расследование? — Кадзуха вопросительно поднимает взгляд на своего начальника, стараясь игнорировать его смятение, зная, как тщательно тот старается не показывать его никому.       — Нет, Каэдэхара. Не сегодня. Благодарю вас за ценные сведения — мне нужно подумать над ними, а также я надеюсь, что над ними сегодня подумаете и вы. Я считаю, что они представляют первостепенную важность для хода нашего расследования, и думаю, что вам следует заняться в первую очередь именно ими. Теперь вы можете идти, на сегодня нашего разговора вполне достаточно.       Каэдэхара встаёт и спокойным шагом направляется к двери, напоследок желая начальнику хорошего дня, словно смутная, серьёзная атмосфера, царившая в комнате ещё минутой ранее, теперь должна была исчезнуть, дав место рабочей рутине приближающегося полдня.       — Ах да. Пожалуйста, не перерабатывайте сегодня. Это не только совет, но и моё указание как вашего босса. Вы выглядите особенно уставшим, а я не хочу, чтобы мои детективы были вкрай измотаны.       — Хорошо, господин Камисато, я понимаю.

***

      Выйдя из кабинета начальника, Кадзуха быстро спускался по холодным серым ступеням типичного лестничного пролёта. Их офис находился в здании, некогда бывшем обычной жилой трёхэтажкой, и не отличался роскошью холлов и лестниц.       В больших окнах между этажами по-прежнему были видны кроны деревьев, нещадно пригибаемых холодным ветром и ливнем к земле. Дожди и грозы были почти ежедневным явлением в Инадзуме, особенно если речь шла об осени.       «Я должен делать больше — стараться усерднее. Все эти выводы так и останутся пустыми словами, если не приведут к поимке преступника. Какой толк в похвалах господина Камисато, в восхищении его и других детективов этими пустыми фразами, если конечная цель не будет достигнута? Я должен больше работать. Сделать всё возможное, чтобы поскорее увидеть значимые плоды — добиться того, ради чего я выбрал для себя это дело. Вот только как?»       Кадзуха остановился у подоконника, направив взгляд в залитый лужами, пронизанный уже отступающим утренним туманом двор — туда, где ещё вчера находился загадочный мужчина, привнёсший в состояние Кадзухи и его вечерние планы такой недопустимый разлад. И почему это всё происходит? Это как-то связано с…?       «Пока я сижу в уютном кресле прогретого кабинета, в Инадзуме рушатся судьбы тысяч людей… Даже мои родители… они были оклеветаны этим невидимым монстром… И как только другие детективы могут спокойно смотреть на собственное отражение, зная, что именно оно призвано освободить людей от гнёта, но так и не способно это сделать… как только можно забывать об этом или мириться… я не могу…»       Кадзуха устало вздыхает, продолжая свой путь — ему предстоит долгий рабочий день, и теперь он точно не будет терять времени даром. Любой ценой, но он добьётся прекращения этого многолетнего кошмара.       «Может быть, мне стоит больше доверять своим воспоминаниям? Они приходят явно не зря, и не может такого быть, чтобы вчерашняя ситуация была с этим не связана. Я чувствую, что преступник всю жизнь был близко — он напрямую вмешался в жизнь моего клана. И то, что случилось семнадцать лет назад, не было простой случайностью».       Ветер мягко перебирал белые пряди, аккуратно спадавшие убранным хвостом на плечи детектива, пока он, полный решимости и желания действовать, входил в свой нетронутый внешним миром кабинет.

***

      Это был сон, но прекраснее любой реальности.       Белое кимоно, отливающее розоватым цветом сакуры, в прекрасном танце струилось в потоках дождя, окаймляя стройную улыбающуюся фигуру, что, словно изящная фарфоровая куколка тончайшей работы, одаряла мир спокойнейшей из всех улыбок, что ему доводилось видеть.       Стройный стан склонялся то влево, то вправо, изящно изгибаясь тонкой тростинкой на холодном ветру. Дождь совсем не мешал отточенным до совершенства движениям — напротив, он словно бы становился одним целым с этой непонятной, невиданной никем ранее пляской.       Тяжёлые капли пригибали кимоно и размывали призрачные черты его лица. Черты того, о ком Кадзуха никак не мог вспомнить — словно бы нечто близкое и знакомое, но столь тревожное и озадачивающее явилось ему в этом небольшом лёгком силуэте.       В вихре взмахов рукавами кимоно фигурка аккуратно перепрыгивала холодные лужи, что всюду окружали её. Она то и дело опускалась, касаясь их мутной тёмной воды своими длинными прекрасными волосами, но так и оставалась чистой, не тронутой их мокрой грязью, а затем вела Кадзуху всё дальше и дальше.       Вот и дом, где произошло преступление, так глубоко поразившее Кадзуху в его детские годы, а вот и место сегодняшнего преступления. Таинственный незнакомец, лицо которого плавно покидала привычная мягкая улыбка, медленно усаживался на колени перед изуродованным неизвестным веществом телом и после этого неожиданно начал… плакать. Горькие слезинки смешивались с потоками алой крови, что стекала меж его тонких аккуратных пальцев, и крупными каплями жестокого дождя.       Его рыдания отзывались в ушах Кадзухи безумным звоном, что становился всё громче и громче, разнося в его душе холодный ужас, сковавший всё его тело, что более не могло сделать ни шагу — ни пошевелиться, ни броситься навстречу упивавшемуся безудержным плачем созданию.       Он снова в бессилии стоял, смотря на самое прекрасное видение, когда-либо являвшееся ему во сне, не способный сделать ничего, чтобы хоть что-то исправить.