Долги не списываются за красивые глаза

      Как луна сменяет солнце, так холод сменяет жару. Пески окрашиваются в алый с заходом солнца. Последние лучи отражаются в золоте купцов, что караваном шли через безлюдную пустошь. В дне пути ждал чудесный оазис с озером и богатой растительностью, а главное — храмом Амон-Ра. Его величество стоило усилий, так что верблюды шли не спеша, покачивая кочевников. Замотанные в ткань, с покрытой головой от палящего солнца они осматривали барханы с величием, словно видели во всем волю богов. Товары, которыми были наполнены сумки, постукивали, звенели иногда, отсчитывая минуты. Пять дней пути до оазиса для торговцев поопытнее были не такой уж и сложной задачей, те, что молоды искали хоть что-то, чем занять себя во время поездки.       В разъездах на более короткие дистанции девушка, что ехала с торговцами, предпочитала лошадей, но те не могли вынести столь долгий путь без воды, потому приходилось терпеть. Светлый платок покрывал голову и лицо, защищая от песков, но закрывая половину обзора, хоть и любоваться было не на что. Она едва различала однотипную местность, отчего могла лишь любоваться пергаментами, прихваченными с собой. Их было не много и не хватило и на половину дороги, но среди этого однообразия старые письмена спасали. Периодически торговцы рассказывали истории, а также напевали что-то. Однако, их рассказы классические до жути и переиначенные, как только можно. Обычно Ада любила слушать, зная, что порой среди легенд и мифов есть что-то настоящее, что и образовало слухи. Самым ярким примером был сам Сет, что мог убрать себя из воспоминаний, но кто-то цеплялся за осколки образов. Так и возникали местные легенды. Но за весь путь от торговцев она слышала лишь про торговые пути, хозяйство, разливы Нила в прошлом году и про чужие семьи. В таких историях было мало полезного. — Говорят, что в красных песках иногда встречается путникам юноша в красном, прекрасной наружности. Он уводит караваны с пути и предлагает свою помощь в обмен на спасение жизни, когда те отчаются, — мужчина, одетый в синюю ткань с золотыми краями, говорил с небольшим греческим акцентом, вызывая у Ады лишь скучающий вздох. Явно состоятельный и с наибольшим количеством верблюдов в караване он не сильно отличался сбором хоть каплю правдоподобных историй. Скорее слушал и запоминал все подряд. Каких только легенд про Сета она не слышала. Каждая была изменена рассказчиком на половину минимум, а то и более. То прекрасный юноша, то злобный монстр, то ещё кто. Каждый раз ему приписывали что-то новое, будто то визуальная составляющая или способности. За все то время Ада даже обзавелась любимой легендой. — Раньше слухи были, что Сет, покровитель пустынь, приходил к юным девушкам и звал за собой, предлагая им утонуть в наслаждении в обмен на служение ему. Им приходилось лишать жизни всех, кто разгневал бога, а тот за это одаривал их золотом и различными практиками, — другой торговец взглядом обвел всех присутствующих, остановившись с интересом на Аде, будто бы та была диковинкой или чудной зверушкой, — вы бы, госпожа, были аккуратнее. Слухи слухами, но вы девушка молодая. Мало ли кто вас зазывать к себе будет с дурными намерениями, вы не соглашайтесь лучше. Сивы охраняются меджаями, но и среди них, я слышал, бывали странные случаи.       Она едва сдавила смех. Её ремесло заставляло и не от таких скрываться, тем более всегда наготове был небольшой кинжал, что уже не раз питался кровью. Подарок от её покровителя, который она ценила больше остальных. Считая себя уже достаточно взрослой, она не нуждалась в наблюдении взрослых, но отчего-то душу грела мысль, что божество приглядывает за ней. — Какие например? — не упуская возможности уцепиться за диалог она спросила прямо, ведь о реальных опасностях стоило бы задуматься. Все же у нее было конкретное задание, с которым она покинула Мемфис. Мужчина, что с ней заговорил был в возрасте, с иероглифами на руках и под глазами. Что-то в его внешности казалось таким знакомым, но память не поддавалась. Отметила лишь для себя его знаки на два пальца вниз от нижнего века. — Несколько лет назад сын одного из меджаев пропал, а самого меджая нашли истерзанным в собственном доме, словно стая диких зверей растерзала. Уж не знаю, чем тот заслужил немилость, но сына его так и не нашли. Хороший был, говорят, мальчишка. Добрый, — старик чуть сгорбился, наклоняясь за флягой с вином, а после с сомнением окинул того же мужчину, что и Ада. Что-то явно знал или догадывался, только скрывал или решил, что не так уж и важны его подозрения. — Печально знать, что Сивы лишились сразу двух меджаев, — мысль совершенно случайная промелькнула в голове Ады с этой фразой. Иногда печальные события связаны друг с другом. Идея была спорной и, в какой-то мере даже опасной, но спросить стоило, — я слышала, что в Сивах появился некромант. Довольно юный, но освоивший свое ремесло. — Исфет, не упоминай о таком, — хриплый голос разрезал тишину. Молчавшая четыре дня женщина заговорила. Её голос напоминал крики беркутов и насмешку гиен насколько сипящим и недовольным он был, — меджай приютил чудовище под своей крышей, что навлекло беду на всю его семью. Уроком будет как греть змею на своей груди.       Остальные торговцы притихли, уступая конфликту между Адой, стариком с вином и путницей, что решила подать голос. Даже верблюды, казалось, замедлили шаг, чтобы вслушаться в разговор. — Брось, говорят все не так было. Никакого ребенка ведь не обнаружили в доме, — решившая пока не вмешиваться Ада лишь слушала. Она не помнила их всех по именам. Впрочем, и имена, как и их интересы с желаниями у всех были примерно одинаковые. Невзрачные, обычные — золота побольше, семью покрепче, жену покрасивее. Только двое отличались: женщина, что впервые заговорила и мужчина с знаками на теле. Ада помнила их значение, но все никак не могла сопоставить с должностью. Слишком далеко забрался для жреца, торговец тоже вряд ли. Ткань на нем была слишком простая, но при том золотые браслеты тот не снял. Товаров немного и слишком разношерстные: дорогие камни и немного самой простой посуды. Такое не продашь на обычном рынке. А ещё он все кидал на неё взгляды, всматриваясь то в цвет волос, то в украшения, будто оценивая.       В голове девушки одна мысль цеплялась за другую, стараясь выстроить логичную цепочку. События, что произошли с меджаем могли быть началом всего, но мог ли его сын сам уйти и заняться таким ремеслом? Быть может, кто-то посодействовал. Некромант, сын меджая, который пропал и сам убитый меджай. Одновременно много всего и ничего. Будто большие шестерни, не работающие без маленьких, и она ищет эти маленькие звенья среди диалогов. Старается понять, куда копать и что лучше спросить. — Кого меджай приютил? — верблюд Ады поравнялся с незнакомкой, бросивший лишь взгляд полный призрения на молодую девушку.       Что-то не нравилось старухе и разговор не шел, чего Ада не любила. Разговаривать с теми, кто не видел в ней достойного собеседника было бесполезно. Разве что иногда холод кинжала на шее открывал внезапно новые тайны, а люди становились разговорчивей. Что-то роднило её с охотниками, что выслеживали преступников и устраивали пытки, только отряд охотников был грубым и неизобретательным. Вырванные ногти, укусы скорпионов и змей. Никого изящества. — Чудище, — женщина выплюнула сухо, давая понять, что объясняться не будет, словно сама хотела, чтобы Ада скинула её с верблюда, — маленькую дрянь лет девяти. — Все дети виновны в грехах родителей, конечно, — её усмешка жесткая, холодная и издевательская, выражающая превосходство. Если нельзя резать ножом, то всегда можно подначивать и опровергать. Такая легкая манипуляция, что ни капли не красила Аду в чужих глазах, но терять было нечего. — Бестолковая девка, чтобы боги тебя покарали, — как и ожидалось ведется, лицо в морщинах красит ненависть, искренняя, потому что Ада становится в её глазах той самой девчонкой, — меджай нашел у старых руин ребенка, привел, кормил и поил, с сыном познакомил, а потом та и зарубила его. За сыном явно охотилась, да того его наставник спас. Некромант сам мне рассказал, что дрянь, прямо как ты, отплатила кровью за добро.       Ада сжимает поводья до побеления костяшек, желая кинуться прямо на женщину и ногтями вцепиться в горло её, сжимая. Хотелось плоть её растерзать на куски, рвать когтями и зубами, любуясь агонией, но взгляд её упал на отражение в кубке, что так удачно отразило светящиеся красным глаза. Когда-то давно Сет предупреждал, что сила её в гневе и жестокости, но одно дело слышать такое, а другое видеть проявление, теряя контроль. — Надеюсь некромант выполнил заказ хорошо, раз верите ему на слово, — на это ответа не нашлось ни у одной из участниц диалога и это играло на руку девушке. С бессмысленным спором было покончено.       Верблюды заволновались, ускорили шаг, что означало одно — они скоро будут на месте. Но впереди их ждал холод ночи, от чего Ада лишь завернулась удобнее в теплый платок, надеясь, что сон не возьмет свое раньше, чем они приедут. Теперь у нее хотя бы был план действий: проследить за женщиной и опросить жрецов и лекарей, заодно узнать больше о меджае и некроманте. Обычно Сет давал более четкие указания, но в этот раз будто сам не знал, с чем предстоит столкнуться. От стука копыт в ритм её сердцебиению стало клонить в сон сильнее. Мысли путались, тело, вымученное долгой поездкой, невольно расслаблялось, погружая будто бы насильно свою владелицу в сон.       Жадно хватая воздух носом, она ощущает металлический запах крови и гари. Через горло и прямо в душу пальцами лезет страх, заставляя сердце гнать кровь быстрее. Даже в полутьме она видит знакомые улицы, по которым маневрирует. Она видела что-то, чего ей видеть было не положено: страшную расправу прямо в храме. Отец просил доставить шкуру охотникам, только вот вместо встречи с ними, она стала их нежеланным свидетелем. Ноги ватные и не слушаются, от чего девчонка падает, но отползает чуть в сторону, чтобы черная тень проскользнула дальше. Дышать страшно, но легкие жжет от бега. На дрожащих руках поднимается, стараясь остановить слезы, что мешали бежать и несется вперед, слушая каждый шорох. С ловкостью кошки она прыгала по балконам, пряталась в кустах и за колоннами, но преследовавший её умен. Он знал город как свои пять пальцев от чего тенью следовал за ней. Ада проворна, но едва ли ей роста хватало чтобы тягаться с мужчиной выше на головы две. За своими мыслями та и не заметила, как оказалась загнана в угол. Делать было нечего, так что, собрав песок в ладонь она спряталась в углу, выжидая, когда преследователь подберется.       Как ищейка он следует по следам, не отстает. Её сердце пропускает удары, но она выжидает. В руки берет палку, что так удачно отвалилась от соседского забора. Мужчина приближается в до ужаса точное место. Счет идет на секунды, и она бьет его прямо в маску, чтобы потом кинуть песок прямо в лицо. Не смотрит и не запоминает черты лица, лишь небольшую татуировку на два пальца от нижнего века. Не тот, что начал охоту, лишь преследователь.       Она несется к дому не теряя времени, перепрыгивает через забор, стараясь лишь добежать до отца. Опытный воин, что приютил её стал бы спасением. Одна она явно не смогла бы выстоять против нескольких, но он мог. Желанный порог так близко. Но…       Алые брызги попадают на лицо, кислотой впиваются в кожу, не давая ей даже вдохнуть от ужаса. В глазах темнеет от увиденного, словно сознание старалось защитить её. Незнакомец заносит топор, и родная голова катится к её ногам оставляя кровавый след. Хочется кричать, но звук застыл в горле острием. Внутри все словно охватило пламя, вместо слов хрип, заставивший девчонку схватиться за горло. Её руки дрожат, не слушаются её более. Одна из рук сама тянется к столу с оружием, пока разум кричит бежать, бежать и не оглядываться, но она не может. Что-то не пускает её. — Как смеешь ты угрожать мне, — она не властна над телом, что медленными шагами идет вперед, не властна и над словами, над страшным рычанием, выходящим из рта, — за кровь мою ты заплатишь своей.       От боли, пронизывающей тело мелкими иглами, она начинает терять сознание, хоть и чувствует, как устойчиво стоит её тело, будто кто-то управляет им. Рука тонкая и с нежной кожей сжимает отцовский меч упрямо, со всей злостью. Шаги её напоминают голодного льва или аллигатора, выжидающего добычу. Вот-вот кинется вперед прямо на мужчину, чье лицо не видно из-за маски. Но она не успевает — теплая ладонь закрывает её глаза так осторожно и бережно, при этом будто бы вталкивает её назад в тело и пропадает тут же как наваждение, оставляя запах терпкий и ветер, отрезвляющей девушку. Кровь ручьями стекает по полу, пока тело преследователя падает к её ногам. Что-то убило его вместо нее. Меч падает на пол, а глубокий вдох острыми кинжалами впивается в ребра.       Тело само срывается на бег. Оно не отягощено мыслями, ведомое лишь рефлексами несет её дальше от дома. Остатками разума девушка понимает одно, тот, что объявил охоту ещё жив и может ждать её где угодно, а значит нужно спрятаться. Завернув за угол, она стирает кровь с лица платком, а после кидает окровавленную ткань в пустую вазу, оставленную без присмотра. За ней охотятся и убежать не выйдет, значит нужно раствориться. Ноги привели её в пустой двор, чьи хозяева давно видят сны. На её счастье, тут было все необходимое. Уголь из потушенного костра подходит, чтобы пальцами размазать его по глазам, кое-как нарисовать единственный знакомый иероглиф на шее, рассматривая себя лишь в отражении воды в полупустом ведре. Украшения приходится почти вырывать из волос, а что не вырывается резать первым же попавшимся инструментом. Она собирает руками оставшиеся длинные пряди и едва наточенным ножом режет. Брат любил завязывать ей косички, вплетая бусины и нити, что принесет отец, а сейчас… сейчас уже не было никого. Голова отца брошенная к её ногам явно будет мучать её в кошмарах, так что свои волосы она режет без сожаления. Ей нужно уничтожить все, так что пряди она скидывает в ещё тлеющие угли в мастерской. Туда же летит её платье. — Простите меня добрые люди, мне это нужнее, — шепчет почти одними губами, хватая красную и белую ткань, чтобы одну повязать как юбку, а вторую накинуть на грудь, завязывая так, чтобы от наряда девушек из дома любви было почти не отличить. Разрез на ноге, открытые ключицы и повязка. Кое-как, но сойдет, быть может, даже и не найдут сразу.       В голове только сейчас промелькнула мысль, что у нее с собой ни гроша, так что стоило бы прихватить что-то ценное, а потом украсть коня покрепче, да в столицу. Быть может, там сможет продать, а на вырученные деньги найти еду и кров. Все это рухнуло на плечи осознанием так, что руки задрожали. Слезы подступили, но на них не было времени. До сих пор ей чудно везло, будто бы боги соблаговолят ей, но это везение могло кончится, а значит она должна была добраться до края города раньше, чем её найдут преследователи. — В Дуат это все, — шипит, хватая небольшой кинжал, который можно было спрятать под краем ткани на бедре, а после пробирается к окну. Мужчина спит крепко, а около него стоит кувшин и пара чашек. Запах крепкого вина бьет в нос, значит — не проснется. Она, недолго думая хватает небольшой кошель, оставленный опрометчиво, а также флейту для красоты. Девушки из дома любви часто были безграмотны, но по наитию играли периодически на каких-то инструментах. Отец учил её, что ложь плоха, но иногда может спасти жизнь и тогда лучше продумать историю наперед. Лжецов ловят на мелочах.       Она делает глубокий вдох, успокаивая разум и быстрым шагом покидает двор. Сначала спешит, но внезапно ловит себя на мысли, что привлечет так много внимания. Она как-то наблюдала за женщинами, что соблазняли мужчин. Ходили они иначе, а точнее сказать не ходили, а плыли сквозь толпу выпрямив спину и покачивая бедрами с таким величием, словно были невестами Фараона. Сначала ноги не слушаются, заплетаются, но ещё немного и вот шаг становится плавнее. Это даже забавляет, вызывая хоть и слабую, но улыбку.       Всего то несколько поворотов и она доберется до конюшни. Один белый дом, небольшой огород, за ним пару прилавков с навесами, а после улочка прямо в поле. Рукой подать. Задумавшись о том, что она уже почти избежала гибели шагает за арку и влетает прямо в мужскую грудь носом. Отскакивает как ошпаренная, пока сердце падает куда-то в пятки. Вряд ли обычный горожанин в своем уме будет ночью расхаживать по Сивам. Сознание рисует самые страшные картины, и она нехотя открывает глаза, чтобы посмотреть кто стоит перед ней, но через секунду выдыхает. Он не был похож на преследователей. Красные волосы, накидка в цвет и золото на шее и руках. Для вора или разбойника слишком богато одет, на жреца не похож, да и на горожанина тоже. Взгляд его удивленный сменяется на изучающий, насмешливый, словно ожидал её встретить. — Мышка, куда так спешишь, словно за тобой шакалы гонятся? — его лицо украшает лукавая улыбка, пока он складывает руки на груди и взглядом изучает её. Осматривает разрез на груди и кривой иероглиф углем на шее. Она едва умела писать, так что даже не знала, что именно он обозначал, но незнакомца он повеселил чем-то. Ориентироваться приходилось на ходу. Паника на её лице сменяется лукавой улыбкой, пока она встает чуть ближе, на его улыбку заглядываясь. Где-то в голове мелькает мысль, что мужчина хорош собой, так что притворятся будет чуть проще, нежели перед облысевшим пьяницей. — Не заметила тебя, Господин, моя вина. Смотришь так на меня, приглянулась ли тебе? Мой час дорого стоит, тридцать золотых, — пальцами ведет по кожаному ремню, перекинутому через грудь. В ценах она понимала ещё меньше, от чего и назвала стоимость жеребца, которую услышала на рынке, а попутно осматривает его. Никаких знаков на теле, мышцы крепкие, значит либо наемник, либо охотник. Выше её на голову. Если дойдет до дела бить придется быстро, пока не успеет понять кто она такая, — по карману тебе такая красота?       Он смотрит все так же, многозначительно усмехаясь, пока девушка виснет у него на шее, дрожащие пальцы пряча за его головой. Выглядит достаточно адекватно, чтобы его смутила цена за час с ней как за жеребца. Мало у кого в Сивах было настолько много денег, да и девушки из дома любви не выглядели богатыми. — Прямо уж так из дома любви? Молодая и не смыслящая ничего ни в любви, ни в страсти, — руки её не убирает, наоборот едва касается талии, аккуратно, как гладили почтенных кошек. От него пахнет чем-то терпким и сладковатым одновременно. Вином или гранатом даже. Последнее подходит более. Она и сама не замечает, как принюхивается, после чего снова вперед тянется и следом назад отходит. — Если не по нраву цена, так и торговаться с тобой не стану, — в надежде делает шаг назад, но незнакомец не отпускает. Берет за руку и шагает навстречу, заглядывая в глаза и только сейчас она замечает их цвет. Красные. Красные как Нил при разливе. Она и сказать ничего не успевает, как он достает увесистый мешок золота вкладывая ей в руку от чего паника накатывает с головой. Испуганная, только что отмывшаяся от крови отца она стояла в темном переулке, получившая золота ровно столько, чтобы жизнь в Мемфисе не стала Дуатом. Какие шансы были у нее против него? Поднялась бы рука, чтобы воткнуть нож прямо в сердце или хватило бы сил? Всего лишь час унижения и она спокойно уехала бы в столицу, забыла бы все как кошмар, да ещё и без крови бы обошлась.       Думать ей не дает шум шагов, поднявший волосы на затылке дыбом. Нужно было тащить этого незнакомца под любую крышу и скорее, пока оставшиеся охотники её не настигли. Её смелости едва хватало смотреть на него, но собрав в кулак всю храбрость она поднимается на носочки, за ремень мужчину потянув на себя и касается его губ. Не так она представляла себе первый свой поцелуй, но думать было некогда. На кону стояла её жизнь. Словно ожидавший такого выбора мужчина рукой приподнимает её лицо за подбородок и целует требовательнее, ведет, пальцем надавливая едва и заставляя приоткрыть рот. Внутри все переворачивается. И противится этому и одновременно замирает от такой близости. Её никогда не касались вот так, ни вели за собой шаг за шагом в какое-то жилище, подальше от чужих глаз. Полутьма комнаты с единственным источником света в виде свечей встретила прохладой, но ей было на руку всё это. Ей нужно мгновение, чтобы вытащить лезвие и ещё мгновение, чтобы нанести удар прямо в грудь. Нужно лишь выждать момент. — И как же мне тебя звать? — его пальцы опускаются вниз, чтобы подхватить её за бедра и усадить на стол. Едва ли она успевает сообразить, как он вытаскивает её клинок из-под импровизированной юбки, рассматривая с забавой, — какой занятный набор у тебя, а? Флейта и ржавый кинжал, скажешь небось, что играешь и от преступников отбиваешься?       Он как дикий зверь загоняет её в угол, не давая успеть что-то понять. Действует слишком обдуманно, использует любую из возможности, чтобы надавить, заставить сломаться и признаться, что все то неудачная шутка, но девушка упорная. Она не собирается просто так сдаваться, так что тянет руку к своему добру, оглаживая сначала кисть мужчины, а после завлекая для еще одного поцелуя. — Мерет, господин, но звать меня можешь как пожелаешь, а к тебе как могу обращаться? А это все для безопасности моей, — она дрожит в его руках, только вот не от страсти. От страха руки едва слушаются. Лишь бы все получилось, лишь бы он не успел понять. Мужчина отдает ей нож намного быстрее, чем она ожидала, позволяя даже обнять себя от чего все внутри замирает в предвкушении. Её рука медленно разворачивает лезвие к его спине, чувствует, как он расслаблен, пока её мышцы натянуты как тетива. С какой силой ей придется бить? Попадет ли она в сердце или нож попадет прямо в ребро? Пальцы не слушаются. Он водит по-хозяйски по её плечам, свое имя произнося так вкрадчиво, но почти шепотом. Аш — такое простое, но откликающееся жаром. В её памяти оно останется клеймом, а пока рассудок бьет напалмом в уши, душит её. Не может. Столько крови за сегодня, и она не может снова смотреть на коротающую рану, не сможет простить себе такое. Сколько бы не храбрилась — она не убийца. Слезы наворачиваются от собственного бессилия, а мужчина на её удивление смеется. — Не смогла-таки убить? И как же выкручиваться собралась? Или флейтой меня забьешь до полусмерти? — внезапно её накатывает осознанием таким, что ужаса уже не скрыть. Одним движением он перехватывает нож и откидывает как мусор, а сам шипит на самое ухо, обдавая жаром своего дыхания, — плохая врушка из тебя. Не знаешь ни символов, — кивает на её шею, — ни цен, ни даже значения собственного имени, Хатшепсут Ифресет. Так ведь она тебя нарекла? Её нервы натягиваются до предела и рвутся. То была последняя капля. Больше она не выдержит. Дергается с новой силой, вырывает свою руку из его и кое-как отползти пытается, сбежать хоть куда-то, но мужчина не отпускает её. Она обезумела, точно обезумела раз решила, что план её удастся. Бежать нужно было как только тот решил заплатить, а теперь её держали крепкие руки, не давая даже со стола слезть. Аш был в выигрышной позиции, а она могла разве что закричать, но мужчина знал, что так она навлечет на себя только больше проблем. Пропала — носилось в голове и ощущалось всем телом. Он может сделать с ней что захочет, хоть силой возьмёт, хоть убьет её прямо на месте. — Рано на тот свет собралась, — чужие глаза вспыхнули алым и тело её ослабло как по велению. Руки и ноги стали ватными, глаза сами закрылись. Она послушно упала ему прямо в руки, не в силах больше хоть что-то сделать. Последнее, что как-то девушка смогла осознать это терпкий запах граната и тепло, будто её прижали к себе крепко и несут неизвестно куда. Последняя попытка что-то сказать успехом не оканчивается и сознание окончательно погружается во тьму.       Ада вдыхает ночной воздух резко, болезненно, словно вынырнув из-под толщи воды. Моргает быстро, словно стараясь ощутить свое тело и что оно принадлежит ей. Руки судорожно нащупывают кинжал и первый страх отступает. Только сейчас она осознает, что уже не на верблюде. Торговцы, видимо, увидели, как она уснула и решили сделать привал, раз лежала она на чьей-то накидке, пока верблюды мирно сидели недалеко от нее, а костер потрескивал, согревая хоть как-то всех спящих. Всех, кроме одного. С татуировкой на два пальца от нижнего века, как из сна, но старше на десяток лет. Старик словно ждал, что она проснется, так что даже не шелохнулся от такого резкого подъёма. — Кошмары мучают, госпожа? — он отрывается от плетения браслета и поднимает свой взгляд прямо на нее, теперь уже смотря серьёзно, без любопытства, — поговорим? — О чем знать хотите? — вытянувшись как струна та напряженно разглядывает окружение, а после с недоверием косится на протянутую им кружку хека. Мужчина, увидев сомнение, пробует из той же емкости, а после снова протягивает, доказывая тем, что травить её не собирается.       Ада хоть забирает кружку, но пить не спешит, принюхивается, вызывая улыбку своей настороженностью. Она стала осторожной с годами, под контролем держа все в своем окружении, но сон, если это сон вообще был, сбивал с мыслей, заставлял себя почувствовать той девочкой в отчаянии. А ещё там был Сет, и он назвал её имя, её, которое не знал никто. Никто из тех, кого она помнила. Все в голове смешалось и она бы и дальше ушла в свои мысли, но голос старика словно ведро ледяной воды согнало всякий сон. — Так зачем ты ищешь Хему?