Песня Ангела Смерти

— Господин Воскресенье, позвольте представить. Это господин Галлахер — наш новый детектив. Глава клана Гончих, сильно пожилой, но все еще глубоко преданный своему делу человек, гордо указал на своего нового подчиненного, как будто представляя начальству собственного сына. Молодой галовианец в белоснежном одеянии, недавно достигший совершеннолетия и по праву вступивший в роль лидера клана Дубов, учтиво поклонился, приветствуя в Резиденции утренней росы нового защитника Пенаконии. — Приятно познакомиться с вами, детектив. Невероятно больно думать о печальной судьбе вашего предшественника, и я неустанно молюсь Великой о спасении его души. Однако, как глава Дубов, я смотрю в будущее с надеждой на лучшее и поздравляю вас с повышением. Я верю, что только общими усилиями мы сохраним в Мире Грез абсолютную безопасность и процветание! Воскресенье ослепительно улыбнулся и протянул руку в белой перчатке, ожидая от Галлахера ответных любезностей, но новоиспеченный детектив не мог заставить себя произнести ни слова. Его возлюбленный Ангел был всего в паре метров от него, и, казалось, стоит лишь сделать один шаг и кумир, чей образ он мог наблюдать все это время лишь с экранов телевизоров или страниц газет, наконец-то окажется в его объятиях. Десять лет. Именно столько понадобилось Галлахеру, чтобы дослужиться до высокого поста и получить право поговорить с Воскресеньем лицом к лицу. Десять лет для исцеления пострадавшего от пожара тела, а затем — сверхурочных часов работы, бесконечных скучных отчетов, пресмыканий перед высокопоставленными людьми и соперничества с не менее достойными конкурентами. Однако теперь, глядя на него с такого близкого расстояния, он никак не мог скрыть от самого себя горького разочарования. Идеальная прямая осанка как у неподвижной мраморной статуи. Восхитительная в своей красоте, но насквозь фальшивая улыбка, как будто приклеенная к его печальному лицу. Внимательные и умные, но тусклые от усталости золотистые глаза. Вымученные долгой зубрежкой формулировки в речи и сочащийся сладким ядом притворства голос. А виной всему этому — вовсе никакое не проклятие, а строгие традиции Семьи, которые стремились воспитать из Воскресенья ответственного лидера и безупречного служителя Шипе. Что эти ужасные люди сотворили с его особенным мальчиком?.. Для тени, которая могла блуждать по лабиринтам Кошмара веками, не осознавая этого, десять лет — это всего лишь наполненное трепетным ожиданием мгновение. Однако для смертного, пусть и такого необычного, как Воскресенье, этого оказалось достаточно, чтобы измениться до неузнаваемости. Того искреннего, напуганного и уязвимого малыша, которого Галлахер так мечтал защитить, больше не существует. Может быть, после того, как он смог выйти из медицинского отсека на собственных ногах, стоило сразу же похитить его и сбежать вместе в другую солнечную систему?.. Нет, это неправильно. Разлучить его с любимой семьей после того, как тот позволил Шипе расколоть его собственную душу ради их спасения, было бы слишком жестоко. И, к тому же, это полностью противоречило идеалам справедливости, которые Мрак впитал вместе с личностью настоящего Галлахера. Как бы то ни было, пускай Демон смог разрушить все физические границы, разделявшие их, сейчас перед ним стояло другое невероятно сложное препятствие. И он был готов потратить еще сколько угодно времени, чтобы его преодолеть. Галлахер ответил на рукопожатие и крепко стиснул тонкие пальцы Воскресенья, наслаждаясь их благородной хрупкостью. В утомленных золотистых глазах собеседника он увидел резко вспыхнувшую искру подозрения. Должно быть, это грубоватое приветствие причинило ему дискомфорт. Поняв, что случайно нащупал уязвимость в безупречной броне лидера Дубов, Галлахер растянул рот в широкой улыбке, достойной всяческого доверия, и произнес: — Как новый детектив клана Гончих, я клянусь защищать покой постояльцев и работников Отеля и Мира Грез ценой собственной жизни. Если вам понадобится верный и надежный человек, не стесняйтесь обращаться ко мне. Я в любой момент буду готов протянуть вам руку помощи… *** — Уберите от меня… свои грязные руки… Ха-а-а… Воскресенье застонал и выгнул спину, пытаясь избежать очередной волны удовольствия. Услышав его просьбу, произнесенную отнюдь не вежливым тоном, Галлахер перестал гладить партнера пальцами по груди, и вместо этого лизнул его чувствительную шею языком, оставив на ней мокрую дорожку и ощущение приятного покалывания. «Как я вообще оказался в одной постели с этим развратным стариком… Еще и в седьмой раз подряд…» — сокрушенно подумал он, чувствуя, как безудержный ритм снова уносит его разум в сладостное небытие. Этот вопрос он задавал себе каждый раз, когда они с Галлахером встречались в номере одного из отелей Мира Грез, что неизменно заканчивалось инсценированной потасовкой с крупными потерями среди дорогих предметов одежды и жаркими часами грубой любви. Сейчас его запястья были привязаны лиловым галстуком к спинке кровати, на мокрой от пота обнаженной коже не было живого места от засосов и укусов, а его жадный до плотских утех партнер, подавляя любое сопротивление своим мощным весом, быстро и часто пронзал его тело твердым членом. В такие моменты сердце Воскресенья бешено билось от страха, а изо рта то и дело норовили выскочить самые непристойные слова, которые он знал, но в этой пламенной страсти, пусть и ненадолго, сгорали все его печали и одиночество. — Вы прекрасны, мой Ангел… Я люблю вас… Страстно прошептав слова любви, Галлахер глубоко вошел в последний раз, наполняя его нутро горячей спермой, а затем жадно укусил партнера за ухо, усугубляя и без того умопомрачительное чувство наслаждения, которое накрыло его в момент собственного оргазма. — Гадкий непослушный пес… Х-ха… Дикарь… Ничтожество… Закончив трепыхаться в его объятиях, как поверженная птица, Воскресенье обмяк от усталости, не желая больше изображать сопротивление, а похотливый Демон, что терзал его хрупкое тело на протяжении двух часов, мгновенно превратился обратно в ласкового питомца. Освободив руки своего хозяина от пут галстука, он нежно прижался губами к покрасневшему от трения запястью в попытке извиниться за причиненную боль. — Вы в порядке? Вам было хорошо? — Разумеется, нет, — высокомерно фыркнул Воскресенье. — Вы занимаетесь любовью, как взбесившееся животное. Кому подобное вообще может нравиться?! — А вы ею вообще никак не занимаетесь. Изображаете из себя постанывающее бревно в то время, пока я один стараюсь. Это так несправедливо… — Как вы смеете!.. Да я вас!.. Воскресенье едва сдержался, чтобы не влепить наглому псу затрещину, и, схватив свободной рукой подушку, бросил ее Галлахеру в голову. Тот увернулся от снаряда, пролетевшего мимо него, и только засмеялся в ответ. — Иногда я думаю, что вы специально все время пытаетесь меня разозлить… — снова возмутился Воскресенье. — Это правда. Мне нравится смотреть, как вы злитесь, плачете или дрожите от страха. Все ваши искренние эмоции — это мои самые ценные сокровища, а особенно — те, которые вы сильнее всего пытаетесь скрыть. — … Галлахер продолжил целовать его, а Воскресенье замолчал, вспоминая их самую первую близость. Тогда крепкий алкоголь сильно ударил ему в голову, из-за чего он полностью потерял контроль над собой и поднял руку на бывшего подчиненного. А еще раньше — в тот день, когда детектив обвинил отца в преступлении, — он едва не убил его, но чудом смог сдержаться. Воскресенье никогда не жалел замученных силой его проклятия грешников, искалеченные трупы которых усеивали весь пройденный им путь правления над Миром Грез. Однако если бы дар Шипе уничтожил единственного человека, которому он мог доверять, он бы никогда себе этого не простил. «С какой стороны ни посмотри, я все равно был и останусь чудовищем…» — со скорбью подумал он, а вслух произнес: — Знаете, Галлахер… Я ведь могу когда-нибудь по-настоящему сильно ранить вас. Мужчина перестал ласкать его запястья и спросил самым обыденным тоном: — И каким же образом? — Вы знаете, на что способно мое проклятие… Но даже если не брать его в расчет, вы сами говорили, что я — лжец, манипулятор и параноик. — Меня это совсем не волнует. Я уже сказал, что люблю вас, несмотря ни на что. — Не будьте наивным. Даже без полномочий лидера Дубов, я все равно выше вас по статусу. В любой момент я могу отвергнуть вас, предпочесть кого-то другого или даже силой прогнать с Пенаконии. В глубине души Воскресенье надеялся, что Галлахер придумает какой-нибудь остроумный ответ и отшутится, как обычно, но его мужественное лицо выражало лишь спокойствие как у безнадежного больного, смирившегося со своей участью. — Вы не сможете этого сделать. — И почему же?.. — Для того, чтобы кого-то сильно ранить, нужно, чтобы у него была душа. У меня же ее нет. — Не говорите глупостей. У всех живых существ есть душа. — Но не у меня. В моей груди вместо души обитает темная сущность, которая жаждет лишь одного — единолично обладать вами… Если вы отвернетесь от меня — я останусь на месте, чтобы защищать вас. Если предпочтете мне другого — я перегрызу ему хребет и выкину труп в космос, как поступил с каждым убитым вами преступником. Если прогоните с Пенаконии — я заберу вас с собой, хотите вы того или нет… Иначе говоря, вам даже не стоит и пытаться избавиться от меня. Я все равно найду способ быть рядом, сколько бы времени и сил это ни заняло. Однако… Мне всегда хотелось, чтобы вы больше доверяли мне и разрешили остаться добровольно… Галлахер с обожанием провел пальцами по шелковистым перьям его крыльев, а Воскресенье ощутил, как сердце снова бешено стучит от страха. Похоже, жестокие предпочтения в постели — не единственная темная часть его личности, о которой он даже не подозревал. — Вы говорите очень пугающие вещи… На это Галлахер лишь весело усмехнулся, мгновенно вернув себе облик заботливого и надежного слуги, к которому Воскресенье привык за годы формального общения: — Ха-ха-ха! Похоже, я далеко не такой положительный, как вам кажется. Но даже если вы не хотите мне верить, то всегда можете оскорбить меня или ударить посильнее, чтобы стало легче. Я все выдержу! — Что с вами не так… — Воскресенье едва не начал снова закипать от злости, но сдержался. — Я уже извинился перед вами за тот случай. И нет, это не приносит мне удовольствия. Просто… Воскресенье отвернулся к потолку, где на фоне темно-синего неба, как россыпь сверкающих бриллиантов, переливались искусственные звезды. — Просто мне завидно и этот факт раздражает меня. Вам не нужно лезть из кожи вон, чтобы притвориться хорошим человеком, как это всегда был вынужден делать я. Вы такой и есть. — Хм-м-м-м… Звучит практически как признание в любви… Я так счастлив. Галлахер довольно ухмыльнулся, а едва начавший погружаться в собственное отчаяние Воскресенье снова вспылил и стал яростно ощупывать простынь в поисках второй подушки: — И с чего вдруг вы сделали такой вывод?! Я забираю свои слова назад! Вы — мерзавец! Варвар! Гадкий пес! Похотливый старикан! Грязный извращенец!!! — А вы делаете успехи. Скоро начнете ругаться на уровне младшеклассников… — НЕНАВИЖУ ВАС!!! Не обнаружив ничего, чем можно было прихлопнуть наглого пса, который, ничуть не стесняясь, хохотал и потешался над ним, он смело накинулся на Галлахера, обхватив его обеими руками за шею. Затем, не придумав никакой другой карательной меры, впился в его губы неловким поцелуем. Мужчина ничуть не стал сопротивляться своему наказанию, а его сильные руки начали бережно гладить Воскресенье по спине и ягодицам, заставляя чувствительную кожу таять как сахар от ласкового прикосновения огня. Искалечившее его душу и родину ужасное проклятие, с которым он устал бороться… Разочарование и страх в глазах его семьи, которых он всегда боялся больше всего на свете… Отражение кровожадного чудовища, которое он видел каждый раз, когда смотрелся в зеркало… Абсолютно все сгорало во всепожирающем пламени их собственного личного ада, в который они с Галлахером стремительно падали вдвоем, сплетаясь друг с другом своими обнаженными телами. Если для того, чтобы наконец-то стать счастливым, ему придется вновь и вновь отдавать свою плоть во власть ненасытному Демону… Тогда он готов оставаться его возлюбленным Ангелом всю жизнь.