Девочка с периферии не видела мир,
Но видела холод хрущевок.
В них холод квартир, в них сладкие сны,
Под клетчатым мамином пледом
В свои двадцать три уже была беременна.
Когда Кира разглядела на тесте две полоски, ее мир в одночасье перевернулся. Первым, что охватило ее, была паника. Это было ощущение, как будто холодные руки безжалостно сжали ее сердце. Паника была удушлива и многолика: страх перед будущим, беспокойство о том, как она сможет обеспечить ребенка, ужас от того, что ее планы на жизнь рухнули как карточный домик. Сразу за паникой последовал страх. Страх неизвестности, страх потери себя, потери мечты о завершении учебы и построении карьеры. В ее голове мелькали вопросы: «Смогу ли я быть хорошей матерью?», «Не слишком ли я молода для этого?», «Что скажут родители?» «А друзья?». Но, каким-то образом, сквозь эту каверну паники и страха пробилась радость. Неожиданная, нежно-утешительная радость о том, что внутри нее растет новая жизнь. Это было как первое мартовское солнце, которое прогоняет зимнюю стужу, оно согревало ее изнутри, давая надежду и силы. В этом калейдоскопе чувств Кира ощущала сильное смятение. Это было похоже на то, как если бы ее поставили перед разветвленным путем в лесу без карты и компаса. «Что делать дальше?» — вопрос без ответа эхом отдавался в ее голове. Она осознавала, что не может вернуться к прежней жизни, но и путь вперед был туманным и непредсказуемым. Кира понимала, что денег не хватает даже на самые необходимые вещи, не говоря уже о том, чтобы содержать ребенка. Ее образование было незаконченным, что значительно ограничивало ее возможности по карьерной лестнице. Но сама мысль о том, что отец ее будущего ребенка не хочет иметь с ними ничего общего, была как удар ножом. Она чувствовала себя преданной и одинокой. Ее сердце наполнялось горечью и разочарованием в любви, в мужчинах, в себе самой. Но в этом море отчаяния и сомнений Кира находила в себе силы думать о будущем. Она начинала понимать, что теперь не одна, что внутри нее растет маленькое существо, которого она уже безмерно любила и хотела обеспечить все самое лучшее. Это придавало ей смелости и решимости бороться, находить выход из сложившихся обстоятельств. В этот переломный момент своей жизни Кира переосмысливала все свои ценности и приоритеты. Ощущение материнства пробуждало в ней не только страх и сомнения, но и новую, неведомую ей ранее силу — силу любви, силу противостоять трудностям и преодолевать их. Что касается будущего папы… Кира долго крутила образ Димы в своём сознании. Между ними всё началось банально: она хотела сделать новую татуировку, Матвеев оказался тату-мастером. Кира ощущала своё приближение к Диме как некую магическую связь, которая начала формироваться ещё во время того фатального визита в тату-салон. Её кожа все еще помнила прикосновения холодной иглы машинки, вибрирующей от уверенных движений Матвеева, как он вводил чернила под её кожу, рисуя новые контуры на её теле и, казалось, на её душе. Он говорил с ней мягко, почти непринуждённо, и каждое его слово уносило Киру всё дальше от реальности, погружая её в мир, где музыка сливалась с искусством, а искусство — с магией. Те несколько часов, что они провели вместе, заполнились разговорами не только о предпочтениях в музыке и стилях татуировок, но и о более глубоких, пограничных вещах. Дима, оказавшийся не только талантливым тату-мастером, но и практикуемым чернокнижником, рассказал ей о различных аспектах эзотерики, о которых она доселе только догадывалась. Речь шла о древних ритуалах, о знаниях, которые передаются из поколения в поколение, о силах, правящих миром, о которых простые люди даже не подозревают. — Магия всегда привлекала меня, — признался Дима, прерывая мелодию своей работы на мгновение. — Она как музыка — не видна, но способна вызвать такие эмоции, о которых ты и не подозревал. Кира загадочно улыбнулась, чувствуя, как каждое его слово находит отклик в ее сердце. — Я всегда верила, что есть что-то большее, чем наша обыденная реальность. Все эти истории о потусторонних существах, параллельных мирах, древних заклинаниях… Это не может быть просто вымыслом. — Ах, детка, — вздохнул Дима, делая небольшую паузу и глядя на нее поверх своих очков, — ты бы удивилась, узнав, сколько всего на самом деле существует вокруг нас. Мир духов, астральные путешествия, обряды вызова и защиты… Иногда мне кажется, что татуировки — это тоже своего рода магия. Они могут служить амулетами, защищать и даже изменять судьбу человека. Кира внимала каждому его слову, затаив дыхание. В её голове роились мысли и чувства, смешивались с воспоминаниями о том, как её рука случайно коснулась его руки, когда она пыталась объяснить, какую именно татуировку хочет. То касание, казалось, запустило серию необъяснимых процессов в её душе. Теории Димы, его манера говорить о загадочных вещах — всё это давало ощущение связи с чем-то великим и захватывало её воображение. После того вечера, думая о Диме, Кира часто ловила себя на мысли, что мир вокруг неё изменился. Предметы наполнялись иным смыслом, а звуки окружающего мира казались частью большой магической партитуры, написанной кем-то свыше. Она начала замечать знаки и символы в самых обыденных вещах, и её наблюдения впервые стали переплетаться с древними знаниями, о которых говорил Дима. Каждый день она просыпалась с новым ожиданием чуда, и казалось, что её связь с Димой становится всё крепче, даже несмотря на то, что они могли не видеться днями. С каждой их следующим встречей общение становилось все глубже и интимнее. Диалоги о музыке и татуировках уступили место разговорам о сущности бытия, о силах, которые можно позвать на помощь и от которых стоит остерегаться. Дима открыл ей мир, в котором каждое действие, каждый жест имеет своё значение, где каждая мелочь может быть частью большого магического ритуала. Кира же, всегда испытывавшая слабость ко всему потустороннему и магическому, оказалась как никогда готова к этому путешествию в неизведанное. Именно эта страсть к неизвестному, которую они разделяли, стала основой их связи. Таинственные знания и древние ритуалы, о которых Дима рассказывал, не только укрепляли их отношения, но и подталкивали Киру к собственным открытиям в этой области. Она начала изучать древние тексты, пробовать медитацию и применять в жизни принципы, о которых узнала от Димы, пытаясь проникнуть глубже в эзотерические тайны. Это путешествие в неизведанное стало для Киры не только способом узнать мир по-новому, но и познать себя, свои глубинные страхи и желания. Она постигала тайны своего существа, пытаясь приблизиться к своей истинной сути через обряды и магические практики, о которых узнала от Димы. Ей казалось, что каждый новый день открывает перед ней всё больше и больше дверей в неизведанные уголки бытия, и в этом путешествии она была не одна. Рядом был Дима, её наставник и, возможно, кто-то больше, кто делал этот путь не только загадочным, но и безопасным, наполняя его смыслом и целью.На ее теле рубцы как напоминания
О том, как мечты ее топтали ногами,
О том, как доминируют потомки Адама.
Эти дома как декорации ее мелодрамы.
***
Будущая мама, не обдуманно, рано, Она думала — это любовь, Но, а он игрался с ней, Она хотела провести с ним остаток дней, Но в его планы не входило заводить детей. Кира чувствовала, как каждый удар её сердца сопровождается острой болью. Боль была метафорой разорванного доверия и утраченной надежды. Она любила Матвеева всей душой, всем своим существом. Её любовь была нежной и безоговорочной, она строила воздушные замки, в которых они с Матвеем жили долго и счастливо, воспитывая детей и наслаждаясь каждым моментом совместной жизни. Но все её мечты и планы на будущее начали рушиться, когда Матвеев вдруг изменился. Он стал отдаляться, его взгляды становились всё более отсутствующими, а разговоры — формальными и короткими. Ответы Матвеева на её сообщения приходили всё реже, ограничиваясь фразами: «Занят, перезвоню». Кира пыталась ухватиться за последние остатки их отношений, но они скользили у неё из рук как вода. Ситуация дошла до точки кипения, когда она увидела Матвеева на телешоу «Битва экстрасенсов». Рядом с ним была Астрид — восточная девушка с загадочным взглядом и убедительной улыбкой. Кира могла чувствовать, как Матвеев расцветает рядом с этой девушкой, как он смеётся и радуется, как будто последние месяцы, проведённые вместе с Кирой, не значили для него ничего. Это вызвало в Кире бурю эмоций — ревность, обиду, боль. Ревность заставляла её пересматривать выпуски шоу снова и снова, анализируя каждый взгляд, каждый смех, каждое движение Матвеева и Астрид. Каждый раз, видя их вместе, Кира ощущала, как в её сердце вонзается тысяча крошечных игл. Эмоциональная боль смешивалась с обидой. Обида на Матвеева за его равнодушие, за неверность, за то, что он разрушил их планы на будущее и красивую картину их жизни вместе. Кира чувствовала себя преданной. Все её мечты, все её надежды на совместное будущее с Матвеевым рассыпались в прах. Ей казалось, что она потеряла часть самой себя, часть своей души. Возвращаясь домой, она шла сквозь туман обманутых надежд, и каждый её шаг напоминал о разбитых мечтах. Однако в самом глубоком уголке своего сердца, Кира знала, что найдёт в себе силы преодолеть эту боль. Пока она ещё не знала как и когда, но она чувствовала, что однажды сможет снова радоваться жизни, быть счастливой. Но прежде всего ей предстояло пройти через эту боль, позволить ей стать частью своего прошлого, чтобы потом, крепкой и сильной, шагнуть в будущее. В голове беспощадно крутился последний их с Димой диалог по телефону: — Я тебя больше не люблю, — прозвучало тихо, но четко в мрачной тишине. — Давно? — голос сорвался от переживаний и дрогнул. Секунды тянулись долго, словно время встало в ожидании разговора, который уже невозможно было остановить. — Я не знаю… я просто так чувствую, — ответил Матвеев. По голосу было слышно, что разговор даётся ему нелегко. Медведева вздрогнула, чувствуя, как ностальгическое тепло покидает ее сердце, оставляя лишь пустоту. Ветер нарушил покой, шурша листьями за окном, словно он тоже пытался проникнуть в их разговор. — Я не хочу обманывать, — прошептал Дима. Его руки слабо сжались, словно пытаясь удержать то, что осталось от их любви. Но даже эти тонкие нити были уже на грани растяжения. Тишина забилась в трубке, только дыхание стало слышно, переплетаясь с тревожными сердцебиениями. Отражение их разбитой любви мерцало на стеклах окна и отражалось в их глазах, словно огненные искры. Ощущения, переполнявшие Киру в тот момент, можно было сравнить лишь с вихрем, который внезапно обрушился на нее, когда она набралась силы высказать то, что держала в себе. В ушах ее все еще звучало смирение и растерянность в голосе Димы, которые словно ножом резали нежные нити их отношений, медленно, но неотвратимо. — Я беременна, — эти слова вырвались из нее из последних сил, словно они были последней каплей спасения, которая могла бы, может быть, исправить все или разрушить окончательно. Внутри Киры всё сжалось от боли и предательства. Она чувствовала, как ее сердце обливается тяжелым холодом, заменяя теплую ностальгию по общим воспоминаниям. Она ожидала чего угодно, но не равнодушия. Когда раздался ответ Димы, ее мир окончательно рухнул. — Малыш… не усложняй ситуацию. Слова ударили Киру словно молот, обрушившись на нее с нежданной силой. Ее дыхание участилось, в груди раздался ошеломляющий болевой всплеск. В этот момент она не могла понять, что более остро разрывает её изнутри: неожиданное признание или осознание того, что теперь она находится в таком положении одна. Эти слова звучали в ее голове многократным эхом, нанося новые и новые удары по уже сломленному сердцу. На мгновение она почувствовала, будто падает в бездну, откуда не сможет выбраться. Обида и боль, которые теперь заполняли ее сущность, были почти физически ощутимы. Как мог он так поступать? Как могло все, что было между ними, рухнуть так быстро? Взгляд Киры был устремлен в сторону окна, где ветер продолжал играть с листьями, но теперь это зрелище казалось ей не умиротворяющим, а жестоко-ироничным. Все в этом мире продолжало свое движение, кроме ее разбитого сердца. Каково это — осознавать, что тебя больше не любят? Что обещания и мечты, когда-то казавшиеся несокрушимыми, теперь превратились в пепел? Кира почувствовала, как горькое осознание этих вопросов заполняет ее разум. Она ощущала обиду не только на Диму, за его неверие и равнодушное отношение к новости, но и на себя, за то, что она позволила этой боли настолько глубоко проникнуть в ее душу. — Почему ты думаешь, что я могу об этом лгать? — её голос дрогнул ещё сильнее, провоцируя на взрыв ещё большее количество эмоций, смешанных с чувством отчаянности и недоумения. — Кира, пойми, мне просто тяжело всё это воспринимать. Мы уже и так на грани… — Дима пытался быть мягким, но его слова лишь добавили горючего. Казалось, каждая фраза лишь подтверждала, что он уже далеко, что между ними уже выросла непреодолимая пропасть. Кира чувствовала, как внутри всё сжимается, как предательски подкатывает комок к горлу, а сердце словно хочет вырваться из груди. Осознание, что теперь, возможно, придется проходить через все это в одиночестве, без опоры и поддержки Димы, придавало ей парализующую слабость. — Я.… я не знаю, что тебе сказать, Дима. Я чувствую себя такой одинокой, и это… это страшно, — она еле выговаривала слова между сдавленными отчаянием вздохами. — Я не хотел тебя обидеть… Просто давай подумаем, что делать дальше. Всё может быть не так плохо, как кажется, — он пытался утешить ее, но его собственные сомнения и неуверенность просачивались сквозь каждое слово. Разговор продолжался, но слова уже не имели смысла для Киры. В голове все еще крутилось от беседы, а сердце тяжелело от боли и разочарования. Ей казалось, что её мир, когда-то полный тепла и света, теперь рушился, оставляя после себя лишь трещины и обломки прежней жизни. — Я.… я просто потеряна, Дима. Не знаю, что нам делать. Не знаю, как жить дальше, — Кира закончила разговор, оставив эти слова висеть между ними, как последний аккорд их общего прошлого, которое, казалось, уже никогда не сможет быть восстановлено. И в этой мучительной неопределенности они оба оставались, разделяемые скорее не словами, а тем молчаливым вопросом, который висел в воздухе: «Что будет дальше?». Этот вопрос, как и неразрешенная боль Киры, так же оставались без ответа, подчеркивая глубину их личного трагизма. Кассетный плеер снова заживал пленку, Кира не знала, на что она будет содержать ребенка, но знала одно: она ждет сына.Три года спустя
Кира чувствует усталость, проникающую сквозь каждую клетку её тела, словно тяжёлую обволакивающую пелену. Сон кажется ей роскошью, о которой она может только мечтать, ведь каждый новый день не приносит лишь новые испытания. Существование превратилось в бесконечный цикл заботы о сыне, где моменты покоя кажутся миражом на горизонте. Переключение между ролью матери и работника бара требует от Киры чудовищных усилий. Каждая ночь на работе — это испытание её душевных и физических сил, ведь в глубине души она стремится лишь вернуться к сыну, к тому непростому, но бесконечно дорогому быту. Поддержка подруги Сёмы стала для неё не просто помощью, а спасательным кругом, позволяющим хотя бы на миг перевести дух и окунуться в забытый мир спокойствия. Благодарность Киры переплетается с чувством вины за то, что она вынуждена отдать на время своё драгоценное существо в чужие руки, даже будучи уверенной в надёжности этих рук. В глубине души Кира испытывает боль и уязвимость. Она задаётся вопросом, достаточно ли она хороша в роли матери, может ли предложить своему ребёнку всё необходимое для счастья и благополучия. Эмоциональное выгорание чередуется с моментами несказанного счастья, когда Егор улыбается ей. Эти мгновения наполняют её жизнь смыслом, доказывая, что все трудности не напрасны. Каждое утро Кира просыпается с одной и той же целью — сделать все возможное и невозможное для своего сына, чтобы однажды он с гордостью мог сказать, что его мать не колебалась ни перед чем в стремлении обеспечить ему достойное будущее. Смотря на него, Кира видит не только свое отражение, но и черты Димы, хоть и старается об этом не думать. В сердце ее все еще теплится надежда, что когда-то Матвеев осознает, что потерял, не поверив в существовании сына. Жизнь вдалеке от Матвеева складывалась непросто, особенно после того, как Кира узнала о его новой семье в Китае. Временами ей казалось, что разрыв с ним оставил в сердце рану, которая никогда не заживет. Узнав о его женитьбе, она испытала смесь горечи и облегчения — горечь от осознания того, что он движется дальше, и облегчение от понимания, что теперь у нее есть только одна цель — Егор. Не допуская мысли, что Матвеев мог бы заинтересоваться их жизнью после всего, что произошло, Кира вкладывает всю душу в воспитание сына. Она пытается заполнить его жизнь любовью и заботой, стараясь компенсировать отсутствие отца. Глубоко в душе у нее остается боль от предательства и потери, но видя улыбку на лице Егора, она понимает — все это стоило того. Каждый день навевает воспоминания, каждый шаг напоминает о прошлом, но она не позволяет этому остановить себя. Ее любовь к Егору и воспитание его как сильной, самостоятельной личности — вот что дает ей силы не сдаваться и идти вперед, несмотря на все испытания. В ночи, когда тишина окутывает дом, Кира часто ловит себя на мысли о Матвееве. Где он сейчас? Думает ли о ней? Понимает ли, что потерял? «Наш сын стал большим! Знаешь, он — вылитый ты!». Но каждый раз, встречая рассвет, она напоминает себе: главное — Егор. Он — ее мир, ее будущее, ее безопасная гавань. И несмотря на внутренние бури, она будет стоять как скала, чтобы обеспечить ему всё самое лучшее. Такова жизнь Киры — вихрь событий и постоянных перемен, каждая из которых — испытание, отточенное судьбой ради выявления истинной сути её души. С гордостью и безмерной любовью в сердце она встречает каждое из них, зная, что каждая пройденная буря лишь делает ее сильнее, увереннее в собственных силах, наполняет ее жизнь новым смыслом. В центре её внимания, как звезда в ночи, — благополучие и счастье её сына Егора, ради которых она готова на любые жертвы. Попутно, как оказалось, судьба преподнесла ей неожиданный подарок в лице Кости — Аланского провидца, который почти сразу покорил её заботой, вниманием и необычайно глубокой привязанностью к Егору. Их встреча произошла в мастерской её старинного друга Сашки Шепса, когда жизненные пути переплелись таким образом, что казалось, будто каждая деталь была вымерена и расставлена судьбой заблаговременно. Ее отношения с Костей становились все более глубокими и осмысленными с каждым днем. Он был человеком, который научил её снова верить в чудеса и искренне наполнять каждый день теплом и любовью. Вместе они обнаружили, что могут стать настоящей опорой друг для друга, в любых жизненных бурях протягивая руки помощи, понимания и безусловной поддержки. Будучи возле Кости, Кира обрела новый взгляд на мир — она начала видеть краски жизни ярче, чувствовать каждое мгновение более остро и ценить то невидимое волшебство, которое прежде, казалось, лишь бледными отблесками реальности. Её привязанность к Косте наполняла её жизнь новым смыслом, давая силы двигаться вперед, несмотря на все препятствия. Костя и Егор стали для неё фундаментом, на котором строится вся её жизнь, стали источником её силы и вдохновения, позволяя превратить каждый новый день в возможность для роста, развития и поиска счастья. Но, видимо, как не беги от судьбы — она все ровно тебя настигнет. Кира пыталась аккуратно скатить по полозьям коляску. Опустилась, подергала крепления колесиков. Зашелестели шины, хлопнула дверь, и снег захрустел под быстрыми уверенными шагами. Медведева, поднявшись с корточек, повернула голову в сторону звуков. — Бог в помощь, Кирюш! — улыбался, как всегда, Саша, минуя последнее расстояние между ними. Девушка улыбнулась ответно. — Издеваешься? — Давай помогу, — он плавно отстранил молодую маму в сторону и, приподняв коляску, быстро и легко спустил ее на ровную поверхность. — Гулять собрались? — Да, что нам снег, что нам зной, да, сынок? — Кира склонилась к закутанному в теплые вещи сыну и подмигнула. — Новый проект открывают, «Битва Сильнейших». Будем с Олегом и твоим Гецати, кстати, участвовать. — Да, Костя говорил. А ты к нему? Не успел немного, он уехал полчаса назад, встреча супер-важная. — Я вообще, если честно, к тебе. — Что-то случилось? — её голос звучал спокойно, но в нем слышалась звоночком тревога. — Пойдем?.. — предложение звучало как приглашение, но за этими словами скрывалось что-то большее. Шепс ненавязчиво подхватил ее под локоть, второй рукой виртуозно вывез коляску на площадку, минуя скопище машин. — Дима вернулся в Москву, тоже участвовать будет… И эти его слова вызывают в Кире поток воспоминаний… Жизнь только приобрела привычный уклад, как бывшая любовь вновь замаячила на горизонте. В глубине души Кира знала, что возвращение Матвеева не сможет оставить ее равнодушной. «Матвеев вернулся в Москву» — звучит почти как приговор. Она представила его: высокий, немного согнутый, как всегда, под напором своих мыслей, глаза, которые всегда казались темнее ночи… Ее сердце учащенно забилось, пытаясь выбраться из груди. Обида на Диму, который в итоге взял билет в один конец, оставив Киру разбираться со своей жизнью самой, всё ещё горела в ней, как неугасимый огонь. Но вместе с обидой в ее сердце жила и любовь, тихая и упрямая, которая отказывалась покинуть ее. Перед глазами Киры пронеслись сцены из прошлого: их встречи, ссоры, моменты страсти и мгновения абсолютного счастья. Она помнила каждое его прикосновение, его вкус, запах, звук его голоса, когда он шептал ей на ухо слова любви. Она помнила и момент, когда он ушел, оставив ее с разбитым сердцем.***
Взгляд Димы неотрывно скользит по чертам лица Киры, которая стоит перед ним, словно воплощение всего того, что он безнадежно потерял и неожиданно нашел. Он едва узнает её — она расцвела, словно цветок после долгих дождей, и в то же время остается той самой Кирой, лицо которой три года не покидала его воспоминаний. Его сын, маленькое чудо, держится за её руку, не зная, что происходит, ища поддержку в её глазах. Дима же не может отвести взгляд от Киры, каждая черта её лица вызывает у него бурю эмоций. Любовь, которую он к ней чувствовал, никогда не угасала, скорее, законсервировалась в глубине его сердца, готовая вновь вспыхнуть с неимоверной силой при первом же её взгляде. Боль, которая сопутствует этой любви, стала его постоянной спутницей, напоминанием об ошибке, допущенной из-за страха и неуверенности. Раскаяние сжимает его сердце в тиски. Дима понимает, что упустил столько драгоценных моментов — первого взгляда сына на этот мир, его первой улыбки, первых шагов. Всё это время он даже не подозревал, что частичка его живёт и растёт, развивается и с каждым днем становится всё больше похожа на обоих родителей. Сначала он не поверил, что ее новость о беременности правда. Думал, что так она пыталась удержать его… А потом… Потом магия рассказала все. И мысль о том, что Кира не сделала аборт, казалась ему далёкой и нереальной, и думал, что лучше девушке и малышу быть подальше от него, предателя… И утешался этим до тех пор, пока он не услышал о сыне от Шепсов на «Битве Сильнейших». Теперь, стоя перед Кирой, он осознает, как глубоко ошибался, думая, что можно жить дальше, не сталкиваясь с прошлым. Его душа наполнена благодарностью к ней, такой нежной и хрупкой, но такой внутренне сильной за то, что она сохранила их сына, и в то же время он чувствует острую вину за своё отсутствие, за то, что оставил её одну в самый ответственный момент. Люди меняются… Меняются приоритеты. Меняется отношение ко многому. Жаль, что иногда слишком поздно. Или же… Эти мысли вздымаются в его голове, как волны во время шторма, оставляя после себя ощущение опустошенности и одновременно желание исправить всё, что ещё можно, пока не стало слишком поздно. Ему предстоит найти слова, которые смогут выразить всю гамму его чувств — любовь, боль, раскаяние и, прежде всего, надежду на прощение и новое начало. Кира присела на лавку рядом, потянулась в карман куртки за пачкой «Мальборо». Распахнула и разочарованно выдохнула: — Чёрт, закончились. Дима без лишних слов протянул свою пачку. — Спасибо, — Кира прикурила с быстрой раскуривающей затяжкой. Удобно и просто расположила сигарету на фалангах полусогнутых пальцев, поднося их к губам, будто в поцелуе. Прикрыла глаза в томном, нежном, горьковато-никотиновом прищуре. Никотин успокаивал биение сердца и прочищал сознание, расправляя сожженные сжатые лёгкие, толкая диафрагму. Это было то, что нужно, чтобы не сойти с ума от накативших странных эмоций от появления Матвеева. Она давно уже примерила на себя статус: «мать-одиночка». И конечно, когда Дима неожиданно появился, первое, что ощутила — шок. Потом страх. Потом ненависть, а сейчас… что же сейчас?.. Она просто жила, она просто существовала для своего сына… Ну, может, и для Кости немного. — Знаешь, я столько раз за это время представляла себе этот диалог, а сейчас на тебя смотрю и даже сказать нечего, — Кира улыбнулась, смотря на Диму беззлобно. Кажется, просто смотрела сквозь него. — Прости меня. — Матвеев, ты издеваешься? — Нисколько. Да, я проебал очень многое, но… Я правда хочу… — и слов не подберешь, чтобы выразить, что он действительно хочет. Хочет вымолить прощения, хочет обнять ее, хочет иметь надежду на маленький шанс того, что они смогут начать хотя бы общаться… — Мне казалось, что тебе плохо со мной. Три года назад ты ясно дал это понять, — Кира бросила окурок в урну. — Хочешь правду? — Давай. — Знаешь, как говорят? Всё в сравнении познаётся. — Знаю, — дернула плечом Медведева, — и что? — Вот я, идиот, и думал, что найду лучше… смогу устроить себе жизнь лучше. Но сейчас понимаю, что лучше, чем ты, у меня в жизни все равно ничего не было. — То есть, ты провёл кастинг, а теперь решил вернуться к первому варианту? — Ну, прекрати, я же искренне. И страшно, и непонятно, лучше ли, что сказал правду и не стал юлить, или лучше этого вообще бы было не слышать? — Да мне на твою искренность насрать, Дим, — вырвалось у нее из сердца, рвано, холодно. Дима грустно усмехнулся. — Знаешь, когда ты был мне нужен? Когда у ребёнка была температура под сорок, когда он не спал дни и ночи напролет, когда я работала сутками, чтобы хоть как-то жить. А сейчас, извини, поздно. — Что мне сделать, чтоб тебя вернуть? — Ничего. — Я люблю тебя. — Себя ты любишь. Ты не знаешь ни меня, ни своего сына. Всё, что было тогда — это было тогда. — Так разреши мне узнать…***
Месяц спустя
В его квартиру они не вошли. Ввалились. Не желая отрываться друг от друга даже ради того, чтобы банально от верхней одежды избавиться. Наощупь захлопывая входную дверь, заодно снося в темноте прихожей все на своем пути. В итоге пальто Димы осталось валяться где-то на полу в узком коридорчике. Вместе с разбросанными по коврику двумя парами обуви. А вот где они потеряют пуховик Киры, он вообще не запоминал. Не до того. В данный момент у него есть дела поважнее. Кира на поцелуи не просто отзывалась, а то и дело сама перехватывала инициативу. Цеплялась за одежду, сдирая все. Дима тоже в долгу не остался. Впечатал девчонку позвоночником в дверной косяк и прижался. Сильно. Властно. Может, и стоило быть более нежным. Вот только крышу ему сносило сейчас конкретно. Он не просто чертовски по ней скучал. Он подыхал без нее. Но сейчас, тут не до розовых соплей. Не кончить бы раньше времени, так до главного и не добравшись. Да и Кира, кажется, против подобного грубого обращения ничего не имела. Сама к нему льнула всем телом, задерживая дыхание, ощущая край кровати. Сдавленно ахнула, когда ее подхватили под бедра и уронили на мягкую перину, желая скорее перейти к активным действиям. Полы рубашки разошлись в стороны по мере того, как Дима расправился с последней пуговицей. Впервые являя взору небольшую девичью грудь. Аккуратную. С поблескивающим в темноте крестиком на тоненькой цепочке и заметно затвердевшими сосками. — Соскучилась, детка, — с видом знатока подметил он. И рот ему заткнули сразу же. Кира в постели стала податливой, стянула с него рубашку, водя пальцами по крепкой мужской груди. Замерла на татуировке «366». Как будто пересчитывала все его тату, запомнить пыталась вновь. Это правда. Матвеев весь словно состоял из татуировок. Всю жизнь коллекционировал. Кира коснулась его шеи, и Матвееву это гулко отдалось в сознание. Кира уже стянула с него брюки. Ощущая, как и ее избавляют от одежды. А затем ощутила парня между своих разведенных ног. Уже готовая, он ощутил это. Вперед подался и плавно вошел. Она горячая. И влажная. Так что двигаться ему внутри легко. И даже как-то правильно, что ли. Как раньше. Кира под ним выгнулась, обнимая его напряженные плечи. Кусала губы. Задыхалась в блаженстве… Красивая, бляха-муха. С разметавшимися по подушке волосами и порывисто вздымающейся грудью. Любимая. Никто ее заменить не мог… Дима сам не помнил, как уткнулся лбом в ее шею. Прикусил нежную кожу, не прекращая двигаться. Вбиваться внутрь прекрасного и любимого тела. Из последних сил себя тормозил… Кира придерживала его за затылок одной рукой, словно боялась, что он уйдет. Сдерживаться девчонка больше не пыталась. Стон за стоном, которые время от времени Дима срывал с ее рта. В итоге Медведева финишировала первой. Пульсируя стенками так, что у него свело скулы, и он вырвался из жаркого плена. Содрогнулся, ощущая нежные руки на лопатках. Голова кипит. Лоб уткнулся в ее ключицу. Хорошо… Кира торопливо собирала вещи, перебирая их в руках. За окном уже рассвело, первые лучи солнца пробивались сквозь жалюзи, создавая на полу комнаты зигзагообразные узоры. Дима находился рядом, лениво растянувшись на постели и туша сигарету в пепельнице, словно последний акт ночной драмы. — Ты куда? Медведева, не отрываясь от своих занятий, бросила ответ: — Я поехала. Всё же уже? Её вопрос звучал как утверждение, решение было принято окончательно. Дима поднял глаза, следя за её движениями. Его взгляд был спокойным, но в глубине чувствовалась боль. — Я понял, к своему рыцарю печального образа. Его слова были окутаны легкой усмешкой, но Кира заметила, что этот сарказм нес в себе больше, чем просто шутку. — Костя хороший. У него есть душа… — Кира уже застегивала куртку, бросая слова на ходу, стараясь не встречаться взглядом с Димой. Ее решимость колебалась под весом его пристального взгляда. — А у меня нет? — В его голосе послышалась легкая обида, но усмешка не исчезла с его лица. — А тебя вместо нее член, Дим… — её слова были тверды, но из её взгляда исчезла резкость. — И каково ему будет узнать, как в его светлейшую душу недавно как этой ночью обильно так плюнули? Медведева остановилась в дверях, медленно развернулась. — Что ты решил? Рассказать ему? Или шантажировать меня? — Нет. Не собирался даже. Да этого бы и не потребовалось. Все равно между вами ничего никогда не было. Его хреновые ухаживания и попытки тебя соблазнить своей заботой не возымели никакого эффекта. Кира скрипнула зубами. — Что, черти тебе твои напели? — Я с чертями не работаю, — он поднялся, приблизился к ней. Она на секунду позволила его пальцам коснуться ее волос, но этой секунды хватило, чтобы снова ощутить себя в плене приятных мурашек. — Хотя, одного знаю. Гецати зовут. — Ты!.. Не успела даже высказаться, что же о нем думала, потому что снова была вжата в стену и заткнута горячим поцелуем. Только ощутив, как она задыхается от нехватки кислорода, Дима оторвался от ее губ и заговорил совсем нежно: — Я же знаю, я все чувствую… Ты не та, кто изменяет. И не та, которая бьет мужиков прощальным сексом. И никакая магия не нужна, чтобы понять, что ты не просто так согласилась вчера на встречу. Не просто так ехала ко мне. Ты знала, что я тебя не отпущу. И в глубине души ты сама не хочешь уходить. — Мне нужно к сыну! — Тогда мы едем вместе. — Ну уж нет. — Ну уж да. Он отпрянул от нее, наспех натянул брюки, свитер, отыскал в коридоре свое пальто и Кирин пуховик, пока она стояла не шевелясь. Наконец подошел сзади, расправил плечики ее куртки и кивнул: — Едем? Она смотрит. Долго смотрит. И… Продевает руки в рукава. Ощущая, как Дима помогает натягивать пуховик на плечи, как сжимает их, касаясь теплым дыханием ее волос на макушке. И ловит очередную волну приятных мурашек. Которые он, долбанный чернокнижник, чувствует. А еще он прав. Она бы не пришла просто так, даже если бы стерва внутри била ее душу розгами и приказывала раздавить Матвеева после близости и испепелить на месте. Она не сможет. Потому что до сих пор любит… Но пока в этом не признается даже себе в мыслях, потому что Дима сможет их прочитать. И единственное, что она делает — кивает, позволяет выйти вместе с ней из квартиры и поехать к сыну.