— И Минхо! Сколько раз я должен объяснить вам эту тему, чтобы вы наконец-то поняли! У вас сунын на носу, все ваши одноклассники стараются, учатся. Часами пропадают в библиотеках, на дополнительных занятиях, а вы после школы сразу домой. Вы хоть занимаетесь дома, я понять не могу? Английский — это обязательный предмет для сдачи сунына! Или вы хотите стать чэсусеном? Хотя с вашим стремлением учиться вы и со второго раза не сдадите! Чтобы завтра подготовились к пересдаче. Если не напишите хотя бы на семьдесят баллов, я вызову ваших родителей в школу, ясно?
— Ясно, учитель Чон, — опуская голову к столешнице парты, Минхо мечтал сейчас лишь взглядом её просверлить. Только бы не смотреть на ужасного учителя Чон Чонгука, который слишком требователен. Минхо и вправду не знает английский на пять и даже на четыре. Но хорошо знает на три. Его тесты всегда от шестидесяти до семидесяти баллов. Пару раз и на девяносто баллов писал. Учителю Чону нужна хорошая надбавка к зарплате, если кто-то из его учеников плохо напишет сунын, а Минхо точно напишет плохо, то не видать Чону своих десяти процентов. А потому он и достаёт своими вечными конфликтами. Минхо уже не выдерживает. Справляться с негативом и ненавистью ему помогает Крис, который поддерживает каждый раз и говорит, что слова этого дурацкого преподавателя ничего не стоят. Хёнджин, как на подхвате, кладёт руку на плечо и говорит, что всё обязательно будет нормально и даже переживать не стоит. Потому что Минхо сильный и он вправду сдаст хорошо. Только Феликс вякает, что Минхо ничтожество, которое ни на что не способно. А английский он обязательно провалит и будет пересдавать до тех пор, пока не сдаст. Либо же уйдёт из школы со справкой, мол, прослушал курс. Вот только роли это никакой не сыграет.
Минхо ужасно раздражён. Ещё и Ёнджун с Чонином добавляют масла в огонь. Шепчут гадости и за спиной смеются. Отвратительные создания. Им точно можно жить? Они подростки, которые не осознают значение своих слов и проблем. Сейчас им весело и достаточно задорно обзывать и придумывать новые унижения, а вот в более взрослом возрасте они поймут и осознают свою ошибку, хотя в их случае ошибки. Поведение Феликса было ясно с ещё момента появления Криса в классе. Да, Минхо всегда дразнили и называли бедным. Смеялись над его внешностью, потому что считали некрасивым. А Минхо и сам себя стал таковым считать. К пятнадцати годам и вправду заметил, что глаза у него не такие, как у остальных в классе. Он больше походит на японца, нежели на корейца. В средней школе шутили, что мама его нагуляла. А Минхо так было обидно. Потому что он знает, что до девяти лет его родители были абсолютно нормальными. Замечательными, буквально. Но всегда что-то идёт не так. Вот и в жизни И пошло. Минхо не нравился свой нос. Он был слишком большим. Родинка на нём смотрелась как грязное пятно, словно он чёрной гелевой ручкой ткнул, которая теперь не стирается. Ресницы слишком длинные для мальчика, а губы чересчур пухлые. Ещё и зубы отвратительные. Выпирают как у кролика. Улыбаясь, Минхо закрывает рот ладонью. И отворачивает голову, чтобы и глаз его не видно было.
Крис всегда говорил, что красота — понятие субъективное. Субъективное понятие — личное мнение человека. Объективное понятие — профессиональное мнение человека. Но всё это остаётся простым понятием. И Минхо точно знал, что ему с таким лицом большое будущее не светит. Разве что из низшего класса стать средним. Честно, он даже не знает как его родителям до сих пор удаётся находить деньги на его обучение. Раз они готовы даже за колледж платить. Минхо обречён.
Хёнджин, подтверждая слова Криса, всегда соглашался с ним и отвечал, что Минхо с такой внешностью бы моделью быть. Но И понимает, что они друзья и они просто привыкли к его внешности. Так что, игнорируя слова, Хо продолжал жить.
Джисон никогда не говорил, что он красивый.
Выходя из школы, Минхо уже мысленно валялся дома на кровати со слезами на глазах. Ужасный день растоптал его. Настроение упало ниже плинтуса, а желание жизнь похоронить за этой пластиковой отделкой становилось всё больше и больше. Минхо мечтает о том, чтобы всё наконец-то закончилось, чтобы всё вновь стало, как в детстве, когда он мало что понимал и искренне любил жизнь. Сейчас в его волосах ветер путает пальцы свои, заплетает локоны в косы и желает обнять. Минхо же чувствует только прохладу на своей шее. Ощущает морозность из-за вставших мурашек. Пусть и на улице тепло и солнце светит, внутри его тела прохлада и словно вечная мерзлота. Он пинает камень под ногами, совершенно не слыша то, что ему говорят, вернее, кто его зовёт. Он погружён в печаль и выбраться из неё не может по причине собственной же слабости. Он слаб. Безумно. Ответить не смог, а только согласился с учителем. Чёртовый бесхарактерный человек!
— Минхо! — Слышит он позади себя. Оборачиваясь, видит Хёнджина.
— Что такое?
— Бро, ты теперь всегда один уходить будешь? Нам в одну сторону же.
— Ой, да, прости, я совсем забыл, что ты переехал. Извини. Пойдём вместе?
— Пошли, конечно!
Хван сравнялся с И, пиная тот же камень под ногами. Они перекидывали его друг другу и молчали, словно каждый с мыслями собирался, чтобы начать диалог. Или, быть может, продолжить молчать? Ведь так комфортнее намного. Тихий шум ветра, разговоры мимо проходящий людей и тишина в компании двух парней. С Хёнджином всегда было приятно молчать. Он никогда не требовал большего. Как и Крис. С ними Минхо мог быть настоящим чуть больше, чем с остальными.
— Ты переживаешь из-за учителя Чона?
Минхо повернул голову в сторону Хёнджина, а на небе точно за ним была самая настоящая радуга.
— Хёнджин, — улыбается искренне Минхо, забывая про все невзгоды и разочарования, — там радуга!
Хван, оборачиваясь, заметил настоящее чудо. Почему-то радуга вызывала так много положительных эмоций, хотя, казалось бы, это просто свет, вода и физика. Но яркость мгновения отпечаталась в памяти новым цветком, что распустится после окончания школы. После окончания несуществующих болезней человеческих. Радоваться простоте — и есть настоящее счастье, которое не могут разобрать люди. Минхо искренне счастлив, значит, надежда на спасение есть и всё то, что произошло сегодня в школе, и как сильно не был бы испорчен день —радуга спасла его. И Минхо, и день. Чудо произошло.
— Как замечательно, — тихо отвечает ему он, разглядывая красоту. — Знаешь, Минхо, говорят, что если видишь радугу, то ты обязательно будешь счастлив.
— Да? Не слышал о таком. Но хочу, чтобы твои слова оказались правдой.
— Так, — продолжали они идти, когда радуга потихоньку стала растворяться, как сахарная вата в воде, — что там с учителем Чоном? Ты из-за него так расстроился?
— Да, конечно из-за него. Он давит на меня, потому что не хочет терять надбавку к зарплате. А я всего лишь хочу окончить школу и со спокойной душой пойти учиться дальше.
— Не расстраивайся из-за него. Этот молодой пердун ничего не понимает в жизни. Явно в школе его дразнили отличником, смотря на то, как он трепетно к ним относится.
— Думаешь?
— Гарантирую.
— Тогда мне правда не стоит зацикливаться на этом? — хотел бы Минхо звучать утвердительно, но почему-то прозвучали слова будто с вопросом.
— Да. Думай лучше о своём здоровье и состоянии. Плевать, что он там ещё скажет. В жизни главное — кушать хорошо, спать и людей любить. А остальное не имеет значение, — философствовал Хёнджин, шагая по мокрому асфальту. Птицы в небесах парили, Ветер следовал за парнями, а Минхо смеялся.
— Ты давно в философов заделался? Чьей философии придерживаешься? Канта, Гегеля, Сократа, Аристотеля, Платона? А может быть, Декарта или вообще Диогена?
— Диогена? — громко засмеялся Хёнджин. — Бро, я что, похож на человека, который будет жить в бочке, ходить под себя, а прохожих обстреливать собственными экскрементами?
— Ну не знаю, мы с тобой все каникулы не общались!
Секреты прячутся в ветках деревьев. А парни возобновляют своё общение под серыми тучами, что полны нескончаемых грёз и печальных мотивов.
— Почему ты отдалился от меня? — резко задаёт вопрос Хёнджин, а Минхо, чувствуя укоры совести, не хотел говорить правду. Что ему сказать? Что период сложный был, что все каникулы И разлагался в своей спальне и слушал постоянные ссоры родителей? Как наблюдал за парнем, в которого влюблён, понимая, что это странно? Или, быть может то, что у Хёнджина нормальная семья, а у Минхо она плохая. Хван не знает, что такое пьяные разбирательства на кухне в два часа ночи. Не знает ощущения, когда ребёнок бегает по комнате и прячет все острые предметы. Ножи, вилки и даже ложки, потому что именно этим отец может убить мать? И даже штопор, который тут никто не достаёт, потому что глотают пиво, а вино только из пакетов, однажды оказался рядом с горлом матери. Тогда десятилетний Минхо рыдал навзрыд, толкал отца, задыхался от собственных слёз и пытался сделать абсолютно всё, чтобы мать осталась жива. Плевать на себя, главное — мама…
— Сам не знаю.
— Дома опять проблемы?
Если честно, то Хван был намного ближе, чем Крис. Знал больше подробностей, чем второй друг. Проблема заключалась в том, что дружба с Крисом была школьной и дальше порога не выходила. А с Хёнджином дружба существовала и за пределами школы. Из-за проблем в семье, Минхо быстро понял, что делиться и рассказывать можно далеко не всё и не всем. Люди не вызывали доверия. Минхо смотрел на это всё и понимал лишь то, что рассказать Хёнджину будет сложно. Пусть так и хотелось. А что будет после? Минхо вновь начнёт винить себя за то, что взболтнул лишнего? Определённо будет. А потому сейчас лучше молчать или ответить поверхностно.
— Да, — начинает он неуверенно, — были.
— И ты закрылся из-за этого?
— Да, примерно так, — смотря по сторонам, переходя дорогу на зелёный свет, отвечал И.
— Понятно, — выдохнул Хёнджин, а Минхо даже удивился, что друг не начал свои речи о том, что он может ему доверять. — Не стану разглагольствовать и говорить, что ты поступил вновь закрыто. Хотя я, — и голос словно дрогнул, — я же всегда рядом, Минхо.
Неловкая атмосфера мурашками сомнений бегала по коже. Минхо буквально почувствовал печальный взгляд Хёнджина.
— Извини, я не мог.
— Не извиняйся, я всё понимаю. Всё нормально. Ты не обязан мне что-то рассказывать, но просто будь в порядке, хорошо?
— Буду, обязательно буду.
— Я рад, — выдохнул Хван. — Завтра пойдём гулять?
— Да, договаривались же.
— Где встретимся?
— Может, около автобусной остановки?
— Той, где всегда встречались? — уточняет Хёнджин.
— Да, там.
— Хорошо, тогда завтра там в часа четыре? Будет удобно?
— Да, отлично.
Стоя на распутье, где теперь прощаются парни, Минхо кивает головой и руку поднимает в знак прощания. А после уходит. Хёнджин поступает также.
Поднимаясь на третий этаж, Минхо не знает, что ему делать дальше. Уроки, а что потом? Безбожно и безвылазно зависать в просторах паутинной сети, чтобы, смотря видео, фильмы, он получал недостающие ему эмоции? Чтобы выработка гормона эндорфина была чуть больше, и он наконец-то смог почувствовать недостающее тепло? Так глупо, но одновременно умно.
Сегодня темнее обычного, а всё из-за плохой погоды. Здороваясь со всеми соседями, что попадаются ему в коридоре, Минхо заходит в свою комнату, где темень несусветная. Шторы были занавешены с самого утра. Мгла игралась хитрыми тенями на стенах. Минхо включил свет и, обратив внимание на свой пуфик, отскочил к двери. Увидев человеческую фигуру, Минхо испугался. Чувствуя внутри сомнения, он подошёл поближе, но, видя чёрную макушку лохматых волос, понял, что это был Джисон. Парень вновь как-то оказался в комнате И, хотя Минхо помнит точно, что закрывал двери. Но Хан снова здесь. Он осторожными шагами проходит вглубь комнаты, оставляя родного незнакомца спать дальше. Джисон не мог так просто прийти и завалиться спать, причина явно есть. И вариантов два: либо Хан пьян от алкоголя, либо от наркотиков. И понимая то, что Минхо не чувствует запах спиртных напитков, второй вариант становится верным.
Разбирая рюкзак, Минхо слышит:
— Ты уже пришёл?
Он смотрит на Джисона, который улыбается. Его заплывшие глаза выдавали его состояние. Расслабленное тело было настолько свободным, что он и пальцем пошевелить не мог. Только перевернулся к Минхо и, раскидавши конечности по пуфику, что был наполнен пенопластом и по-другому назывался мешок, ждал ответ.
— Да, пришёл, — аккуратно отвечает Минхо.
— А я вот давно пришёл, — еле ворочает языком Хан спросонья. — Как дела в школе?
— Хорошо, — отвечает обычно, потому что знает, что разговаривать с парнем смысла нет. Джисон большую часть забывает. Порой и вовсе всё, что было в момент экстаза.
— Но ты грустный какой-то, — дует губы Джисон, а И продолжает раскладывать учебники и выкидывать бумажки из рюкзака.
— Всё нормально, Джисон, правда.
— Не ври мне, Хо. Я вижу, что что-то не так.
— Зачем тебе это?
— Поговорить с тобой хочу, — потягивается уже на своём спальном месте.
— Ладно, — выдыхает Минхо. Если у него есть шанс поговорить с Джисоном, то он готов рассказать о том, как прошёл его день, чем он занимался и вообще всё, что угодно, только бы парень остался на подольше. — Учитель Чон ругал меня за то, что я плохо понял тему. Говорил, что мне нужно готовиться больше, иначе я не сдам сунын.
— Да пошёл он. Ты умный, а он придурок старый.
— Ему тридцать.
— Молодой, ну и что? Разве это имеет значение?
— Наверное…
— Да абсолютно никакого! Экзамены — это такая херь, Хо-я! Я сам боялся, но когда написал, понял, что больше запугивали, честное слово! Ты же умничка, — встаёт с места Хан, — ты умный, — подходит ближе к И, — целеустремлённый, — стоит практически вплотную, — ты самый красивый, и я уверен, что ты всё сдашь, — руки на талию кладёт и к себе прижимает, — потому что я в тебя верю.
Сердце забилось в разы быстрее, руки стали потеть. Минхо стоит, не шевелясь, внутри сомнения в косы заплетаются. И ритм, что сравнялся с ритмом Хана, стал панацеей от всех болезней. Тёплые руки на талии, аккуратно прижимающие к другому телу — есть наркотическая доза И Минхо. Есть спокойствие и настоящая умиротворённость. Сейчас в комнате, где занавешены шторы и солнца закатного свет не смеет попадать в пространство крайних искренностей, островок со светом, включённый, стоял на столе, охранял что-то странное. Это не любовь, это не чувства, но что это? Нечто большее или же полноценный тупик? Мысли путаются в тёмном лесу, но хочется быть ближе. Минхо отбрасывает все сомнения, свои страхи. Раз Джисон сам обнял, значит, можно обнять в ответ? Так страшно… губы дрожат от действий и мыслей.
Но Минхо всё же решается. Он аккуратно в ответ кладёт свои ладони на спину Джисона, чувствуя резкий вздрог. Словно Хан испугался. Голову устраивает на плече, ощущая ровное дыхание на своём затылке. Лёгкие дуновения воздуха оставляют мурашки на коже, а Минхо, вспоминая, как Хан обнимал его совсем недавно, вдруг ощутил разряд нежного электричества внутри своего хрупкого тела. Единственное, что крутилось в голове — тепло. Настоящее тепло от другого человека. Даже не собственное. Когда Минхо клал себе на макушку руку во время сна, чтобы представлять, что его кто-то обнимает. Или же делать из одеяла обнимательную подушку, укрываться пледом, вновь представляя, что руки обнимают человека, а не фантазию. Джисон спокойный, будто Тихий Океан, в котором разлили тонны нефти.
— Спасибо, — произносит совсем тихо, практически неслышно Минхо.
— Я помню, ты говорил, что любишь обниматься. Хочешь, буду обнимать всю ночь?
— Хочу, — трепетно отвечает Минхо, вкладывая в одно слово буквально всю свою жизнь.
— Тогда давай поедим и будем обниматься?
— Ты ведь пьян, да? — разрывая объятия, Минхо посмотрел точно в глаза, чтобы Хан не смел врать. Хотя этот парень никогда этого и не делал. Что бы ни происходило, всегда говорил только правду.
— Да. Был. Но сейчас уже нет.
— Как ты так балансируешь между зависимостью?
— Я принимаю маленькими дозами и долго хожу чистым.
— Ты вчера тоже принял.
— Вчера день тяжёлый был.
— А сегодня?
— А сегодня мне плохо из-за вчерашнего дня.
— Расскажешь?
— Не могу, Хо-я.
— Хорошо, — почему-то заболело в груди. Джисон ведь раньше всё рассказывал… что сейчас? Или… нет. Он и до этого весьма закрыт был, теперь стал говорить о том, что не доверяет. Пусть и не прямо, пусть и завуалированно, но Минхо понимал. — Идём кушать?
— Пошли, — улыбается Хан.
Они молчат на кухне. Не разговаривают, пока кушают. Лишь только перекидываются парой странных взглядов. Усмехаются, но продолжают молчать. Оставляя моменты разговоров на предстоящую ситуацию, они накапливают количество эмоций. Минхо так странно от всего этого. Для чего Джисон предложил?
В комнату открывается дверь. Сначала входит Минхо, а за ним и Хан. Двери скрипят, как мысли Минхо, что, кажется, окончательно запутались. До ночи ещё далеко. Время в настенных часах показывает весёлыми стрелками на полседьмого вечера. Что они всё это время будут делать, Минхо не знает. Может, они что-нибудь посмотрят, а может, наоборот, лягут сейчас и уснут до самого утра. Но ведь это было бы странно. Джисон молчит, Минхо не понимает, в каком тот состоянии. Вроде и адекватный, а местами нет. Что делать и как себя вести, он точно не знает. Но идёт за Ханом к кровати.
— Посмотрим фильм?
— Давай, — отвечает Минхо, желая открыть шторы, чтобы закатное солнце, одарив их своей тёплой любовью, помогло ответить на некоторые вопросы И.
Уже стоя у окон, Минхо слышит:
— Не открывай шторы.
— Почему? — поворачивается к Джисону и смотрит на него, пуская сомнения по кругу.
— В темноте приятнее находиться. Давай насладимся ей.
Минхо пожимает плечами, наблюдая за тем, как Хан ложится к стенке, достаёт телефон из кармана и начинает что-то искать. Хо сглатывает и, совершая ровно два шага, тоже ложится на кровать. Укутанный волнением Минхо боится сделать лишнее движение, а потому просто ждёт. На небольшом экране загорается фильм «Кладбище домашних животных», а Минхо понимает, насколько он влип. Парень до паралича боялся всяких ужастиков. Всегда обходил их стороной и старался не смотреть. Но Джисон явно не знал об этом. Сам он был любителем потрепать себе нервишки качественным кино. Хо выдохнул пару раз и смирился с фильмом. Всё-таки рядом Джисон, а значит, будет уже не так страшно.
Закрывая глаза на моментах кошмарных, пряча лицо за ладошками, думая о чём угодно, только не о фильме, Минхо старался абстрагироваться, дабы уберечь себя и свою психику от ночных кошмаров. Если первый час он пережил нормально, то вот оставшиеся сорок минут мечтал лишь о том, чтобы они побыстрее закончились. Смотрел он уже с одним открытым глазом и смело не показывал Хану весь свой страх. Когда Минхо переводил взгляд на руки Джисона, что держали телефон, ему становилось спокойнее.
Сорок минут оказались вечностью, но вот на экране показалась семья мертвецов и титры. Минхо выдохнул с облегчением в подушку, радуясь тому, что всё это закончилось наконец-таки. Он с закрытыми глазами познавал вечность времени, а Джисон в это время смотрел на него. Хо точно ощущал его взгляд на себе. Оттого было странно и трепетно. Но вовсе не страшно. С Джисоном хотелось говорить. Обсуждать и разговаривать. С ним не хотелось молчать и что-то утаивать. Наоборот. Обсудить всё и продолжить жить в полном понимании друг друга. Минхо, набираясь смелости, вдруг сказал:
— Джисон, почему мы так странно ведём себя?
— Ты думаешь, мы странные?
— Нет, мы обычные, нормальные точно, — продолжая нервничать, отвечал ему И. — Понимаешь, мы необычно себя ведём. Мы ведь не… Хотя знаешь, я хочу послушать тебя.
— Менталитет Кореи так сильно на тебя влияет, Хо? Нет ничего плохого в том, что мы ведём себя так. Мы не обязаны знать друг о друге совершенно всё, чтобы быть близкими, понимаешь? Достаточно того, что ты знаешь меня уже четыре года. Мы проверенные временем люди. Я всегда приходил к тебе, когда мне было плохо. Ты всегда приходил ко мне, когда тебе было плохо. Мы болтали с тобой на кухне и тусили в моей комнате, рассказывая о своих днях, когда тебе было лет шестнадцать. Я знал и знаю до сих пор, что, придя к тебе, ты примешь меня, а не станешь осуждать. Точно так же, как и я тебя. Мы помогаем друг другу выжить в этих дичайших условиях, — Хан берёт в руку ладошку И, аккуратно касаясь её, начинает шептать. — Мне одиноко, Минхо. Безумно одиноко. Люди из моего окружения не спасают меня. Это делаешь только ты. Почему-то только ты. Тебе удаётся, а им нет. И я не знаю почему. Я хотел поговорить с тобой об этом сегодня. Хочу поговорить сейчас. Ты не против?
А у Минхо сто тысяч невозможных мыслей, что плавают в пространстве странных обстоятельств. Хан Джисон только что наговорил столько приятных вещей, о которых Минхо мечтал в своих снах. Он хотел быть нужным ему. Хотел обрести что-то вроде душевного покоя, который давал ему только этот человек. Как же ему боязно от всего того, что говорит Джисон, но любопытство, хотя скорее, истинное желание, хочет услышать намного больше, чем он знает сейчас.
— Нет, не против, — голос дрожит, да и губы тоже.
— Давай станем друг другу опорой.
— Опорой?
— Да. Давай поможем друг другу выбраться из этой убийственной ситуации? Знаешь, отмороженные руки проще согреть другими руками, а не горячей водой из-под крана. Мне одиноко, Минхо, но с тобой… Я не чувствую себя таким. Рядом с тобой я не рассыпаюсь на кусочки.
— Ты любишь меня? — резко говорит Минхо, чувствуя как внутри у него останавливаются все органы, как в горле сердце застучало, а ладошки начали потеть. Он хочет услышать «да», желает получить взаимность. И, ощущая неимоверное волнение, которое иголками колет его кожу, мечтает, чтобы именно сейчас ему повезло.
— Нет, — время замирает и вовсе останавливается. Это не тот ответ… Минхо почувствовал резкую колющую боль в районе его дряхлой души, — Но, несмотря на это, почему-то только рядом с тобой я не чувствую одиночество. Может, ты и есть моё одиночество? Давай будем обниматься, находиться рядом, я не знаю, дарить тепло. Знаешь, мне плохо без твоих объятий, но я не чувствую к тебе того, что чувствовал к своим партнёрам. Это нечто большее. Будто божественное, знаешь? Но я не понимаю, любовь это или нет. Мне кажется, что нет.
Минхо, слушая Джисона, вдруг резко осознал, что белая полоса начала появляться среди чёрной. Ему было нежно от обычных слов, запутанных в предложения, а что будет, если каждый день Хан будет приходить в комнату И, ложиться на его кровать, хватая Минхо с собой, обнимать до тех пор, пока воздух в лёгких не закончится? Засыпать так, понимая, что теперь не нужны одеяла и пледы. Теперь есть Хан, тёплый, Джисон, этого будет достаточно.
Ответ «нет» Минхо решил игнорировать. Вдруг у него получится влюбить в себя Хана? Хотя это не особо нужно ему. Для И отношения — это объятия и поцелуи. Если когда-нибудь они с Ханом дойдут до этих сокровенных вещей, когда, сжимая руки друг друга, они будут целоваться, то Минхо для себя будет считать, что парни в отношениях. Пусть и для Джисона таковыми они являться не будут. Достаточно того, чтобы банально быть у друг друга.
— Давай, — ответил волнующийся Минхо и притянул к себе Джисона, заключая того в свои объятия.
В постели было холодно до появления этого парня. В домашних вещах, на кровати, где простыня немного сползла, а волосы рассыпались, как листья вишни по подушке, Минхо крепко обнимал Джисона, разрешая тому дышать себе в грудь, обжигая тем самым кожу. Хан сцепил руки на его спине и ногу закинул. Минхо, выдыхая бьющуюся внутри тревогу, что желала в страх перерасти, говорил себе: «Он рядом, а значит, всё хорошо». Луна давно взошла за окном, но парни не видят её. Они спрятались в небольшой коммунальной комнате, где холодно даже летом. За закрытыми шторами, под одеялом, закрывая глаза, они молчали о желаниях. Только руки, по венам которых текли самые светлые чувства, рассказывали о мыслях обоих. Нужно этого бояться или нет, никто не знает. Но пока, сохраняя внутри ласковые прикосновения, они мечтали только лишь о том, чтобы ночь эта никогда не закончилась.
○ ○ ○
Солнце не светит, оно всё так же спрятано за плотными шторами. В душной комнате, под одеялом Джисон всё же сдержал свои слова. Он вправду обнимал Минхо всю ночь. Был рядом. Его тело постоянно касалось тела Минхо. Будь-то нога или рука. Спать на односпальной кровати было неудобно из-за маленького места, но от того и лучше. Парни были близко. За эту ночь Минхо ни разу не проснулся. Даже наоборот, ему желалось дальше спать. Холод не мучил, не грозился заморозить остатки несчастного сердца Минхо. Сегодня его и вовсе не было. Он исчез на эту ночь. Может быть, он спрятался в уголке комнаты и тихо, обнявши себя за колени, жалел, что больше не может править телом человеческим. Может быть, он спал вместе с парнями, превратившись в мечту, что называется «чуточку легче». Холод не знает. А вот Минхо, чувствуя непреодолимое желание проснуться, открывает глаза.
Хан спит к нему спиной, волосы, будто лозья сладкого винограда, разбросаны по подушке. Футболка помялась вся. Минхо смотрит на картину нежности и мечтает только о том, чтобы ночь началась вновь. Но Джисон ласково потягивается, словно чувствует чужой взгляд, поворачивается на спину. Глаза опухли после ночи. Правая щека красная из-за того, что он отлежал её. А губы точно сухие. Минхо, пряча собственные огоньки в глазах, смотрел из-под подушки на парня, который пытался собраться с мыслями. Хан, укутавшись в одеяло, повернулся к Минхо. И сонным взглядом стал смотреть на мягко-розового И. Он аккуратно махнул головой в знак доброго утра и, прикрыв рот одеялом, сказал:
— С тобой тепло спать.
Это совершенно не то, что ждал услышать Минхо. Он думал, что Хан скажет слова банальные: «доброе утро», «привет», но никак не «с тобой тепло спать». Счастье стало искриться в его глазах, сверкающих собственным светом, ведь солнца из-за тех самых штор видно не было до сих пор. Они не знали времени и даты. Они были, и этого было достаточно.
— С тобой тоже, — отвечал Минхо, чувствуя, как собственное сердце внутри больно ударилось о грудину.
Он поймал глазами улыбку Джисона и так обрадовался этому, что желание, возникшее внутри него, стало непреодолимым. Исполнить бы и стать по-настоящему, по-взрослому счастливым. Но разве можно? Разве такое возможно? К сожалению, нет. Не можно, невозможно. Сколько бы тепла и моментов между ними ни было, сколько бы ни происходило, свою больную влюблённость Минхо будет хранить глубоко в себе, потому что она никак не в тему.
— У тебя есть планы на сегодня? — спрашивает Джисон, а Минхо вспоминает, что хотел бы погулять с Хваном. Он бы всё отменил, если бы Хан прямо сейчас позвал его гулять, но он не может так сделать. Хёнджин был расстроен из-за того, что Минхо отдалился от него, как сейчас бросить его? Нельзя. Иначе Минхо сможет со смелостью взять титул «Отвратительный друг».
— Я, — начинает неуверенно И, — я в четыре часа договорился с Хёнджином пойти гулять. А… что?
— Хотел узнать не будешь ли ты опять весь день в общаге торчать.
— Ну, честно, так и планировал, но Хёнджин вчера позвал погулять.
— Хван хороший парень.
— Ты так говоришь, будто вы общались, — хохочет Минхо, закрывая рот одеялом.
— Нет, но ты рассказывал про него. А ты с плохими людьми не общаешься.
— Значит, и ты хороший?
— Нет, я исключение в твоей жизни. Я никому не нужная днём луна. Я комары весной. Я грязь после растаявшего снега. В твоей жизни я друг наркоман, который страдает от одиночества и кошмаров по ночам.
— Почему ты так категоричен к себе? Ты ведь вовсе не такой…
— Такой. Ты поймёшь, когда немного подрастёшь.
— Мне скоро девятнадцать. И я достаточно всё понимаю. Только одного не могу, почему ты так относишься к себе?
— Я ужасный человек, мой милый Минхо. Просто не ко всем я хорошо отношусь. Я — твоё ужасное исключение из жизни. А ты — моё прекрасное исключение.
— Всё можно исправить. И ты станешь прекрасным для всех.
— Нельзя стать чем-то прекрасным для всех. Всё равно найдутся те люди, которые твоё «прекрасное» будут воспринимать как нечто отвратительное. Такова натура человеческая. Только потерявший личность человек может стать удобным для всех. Абсолютно для всех. Потому надо быть собой.
— А ты являешься собой?
— Нет, — лёгкая пауза, Хан закрывает глаза на пару секунд, а после, убирая волосы со своего лица, добавляет: — к тебе у меня будто нездоровое доверие. Или, наоборот, здоровое… Не знаю. Тебе хочется говорить про жизнь и себя.
— Тогда говори, — волнение разыгралось океанами неспокойных волн внутри. Минхо, скрывая свои дрожащие губы, желал выглядеть и звучать убедительно. — Говори обо всём, что беспокоит. Намного легче обсуждать проблемы, чем хранить их в себе, ведь так?
— Наверное, я не пробовал.
— Попробуешь?
— Почему ты так хочешь, чтобы я доверял тебе, Минхо?
— Потому что я хочу спасти тебя. Если это ещё возможно, пока это не зашло слишком далеко. Хочу стать для тебя опорой.
— Удивительно, что это говоришь ты, когда тоже разваливаешься.
— Может быть. Я не отрицаю. Но рядом с тобой у меня всегда есть силы. Ты словно храм. Смотря на тебя, всего лишь смотря, я чувствую, что смогу со всем справиться.
— Я не Бог.
— Я тоже. Но мы можем друг другу помочь, ведь так?
— Если попробовать, то, думаю, вполне.
— Давай, — руки под одеялом дрожат, Минхо и не думал, что способен говорить на такие темы. — Давай делиться друг с другом всем, что происходит? Что мы чувствуем. Станем друг для друга дневниками.
— Давай, — замолкает на секунду Хан. — Правда дневники имеют свойство заканчиваться…
— Через год, два, десять лет, двадцать. Но только не сейчас.
— Ты прав, — улыбается глазами Джисон. — Пора вставать?
Минхо тянется к телефону на тумбочке, видит время, а после говорит:
— Почти двенадцать. Надо вставать. Почему, пока мы разговаривали, ты всё время закрывал рот одеялом?
— Потому что я не умывался.
— Боже! Я же тоже, Джисон! Мне так стыдно, извини…
— Не парься, Хо-я, нос у меня тоже был закрыт, — и смеётся.
— Ну ты, Хан Джисон, — Минхо слабо ударяет друга по плечу. — Мог бы и сказать.
— Да плевать, всё хорошо.
Хан перелазит через Минхо, продолжая смеяться. Надевая тапочки на ноги, под возмущения И, он выходит из комнаты оставляя Минхо одного. Вот как бывает, если разговаривать.
○ ○ ○
На улице лёгкий ветерок и тысячи безумных мыслей. Вечерняя пора наступает прекрасностью проведённого утра, где яркие улыбки были роднее, чем существование родителей. Где разговоры о сне, о тепле и неловких объятиях были интимнее, чем секс. Воспоминания отныне теперь будут чем-то лучшим, чем всё вокруг. Минхо, закрывая глаза, вспоминает Джисона: его слабо-опухшие глаза, мягкую улыбку, спрятанную за уголком одеяла. Ласковые разговоры и желание навсегда останутся в том моменте. Застрять бы в этом утре, существовать только в том периоде времени, чтобы было хорошо. Казалось, что весь Мир замер и больше не живёт. Птицы поют сонаты, люди спешат по делам, а Минхо, несмело улыбаясь, поправляя свои волосы, смотрит на землю, представляя, как вечером вновь сможет поболтать с Джисоном. Теперь они становятся ближе. Определённо ближе. Словно за эти два дня жизнь начала налаживаться. Словно вот ещё совсем чуть-чуть, и всё станет действительно хорошо. Даже с Хёнджином. Если после сегодняшней прогулки они продолжат общаться, то всё и вправду будет замечательно. Может, поговорить с Крисом? Пусть он даст шанс Феликсу. Может быть, он перестанет подлянки устраивать и унижать. Хотя, зная этого парня, то определённо нет, но станет чуть спокойнее, ведь такое вполне возможно.
Минхо шагает к остановке, на которой встречается с Хёнджином. В его волосах заколки Хвана, в руках небольшая сумка. Сегодня он надел обычные чёрные джинсы и светлую футболку и отправился гулять. День обещает быть хорошим.
Солнце сияет на небе, как пара горящих таких же глаз утром. Минхо чувствует его тёплые лучи на своей коже. Они сравнимы с объятиями Джисона. Пусть Минхо уже видит Хвана на горизонте, который машет ему рукой, мысли до сих пор заняты только Ханом. Хо немного стыдно за это, но если с Хёнджином их отношения наладятся, то он определённо расскажет о своей долгой влюблённости. Минхо уверен, что сможет спасти Хана. Точно уверен. Да, Джисон зависим от наркотиков, но это не помешает. Даже наоборот, И сделает абсолютно всё, что в его силах дабы помочь и вылечить. Любовью ведь можно вылечить? Можно! И Минхо сделает всё, для того, чтобы его… любимый, как же неловко думать об этом, был полностью здоров!
— Минхо, привет! — улыбается Хёнджин, кладя телефон в левый карман своих джинсов.
— Привет! — отвечает довольный И, продолжая немного летать в своих мечтах.
— Ты надел заколку! — искренне удивляется Хван, подходя ближе.
— Конечно. Это же подарок. Я теперь всегда буду носить её, — Минхо касается подушечками пальцев тучки на своих волосах.
— Куда пойдём?
— Предлагаю до магазина, а там куда глаза глядят, — говорит Минхо, тут же ловя одобрение Хвана.
— Тогда вперёд, — улыбается Хёнджин, начиная идти в сторону магазина.
Вечером в выходной день на улице народа всё больше. Компании подростков, взрослые и пожилые пары, превращая время в пепел, гуляют по проспектам, разговаривая о тяжёлой жизни. Минхо, следуя этому правилу, тоже размышляет о всяком. Но только не долго, потому что молчать нельзя. Иначе что подумает Хёнджин? Минхо согласился погулять и в конечном итоге промолчал всё время? Так нельзя. Пусть мысли и заняты разными размышлениями, а по правде, Джисоном, всё же сейчас стоит стать нормальным другом.
Парни обсуждают одноклассников, школу, в то время как солнце начинает всё ближе опускаться к горизонту, а небо окрашиваться в приятные малиновые и оранжевые цвета. Прошло чуть больше трёх часов. Минхо действительно забыл обо всём. Он вспомнил прошлое, когда они с Хёнджином были ближе. Когда не боялись обсуждать проблемы, но боялись их решать. Возможно, что сейчас они вновь станут чем-то важным друг для друга, как бы сильно Минхо ни любил Криса, Хван всегда будет ближе, чем он. Хёнджин — настоящий друг, к которому можно обратиться с любой проблемой, с любым вопросом. Он поможет, если сможет. И разрывать вот так вот общение правда было глупо. Одиночество не скрыть отсутствием друзей, но и присутствием тоже. Становится лишь немного легче от осознания того, что Минхо не один. Хван забавный. Он любит энергетики мешать с фруктовой газировкой и кушать белый шоколад. Любит гулять рядом с водоёмами и говорить на темы, от которых становится смешно. Хочет быть к Минхо ближе, потому что И для него тоже единственный друг за пределами школы. И пока они превращают своё свободное время в приятное воспоминание, у Джисона появляются проблемы.
Смиренно стоя на месте эпохи, парни прощаются под лучами лунного отражения. На часах десять вечера, день прошёл определённо лучше всех остальных дней в этом несчастном году.
— Спасибо за прогулку, — говорит Минхо, ожидая зелёного света на светофоре.
— И тебе спасибо. Повторим в следующие выходные?
— Конечно!
Зелёный загорается, Минхо переходит дорогу, оборачивается к Хвану, а того и след простыл. Он выдыхает, идёт к общаге, но странные голоса на парковке недалеко от него слишком слышны. Минхо идёт медленно, прислушивается, но делает вид, что никого не замечает и не видит. Только обрывки фраз долетают до него.
— С этим Хан Дождём надо что-то делать, — говорит грубый мужской голос. Минхо молится Богам, чтобы его никто не заметил и не увидел, потому что, услышав имя своего возлюбленного, он остановился.
Нужно было что-то в эту же минуту придумать. Срочно придумать. Иначе амбалы, что стояли за деревом, вполне могли его увидеть. Минхо аккуратно сев на скамейку рядом со входом в общагу, стал смотреть на парковку впереди него. Он не видел лиц, но слышал голоса. Не предприняв никаких действий продолжил сидеть и ждать.
— … он малолетка, которая помогает, зачем с ним что-то делать?
— Ты хоть представляешь, что будет, если Вишенка узнает обо всём? Нас всех положат. И ладно просто убьют, они же могут пытать. Расчленят, по пакетам раскидают, а потом сдадут как мясо псины. Оно тебе надо?
— Ты думаешь, Господин Апрель не сможет нас защитить?
— Будь реалистом, блять. Если Апрель узнает о мутках Дождя нам всем не поздоровиться.
— Мы не виноваты в том, что Дождь начал всю эту хуйню, — Минхо прислушивается, точно слыша «Дождь», а не «Джисон», понимает, что он ошибся. Не воспринимая слова двух мужчин, сказанных до этого, он со спокойной душой отправляется в общагу, напоследок слыша:
— Жалко парня, молодой ещё.
В глазах Минхо только эти мужчины. Один невысокий, но зато накаченный сильно. Насколько позволяло освещение увидеть, настолько и разглядел. В чёрной кофте, кепке и спортивных штанах. Второй же чуть выше, но одет так же. Ничего удивительного от произошедшего не было. Район, в котором жил И, был плохой. Здесь убийства маскировали под суицид, а женщин продавали в рабство. Минхо знал об этом, потому что частенько морально опустившиеся люди приходили в гости к алкашам на этаже и рассказывали страсти от которых мурашки покрывали кожу. А потому всё вновь обычно. Минхо придерживался позиции, что ничего не знает, ничего не замечает. Ему так было проще.
Поднимаясь на свой третий этаж, Минхо шагает верно в комнату. Сейчас он переоденется, выпьет чай, а после позовёт Джисона поболтать. Может быть, они ещё что-нибудь посмотрят или продолжат обниматься. Минхо устраивало то, что он имел сейчас. Пусть и желание, такое лёгкое, немного смешное и по-детски глупое, появлялось в мыслях вкусным запахом сирени — Минхо хотел поцеловать. Для его полного счастья только поцелуя с Ханом не хватало. Но это позже… может быть.
Стоит только открыть дверь в комнату, как тут же на глаза бросается уже знакомая фигура парня. Словно день сурка. Хо вновь в комнате, где шторы занавешены, и Хан Джисон спит на полу, на том самом пуфике, наполненном пенопластом. Минхо улыбается слабо, чувствуя внутри приятное тепло от вида этого сонного парня. Почему Хан постоянно теперь спит в комнате у И, как он сюда попадает, если он закрывает двери? Странно, но почему-то Минхо сам желает большего. Он хочет, чтобы так было каждый раз, когда он приходит домой. Чтобы открывать дверь в коммунальной комнате и видеть милые щёчки, что покрыты лёгким пунцом из-за сна. Ощущать запах Джисона, что за пару ночей решил стать родным.
Минхо садится на колени рядом с Ханом, ощущает его тихое дыхание. Почему же он спит только у И?
— Джисо-о-он, — тянет Минхо.
— Я не сплю.
Минхо смеётся негромко, сужая глаза в лунное созвездие.
— Ты чего тут?
— Я ждал тебя, чтобы спать лечь, а ты всё не приходил… Вот подумал, что подожду ещё немного.
— Прости, что заставил ждать, — зачем-то начинает гладить его плечо Хо.
— Как погуляли? — смотрит точно в глаза Джисон.
— Хорошо. Покушали немного, поболтали, прогулялись по городу. В целом всё было хорошо.
— Рад за тебя, — издавая лёгкий смешок, Джисон поднялся. Он сел на пуфик, смотря на Минхо странно-хитрым взглядом. — Хочешь обняться?
А Минхо хочет. Очень хочет. Он целый день думал только о том, как бы ему желалось прижаться к груди парня и, выдохнув все переживания, раствориться в чувствах к нему.
— Хочу, — боязно произносит Хо, кажется, падая в объятия к Джисону. Он со всевозможной лаской припадает к нему, ощущая теплоту его рук на своей спине. Минхо успокаивается. Всё становится таким неважным и ненужным. Он чувствует дыхание на своей макушке, слышит слабое сердцебиение Джисона. Сейчас они вновь не существуют. Снова Мир умер вокруг них. Остались только самые больные объятия таких же больных людей и немного большее желание Минхо. Он хочет аккуратно прикоснуться своими губами к Хану, чтобы понять, какого это: целовать человека зависимого от наркотиков и его объятий? Минхо ощущает, как страх перед Джисоном бежит по его коже. Он вспоминает прошлую ночь, разговоры… осознаёт, что сейчас всё происходит вновь… Минхо покрывается тысячью мурашками. А Джисон, кажется, это чувствует.
— Ты волнуешься? — задаёт вопрос в лоб. Буквально в лоб, пока И лежит у него на груди.
— Нет, — пытается скрыть, — просто замёрз.
— Мои объятия не греют?
— Греют, но их недостаточно.
— Недостаточно? — переспрашивает Джисон.
— Прости.
— За что?
— За то, что говорю глупости.
— Это не глупость. Помнишь, мы хотели начать друг другу доверять? По моему, сейчас самое время. Тебя что-то тревожит?
— Тревожит, но мне стыдно говорить. Я боюсь, что ты не поймёшь.
— Разговоры. Только они помогут понять мне правильно, Хо-я, — Джисон, подняв руку, стал гладить Минхо по волосам, аккуратно запуская меж локонов пальцы. Некоторые прядки оттягивались, но больно почему-то не было. Наоборот, приятно. Минхо хочет верить, хочет говорить… он хочет любить.
— Знаешь, это странно… Я, я не знаю, как мне об этом рассказать.
— Рассказывай, как можешь, я постараюсь понять.
— Просто… Мы обнимаемся, спим вместе. Мне показалось это…
— Интимным?
— Да! — волнение зашкаливало. Минхо чувствовал, как внутри него лопались Вселенные. Как сердце с неимоверной скоростью стало качать кровь. Он стал сходить с ума от откровений.
— Это плохо? Ты бы хотел другой уровень интима?
— Что? Нет… А, — засомневавшись в своих словах, Минхо остепенился, но продолжил лежать на груди, вкушая суть своего страха. — А ты бы хотел?
— Переспать?
— Да, — практически шепчет И.
— Нет, — спокойно отвечает Хан. — Я был в отношениях, я спал с людьми, не знав их имени. Я пробовал достаточно, чтобы понять, что секс не стоит того, что про него говорят.
— В смысле? — искренне не понял его Минхо.
— Ты девственник? — и снова вопрос в лоб. Минхо не ожидал его услышать. Как же стыдно сейчас будет говорить об этом Хану… Он опытный, можно сказать, что профессионал. А Хо? Он даже не целовался, потому что не с кем. Кому нужен парень из бедной семьи? Никому. Ни парням, ни девушкам. Люди привыкли смотреть на внешность. Пусть и на первый взгляд Минхо был хорош собой, но это только на первый. На его щеках были акне. И небольшие рубцы. У него были чёрные точки, от которых он старательно пытался избавиться с помощью дешёвых средств, и помогали они не особо эффективно. У Минхо была обычная одежда. Некоторой было больше двух-трёх лет. Но он продолжал носить её, потому что особого выбора у него не было. Минхо работал в каникулы и летом, чтобы покупать себе то, что не могли ему дать родители. У Минхо просто не было времени и сил на то, чтобы влюбиться в человека из школы. Только Хан Джисон, что скрашивал его серые будни разговорами на кухне, и смог влюбить в себя.
— Да, — кажется, с каждым ответом и таким же вопросом И будет звучать всё неувереннее.
— Тогда тебе немного сложно будет понять, но всё же. Секс — это не то, что показывается в порнушке и книгах. Там не настолько всё замечательно. Да, безусловно, это наслаждение, когда накатывает оргазм, но после ты чувствуешь тяжесть. Ощущаешь свой и своего партнёра пот на теле. Запах спермы витает в воздухе отвратительным прошедшим возбуждением. Хуже всего, если тебя накатывает второй оргазм, а там и множество может. Знаешь, Хо-я, от этого пиздецки устаёшь. Чувствуешь себя грязным, но в тот же момент счастливым.
— А ты уверен, что это нормально ощущать такое после? Я не знаю, но просто, это странно?
— Как у других и я не знаю, но у меня так. Секс — всего лишь лёгкие эмоции.
— Ясно… — закрывает глаза Минхо. Этот разговор его неимоверно смущает. Он не хочет его продолжать. Потому что комфорт, выстроенный на объятиях и прикосновениях, действительно мог быть испорчен интимом.
— Ты бы хотел переспать со мной, Минхо? — Хан спрашивает спокойно, а И внутри ощущает отрицание. Нет. Это будет лишним. Он хочет поцеловать, но не больше. Нельзя больше.
— Нет. Не хотел бы.
— Почему? В твоём возрасте этого хотят.
— Я не хочу. Для меня интим — твои объятия, Хани, — пробует ласково Минхо. — Мне нравится, как ты обнимаешь меня ночью. Мне нравится то, что ты говорил сегодняшним утром. Я не хочу видеть тебя голым. Видеть и чувствовать твоё возбуждение. Я хочу наслаждаться твоей улыбкой. Видеть её чаще. Я хочу засыпать с тобой, зная, что утром, когда я проснусь, ты снова скажешь что-то нежное. А я покроюсь красками рассвета, уткнусь в одеяло от стыда, потому что ты вновь заставил меня чувствовать по-другому.
Джисон слабо засмеялся, а Минхо, чувствуя свои уже красные щёки, немного затрясся на груди у Хана. Чёрт, этот парень выводит его на такие разговоры, о которых даже думать стыдно, не то что говорить. И как оставаться спокойным, когда Минхо начинает ощущать руку, что с волос перемещается на шею?
— Это самый чистый разговор, который у нас когда-либо был.
— Мне неловко из-за этого.
— А мне, наоборот, приятно, — Минхо чувствует, что именно сейчас Хан улыбается. — Пойдём чай пить или спать?
— Ты же ненавидишь чай. Почему ты пьёшь его? — вспоминает Минхо их давний разговор на кухне.
— Ты прав. Я его ненавижу. Но почему-то именно с тобой он становится вкусным. Пробовал пить без тебя — отвратительное пойло.
— Наверное, это что-то значит.
— Думаешь, значит? — Переспрашивает Хан.
— Думаю, да.
Хан смеётся тихо, а для Минхо его смех кажется чем-то самым замечательным на свете. Джисон встаёт, Хо приходится тоже. Наконец встречаясь взглядом, они видят красные щёки обоих. Но взгляд отводят и значения не придают. Иначе стыдно будет очень. Чай пить они не пошли. Минхо только в душ сходил и переоделся. Джисон ждал его в постели. Если представить, что парни в отношениях, то всё, что делают они сейчас, безумно похоже на то. Пусть и кое-чего недостаёт.
Минхо, стоя в старой ванной комнате, где был сделан только визуальный ремонт, думал о недавнем разговоре и покрывался мурашками. Ещё бы чуть-чуть и смогли бы они поцеловаться? Или разговора о таких вещах было недостаточно? Как же всё это смущает! Сейчас И придёт в комнату, а там этот тёплый комочек шерсти спит, он уверен. Хо только под одеяло ляжет, как тут же чужие руки обнимут его.
Так и происходит. Минхо выходит из ванной, в комнату закрывает дверь и выключает свет. А Хан Джисон, спавший уже без задних ног, будто на рефлексе руками потянулся к И, обвивая ими его тело. Минхо спокойно выдохнул, осознавая, что именно сейчас он в полной безопасности. В месте, где за стенкой у родителей крики и оры слышны, где пол иногда скрипит сам по себе, Минхо и Джисон, что разрешают друг другу быть рядом, уснули сном истомным.
