Песня Ангела Смерти

Галлахер вышел из кабины лифта в вестибюль номера-люкс на самой вершине Отеля. Люстры были полностью обесточены, из-за чего претенциозный интерьер из золота и стекла потерялся во мраке. Единственным источником света была гостеприимно приоткрытая дверь спальни, в которую до этого он приходил лишь для того, чтобы проведать здоровье хозяина. Теперь же Галлахер был не уверен: Воскресенье действительно отдает себе отчет в происходящем или же просто пытается им манипулировать, как обычно? После того, как тот ушел из бара, он скурил подряд две пачки сигарет, чем сильно разозлил Шивон, и был выставлен на улицу, как перебравший посетитель. Не проверишь — не узнаешь. Утешая себя этой мыслью, он двинулся к свету, пытаясь удержать внутри ненасытное предвкушение. Перед дверью он остановился на секунду, чтобы отдышаться, а затем толкнул ее вперед. Воскресенье ждал его на диване в своей дежурной позе прекрасной неподвижной статуи. Он сидел, закинув ногу на ногу и скрестив руки на колене, а на его лице застыла мягкая улыбка, за которой было сложно угадать его истинные мотивы. — Что случилось? Неужели испугались? «Он точно сильно пьян…» — подумал Галлахер, заприметив нездоровый блеск его в глазах и легкий румянец на щеках. — «Должно быть, коктейль оказался для него крепковат. Наверное, правильнее будет уйти…» — Ну же! — Воскресенье постучал ладонью по колену. — Сколько я должен ждать? Вы — ужасно медлительный и непослушный пес! — … Галлахер сдался. Пусть завтра его выставят из Гончих, из Мира Грез, да хоть из самой Пенаконии, но ослушаться хозяина, который так настойчиво звал его к себе, он никак не мог. Мужчина подошел к дивану и сел на колени перед Воскресеньем. Мягкая улыбка сменилась на высокомерную и, протянув руку для ласкового поглаживания, тот вдруг резко схватил его за небрежно завязанный галстук, как за поводок. — Вот так намного лучше… Если бы вы только знали, как сильно меня раздражает это ваше самодовольное выражение лица! Он резко дернул за галстук, спьяну не рассчитав силу, но ощущение удавки на шее ничуть не побеспокоило Галлахера. Наоборот, он продолжал смотреть на возлюбленного снизу вверх, чувствуя, как внутри разгорается годами подавляемый огонь желания. — Портите мои вещи… — продолжал тот. — Говорите всякие непристойности, словно мы с вами равны… Строите из себя бескорыстного рыцаря в сияющих доспехах, хотя сами — всего лишь неряшливый и невоспитанный дикарь!.. Это Я здесь господин и требую к себе уважения! В воображении Галлахера сразу же начали одна за другой возникать картины того, как он проявляет к Воскресенью уважение в самом развратном его виде, но был слишком заворожен его повелительным тоном, чтобы пошевелиться. — Молчите, значит?.. Отвечайте, когда я с вами говорю! Воскресенье снова натянул удавку и, вскинув ногу, ударил Галлахера каблуком в плечо. Но даже это, несмотря на сильную боль, не заставило пса скулить о прощении. Добыча была совсем рядом и сама напрашивалась на то, чтобы ее укусили. Но Галлахер продолжал ждать. Он хотел еще немного насладиться прелестной уверенностью хозяина в том, что тот способен контролировать пламя, которое сейчас пытался раздуть. — Ваше упрямство непростительно… Думаете, вы во всем лучше меня?.. Подошва дорогого ботинка уперлась Галлахеру прямо в лицо. Воскресенье властно надавил ему каблуком на щеку, но именно в этот, казалось бы, унизительный момент, выдержка мужчины окончательно треснула по швам. Зловеще ухмыльнувшись, он резко схватил Воскресенье за ногу и дернул ее вверх, от чего тот мгновенно потерял равновесие и упал на спину. — Эй, что вы!.. Воспользовавшись заминкой, Галлахер набросился на него, как бешеный зверь, вцепившись жадными пальцами в дорогостоящие тряпки, которые отделяли его от вожделенного тела. Уничтожая ткань голыми руками, он грубо отрывал от нее лоскуты и отбрасывал их в сторону, словно хищник, ощипывающий от перьев пойманную птицу. Все справедливо. Воскресенье показал ему свое истинное лицо. Темную натуру, алчущую власти над жизнями грешников, которую у него отобрали. Теперь Галлахер должен в свою очередь поступить так же. А именно — явить хозяину демонического пса, который вырвался из самого Кошмара, чтобы вечно быть рядом с ним. — Ничтожный пес! Немедленно прекрати! Воскресенье дал мужчине пощечину, но этого было мало, чтобы затушить разгоревшийся пожар. Превратив его одежду в безобразные лохмотья, Галлахер начал покрывать грудь и живот любимого поцелуями. От свежего запаха парфюма и солоноватого вкуса на языке он все сильнее терял рассудок, пока не начал впиваться острыми зубами в чувствительную кожу, оставляя на месте укусов пылающие отметины. — Мне больно! Хватит! Галлахер сразу же остановился. Сильные руки крепко схватили партнера за тонкие запястья, больше не позволяя тому сопротивляться. Своим возбужденным пахом мужчина плотно прижался к уязвимому месту между раздвинутых ног Воскресенья, заставляя того почувствовать силу своего желания, а на его лице хищно растянулась самодовольная ухмылка. — Вы правда хотите, чтобы я прекратил… Хозяин? Воскресенье тяжело дышал, не в состоянии вымолвить ни слова. В его золотистых глазах была ясно различима паника, но на прекрасном лице застыло выражение упрямого неповиновения. Его обнаженный торс блестел от холодного пота, весь покрытый следами засосов и укусов, и этот контраст бледной кожи и порочных отметин еще сильнее заводил оголодавшего по прикосновениям пса. Однако тот покорно ждал ответа. — … — Так я и думал. Не дождавшись беспрекословного отказа, Галлахер начал срывать с него брюки точно так же грубо, как до этого рубашку. К своему удовольствию, расправившись с одеждой, он обнаружил, что Воскресенье действительно не против их небольшой потасовки. По крайней мере, твердая плоть точно не могла никого обмануть. — Кх… Гадкий пес… Негодяй… Ничтожество… — И это все оскорбления, на которые вы способны?.. Я разочарован. — Ха-а-а-а!!! Воскресенье вскрикнул, когда Галлахер расстегнул ширинку и, вытащив наружу твердый как камень член, попытался войти в него. В этот момент в одержимом разуме демонического пса снова проснулась человечность. Все-таки, несмотря на провокационное поведение хозяина, он совсем не хотел причинять ему боль. — Ничего, ничего… Сейчас будет хорошо… Нужно немного потерпеть… Галлахер вошел глубже и начал двигаться в медленном ритме, постепенно наращивая его. Одной рукой он придерживал отведенное в сторону бедро партнера, а второй продолжал крепко держать его за запястье, все еще боясь, что тот передумает. Чем сильнее нарастал темп, тем более громкими и страстными становились стоны Воскресенья. Он попытался заглушить их, зажав самому себе рот свободной рукой, и Галлахер заволновался, что тот потеряет сознание от нехватки воздуха. — Вам не нужно прятаться от меня. Вы ничем не способны мне навредить. Откройте мне свои истинные чувства… — Замолчи… Заткнись уже наконец!.. Воспользовавшись тем, что Воскресенье убрал от лица руку, чтобы оскорбить его, мужчина наклонился и поцеловал его страстно и глубоко. Тот сразу же попытался отвернуться, стараясь замаскировать свою неопытность, но острые зубы Галлахера впились в его нижнюю губу, оставляя на ней кровоточащую рану. — Больно… Мне больно… Но так хорошо… Правдивые слова, произнесенные со страстным придыханием, заставили одержимость Галлахера вспыхнуть с новой силой. Придавив хрупкое туловище Воскресенья своей мощной грудной клеткой к дивану, он почувствовал, как сердце галовианца часто бьется от страха, как маленькая птичка в клетке. — И все-таки вы так прекрасны, мой Ангел… — Ха-а-а-а-а!!! Галлахер снова потерял выдержку, вернувшись к грубому животному темпу. Стоны возлюбленного, больше ничем не подавляемые, звучали для него как песня, которую Воскресенье пел лишь для него одного. И вот, наконец, когда их парное выступление достигло кульминации, Галлахер вошел в партнера последний раз и бурно кончил внутрь. Следом за ним Воскресенье, запрокинув голову и выгнувшись дугой, разрядился прямо в его широкую надежную ладонь. Пес обессилено рухнул на хозяина, не желая отпускать его из своих цепких объятий, однако вместе с оргазмическим удовольствием из его разума постепенно уходила и демоническая одержимость. Что теперь с ними будет? Воскресенье действительно возненавидит его? Запретит навещать его в реальности? И прогонит прочь с Пенаконии? Нет, этого не произойдет. Для Галлахера больше не существует никаких границ, ни реальных, ни воображаемых. Ничто в целой вселенной, даже сама Шипе, больше не сможет их разлучить. — Вы просто ужасный… Гадкий непослушный пес… Воскресенье, наконец, заговорил с ним. В его голосе слышались усталость и смирение. Он не обвинял его и не пытался оскорбить. Просто озвучивал неопровержимый факт. — Верно. А вы — очень жестокий и эгоистичный хозяин. Но я все равно люблю вас. — Ха… Ха-ха-ха-ха… Подобная собачья преданность точно заслуживает наказания. Галлахер подумал, что тот снова ударит его, но произошло нечто неожиданное. Бережно обняв его голову обеими руками, Воскресенье прижал ее к своей обнаженной груди, в которой испуганный ритм сменился на ровный спокойный пульс. Поглаживая тонкими изящными пальцами его влажные от пота каштановые волосы, он тихо замурлыкал какую-то колыбельную, очевидно из традиций галовианцев. Верный пес закрыл глаза, наслаждаясь такой долгожданной теплой близостью со своим хозяином, ради которой он сломил такое огромное количество преград. Если таково наказание, дарованное его возлюбленным Ангелом… Тогда он готов оставаться грешником всю жизнь.