Аномальные

Первое воспоминание Дженсена было связано с городом. Он никогда подобных не видел и даже не знал, что это такое. В своих снах он, задрав голову, разглядывал каменные утесы, устремленные в небо. Они складывались в теряющиеся в облаках скалы – выше всего, что Дженсен мог бы представить. В скалах этих были выдолблены дома – прямиком в монолите, с гигантскими окнами – от пола до потолка. Это можно было бы назвать уродством, не будь оно так гармонично и так прекрасно. Внизу, в долине, катили воды широкие синие реки с прозрачной водой. По берегам высились хрупкие башни-пики с узорчатыми балконами и ожерельем легких террас, увитые зеленью и цветами. Еще он слышал птиц, насекомых, видел странных людей – изящнее и выше его соплеменников. Простые светлые струящиеся одежды и светлые лица. Меж высоких домов они передвигались пешком или в юрких безлошадных повозках. Некоторые летели прямо по небу в вытянутых кораблях – то матово-белоснежных, то стеклянно-прозрачных. Он видел птиц-пузырей, служивших им вместо масляных факелов ночью. Диковинных мохнатых зверьков с длинными хвостами и ловкими пальцами, снующих в зеленых густых кронах деревьев или сидящих у некоторых людей на плечах. Он видел это, как будто сам гулял по улицам, мощеным гладким отполированным камнем, бродил в зеленых садах по песчаным дорожкам или смотрел на город сверху, из поднебесья. Не только днем. Ночью, в кромешной тьме, окутывающей планету, горный полис сиял, переливался яркими точками. Кроме птиц-пузырей у жителей были какие-то полые трубки, переплетающиеся друг с другом, заполненные светящимся газом – если долго глядеть прямо на них, не моргая, становилось больно глазам, как если смотришь на солнце. Дженсен узнавал каждую деталь, словно сам бывал там когда-то множество раз. Вот только точно знал, что подобных мест в мире больше не существует. Бедствие забрало все крупные города и поселения поменьше, были уничтожены даже небольшие деревни и стойбища. Бедствие стерло их с лица едва уцелевшей в том катаклизме планеты. Прошло по людским селеньям огненным вихрем и водным шквалом, целые города исчезали в открывшихся разломах, другие сгинули в разъедающей всё и вся кислоте, хлещущей из багровых клубящихся туч. Где-то не было ни огня, ни воды, ни провалов земли, но строения сметало, ломало, как картон и игрушки, невидимой силой, за которой шло облако пепла и пыли. Потом с людей слезала кожа, они теряли волосы, ногти, харкали кровью и умирали. Тем, кто сумел уцелеть в Бедствии, участь погибших несчастных со временем представилась благом… Возможно, когда-то город, который теперь являлся Дженсену во снах, был реальным. Может быть, с тех пор минули тысячи лет. Никто не знал, когда и почему Бог наслал Бедствие на людей. И сколько поколений с тех пор жили в дикости – тоже. История современного мира, тщательно фиксируемая назначаемыми Верховным Правительством летописцами, насчитывала около четырехсот лет. Из времени хаоса, тьмы и разрухи до людей дошли только "Откровения" Гэмбла. Все, что люди знали о Бедствии, они почерпнули из его рукописей. Вот только правду ли говорил таинственный Гэмбл (история сохранила только фамилию пророка, ни имени, ни портрета не сохранилось), или же он всего лишь записывал легенды и мифы соплеменников, неизвестно. По его собственному признанию, он жил не меньше, чем через тысячу лет после того, как мир Прежних людей рухнул. Неизвестно, сколько веков "Откровения" пролежали в том тайнике, пока их не обнаружили смельчаки – разведчики, исследующие древние руины далеко на юго-востоке. Свитки были упакованы в свинцовый сундук, замурованный под тем, что когда-то было полом в подвале на самом нижнем уровне здания, уходящего в землю на лиги. Когда Дженсен был совсем маленьким, он думал, что снившийся ему город – это какое-то место, куда они с папой и мамой ездили очень давно. Как-то даже спросил тетю Дарлу, вернутся ли они в те сказочные края. О том, что такое сказки, он знал от неё же. Она задумалась, пожевала губу. Или табак – тетя его часто жевала, когда отца Дженсена, её зятя, не было рядом – готовился к проповеди или посещал прихожан, оседлав Мерлина – пегого смирного жеребца. Единственного, кто ни разу не попытался скинуть Алана Эклса в пыль. После недолгих раздумий тетка сказала, что Дженсен, наверное, умудрился увидеть кусок прошлой жизни. Той, что была давным-давно. Она сочла бы это благословением Божьим, но неизвестно, как отнесется к таким откровениям отец, поэтому лучше помалкивать. Дженсен кивал, все время оглядываясь на дверь – ушей в их поместье и из членов семьи, и из приходящих рабочих, было не счесть, как и желающих донести о чем-то неподобающем пастору Эклсу. Каждый мечтал снискать благословение и одобрение влиятельнейшего человека Каанаака. Наместника самого Господа, говорили они, пока как-то Алан Эклс строго-настрого не запретил, разгневавшись и объявив любые подобные пересуды кощунством и святотатством. – Дженни-бой, ты должен дать мне честное скаутское слово. Никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывать об этом ни единой душе. Пусть это всего лишь сны. Как сказано в древних писаниях Фрейда (про них ты родителям лучше тоже не говори), сны – это всего лишь продукт работы нашего подсознания, которое ночью пытается разгрузить ум, чтобы тот не перегрелся из-за избыточных сведений. Так вот почему те из разведчиков, которые возвращаются из-за Диких земель, вскоре перестают узнавать знакомых и близких, включая родных матерей, жен и детей, подумал Дженсен, – их разум перегревается. Сделал заметку в памяти позже обсудить эту идею с другими и быстро пробормотал. – Конечно, тетя Дарла. Спасибо, я понял. Он давно привык держать язык за зубами, как и скрывать большую часть одолевающих не совсем правильных мыслей. Как ни бесило такое положение вещей, приходилось. На него и так порой часто косо смотрели из-за кучи золотистых веснушек, обсыпавших не только лицо, но и плечи, и спину, все тело. У всех остальных жителей Каанаака была "чистая" светлая кожа. К счастью, когда Дженсен родился, этих отметин не было. Они проступили, когда ему минуло три года. У инспектора возникли вопросы, но он не смог оспорить Свидетельство чистоты. Дело в том, что со времен Прежних людей, живших до Бедствия, сохранились обрывки их летописей. Настолько сумбурные и разрозненные, что попытка расшифровки заложенного в них глубокого смысла до сих пор не принесла результатов. Но люди с веснушками и рыжеватым цветом волос описывались в них не один раз. Это значило – Бедствие тут ни при чем. Поэтому Дженсена с полным правом сочли Истинным Образом, полноправным человеком. Инспектор, явившийся к именинам мальчика, убрался ни с чем. Впрочем, прежде досконально изучил предъявленный ему древний отрывок. Дженсен тогда ничего толком не понял, но злобного мужика с длинным носом все детские годы с тех пор боялся сильнее, чем темноты. С возрастом этот страх переродился в медленно тлеющую жгучую ярость. Томящуюся до поры – до времени в глубине, ждущую своего часа предчувствием взрыва. Он навсегда запомнил пронизывающий взгляд инспектора Джулиана, которого в деревне чопорно величали не иначе как "Мистер Инспектор", кланялись при встрече и обязательно уступали дорогу. Помня о нем, а после и о предупреждении Дарлы, никому не рассказывал о своих снах. Правда, с возрастом они стали сниться ему все реже. Он даже стал о них забывать. Это не повлияло на впитавшуюся в его кровь осторожность. Наверное, если бы не это, Дженсен обязательно попал бы в неприятности. Например, проболтался кому-нибудь о том полном взаимопонимании, которое с лет семи установилось у него с лучшим другом Джаредом Падалеки, а после, в течение нескольких зим, – ещё с некоторыми ребятами из их деревни. Привычка переговариваться друг с другом перед сном, уже находясь каждый на своей ферме в комнате под одеялом в кровати, была чем-то обыденным. Как молитва перед едой. Они не придавали этому какое-то особенного значения, но и не распространялись за пределы своего круга. Желание привлекать как можно меньше внимания в те годы в Каанааке не было чем-то из ряда вон выходящим. Той весной Дженсену минуло пятнадцать лет. Он, как и Джаред, как Крис и Стив, София, Мэтт и Лорен, был обычным подростком, который постоянно ищет общения и приключений, увиливает от дополнительных обязанностей и лишней работы.