○ ○ ○
Парни, смотря ему вслед, стоя на крыльце школы. У Минхо в голове только слова Хвана крутятся. Он правда готов сейчас пойти с ним попрыгать по лужам? Погулять под дождём? Такое возможно? — Что насчёт прогулки? — осторожно спрашивает Минхо. Но ответ получить он не успевает, потому что Хёнджин хватает его за руку и, крикнув громкое «бежим!», сорвался со ступеней крыльца. Минхо на секунду подумал, что он в невесомости. Будто сейчас он в просторах Космоса, на Луне, пытается понять, а правда ли она пахнет сыром? Но пахнет только приятной дождевой сыростью и свободой Хёнджина. Они бегут по лужам, словно дороги сухи. Школьный костюм давно весь в грязи и промок. Парни прыгают так, будто ничего не имеет значение сейчас. Есть они и дождь, большего не надо. Минхо, весёлый, следует за Хваном. Будет ли это правильно? Хёнджин свободный и счастливый. Он всегда таким был и, видимо, навсегда таким и остается. В его мыслях вечная весна, и руки у него тёплые. Джисон же зависим и несчастен. Но его можно спасти, ему можно помочь. Хван — отдушина Минхо в школе. Джисон — отдушина дома. Минхо никогда не думал, что будет чувствовать себя так. Все дни до этого были ужасно тоскливы. Он ходил на работу в магазинчик рядом с общагой и валялся дома, вдупляя в телефон. Морально было трудно. И почему — непонятно. Бывают периоды, что накатывают, будто цунами на Хонсю. Минхо лежал и думал, зачем ему это всё? Но сейчас, промокший до нижнего белья, он с радостью жуёт булку с красными бобами, которую ему купил Хёнджин, на скамейке в козлячем парке. Такое название ему дали местные жители, когда узнали, что поздно ночью мужчина здесь коз пасти выводил. Конечно, ему выписали штраф и запрет, но с тех времён так и оставили название — Козлячий парк, пусть и настоящее звучало совершенно по-другому. — Я люблю дождь, — тихо начинает Хёнджин. Казалось, что разговаривал не он. А сам Дождь. За его нескончаемыми речами слышно было не только мысли и голоса, но и некие надежды. Лужи привлекали внимания, а Минхо, разрешая Дождь поселиться в его волосах, вникал в красивые круги на воде. — Тебе же не нравится мокнуть? — слова летят прямиком в океан лужи напротив. — Раньше не нравилось. Теперь нравится. — Это хорошо. Слова улетучиваются вместе в последним порывом ветра. Начинает темнеть, а Минхо уже довольно-таки замёрз. Даже несмотря на то, что Хван отдал ему свой пиджак, всё равно было холодно. Хёнджин сидел в белой рубашке, что давно намокла и прилипла к его телу. Минхо прекрасно понимал, что друг его давно замёрз, а потому в последний раз за сегодня он прыгнул в лужу напротив, протянул руку и сказал: — Пойдём домой? Хёнджин улыбнулся и, протянув руку в ответ, переплёл их пальцы. Шагая весёлыми мотивами по проспекту в сторону дома, Минхо с каждым моментом становилось грустнее. Отчего, он и сам не знает. Стоя на светофоре, Хван говорит короткое «пока», машет рукой и скрывается за поворотом. А Минхо впервые задумывается над тем, что Хёнджин всегда уходит обратно. Минхо глотает печаль, когда снова оказывается в общежитии. За прошедшие две недели он практически не пересекался с родителями, только с отцом разве что. Мать видел утром, здоровался, перекидывался парой фраз, и на этом всё. Минхо заметил, что она в последнее время, да и отец тоже, стали пропадать на работе. Пили не так много, но бутылочку каждый вечер обязательно. Даже для И это уже странно. Неужто они решились взяться за ум? Хотя это безумно мало вероятно. Скорее всего, им просто вновь пригрозили увольнением, вот они теперь и работают. Но от этого только одни плюсы, потому что как минимум еды стало чуть больше. Теперь не нужно было бессмысленно глотать чай и верить в то, что он помогает насытиться. Нет. Теперь и вправду можно было открыть холодильник и покушать. Но даже несмотря на это, Минхо продолжал экономить. Кушал мало и небольшими порциями, чтобы точно осталось на завтра. Родители продолжали давать ему небольшие суммы на проезд, которые И откладывал. Иногда он гулял на эти деньги, иногда ел. В принципе, он точно не жаловался. В комнате снова мрак, а это значит лишь то, что Джисон здесь. Минхо включает свет и впервые видит Хана на кровати, а не на полу. Улыбку не скрыть, он подходит к парню, бросая рюкзак на стул, и ужасается картине возникшей перед ним. Хан Джисон: тело его, а лицо другого человека. Минхо смотрит на окровавленное месиво. Разглядывает каждую трещинку на губе, каждую засохшую капельку на носу. У него глаза заплыли от синяков. И на коже распустились побеги прекрасных цветов. Минхо чувствует, как внутри у него точно сердечный клапан оторвался. Иначе как назвать внезапную боль в области души? Он аккуратно своими холодными пальцами прикасается к лицу Джисона, получая электрический разряд боли только от касания, сдерживает накатывающую истерию. А Хан спит. Ему будто плевать на тот ботанический сад, распустившийся у него на лице. Он спокоен и безмятежен. Продолжает спать, а Минхо чувствует неимоверный страх и холод. Как такое могло произойти? Ответа на вопросы не найти, пока парень спит. Но И не хочет его будить. Нельзя сейчас. А потому Минхо быстро переодевается в сухие вещи и аккуратно выходит из своей комнаты, идёт к родителям, чтобы попросить аптечку. Стук в дверь, а после И говорит: — Можно войти? С другой стороны доносится голос матери с положительным ответом, и Минхо входит. Обычная комната с таким же ремонтом, как и у него самого. Пахнет алкогольными напитками и перегаром. Хотя чего ожидать от спивающихся родителей? Нечего. А потому, быстро садясь на диван к матери, Хо говорит: — У тебя есть аптечка? — Есть, — отвечает женщина. Раньше Джихё, до того, как познакомилась с отцом Минхо, была прекрасной девушкой с огромными мечтами. Она мечтала открыть свой магазин. Мечтала о детях. Но любовь погубила её. Встретив Юнги ей уже не нужен был ни магазин, ни деньги, ни даже дети. Минхо пусть и был запланированным, но только на несколько лет позже. Но что случилось, то случилось. А потому решив, что вести такой аморальный образ жизни лучше, да и тем более, её мать прожила точно такую же, она стала её копией, которой всегда боялась быть. Она клялась и божилась, что никогда не возьмёт в руки рюмку, и что теперь? А теперь она профессиональный алкоголик со стажем. Обещала себе в детстве, что никогда не поднимет руку на ребёнка и мужу своему не даст этого же сделать, а что в итоге? И сама бьёт, и муж её тоже. Только в последнее время они конкретно так забили на ребёнка, потому что взрослый уже. Пусть сам живёт, и нечего тут строить детский сад. Ночью она жалела, что так поступала и продолжает поступать. Но утром, залив в себя баночку ноль пять, шла на работу, совершенно забывая, что хотела начать новую жизнь. Она была ей ни к чему. Джихё и старая прекрасно устраивала. — Можешь дать? — Тебе Джисона обрабатывать? — С чего интересуешься? — гнёт он брови. — Тут либо слепой надо быть, либо тупой, чтобы не понять, что вы общаетесь. Куда ж ты лезешь, Минхо? Он же наркоман. Зачем тебе такой друг? — Джихё качает головой, пока достаёт из верхнего ящика пластиковый контейнер с медикаментами. — Он хороший друг, и мне плевать на то, что он употребляет. — Запомни такую притчу: человеку, который не хочет, чтобы его спасали, не помочь. Он сам выбирает: принять помощь, помочь себе самому или продолжать жить в агонии. — А вдруг меня он послушает? — Я сомневаюсь, — быстро отвечает мать, отдавая ему контейнер с лекарствами. А Минхо видит, как ей не хочется разговаривать с ним. Он только успевает головой кивнуть, как тут же выходит из комнаты. Да, удивительного не было абсолютно ничего. Всё те же разговоры, всё то же безразличие. В целом, неплохо. Минхо отпускает мысли в молоко и идёт в свою комнату. Там избитый парень, которому явно нужна помощь. А Минхо чёртов спасательный круг, который возомнил себя героем. Но об этом он пожалеет позже. Сейчас ему нужно обработать раны и расспросить, что случилось и что такого могло произойти, раз лицо разукрашено настолько ярко. Точно японскими красками старого художника, что уже нанёс слой краски на холст. Джисон всё спит. А Минхо, раскладывая на прикроватной тумбочке перекись, пластыри, ватку и хлоргексидин, думал лишь о том, как ему сделать всё правильно и не разбудить Хана. Хотя сделать это аккуратно явно не получится, так как раны щипать будут. В особенности на губе. Видимо, здесь пришёлся красивый большой кулак. Ватка с хлоргексидином скользит по поверхности кожи, смывая грязь и кровь. Хан пока не проснулся, но обязательно проснётся, стоит только взять в руки перекись водорода. И вот ватка уже смочена, уже касается губы, а Хан начинает издавать тихие звуки скулежа. — Тише, тише, я просто тебе обработаю всё, — заверяет Минхо, продолжая водить антисептиком по коже. — Больно… — сквозь сон шепчет Джисон. — Знаю, но потерпи немного, пожалуйста. Я сейчас всё сделаю. На бровь и на щёки И клеит лейкопластыри. А кровавые и грязные использованные ватки выкидывает в мусорное ведро. Работа закончена. Осталось только поговорить. Но, возвращаясь к кровати, он видит, что Джисон продолжает так же спать. Видимо, сегодня точно не до разговоров. Придётся отложить. Минхо выдыхает сомнения, выключает свет, включая только лампу на столе. Пусть Хан спит, а И ещё уроки сделать. Может, позже они сумеют поговорить… Но поговорить им не удаётся, потому что Джисон проспал до самого утра. Минхо только ближе к одиннадцати ночи лёг с ним и уснул.○ ○ ○
Солнце долбится в окошко, проникая сквозь стекло в комнату. Пойдя спать, Минхо открыл шторы, дабы впервые встретить рассвет, а не вечную тьму, которую так обожает Джисон. Оттого-то мягкие лучи, касающиеся носа, начали будить И. Минхо щурится, поворачивается на другой бок, ударяясь лбом о нос Хана. Аккуратно открывая глаза, он видит перед собой только улыбающиеся соцветия на бледной коже. Тянуть не стоит и смущаться тоже. Минхо еле заснул из-за нагнетающих мыслей. — Утро, Хан, — начинает Минхо. Он моргает часто, глаза ещё не желают открываться. — Что произошло? — не дожидаясь «утра» от Джисона, он ставит вопрос твёрдо и сразу. Ему нужно знать, что произошло с его… любимым, наверное… Да, любимым человеком. — Язык у меня длинный, — тихо отвечает Хан, трогая своё лицо. — Кто тебя так? — беспокойные глаза Минхо плавают в океане нескончаемой грусти. Ему безумно тоскливо от понимания того, что его человека избили. Джисону больно от чужих рук на его лице. Он даже не проснулся, когда Минхо обрабатывал раны. Это точно что-то значит, но И пока не понимает что. — Если я тебе расскажу, ты обещаешь, что никому не скажешь и не сбежишь от меня? Минхо почувствовал, как его ноги стали потеть из-за холода. Ему стало не по себе от слов Хана. Тёплое солнце в миг стало ледяным. Паника нарастала внутри с неистовой силой, Минхо проглатывал её, стараясь не думать о плохом. Наверняка в его избиении виноваты люди у которых он покупает наркотики. А кто ещё-то? — Обещаю, — скорее клянётся Минхо. Джисон поднимается с кровати. Перелезая через Минхо, он встаёт босыми ногами на холодный пол, что успел вновь стать таковым. Игнорируя собственный страх, который так и кричит только о том, что он не должен ничего рассказывать, Хан одевается, а Хо смотрит на всё это. Он до сих пор лежит в постели, чувствуя неимоверный уровень тревоги. Дышать трудно, он ощущает как его веки открываются со скоростью света и с ней же закрываются. Минхо садится, начиная трястись. Что-то подсказывает ему, что скоро произойдут ситуации, после которых И останется один. Опять один. В этой заблудшей в бесконечных страданиях души, в несчастном Мире, что так грозит проклясть всех своим негативом. Хан не видит состояние своего друга, потому что увлечён одеждой. Не поворачиваясь, он говорит: — Ты знаешь, что я не очень чистый человек. Ни по совести, ни по ещё одному аспекту своей жизни. Прекрасно знаешь, Хо, — голос взволнован настолько, что ощутить в нём нотки моветона было легко. — У нас на районах есть люди, что держат его. Даже в самом дорогом районе Сеула есть один человек, который заведует им. Такие люди опасны, — Хан смотрит в окно. Лицо его напряжено, а щёки были закусаны множество раз. — Они жестоки и требовательны. Но добры, если ты относишься к ним хорошо. Даже помочь могут с трудностями. Ты заработаешь большой авторитет, если будешь к ним относится так же. Я на улице с малолетнего возраста. Мне было тринадцать, когда родителей лишили родительских прав, а я остался жить с дедом и бабушкой. Ты знаешь, что они пили, как и твои. И, чтобы меня не отправили в детский дом, опеку оформили баба с дедом. Только вот бабушка умерла, когда мне было пятнадцать. Дед мой — Хан Сокджин, военный полковник. Всю жизнь в армии, на закрытых базах проработал. Кукуха у него свистела конкретно. И бабушка — Хан Наён, пока была жива, останавливала деда. Тормозила как-то. В общем, только она могла повлиять на него. А я не мог, — тяжело выдыхает Джисон. Он не смотрит на Хо, который, кажется, скоро паническую атаку поймает. Вместо этого, Хан разглядывал пейзаж отчаяния за окном. — Как бабушку похоронили, так и дед окончательно слетел с катушек. Он бил меня, заставлял учиться лучше, соблюдать режим питания и сна, как в армии. В общем, я терпел до шестнадцати лет, а после смог мириться с его устоями. Я принял решение бежать. Надеялся, что меня найдут, а дед отстанет. И меня нашли. Ким Сынмин из пятой комнаты меня нашёл. Тогда он ещё жил со своей женой. Это было поздно вечером, я мок под дождём около продуктового.○ ○ ○
Четыре года назад. Заплаканный Джисон шагает в сторону круглосуточного магазина. В его руках пару тысяч вон, на которые он сможет купить только разве что газировку и дешёвый пирожок. Он собрал рюкзак вещей и сбежал от деда, потому что дальше так жить он бы не смог. Он снова начал его бить за то, что у Хана плохие оценки в школе. Для деда нет оценок три и четыре, есть только пять и пять с отличием. А Джисон больше не может терпеть. Он каждый день просыпается с мыслями о том, что семья-то у него была хорошей. Денег хватало и даже любовь была. Но с уходом бабушки из этого мира всё кардинально поменялось. Больше не было той семьи, что была раньше. Сейчас это армия и не более. Подъём строго в шесть утра, одеться пока спичка горит, на завтрак вечные невкусные каши. После школы не гулять, сразу домой. Время на то, чтобы дойти до школы и обратно, есть определённое. Если Хан не укладывался в этот период, то был наказан. Либо полной генеральной уборкой в квартире, либо кожаным армейским ремнём. Нервы у шестнадцатилетнего подростка сдали. Джисон знает, что дед будет его искать, знает, что вернёт его домой спустя три дня, а после изобьёт до полусмерти за то, что тот ослушался. Но даже зная все действия наперёд, Хан хочет пожить эти три дня спокойно. Погулять в тех местах, куда его водила бабушка, съездить на реку, ноги помочить. Гулять всю ночь, слушая шёпот ветра и редкий шум машин. Сидеть до рассвета на мосту, смотреть как всходит солнце. Хан хочет жить, а не существовать по правилам деда. На улице шёл сильный дождь, а Джисон, сидя на земле около круглосуточного магазина, кушал бесплатный пирожок с красными бобами и запивал всё банановым молоком. Пирожок отдали потому, что срок годности подходил к концу, но так было даже лучше. У Джисона остались деньги на проезд, а значит он точно куда-нибудь скатается. С волос стекала холодная вода, но, стоя под крышей, дождь не казался чем-то страшным. Словно, наоборот, он помогал успокоиться. Хан замёрз, сильно так. Он, достав из рюкзака свою вторую кофту, накинул её на себя, но теплее от этого не стало. Ему нужно поскорее докушать и уйти в укромное местечко, оставаться рядом с магазином в комендантский час было опасно. В магазине, пока Джисон выбирал молоко, ему попалась молодая пара. Мужчина, наверное, около двадцати пяти — тридцати лет и женщина, что младше его. Они были одеты обычно, словно вышли так поздно в магазин по причине фильма, который ждёт их дома. Хан был заворожён красотой дамы. Шикарные чёрные волосы, собранные в низкий хвост, фигура, выпирающая из-под серого спортивного костюма. Она сразила его только одним взглядом. Сердце странно забилось, а после и вовсе остановилось. Но Джисон, схватив первое попавшееся молоко рванул к кассе, а после вышел прочь. Его подростковые гормоны были в неком недоумении. Он никогда не видел таких красивых дам. Собираясь уже уходить, из здания магазина вышла эта семейная пара. Хан ещё раз взглянул в глаза прекрасной, когда её молодой человек открыл двери, чтобы она села в машину, а после опустил взгляд к земле, чтобы придумать, куда ему пойти дальше. — Эй, пацан, — голос над головой Джисона раздался звонко. Он был груб весьма, но без толики устрашения. Хан только взглянул в глаза над ним и сразу понял, что это и есть тот мужчина. — Поработать хочешь? — А… Не знаю… — Вот тебе деньги, — он протянул купюры, — сходи, купи мне газировочки, только быстро. — Ладно. Джисон схватил деньги и помчался в магазин. Он купил мужчине пепси, а после подошёл к окну автомобиля и аккуратно постучал. Стекло опустилось. — Спасибо, — забрал он бутылку из рук Хана. — Ты чего в час ночи по улицам бродишь? — На это есть свои обстоятельства, — он протянул сдачу. — Иди домой, не придумывай, — мужчина отмахнулся от сдачи. — Не хочу. Я лучше тут. — С родителями поссорился, да? Айщ, их беречь надо. — У меня нет родителей. — А с кем ты живёшь? — С бабушкой и дедом. Но бабушка умерла недавно. — Ох, ясно всё. Может, тебя довести куда-нибудь? — Мне некуда идти, но если вы поедете через парк, то можно. — А в парк тебе зачем? — Там спрятаться можно, чтобы полиция не нашла. — Тебя полиция ищет? — Дед полковник. Скоро будет. — Ясно. Ну, запрыгивай, довезём тебя до парка, — мужчина махнул головой на сдачу, как бы говоря, что Хан может оставить её себе. Джисон на радостных эмоциях сел в автомобиль на заднее сиденье. Они были с подогревом, отчего холодные и полностью мокрые штаны стало немного подогревать. И только отъехала машина от магазина, как тут же стало клонить в сон. Хан разрешил себе такую малость, как заснуть. Всё равно же его разбудят, ведь так? Картинка города стала мелькать всё реже. Фонари за окном становились тускнее, а Джисон, наклонив голову немного вправо, закрыл глаза. В машине сухо и тепло, играет лёгкая музыка. Джисон наслаждался этим моментом, потому что понимал, что другого у него не будет. Если бы можно было провести ночь в этой машине, то он бы остался безоговорочно. Но нельзя. Джисон видит третий сон, а просыпаться всё так и не хочет. Ему уже плевать где он, что он и как. Главное — подальше от дома. Но тут лёгкий голос незнакомого мужчины зовёт его, дабы разбудить. Хан открывает глаза, смотря на ту прекрасную девушку. Она похожа на спелую вишенку, на сладкую мякоть. Губы красноватого оттенка, видимо, это был тинт, который до сих пор держался на её губах. — Мы приехали, выходи. Хан кивает головой, говоря быстрое «спасибо», и вылазит из машины. Только вид перед ним открывается вовсе не парка, а каких-то неизвестных ему домов. Он смотрит на серые панельки и не может понять, куда его привезли. Следом за ним выходит мужчина. Он хлопает дверью и говорит: — У меня здесь комната есть. Можешь переночевать. — Мне неудобно, Вы и так подвезли меня, — волнуется Джисон. У него и в мыслях нет мотива, что сейчас с ним что-нибудь сделают. Но пользоваться такими услугами он не может. — Отработаешь потом. Не могу же я подростка бросить на произвол судьбы, — смеётся мужчина. — Машину водить умеешь? — Умею. — Ну вот и прекрасно. Меня зовут Ким Сынмин, а мою жену Ким Суджин. Ей нужен личный водитель, можешь им стать, я буду платить тебе. — У меня прав нет и я несовершеннолетний… — Насчёт этого не переживай. Права будут. Так что, ты готов принять условия сделки? Я плачу тебе, отдаю эту комнату в коммуналке, а ты взамен следуешь прихотям моей жены, хорошо? Джисон, смотря на спрятавшуюся луну за облаками, чувствовал, как снова мокнет. Выбор есть, но Хан хочет быть рядом с той девушкой и жить в тепле. Без деда. — Хорошо. Я согласен Принимая максимально быстрое решение, Джисон меняет свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Сынмин улыбается хитро и приглашает войти в здание. Хан следует за ним. На его же удивление коммунальная комната была довольно хорошо обустроена. Но, признаться честно, Хан уже готовился спать на улице, а потому ему плевать даже если кровать он разделит с тараканами. Здесь намного лучше, чем там, в месте, что называется «дом». — Вот, это моя комната. Я здесь не живу, но числится она на мне. Располагайся здесь, завтра я приеду к тебе. Мы всё с тобой обсудим. Если за ночь ты передумаешь, то я отпущу тебя. Если всё же решишь стать водителем моей жены, то будь добр, сообщи мне об этом утром. Хорошо? Хан нервно теребит свою мокрую кофту. Капли холодного дождя падают на пыльный пол. По состоянию комнаты видно, что тут явно давно никто не жил. Но опять же, это лучший из всех отсутствующих вариантов. Джисон кивает, соглашается. — Хорошо, я буду ждать Вас здесь. — Ближе к обеду я приеду. Проснёшься к тому времени? — Проснусь, — быстро отвечает Джисон, пряча глаза в щелях на окрашенном полу. — Тогда я поехал. Запиши мой номер. Если вдруг что, то позвонишь. Понял меня? — Понял. — Умница. Сынмин удалился, а Хан остался ночевать в его комнате. И до сих пор здесь живёт. Вот уже четыре года, скоро пятый будет. Сынмин о многом не знает. Например то, что Суджин не просто так от него ушла. Развода она не хотела. Но не могла поступить иначе.○ ○ ○
Джисон и Суджин. 2018 год. Спустя полтора года работы на Сынмина, которого на районе зовут «Зима», Джисон окончательно понял, что влюбился в супругу его босса. Хан знает, что Сынмин торгует наркотиками, знает, что он в хороших отношениях с Апрелем, потому что сам работает на него. Чимин мужчина простой. Ему сорок три, у него жена и двое прекрасных детей. Ему главное только то, чтобы поставки не задерживались и шло всё гладко на районе. На остальное было плевать. Сынмин был его заместителем до тех пор, пока не стал спиваться из-за развода. После из дела ушёл на достойную пенсию. Апрель сам отпустил его. Джисону было почти восемнадцать, когда он впервые переспал с Суджин. Это была её идея, а Хан и отказался бы, да влюблён давно в неё был. Ошибка Хан Джисона. Хан везёт Су домой. Из колонок играет явно зарубежный исполнитель, потому что Джисон ни слова не понимает. Она сегодня раскрепощённее, чем обычно. Чёрные волосы окутали плечи, помада стёрлась в середине губ. Хотел бы Джисон стереть всё окончательно, да совесть не позволяет. Он только любуется ей, и это его максимум. — Джисон, останови у обочины, мне надо выйти. — Хорошо, — будучи за городом, останавливает Хан. Ждёт, пока Суджин сделает то, что ей необходимо, и они поедут дальше. Вот только вместо этого, она начала расстёгивать своё платье с открытыми плечами. Джисон резко повернул голову к ней, но, увидев её чёрный, как тогда показалось, красивый бюстгальтер, он отвёл свой взгляд к окну. Смотреть вот на такую Суджин он не мог. Она принадлежала Сынмину, а не ему. — Не хочешь смотреть на меня? — спрашивает абсолютно трезвая Суджин. Джисон забрал её с девичника подружки и совершенно не знал, что его может ждать такой сюрприз. У Хана во рту пересохло от желания взглянуть на её пепельную кожу. Только прикоснись к ней — и она раствориться в воздухе. Необязательно всему этому быть. Нельзя подводить Сынмина, это его женщина. Ким дал всё! Комнату, работу, способность учиться, нельзя всё так просто потерять. Тем более, дедушка молчит. Никому не говорит, что вот уже полтора года его внук живёт сам по себе и работает на наркодилера. Сокджину хорошо пригрозили. Прекрасно намекнули, что будет, если он хоть пальцем пожелает оповестить полицию: как только он это сделает, так сразу исчезнет с Земли. Вернее, придёт в землю. — Ты женщина Сынмина. Вот и будь верна ему, — твёрдо говорит Хан. Хотя в свои слова он не верит. В мгновение теряется и забывает о вежливости к ней, обращается на «ты». — И что? Может, ты мне нравишься больше, чем он? — Суджин, одевайтесь. Пожалуйста, оденьтесь. — Я вижу, как ты на меня смотришь. Мне давно не двадцать, я умею различать влюблённость и рабочие интересы. Если я симпатична тебе, почему ты отказываешься от того, чтобы взять меня здесь в машине? — Мои чувства не играют абсолютно никакой роли. Вы всё так же остаётесь супругой Сынмина. — Джисон, — не унималась она, — ты хочешь переспать? Пусть всё внутри твердило один ответ, который был явно положительным, он всё равно ответит «нет», потому что не сможет предать Сынмина. — Нет. Но Суджин давно для себя решила, что парнишка на побегушках у её мужа куда лучше. Джисон постоянно рядом, всегда помогает. Даже проблемы её слушает и обнимает, когда та плачет. Она чувствовала его нескончаемо быстро бьющееся сердце, и понимала точно: он любит её. — Не ври, Хани, — у Джисона колени начали трястись от этого уменьшительно-ласкательного. Он смотрит на проезжую часть, где машины летают со скоростью света, Су невыносима. — Я не вру, Суджин. Пожалуйста, если вам не нужно на улицу, то давайте поедем? — Никуда не поеду, — буркнула она. — Хорошо. Но Джисон не послушал её, он потянулся к ключам зажигания, а она к его ширинке. Быстро сообразив что к чему, Хан сбросил её руку. — Вы что творите, Суджин! Я отвезу вас к Сынмину, он Вам поможет. — Не нужен мне мой Сынмин! — вскричала она. — Мне ты нужен! Только ты рядом со мной, Хани… Она, смахнув слёзы со своих щёк, резво наклонилась к Хану и поцеловала его. Джисон давно хотел этого. Он мечтал об этом. А потому не смог устоять. Он отстегнулся быстро и, припав к её губам с новой силой, целовал так, будто в последний раз. Пусть и не умел. Суджин стала его первой партнёршей. Он касался её волос, открытых плеч и представлял, что спит. Джисон многого не знал, а она помогала ему, направляла его. Единственное, что сказала Суджин после секса: — Сынмину не говори! Она никогда не любила Джисона. Он маленький парень, которого она воспитывала под себя и обучала взрослым штучкам. Они спали до тех пор, пока Суджин не принесла тест на беременность Хану. В столь юном возрасте он успел стать отцом. Сейчас его дочери Черён два года. Суджин после того, как узнала о своей беременности, сразу развелась с Сынмином. И замуж вышла быстро. Она родила здоровую девочку. Иногда Су разрешает Хану видеться с дочерью. Отчего порой Джисону противно и обидно. Он разрушил не только свою жизнь, начав употреблять после известия о ребёнке, но и жизнь Сынмина. Который любил Суджин до гроба. А потому и спился.○ ○ ○
— Примерно так и прошли мои четыре года жизни в общежитие. Минхо уже не нервничает из-за разговора. Тревога полностью испарилась из его организма. Он, слушая Джисона, всё больше удивлялся. Скорее даже, он был шокирован такими новостями. У Джисона есть дочь… У Хана была любимая женщина как раз в тот период, когда Минхо начал чувствовать к нему что-то. Хан заселился в общагу в шестнадцать, Минхо было четырнадцать. В тот день, когда И впервые пришёл рассказать своему другу об избиениях отца, Хан уже любил Суджин. В тот момент они уже спали. У Минхо в голове не укладывается информация. Человек, которого он любит, перевозит наркотики и имеет двухлетнюю дочь. Минхо смотрит на пол, в глазах собираются капельки слёз, он не знает, как ему быть. Джисон не любит его. Никогда не полюбит. Хан до сих пор предан Суджин. Рассказывая свою тяжёлую историю любви, Джисон смотрел в окно. Его молодое лицо отражало волны сожаления. Кожа на лбу собиралась в складки, но становилась идеально ровной, стоило ему заговорить о Суджин. Минхо видел то, как он отзывался о ней. Суджин стала его первой любовью, первой женщиной. Это потом он стал куролесить, чтобы забыть её. И с парнями, и с девушками. Минхо так страшно спросить… Он только может догадываться о чувствах Хана к Суджин. Хотя всё давно понятно, и тянуть хотя бы малую надежду из Джисона, смысла никакого нет. — Ты любишь её? — с болью спрашивает Минхо. Он не желает слышать ответ, но в то же время точно понимает, что погибнет без него. Джисон за это время сумел стать его настоящей надеждой. А сейчас всё? Больше нельзя. — Не знаю, — Хан продолжает смотреть в окно, разглядывать несуществующие мысли и силуэты. — Это была не любовь. Мы спали. Она никогда, — он заикнулся, словно ему больно всё это говорить, ‐ никогда не любила меня. Как бы сейчас сказали: нездоровая привязанность. Я был рядом с ней, в то время как Сынмин был занят работой. Я был тем, на кого она могла положиться. Она спала и Сынмином, и со мной. — Ты уверен, что это твой ребёнок? — Черён — моя точная копия. Ты бы только видел эту малышку. Когда мы встречаемся с Суджин, она много про неё рассказывает. В особенности часто говорит, что Черри — моя копия. — А вдруг она подрастёт и станет похожей на Сынмина? — Не станет, — выдыхает Джисон, — у Сынмина бесплодие. — Ох… — Минхо больше ничего не чувствует. Он раздавлен, как вишенка в пироге. — Я не люблю её, — продолжает Хан. — Сколько бы мы с ней не встречались, я больше не чувствует к ней того, что было раньше. Многое изменилось. — Я рад… — шёпотом произнёс Минхо. — То есть, ты врал про свои гулянки с шестнадцати лет? — резко переводит тему. — Врал. Считал, что это было круто. Мои гулянки начались с восемнадцати, когда она исчезла из моей жизни. — Ты переживаешь из-за неё? — Нет. Она мне теперь чужой человек. Да и я… люблю другого. Минхо окончательно разбился, как ценный хрустальный бокал. Джисон влюблён… Он пропустил все слова, которые говорил Хан. Зациклился только на «люблю другого». Нечего было им заводить всю эту игру. Тёплые объятия, сон вместе… Это того не стоило. Джисону было одиноко на этом празднике жизни, и Минхо тоже. Только для Хана это было всего лишь помощью, а для Хо точным намёком на любовь. Какой же он глупый. — Ты любишь другого…? — всё же зачем-то спросил Минхо. — Да. Это важно? — впервые за весь свой монолог и диалог с И, он посмотрел на Минхо. Джисон плакал. Янтарные слезы текли по его щекам, превращались в хрусталики и, падая на пол, разбивались проигравшими надеждами. — Почему ты плачешь? — у Минхо в сердце колит от его слёз. Джисон не виноват во всём этом! Он был слишком молод, чтобы понять. — Потому что ты мне нравишься, Минхо. Ты. — Я? — ошарашенный И смотрел на слезы и чувствовал пустоту внутри. — Ты… После того как мы с Су расстались, ты был рядом со мной. Ты стал мною. А я Суджин. Я понял, насколько это приятно, когда ты кому-то нужен. Не только на работе, не только в колледже. Мне… так было хорошо, когда ты обнимал меня. Когда дышал под ухом ночью. Я не хочу спать с тобой, но и не хочу терять тебя. А без секса я никому не нужен. — Почему ты решил, что мне от тебя нужен секс, Джисон? — в Минхо внезапно смелость появилась. Он вдруг решил отбросить все сомнения. Сейчас он будто и не думал ни о чём, ни о тревоге, ни о словах. Ему хотелось говорить с Ханом. Хотелось обсудить всё точно до конца, чтобы… успокоиться. — Ты такого же возраста, которого был я, когда начал спать с ней. Мне нужен был секс, он был необходим, чтобы заполнить мою пустотную бездну. Она помогала мне с этим. И ты такой же. Ты тоже молод. Ты тоже этого желаешь. — Я не желаю этого! Если бы я хотел с тобой переспать, как ты думаешь, я бы обнимал тебя так? Я бы спал с тобой в одной постели? Да никогда! Если бы мне нужно было от тебя только одно, я бы давно попросил или сам бы начал действовать. Но я никогда: ни в прошлые разы, ни за эту неделю — я никогда не касался тебя там, где следует. Я обнимал тебя за спину, я руку на твою талию клал. Я никогда не опускался ниже. Я не трогал твои бедра или соски, потому что мне этого не надо. Мне достаточно твоих объятий, Джисон! — Минхо, заведённый агрессией, был оскорблён тем, что Хан такого мнения о нём. Минхо не нужен секс. К чему все эти томные вздохи, стоны и разрывающие чувства? Минхо всё это получает в простых объятиях. Всё те разрывающие чувства, которые так ему необходимы. Волнение и тремор. Всё это кроется в обычных прикосновениях. Он не хочет спать с Ханом. Ему достаточно того, что он рядом… — Тогда, — вытирает слёзы с лица Джисон, — поцелуй меня, И Минхо. Хо в ступор впал. В ушах раздался резкий звон, что продолжался несколько секунд. Он ведь не ослышался, да? Точно то услышал? Джисон попросил его поцеловать? Минхо чувствует, как его сердце пропустило миллионы ударов в секунду. Ощущает внезапный холод, возникший в его подушечках пальцев. Глаза слезятся невозможно часто. — Нет, — отвечает Минхо, смотря прямиком в глаза Джисона. На лице расцветают цветы непонимания, а после прозрения. Хан все понял. Абсолютно всё. Он изначально был прав. — Тогда нам стоит всё… — он не успевает договорить, Минхо тут же начинает кричать: — Я не хочу с тобой целоваться! Я не умею! Как я должен это сделать? Что вообще я должен делать? Тебя избили, ты рассказал про дочь и женщину. Ты сказал, что я нравлюсь тебе, но я не верю твоим словам! Ты говоришь их, потому что тебе одиноко. А вот я… Я правда влюблён в тебя. Давно влюблён! И ты сейчас говоришь всё это только потому, что тебе снова холодно, — Минхо вскочил с кровати и подошёл ближе к Джисону. Он смотрит в его испуганные глаза, но прочитать ответ не может. Минхо устало дышит, он говорил не сам. Отвечал тот Минхо, который долгое время сидел взаперти в душé. Слёзы сами побежали по прекрасным розовым щекам. Минхо сам выбрал воткнуть нож в грудь. — Я нравлюсь тебе? — только тихо задаёт вопрос Джисон. Он будто немой. Неслышный. — Почему из кучи того, что я наговорил, ты услышал только это?! — Я услышал абсолютно всё. Я знаю, что у тебя не было отношений, знаю, что ты ни с кем не спал и не целовался. Но почему ты думаешь, что я использую тебя? — Потому что ты до сих пор любишь Суджин. — Не люблю. — Не верю. — Поверь, пожалуйста. Слова распускаются нежностью на руках. Хан аккуратно тянет ладони к лицу Минхо, касается неумело с несмелыми намерениями. Он смотрит в стеклянные от слёз глаза напротив и чувствует вину за собственный рассказ. Неправильно, что он всё рассказал. Но ошибочно и то, что молчал об этом так долго. Минхо растерян. Если Джисон сейчас его поцелует, то как быть? Он же не сможет отпустить его. Он не осилит себя, чтобы разорвать поцелуй, о котором мечтал настолько долго… А Хан смотрит в глаза и улыбается красиво. На ресницах остались слёзы хрусталя. Минхо ждёт конца. Либо Джисон сейчас его поцелует, либо бросит и навсегда исчезнет из его жизни. А Хан не промах. Он тянется к губам, ища моменты времени. Глядит на родинку на носу Минхо и шёпотом говорит: — Я поцелую тебя…? Вопрос скорее задан в воздух, а не И. Потому что ответить, да и даже подумать, он не успевает. Лишь только чувствует мягкие губы Джисона на своих. Ощущает аромат его тела. Хан чмокает для начала, желая узнать, правда ли эти губы такие мягкие, как ему казалось. И это оказывается реальностью. Действительно губы неимоверно мягкие. Точно субботничные панкейки в белой кофейне с прекрасно вкусным американо. Губы Минхо политы сладкой карамелью. Медовые на вкус. Джисон шумно выдыхает, чувствуя, как Минхо трясётся в его руках. Он оставляет руки на щеках, а сам целует ярко. Губы, сплетаясь в бесконечность времени и красоты утренней суеты, превосходно подходили друг к другу. Словно созданы они были только для Джисона, только для Минхо. Беспокойство И выливается его дрожащими руками. Он ничего не понимает. Только ощущает тепло на своём лице… Джисон, чувствуя его волнение, берёт в свои руки его пальцы, которые буквально сходят с ума. Настолько сильный тремор, что Хан, сминая губы Минхо, думает о том, что пора остановиться. Вдруг Хо это не нравится и всё то, что он делает сейчас ‐ неправильно. А Минхо неприятно. А потому, в последний раз вдыхая запах поцелуя, Хан отстраняется от Минхо. Смотрит своими разбитым глазами в его испуганные и боится. — Прости… Минхо, вместо того, чтобы начать кричать, возмущаться и истерить, почему-то начинает смеяться. — Ты чего? — слушая заливистый смех, растерянно спрашивает Джисон. — Мы… — сквозь слёзы смеха, — мы же не умывались! Я почувствовал этот странный вкус и чуть не рассмеялся в поцелуе! Минхо прикрывает ладошкой рот, смеётся звонко. А после тихо говорит: — Мне понравилось. Повторим позже? Парни никак не обозначили свои отношения. Разговаривали долго, обсуждали всё подробно, но к выводу о том, что они встречаются, так и не пришли. Ни Минхо, ни Джисон — ни один не предложил утвердить отношения. Почему-то за мягкими разговорами и тёплыми объятиями они и забыли про это. Минхо стал автоматически считать Джисона своим парнем, хотя отчего-то ему было неспокойно. К вечеру он понял, почему так считал. Хан попросил их просто быть. Назвал отношения обязательством, что, мол, так они только хуже себе сделают. Привяжутся только, а потому статус не выбрали. Парни просто есть. В днях, ночах, моментах. Этого достаточно. Джисон рассказал Минхо причину его избиения. Хотя назвать это таковым было бы глупо. Заплывшее в синяках и гематомах лицо Хана — предупреждение. И получил он его достаточно честно. С поставками по их району сейчас тяжело. Апрель болеет, не успевает за всем следить, а Вишенка только в путь. И ладно бы это были только наркотики, потому что на них не наживёшься. Но в последние три недели грабежи с угонами дорогих авто стали случаться всё чаще. Даже Сынмин, который давно не в деле, знал обо всём этом. Джисон, чтобы выбраться из ямы, выполнял работку Вдовы. Этого парнишку зовут Со Чанбин, он приближённый к Апрелю. Пока тот в больничке лечит свой гастрит, Чанбин заменяет его. Раньше он, как и Джисон, был всего лишь пацанчиком на побегушках. Тоже начал помогать с делами с малолетки, а сейчас ему двадцать три, но он продолжает работать, потому что это намного прибыльнее. Он иногда присматривает за Джисоном, считает его своим вторым сыном. У Со есть ребёнок — Бомгю. Мальчишке недавно год исполнился. Хан на свой страх и риск приторговывает дурью в районе Вишенки. Делал всё чисто, аккуратно, чтобы никто ничего не заподозрил, но не тут-то было. В один из таких дней его обули. Парни Вишенки вычислили его, привели к главарю, дальше Джисон помнит всё мутно. — … запомни, Дождь. Прежде чем торговать на моей земле своим порошком, ты должен был меня предупредить. Рассказать, мол, вот, надо двинуть, у нас не берут. Я бы всё понял. Дал бы тебе возможность. А ты в крысу толкаешь свой несчастный спайс… Ц-ц-ц… Так делать нельзя… Знаешь, что за это может быть? Вот если не хочешь знать, то, будь добр, не появляйся на моих глаза, понял, да? Собаки, — ткнул он пальцем на вольер, — всегда хотят кушать. Я не думаю, что они откажутся от такого лакомства, как ты! Вишенка оставил лишь предупреждения на его лице. Хотел бы покалечить сильнее, давно бы это сделал. Но отложил свою приятную трапезу до следующей встречи с Дождём. Вишенка ещё не знал о том, что спайс, который продавал Джисон, был поставкой из Северной Кореи. Хану мало денег, ему нужно больше. Даже несмотря на то, что на его банковском счету лежит целое состояние, на которое можно купить трёхкомнатную квартиру в центре Сеула, меблированную и с евроремонтом, Джисон продолжает кататься по Южной Корее и покупать наркотики. В Северной у Апреля есть друг, он парень ровный, принципиальный. Работает тихо, да и ко всему прочему, кто заподозрит генералиссимуса? Джисон знает, что мужчину зовут Белый Глянец, этого достаточно. Хан только один раз ездил на границу с Апрелем, но ему вполне хватило. Джисон навсегда запомнит, как переживал из-за ста килограммов мефедрона, спайса, героина в грузовике. Но дело прошло успешно. Сейчас Хан катается по районам и сотрудничает с другим главарями. Вишенку боятся все. Даже некоторые богатые наркодилеры из дорогих районов. Вишенка, или по-другому Ким Намджун, зек, у которого убили жену и изнасиловали дочь. Девушка вследствие покончила жизнь самоубийством. Ей было шестнадцать. Она родилась, когда Намджуну было всего девятнадцать. Его семью убили люди, которых позже убил и он. Того, что расправился с его женой, он пытал. Каждую минуту заключения Намджун зверски издевался над мужчиной. Сначала он вырвал все ногти. И на ногах, и на руках. После молотком сломал первые фаланги, затем вторые, а там и третьи. Превратил руки в мясо. К тому времени мужчина уже умер от потери крови и количества боли, но даже этот факт не помешал ему изуродовать тело до неузнаваемости. Убийцу своей дочери он насиловал различными предметами. Начиная с банальных бутылок, заканчивая розочкой сделанной из них же. Намджун неимоверно опасен, а Хан позарился на его территорию. У Апреля в последний месяц туго с продажами, всех кормит Намджун. Джисон решил таким образом помочь Чимину. Он приторговал и довольно-таки хорошо, что заставило Вишенку отправить людей к нему. Но они сделали всего лишь небольшое предупреждение. Это вправду было обычным предупреждением, потому что руки не сломаны, ноги тоже. А лицо, оставленное совершенно без шрамов, только с синяками, прекрасно заживёт к середине сентября.