Please, save me

В комнате, освещенной тусклым светом настольной лампы, Феликс сидел, сгорбившись над своими книгами, страницы были испещрены его беспорядочными каракулями. Мягкие мелодии из его любимого плейлиста лились в его уши через наушники, создавая ощущение сосредоточенности среди хаоса дня. Музыка всегда его успокаивала. Особенно гитарный звук. Ли всегда хотел играть на гитаре, но мать предпочла фортепиано. Пока он боролся с алгебраическими уравнениями и историческими датами, его разум блуждал по событиям, которые развернулись с утра, каждое из которых оставило свой след в его и без того отягощенной душе. Солнце взошло с робким сиянием, подняв последние лучи, неспособное пробиться сквозь тяжелые тучи, которые зловеще нависли в небе, отражая мрачное настроение самого Феликса. День начался с опоздания на автобус и ссоры с матерью. Затем последовал провал контрольной по физике, а кульминацией стал жаркий спор с его лучшим другом — Ли Минхо, во время обеда. Ах точно, ещё он потерял ключи, которые поднял какой-то одиннадцати классник. А что ещё хуже, Феликс умудрился его сначала уронить с утра. Казалось, что все идет не так, как надо, и Феликс почувствовал, как тяжесть разочарования давит на него, как удушающее одеяло. От этих чувств уроки совсем не хотелось делать и Ли всё больше отдавался музыке. Погруженный в свои мысли, Феликс не обратил внимания на тихий стук в дверь, ритмичный звук, едва различимый на фоне его музыки. Его мать, воплощение (не) терпения и «понимания», вошла в комнату с подносом свежеиспеченного печенья и улыбкой. Однако вид Феликса, погруженного в свой собственный мир, игнорирующего ее присутствие, задел струну разочарования. Она слишком быстро заводилась в такие моменты. Быстрым движением она протянула руку и выдернула наушники из ушей Феликса, внезапная тишина обрушилась на него, как волна ледяной воды. Пораженный, Феликс поднял глаза, чтобы встретиться со взглядом своей матери, но обнаружил, что он затуманен разочарованием и каким-то противным пренебрежением. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она разразилась потоком слов, ее голос был полон эмоций, которых он никогда раньше от нее не слышал. — Да как ты, жалкий мальчишка, смеешь меня игнорировать? Тебе доставляет удовольствие меня разочаровывать? Тебе так нравится быть разочарованием? Феликс сидел, застыв, вес слов его матери обрушивался на него, как каменные глыбы. «Разочарование». Ничего страшней для него не было. «Разочарование…» Это порог, порог… Он смотрел, как она повернулась и вышла из комнаты, ее прощальные слова тяжело повисли в воздухе. — Ты ничего не будешь есть сегодня вечером, — заявила она, и в ее голосе прозвучала решительность, не оставлявшая места для споров. — Подойди ко мне перед сном, я дам тебе таблетку. — Она обернулась на него и посмотрела с тем же омерзением — Ли, ты вновь поправился. Вердикт. Это клеймо. *** В вечерней тишине Феликс стоял на пороге своего страха. Его мать, Соён поманила его вперед, на ее протянутой ладони лежала единственная таблетка, словно зловещее подношение. Сердце Феликса бешено колотилось в груди, когда он неохотно приблизился, глаза его матери пристально наблюдали за ним. В этих глазах горело бешеное безумие. Она стремилась сделать Феликса идеальным. Таблетка громадно маячила в его сознании, предвестница ужаса, символ бесконечной битвы, которую он вел со своим собственным телом. Принадлежало ли его тело ему? Конечно нет. С самого детства оно принадлежало Соён. Крошечная белая таблетка казалась достаточно невинной, но для Феликса это было замаскированное оружие. Он перепил их столько, что кажется его организм запрещал ему это пить, делая руки тяжелей. Суровый взгляд госпожи Соён впилась в него, ее голос был нежным, но твердым, когда она убеждала его взять ее. Он слишком хорошо знал её цель — сделать его худей, меньше, идеальный, более заметным в мире, который требовал совершенства. Но насколько тоньше он мог стать? Он уже мог пересчитать свои ребра, просто взглянув в зеркало, призрачные очертания костей прослеживали карту его страданий. Можно было сквозь футболку нащупать его кости. Руки Феликса дрожали, когда он протянул руку, чтобы принять таблетку, груз ожиданий его матери тяжело лег на его плечи. — Пожалуйста, мама, я не могу этого сделать, прости меня. Прости что не услышал. Прости что я не достоин твоего труда… — прошептал он, его голос был едва слышен в ночной тишине. Но миссис Решимость была непреклонной, ее лицо превратилось в маску ужаса, когда она настояла, чтобы он проглотил таблетку. С тяжелым сердцем Феликс подчинился, страх сковал его изнутри, когда он почувствовал горький привкус на языке. Когда таблетка скользнула ему в горло, его захлестнула волна паники. Что, если на этот раз все зайдет слишком далеко? Что, если он никогда не перестанет уменьшаться, исчезая в небытие, пока не превратится всего лишь в шепот мальчика? Просто исчезнет. Дрожа от страха и неуверенности, Феликс побрел прочь, его шаги запинались, когда он направлялся в свою комнату. Тени, казалось, сомкнулись вокруг него, гнетущая тяжесть навалилась на его хрупкое тело. Тени шептали, голова гудела. Скоро таблетка подействует. Один в темноте Феликс лежал на своей кровати, его сердце бешено колотилось, в голове царил водоворот сомнений и ужаса. Груз ожиданий его матери давил на него, как свинцовый саван, душа его в море страха. Слезы выступили в уголках его глаз, когда он прошептал в тишине отчаянную мольбу о спасении от судьбы, которой он не мог избежать. В ночной тишине Феликс цеплялся за грань сна, его тело было полем битвы между желанием быть целостным и неутолимой жаждой совершенства. И когда его окутала тьма, он понял, что ночь таит в себе больше ужасов, чем он когда-либо мог себе представить, и каждая таблетка на шаг приближает его к пропасти собственной гибели. Он не исчезнет, не уменьшится до размера мыши или противного жука. Он просто умрёт. Умрёт. Это было наказанием матери за то, что он игнорировал ее, за то, что отгораживался от нее в минуту порыва её нежности. Он виноват. Только он. Феликс даже во сне корит себя, медленно начиная ненавидеть. Когда в комнате снова воцарилась тишина, Феликс почувствовал, как гнетущая тяжесть вины легла на его плечи, смешиваясь с разочарованием и гневом, которые бурлили внутри него. День стал хуже, оставив его плавать по течению в море эмоций, в котором он изо всех сил пытался ориентироваться. И когда комнату окутала тьма, Феликс лежал один, и эхо слов его матери преследовало его в тишине ночи. Толстый. Никчёмный. Страшный. Р-А-З-О-Ч-А-Р-О-В-А-Н-И-Е *** Феликс лежал в постели, его желудок громко урчал, как у свирепого зверя. Ночь была беспокойной, наполненной тревожной симфонией его бурчащего живота. Каждый поворот, казалось, только усиливал безжалостную бурю внутри него. Это было так, как будто его внутренности участвовали в собственной битве, которую он не мог контролировать. По мере того, как тянулись часы, Феликса внезапно захлестнула волна тошноты. Комната закружилась вокруг него. Бумажные журавли кажется взлетели. Но как же так? Они же разобьются! Он почувствовал острую необходимость сбежать в убежище ванной. Туда, где скоро будет пролита кровь теней бумажных журавлей. Шатающимися шагами он выбрался из кровати, схватившись за бурлящий желудок. Кислый привкус желчи поднялся к горлу, угрожая выплеснуться наружу в любой момент. Наконец добравшись до ванной, Феликс упал на колени перед унитазом, яростно вздымаясь, пока его тело пыталось избавиться от какой-то злонамеренной силы, преследовавшей его. — Сволочь! — Тошнотворный звук его рвоты эхом разнесся по маленькой комнате, смешиваясь с симфонией его расстроенного желудка. — НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ И ТВОИ ЁБАНЫЕ ТАБЛЕТКИ! Как только мучительное испытание закончилось, Феликс прислонился спиной к стене, его лоб был влажным от пота. Тело дрожали, идти не было сил. Журавли взлетели в своей лёгкости, но они не готовы летать. Они упали. Кафельный пол под ним казался прохладным, что резко контрастировало с огненной суматохой, все еще бушевавшей внутри него. Он закрыл глаза, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, которое угрожало захлестнуть его. Мысли Феликса вернулись к тому времени, когда он ел в последний раз. Около шестнадцати часов, с момента как он ел простую, пустую еду, приготовленную утром, прежде чем его строгая мать запретила ему перекусывать в течение дня. Теперь он сожалел, что не смаковал каждый кусочек, зная, что его пустой желудок теперь вывернется. В тусклом свете ванной Феликс почувствовал, как на него наваливается тяжесть усталости. Его веки отяжелели, и чувство головокружения окутало его, как удушающая пелена. Комната, казалось, раскачивалась вокруг него, стены смыкались, словно желая задушить его в его страданиях. Как раз в тот момент, когда тьма угрожала поглотить его, мягкий голос прорвался сквозь дымку. — Феликс, ты в порядке? — Он знал, что за дверью не его мать. Там вообще никого нет. Это галлюцинации от таблеток, не в первый раз. Но так хотелось верить в этой мираж сознания. В ее тоне слышалась озабоченность. Она услышала шум и бросилась к нему, ее присутствие было утешительным якорем посреди его смятения. И вот, пока ванная кружилась вокруг него в головокружительном тумане, Феликс обнаружил, что потерялся в этом миражном материнском комфорте. Его воображаемая мать успокаивающе гладила его по волосам, ее призрачные губы покрывали поцелуями его лоб. Он почти чувствовал тепло ее объятий, безусловную любовь, излучаемую ее бесформенным существом. Но как только иллюзия появлялась, она растворялась в небытии, оставляя Феликса одиноким и опустошенным, со слезами на глазах. В тот момент одиночества на полу в ванной, окруженный стойким запахом дезинфицирующего средства и отчаяния, Феликс плакал. Он оплакивал мать, по которой тосковал, мать, которая существовала только в его раздробленном сознании. Он оплакивал пустоту, которая грызла его душу, боль любви, которая никогда не была по-настоящему его. И больше всего он плакал от отчаянного желания, чтобы это видение оказалось реальным, чтобы мимолетное тепло материнских объятий стало осязаемой правдой. Почему мама просто не может подойти и обнять? Не мучить таблетками, не кормить диетической едой. Почему не может быть как все? Слезы текли по его щекам, смешиваясь с прохладной водой, собирающейся под ним, Феликс почувствовал, как в нем поднимается волна решимости. Дрожащими руками он потянулся за бутылочкой с таблетками, которая лежала рядом с ним, его пальцы сомкнулись вокруг пластикового контейнера с вновь обретенной решимостью. Тогда он понял, что должен вырваться из этого порочного круга иллюзий и страданий, встретиться лицом к лицу с реальностью своего существования и искать правду, которая ускользала от него. Он смыл все таблетки что были в ванной в унитаз. Все, до последней, самой маленькой таблеточки. Неуверенно поднявшись на ноги, Феликс уставился на свое отражение в запотевшем зеркале, его глаза покраснели и казались затравленными. Что с ним стало? Это идеальность, которую так жаждет заполучить его дорогая мама? Бледное, неживое лицо, красные глаза, зелёные подглазины. Глубоко вздохнув, он собрался с силами и осторожно поплёлся к себе.