***
Вечные рации, гул в ушах от мигалок со звуком и спокойный голос, разрушающий крики в миг. Люди не привыкли кричать тому, кто говорит тихо и размеренно - как минимум, им придется прислушаться, чтобы продолжить крики. А это разрушает любые возможности по поводу продолжения ора; Успокоившиеся смогут продолжать беседу с главным человеком на этом месте, что раздает команды не повышая тона, удачно успевая везде и всюду. — Да, перенеси это сюда… Никит, дай мне документы этой несносной! Олег же, да? - Безразличный взгляд, в отличии от наполненного хоть какой-то заинтересованностью, голоса, перевелся на бесноватую мать, шурующую по зданию туда-сюда, пока не наткнулась на него - Александр Шепс, забирая папки с рук своего недруга, неколлеги, раскрывал ее, опираясь локтем на столешницу. Женщина продолжала что-то кричать, но никакого дела до этого не было, лишь прочитав правильно чужую фамилию, вслух повторил уже правильно, делая легкую заминку на первой букве «Ш». — И что вы хотите мне сказать? Ваш сын оформлен, в чем проблемы? - Морщась от очередного визга, он предпочел передать дело стоящему неподалеку Никите, который, вряд ли хотел иметь дело, но - нечего глазеть просто так, верно? Что его заинтересовало? Интересная графа под видом «Допроса», который длился более пяти дней. Допрос просто не мог быть таким недоступным, раз даже в графе нет ни единого слова, что именно проводилось. Нет ни слова о том, что делали с этим мальчишкой, когда он сорвался с рук у бедной матери. Насколько бедной, раз она орала не о том, как ее сыну будет больно, а о том, что подумают люди вокруг. И это, наверное, было худшим из худших. Заходя в знакомую комнату, спустя столько лет одного и того же, того, где нет света практически, где кровать уж наверное лет сто здесь стоит, где кровь не отстирывается изредка, где в общем - обстановка давящая, он сразу заметил встававшую фигуру, что сразу становилась в бой, как загнанный волк, боясь каждого жеста. Шепс-старший, привыкший к этому моменту, спокойно прошел глубже, закрывая за собой массивную дверь, которую не раз уже и били, и терзали звери, желающие проникнуть внутрь. И только Александр заходил сюда без всего; С папкой в руках, откуда, дай бог, не валятся бумаги. — Садись, не нужно стоять. - Глаза даже не поднялись, раскрывая, как недавно, папку. Ошибки прошлого, ошибки жизни, хранящиеся в этом здании были его. По кирпичикам собирал картотеку каждого, заставляя прогибаться под себя. Редко припадал к охране, которой не стоило и секунды, чтобы сломать пару пальцев. И это грязное дело он не любил - Не его, потому что он любит разговаривать. С такими, что сидят здесь, полюбить это сложно, но он смог, заставляя таращить глаза каждого на себя безоговорочно, не оставляя выбора. Олег, как оказалось его имя, продолжал стоять, хоть по взгляду Саша и понял, тревожность и страх - только это и есть, осматривая всю картину его тела. В одежде хоть и был, но такой дряхлой, что засохшая кровь по ляжкам текла еще, неглубокие раны по внутренним бедрам, чтобы было как можно больнее, оставляли такое себе мировоззрение, додумки всей картины. И старший поморщился мимолетно, представляя, какие синяки могут быть. И даже не знал, радоваться ли, раз лицо осталось, да хвост, полуспущенный уже, остался в живых. Этого волка хотелось накормить, потому что выглядел он, хоть и мощно, но так голодно - Скорее всего, сама цифра «5», рядом со значением допроса, что еще обновлялась только три дня назад, заставляла не только задумываться о голодовке, но и жалеть его. А жалеть нельзя было - ведь он заслужил. Каждую каплю своей крови на пол пролившейся, каждой слезы, которую проливал в муках адских. Саша предположить не мог, кто именно курировал этого человека до него, но лишь заметив кресты вырезанные ближе к пяткам, понял все сразу - Гецати работал на славу, что и расставило все по полочкам. Олег бы ел, да нечего было. Новый вид наказания, не иначе.Что, не нравится? Посмотрел бы я на тебя, как ты корячился бы здесь…—
И Саша лишь вздергивает бровями, как-то по-свойски окидывая концом ручки кругом его тело, показывая отдельные места, как пальцем, но с совершенно другим лицом - спокойным и неразрушимым, как был и до, до того, как позволил себе эмоцию выдать. Их он просто-напросто ненавидел всей своей жизнью. Столько лет проведя в полном составе каждого своего эмоционального всплеска, однажды решил, что оно только мешает. И теперь, поставив пред собой цель, удачно выполнял ее, позволяя только совсем мимолетным чувствам приходить на лицо. Как показатель, что он еще жив. — Ситуация плачевна. Я же не тебя расцениваю, Олег. И ответ Шепса, кажется, удовлетворил. Но не сбавляя позиции, он лишь взор опустил на маленькие лужи, постепенно распространяющиеся. Никто не пытался остановить кровь, никто не пытался перевязать, или хотя бы обеззаразить кровать, чтобы исправить эту ситуацию. Никто и не замечал его вид, что сейчас, успевшего привыкнуть к установке, что никому он здесь не нужен, кроме как груша, встал в ступор, совсем уж тревожно и растерянно разглядывая свой вид. Дернулся вновь, как от огня, когда старший в спокойном темпе от бедра прошел к кровати, оставаясь в буквальной близости к нему, что сулило опасностью от самой сути и оставил папку на ней. Отшатнувшись, Олег хотел что-то сказать, но как быстро пришел, так и ушел Александр, неизвестный ему еще по имени, вновь закрыв несносную дверь. Олег опустив приподнятые в жесте самозащиты руки вниз, расслабив кулаки, что начали резать ладони от напряжения и ногтей, вновь встрепенулся, встретившись с синим взором вернувшегося мужчины. Теперь в руках были бинты и спирт, так и вата, предназначенная для последнего. — Ляг. Будь хорошим мальчиком, помоги мне и себе в том числе. - Кажется, он совершенно не боялся убийцу. Кажется, он и сам не боялся умереть, подходя в близость к тому, что мгновенно сжимает кулаки, да по фигуре превзошел него в свои 17. Но Олег, впервые за столько времени нахождения здесь, застыл, по-глупому смотря в океан, загипнотизированный. Хотелось подчиниться, хотелось спасти болящие ноги, которыми боялся даже двигать, разорвать раны еще больше, не говоря уже о спокойном сне, когда он точно соберет всю инфекцию с кровати каждой из ног. Но именно то, как смотрел Саша, заставляло будоражить всю самозащиту, взывать как волк, отшагивая с каждой секундой назад, пока спиной не ударится в стену. И это, наверное, было бы, если не действие, произошедшее довольно странно, но понятное одновременно. Саша отшагнул сам, практически дойдя спиной до недавней двери, все так же держа в руках приспособления. Кивнул на кровать и как будто показал, что путь чист, что, будто дал веру, что его не ударят по голове, что надеются только на приход к кровати. И именно это подтвердили слова. — Можешь просто сесть на кровать, я отдам тебе все. Будь хорошим мальчиком. - И доля сердца перепала. Весы качаясь, сменили свое решение, а взгляд, павший с фигуры на кровать, смягчился, хоть внутри них все еще были видны непроходимые дороги, заросли паутины, в которых не найдешь устойчивого места. Но это не важно, потому что фигура все же села, расставляя по-шире ноги, нервно глядя в глаза. Он не может свести с него взгляд и даже не уверен, чему будет рад больше: Тому, что это было бы из-за любви, или все-таки из-за расшатанной психики, сорванного голоса, который отражался в этих стенках каким-то адским образом.Сделай сам. Я не смогу. —
И почему - Александр додумывает самостоятельно сам. Строгий мальчишка, показывающий зубки на обозрение всех, кто указывает и заставляет прогибаться, в итоге оказывается давно загнанным волчонком, боящимся потеряться в лесу. Только теперь лес вокруг него и мамы подавно нет рядом - не спасет, не поможет, да теперь послаще страхи, где хочется спрятаться в комок. А как хотелось хвататься за хвост в игре всю жизнь, но как кажется, все вода и теперь вместо игрушек - все серьезно. Но каждый раз он выбирает молчать, смыкая челюсть крепче, чтобы потом орать от боли, чувствуя каждый миллиметр лезвия внутри. И Саша присаживается пред ним. Определенно, этот парень будет у него в долгу - пред кем еще он позволит себе присесть на корточки, хоть и сам решение это принял, хоть и мог оставить чужие ляжки в беспокойстве и все в таком ключе. Но сейчас, набирая на вату побольше спирта, взором строгостью указывает о неприкосновенности, ведя по тонким, но длинным ранам, начинавшим заживать. Он надеется - правда надеется, что это лишь обычная реакция тела, без лишнего набора вирусов, чтобы после лечить его от заражения. Ведь умереть ему еще рано. Напряжение каждой мышцы ноги и рук видит самостоятельно, вблизи, спокойно относясь к этому. Олег не пищит, даже наоборот - держится очень хорошо, после позволяя и помогая приподнятыми поочередно ногами, обматывать их бинтом. Слой оказывается довольно толстым, не жалея частой вещицей в руках медиков, он оставляет все только тогда, как на каждой ноге остается по маленькому узелку, оповещающему об окончании операции. Олег молчит, а Саша не сопротивляется. Дело законченно, хоть он и не узнал ничего, что должен был - напряжение, пришедшее в комнату после такого, оставалось в душе, пока он заматывал остатки бинта. Тяжелое дыхание со спины было слышно четко, даже слишком, чтобы оставлять без внимания. И хоть старшему Шепсу до сих пор дела никакого не было, он оставил одно единственное предложение, пока под звук ключей, звенящих в руке, открывал увесистую дверь на свободу. — Хороший мальчик.***
Хотелось выть. Стены давили. Там, кажется, завелись насекомые, выползающие из под кровати, где явно скопилась кровь. Он сам выглядел не лучше, постоянный стресс действовал на нервы, и Олег срывался, принося себе еще боли. Просто потому что хотел ощутить, что он еще жив. Хотел ощутить не постоянную боль ноющих конечностей, а что-то новое, что добавил этот мужчина, единожды приходящий к нему. Не хватало эмоций, чувств. Не говоря о радости, которой в этой ситуации вовсе не может быть; Глупо надеяться на то, чего не произойдет. И как часто его мысли жужжали. Именно жужжали, потому что отмахнуться от них у него не получалось. Сколько пытался забыть взор, сколько пытался отбросить думы о том, как мягки и плавны, одновременно с немой строгостью смешанные действия. То, что он понимал его, а не пытался принизить. Даже на то, что он, возможно, сказал лишнего в первую свою речь, даже не спросив имени, наверное, не стоило его спокойствия, которым он развеял все сомнения в себе: Неизвестный все еще человек, а не машина, желающая добиться денег, своего права или чего-то совершенно неизвестного лично младшему. Но взор больше не появлялся. Не появлялся и другой, наносящий жестокие вещи, выбирая из всего спектра его мыслей самые худшее, воспроизводя их в жизнь. В прочем, он и не ждал его, скорее интересовался, в чем был смысл этих похождений - за что он так сильно зацепился, раз решил помочь убийце? Даже не смотря на все спокойное, относительно мирное поведение в этом помещении, он со временем начал сходить с ума. Хотелось той боли, чтобы вновь зализывать раны, а не оставаться в состоянии покоя, непонимании. Словно он и не жил. Словно он - остался один навсегда. И только когда он начал драть стены собственным телом, разбивая костяшки рук в кровь, на пороге вновь появился ангел, которому и дал это прозвище - по правде, Ангел, не иначе, ибо помощь была велика, хоть бинты от движений по-кругу уже расслаблялись, промокли насквозь и холодили открытую ногу, которую и согреть нельзя было. Просто нечем - трогать грязную постель ему было омерзительно, что, со временем привело к сну на бетонном полу. Хотя, зная, что и здесь не шибко чисто; За все его долгое пребывание ни разу чистка не проводилась, хотя бы просто мытье пола, да уборка возможно умерших насекомых, не нашедших еду. А еду ему давали по расписанию. Благо, чистая посуда оставляла приятный осадок эмоций, да и живот, желающий поесть, больше не тревожил. Насколько последнее радовало - он не уверен сам и вполне себе мог сказать два варианта одновременно. Желать себе такой смерти он не мог, но простого ощущения, недолгого, не сильное. Мужчина был в новом. Темный костюм, веревка и браслеты на руках, подходящие к какому-то дальнему веку, где он стал бы без разговоров графом. Помещиком, который одним взглядом указывал на ошибки и одновременно хвалил. Взглядом, что не сменился и на младшего Шепса находят мысли, что он и не меняется, оставаясь одним и тем же постоянно. Мужчина манил своей неизвестностью. Манил тем, что Олег не мог сказать с уверенностью, что ему ничего не сделают. Ведь по одной милости - было странно судить человека. — Садись. Когда я здесь, садись. - Снова папка, теперь уже ручка в правой руке, берущаяся по-удобнее. Олег мнется в собственных сомнениях, не желая так просто делать то, что ему говорят. Старший вначале мнется, стараясь перехватить папку по-удобнее, чтобы просто-напросто иметь возможность писать, но со временем, по-глупому встает к стене, наклоняя к ней папку. И уже тогда Олежа может видеть - Красивым почерком выводя каждую букву, в поле появляется надпись, будоражащая мысли.« Получение показаний. Александр Шепс. 26.04.24. »
Ручка щелкнула, обозначив конец письма. Возможно, временного, потому что ручка убралась в карман, а папка с громким звуком захлопнулась. Хотя, синие глаза оказались все такими же - коварно-синие глядели в душу. Что он смотрел довольно глупо Олег понял только после легкой усмешки и приподнятые уголки губ озарили клыки, которые стали новым моментом «вау», заставивший приоткрыть рот уже младшему. Забыть о том, что он писал и стоять маленьким мальчиком пред взрослым, состоятельным и уверенным в себе. — Я, кажется, попросил сесть… - Поправляет мягко, кивая к кровати. Олег делает все на автомате; Садится слишком резко, чуть не падая спиной назад, но оперев руки назад, чтобы все же спасти свое глупое состояние. Теперь фигура двигается от двери, становится напротив него и опираясь плечом к стене, одну ногу уносит за другую, скрещивая руки на груди. Олег смотрит не отрываясь, напряженно пересаживаясь чуть дальше, будто клыки с синими глазами озаряют опасностью в своей сути и не позволяют ему расслабиться вновь, как недавно. Он заполнен эмоциями: Пожалуйста, уйди. Дай мне вдохнуть полной грудью. — Так, Олеж… - Шумный выдох произносится, пока Олег вновь дергается, что не остается не незамеченным. Саша, как он узнал его имя, впервые смеется, опуская голову вниз, вместе с глазами, пуская челку на глаза. Глядит снизу как-то весело, лишь после возвращаясь в строгость, меняя эмоции на безразличие. Конечно, ситуация уже разряжена и Олегу правда легче; Прозвище стало чем-то в разряде «слишком», но он и слова не произносит, лишь смыкает об бинтованные ноги, сжимая меж колен ладони. — Расслабься, это во-первых. Если ты будешь дергаться после каждого моего слова, Олег кивает в стороны. Он понимает, что и, возможно, Александру это не так уж и приятно. Хотя бы, он не садист, желающий выбить из него правду и неправду. Он остается на месте, младший выдыхает так же шумно, вторя за ним, как оказалось, все. Внутри напряжение растет, но остается только ждать судьбу. Ждать расстрела, чтобы вдохнуть уже полной грудью в последний миг; Ничего более страшного не будет. Только смерть пугает. Только смерть. — Расскажи мне, зачем ты напал, а после и убил? - Хватает секунды, чтобы сделать всю атмосферу вновь плохой. Вновь давящей и Олег взымается резко, даже не стараясь скрывать ее. Он сжимает кулаки лишь из уважения не нападая, когда старший на шаг отпрягает, убирая руки с груди. Его можно переломать. Шепсу хватит сил и воли. Он ведь убийца. Убийца, которой будет не жалко. Только уважения у убийц нет - А у него слишком плещет через край, не позволяя даже дернуться к нему. Но вот рот - он не имеет уважения.Пошел нахуй! Я не убивал! Как ты не можешь, блять, понять?! —
Саша слушает с таким же выражением. Ему без разницы. Кажется, что он и не понимает, что это ему. Потому что нельзя слушать так оскорбления. Нельзя приподнимать ладони в знак «Хорошо» со слабой, но заметной улыбкой, нельзя быть им. Олег дергается уже к нему из-за резкого открытия массивной двери, а после - главного врага. Гецати не жалеет. Кажется, они похожи; Лишь Александр имеет уважение на то, чтобы присесть пред ним и обработать раны. Костя может сделать их. Может пальцами залезть внутрь, лишь бы причинить боль. Олег понимает, что потерял Ангела. Потому что встречаясь с взглядом, он видит, как старший опускает руки, уходя за спину огромного мужика. Мужика, что уже доставил уйму боли и не должен был появляться здесь снова, потому что он - Шепса. Того, кто смог залечить раны, хоть и без ласки, но за это спасибо так же стоит сказать, имея уважение к старшим. Теперь эмоции другие: Пожалуйста, не уходи. Будь рядом. Защити. Последнее, что слышит успокоившийся Олег, это хриплый голос, уходящий в свет. — Научи его как нужно говорить со взрослыми, Костя. Буду благодарен… Только Олег уже не видит, как Саша морщится. Как вжимает в себя папку напряженными пальцами. Как не хочет.