Январь 2023 года
Знаешь, столько всего произошло между нами… Хочется сказать тебе только одно: «Спасибо!»Москва. Ночь. Воздух в лицо летит свежий.
Спидометр вот сгорит, открыты окна.
Холодно как-то и вправду.
Но, не можем поговорить.
Уже как месяц прошёл, месяц пройдёт ещё, и так, увы, не сможем.
Московская ночь обволакивает Матвеева, как холодный шёпот прошлого. Скорость ночной столицы, неона мерцание и свежий воздух сквозь открытые окна его машины — все это атрибуты его текущего состояния, куда перемешалась больно сладкая ностальгия и жгучая боль утраты. Пытаясь уйти от размышлений о Медведевой, он ускоряется, как будто таким образом можно убежать от своего внутреннего демона. Он уже месяц не мог поговорить с Кирой как следует. Дима чувствует, что этот перерыв в общении может затянуться ещё на месяц, на год, навсегда. С ним остаётся лишь возможность общаться с Егором, которая, несмотря на все препятствия, остаётся его последним мостиком к ней. Любовь к сыну, вот что остаётся непоколебимым в этом хаосе чувств. Егор — маленький человечек, который неосознанно тянет его к прежней жизни с Медведевой, к тем временам, когда она была его, была его всем. И каждая минута, проведённая с Егором, является истинным спасением для его израненной души. Квартира, где Дима и Кира были когда-то счастливы, ныне стала ему музеем утраченных чувств. Всё в этом пространстве навевает на него тошноту и боль. Медведева, теперь уже не его женщина. Она не гладит его рубашки, не готовит ужин, не провожает его на съёмки и не встречает его после долгих рабочих дней.А я, ребёнка кладу на своё плечо,
И, за это — всю жизнь буду должен тебе.
Матвеев до боли чувствовал разрыв между прошлым и настоящим, между желаниями и необходимостью ставить точки в своей жизни. Его встречи с Медведевой всегда были полны напряжения и неопределенности. Каждый раз, когда он входил в ту знакомую квартиру, где теперь жили его любимая женщина и ребёнок. Квартира Гецати, его сердце запускало в памяти киноленту прошлого, пережитого и потерянного. Он переживал всплеск тех старых чувств, того страсти, которые некогда объединили их, но сейчас все эти воспоминания приходилось прогонять сквозь призму реальности. Со стороны могло показаться, что его жизнь продолжала кружиться в том же вихре, что и раньше, но теперь, стоя у плиты и наблюдая за Медведевой, Матвеев понимал, что их моменты близости остались в прошлом. Он начинал принимать эту мысль с болезненной резкостью и четкостью, сосредотачиваясь на том, что действительно значило для него жизнь — на его сыне Егоре. Егор стал для Матвеева не только символом любви к Медведевой, но и якорем, который удерживал его от полного погружения в отчаяние. Каждый вечер, проведенный с сыном, каждое касание, каждый взгляд Егора наполняли его сердце спокойствием и дали ему силы идти дальше. Кладя ребенка на плечо, он чувствовал, как накопленная усталость постепенно сменяется теплом и нежностью — чувствами, которые он долгое время считал забытыми. «Спасибо за сына», — эти слова звучали в его уме каждый раз, когда он видел, как Медведева заботится о Егоре, несмотря на все их проблемы и разочарования. Это была не просто благодарность, это было признание того, что, несмотря на всю боль и потери, они создали что-то поистине ценное и вечное. Матвеев чувствовал, как его сердце, казалось бы, разорванное на части, чудесным образом находило пути к исцелению в этих коротких часах встреч.Что бы не было, скажу тебе одно: «Спасибо!»
Наш ребёнок такой же красивый.
Матвеев чувствовал, как каждая клетка его тела кипит от ненависти, стоя рядом с человеком, который, не стесняясь, называл его сына своим. Эта встреча в готически затененном зале, Дима почувствовал, что слова Кости бьют по его сердцу, как молоток. Костины слова о том, что Егор — его сын, прозвучали как издевка, вызывая в Диме приступ ярости и боли, которая вскипела в нем с новой силой. «Как он смеет?» — вопрос эхом отзывался в его голове, когда он стискивал кулаки, едва сдерживая желание выместить свою боль на Гецати. Егор был его сыном, его продолжением, Матвеевым по крови. Кира, учтиво указавшая в свидетельстве о рождении Егора Дмитриевича Матвеева, дала ему обещание, которое он ценил больше всего на свете. Она понимала, что Егор — это часть его, неразрывная и святая. Эти чувства, эти права никто не мог отнять у него, и уж тем более не Гецати, которого Дима презирал всей душой. Матвеев всегда старался сохранять самообладание, но те слова, которые он услышал от Кости, заставили его по-настоящему оценить свои чувства. Считая, что нужно дать выход этой внутренней буре, он мысленно рисовал, как мог бы преподать урок Косте, чтобы тот никогда не осмелился снова так говорить. — Негоже жить с чужой женщиной, Константин, а уж тем более присваивать статус отца для её ребёнка при живом, — с едва скрываемой злобой произнёс Дима. Константин повернулся к нему, его глаза блеснули холодом: — Негоже оставлять беременную женщину одну, мальчик, и исчезать из её жизни на три года, а потом совать свой нос в её семью. — О чём разговор, о чём речь? — спросил Марат, наблюдавший за данным напряжённым разговором. — Константин Гецати живёт с моей бывшей женой, — быстро объяснил Матвеев. Константин сделал шаг вперёд, его голос зазвучал решительно: — Не женой, а девушкой, которую ты бросил беременной, мальчик. — Не твоё это дело, мы с Кирой сами разберёмся, — глаза Димы тем временем вспыхнули гневом. Марат, между тем, пытался разрядить напряжённую обстановку: — Дмитрий, получается, вы пришли на битву сильнейших, чтобы выяснить отношения с Константином? — Отчасти да, — угловато кивнул Дима. Гецати, чьё телосложение и взгляд были достаточным оружием даже без слов, с силой сжимал руки, словно представляя, как он мог бы разрешить вопрос прямо здесь и сейчас. — Мальчик, если у тебя есть желание выйти и поговорить, мы можем выйти и поговорить, — произнёс он, каждое слово звучало как бросок перчатки. Матвеев, чей гнев ничуть не утих, быстро ответил: — Так я с удовольствием, Кость. Давно хотел поговорить с Аландским провидцем по-мужски, — Дима уже представлял, как сила его аргументов укрепляется в предстоящем разговоре.***
Едва за мужчинами захлопнулась входная дверь особняка Стахеева, Дима одним ударом в челюсть сбил Гецати с ног. С диким, нечеловеческим ревом он не дал ему подняться и бросился сверху. Костя награждал его ударами в ответ, но, скорее для того, чтобы утихомирить, а не выразить всю свою ненависть. — Ты оставил Киру одну, когда она была в самом уязвимом состоянии. Почему ты думаешь, что имеешь право сейчас вмешиваться в её жизнь? — кулак Гецати прошёлся прямо по скуле Матвеева. — Не женой, а девушкой? Так ведь точно! Но это было не просто какое-то свидание. Мы были вместе, и она ждала и родила от меня ребёнка! — горячо парировал Дима. — глаза его горели лихорадочным огнем, он снова ударил противника в нос и повалил в снег. — Вот тебе твои Егор сынок! — снова удар. — Егор мой сын! Моя плоть и кровь! Мой! Гецати наконец удалось перевалить Диму на спину, обхватить разъяренные руки. — Ты не понимаешь, это другое! — Что другое?! — не мог успокоиться Матвеев, коленом угодив ему по позвоночнику. Кость презрительно фыркнул: — Да, были вместе. Но когда она нуждалась в тебе, ты исчез. Я был там, когда ты был нужен. Я стал для твоего ребёнка… Он сделал паузу, затем со значением добавил: — …отцом. Я не могу теперь без нее. — А я могу?! — Дима пытался перевалиться на бок, держа за грудки мужчинку одними пальцами. — Я могу?! Костя сдвинул его в сторону, и только ударившись спиной об запорошенный снегом бордюр, Дима вдруг расслабил хватку и замолчал. Гецати, тяжело дыша, привалился к скамейке, усевшись в брюках на снег. По подбородку его стекала струйка крови. — Как дети малые… в снегу… — пробормотал он. — Ты ведь бросил ее… Бросил, Матвеев. А я не виноват, что полюбил ее… Искренне… И Егора тоже… Дима лежал и смотрел на темное небо. В свете фонаря был виден мелкий снежок. Он медленно падал, попадал в глаза. — Ну ладно, — прохрипел мужчина, — морды друг другу набили, все сделали, как положено. Можем теперь и поговорить… — Псих ты, — усмехнулся Гецати. — Ну, давай поговорим… — Ты же не идиот, видел и понял, что она со мной была в ту ночь, когда мы к Егору приехали? — Матвеев случайно уронил спичку, пытаясь прикурить, и грубо затянулся сигаретой. В его глазах сверкала ярость, смешанная с неожиданным сожалением по отношению к Косте. Костя смотрел на него исподлобья, выражение лица было закрытым, непроницаемым. Он медленно выдохнул дым, словно с ним вырывалось и все его напряжение. — Видел. Понял… знал. Ещё когда ты в Москву вернулся понимал, что не просто так всё, — осторожно, с измеренной резкостью произнес он каждое слово приносило боль. — Чё живёшь с ней тогда? — Дима безразлично выбросил окурок и выдохнул новую струю дыма от второй по счёту сигареты, пытаясь скрыть своё напряжение. Костя молчал секунду, глядя в пустоту, его губы слегка дрожали, когда он ответил: — Я её люблю, — он выговорил это тихо, уныло, потирая больно раздувшуюся губу. Матвеев внимательно наблюдал за ним, анализируя каждое слово: — Что ей вообще надо-то?.. — Мужика ей надо! Нормального, — Костя произнёс это с горечью, понимая, что реальность не всегда совпадает с желаниями. — А я что, не мужик что ли, Кость? — Ты?! Я тебя умоляю! Какой ты мужик?! — голос Гецати наполнился насмешкой и презрением. Наступила затяжная пауза. Костя потерянно искал что-то в кармане, достал помятую пачку и выбрал последнюю целую сигарету, остальные отшвырнул в сугроб: — Ладно, я сделал все, что мог. Пусть теперь сама решает. Так будет правильнее. — Я не верю… — голос Димы дрогнул. — Чего? — резко воскликнул Костя, ощущая, как вспыхивает вновь злость. — Ты что, сдаешься? — Слышь, Матвеев, ты не наглей. Тебе твои зубы еще пригодятся. Просто в отличии от тебя, я Киру знаю. Она может тебе показаться слабой, но, если ей что-то в голову втемяшилось — ее ничего не переубедит. Как, собственно, и меня. — Я надеюсь, ты меня понял правильно? Я тут… не сдаюсь, нет, — он сделал короткую паузу, — я просто начинаю уважать её выбор, видишь ли, Дима. Если она захочет уйти, я ей не помешаю. Если решит остаться — я буду рядом, несмотря на все трудности. Но решать ей, как и мне. Я люблю её, и это… это больше, чем просто слова. Матвеев молчал, чувствуя, как тщательно подобранные слова Кости ударили по его гордости. Не зная, что ответить, он напоследок затянулся и выпустил дым в сторону Кости. — Вот видишь, — продолжил Костя, — всё сложно. Всё чувства… Они делают нас слабыми, да и в то же время сильными. Иногда, чтобы что-то сохранить, надо уметь отпустить.***
Март 2023 года
Наташа, мама Киры, в которой раз просила дочь приехать в гости. Они не виделись больше года, внук рос с каждым днем, был совсем большим. Но каждый раз на предложение матери посетить родительский дом вместе с Костей Медведева уклончиво отвечала, что он на работе, на съёмках, а вот теперь в командировке. Как же она устала от вранья и попыток показать хотя бы голосом в трубку матери, что всё хорошо, и она счастлива. Незачем знать близким, как последние пару месяцев они сорятся с Костей. Как ей со всеми её проблемами помогает появившейся спустя три года Матвеев. — Приехать? Не знаю, возможно, как-нибудь обязательно. Кира медленно опустила трубку телефона, чувствуя, как все ее мысли начали вихриться в бурном потоке сомнений и переживаний. «Мама… она всегда ждет меня», подумала она, чувствуя уколы совести. Снова она не смогла сказать правду, что Константин, человек, которого так любила, становится причиной стольких ее слез. В последние месяцы этот светлый огонь, что они разделяли, казался замененным тлеющими углями. Как жаль, что именно так они сейчас проводят дни: в бесконечных ссорах и разногласиях. «Почему все так сложно? Почему я не могу просто сказать ей, что Костя… он уже не тот?» Ей хотелось плакать, но слезы давно высохли, уступив место ощущению опустошенности и усталости. И вот, когда она чувствовала себя особенно разбитой, в ее жизни вновь появился Дима. «Дима», — подумала она, и ее сердце внезапно забилось чаще. Дима был как маяк в темной ночи, его нежное отношение и внимание казались бальзамом на ее израненную душу в последнее время. Как раз в этот момент раздался звонок, и Кира спешно обернулась на звук, буравя взглядом входную дверь. — Ладно, мам, ко мне пришли. — Целую. Бабушке и дедушке, привет! Кто же мог к ней приехать в столь поздний час? Конечно, только Дима. — Привет! — привычный мазок поцелуя по виску Киры, и Дима снимает пуховик. Видеть его в джинсах и пуховике чаще, чем в костюме и по телевизору, стало Медведевой привычным. Да и вообще всё чаще и чаще она ловила себя на мысли, как бы неправильно она не звучала, что видеть Диму в их с Костей квартире стало в какой-то момент правильным. Что хотя бы пару раз в неделю она ощущает в квартире родное и такое нужное ей тепло. Да и Матвеев, надо сказать, привык быть в Котельниках чаще, чем у себя дома. Вот он вешает на крючок верхнюю одежду, надевает домашние тапочки, вот моет руки в ванной и проходит в кухню, ставит чайник на газовую плитку, привычно открывает холодильник, а на языке так и крутится обыденная семейная фраза: «Что на ужин, медвежонок?», но в слух сказать её не решился. Всё так по-домашнему и одновременно неправильно, но оба знают, что не променяли эти вечера на кухне ни на что-либо другое. — Проголодался? — спрашивает Кира, одновременно разогревая ужин. — Да, очень. Сегодня даже не присели с Олегом ни разу помогали Саше в мастерской, а потом поехали на студию записывать новый трек, — неожиданно даже для самого себя Дима усмехается, прежде чем запрокинуть голову назад, прислонившись затылком к стене, и перевести взгляд на нее. Какая же она красивая, домашняя, любимая и родная. Медведева ставит тарелку с макаронами по-флотски на стол и нарезает хлеб, а затем садится на соседнею табуретку, подогнув по себя ноги, пока Дима, голодный после тяжёлого трудового дня, поглощает содержимое тарелки. — Сегодня мама звонила, — буднично поведала она, словно такие разговоры происходили каждый день. Хотя кого она обманывает? Так и было. — Как она? — Скучает… Всё спрашивает, когда мы с Костей приедем. Упоминание о Гецати кольнуло Матвеева где-то в области сердца. Противно и монотонно внушая в сознание: «Это его женщина, его дом, его семья, которую ты потерял. Не забывай об этом, Матвеев». — Я бы на самом деле, и сама бы съездила. Родителей целый год не видела, но боюсь, одной тяжело с Егором в дороге будет. Дима думал с минуту, ковыряясь вилкой в тарелке с макаронами. — Хочешь, поехали вместе? — спросил наконец, поднимая взгляд на Медведеву. Девушка улыбнулась. Наверное, это было ожидаемо. — Ну не знаю, могу ли я тебя просить поехать со мной?.. Матвеев оголил ряд белоснежных зубов и подмигнул. — А не надо меня просить, я сам тебя прошу, медвежонок, возьми меня с собой. — Спасибо тебе.***
Нижний — Новгород
— А Костя где? — непонимающе качнула головой Наташа. — Мам, я же рассказывала, он в командировке, а мне с Егором одной сложно, вот поэму Дима согласился помочь и составить компанию. Да и город посмотреть. — Ой, было бы что тут смотреть, — отмахнулся Андрей Степанович дедушка Киры и кивнул вглубь квартиры: — Ну, что все на пороге стоим? Проходите, проходите!.. Старенькая квартира с коврами на стенах и стареньким ламповым телевизором, мамиными фиалками на подоконниках… Как же Кира любила эту квартиру. Родительский дом всегда хранил ощущение уюта и тепла. Вот мама разливает по тарелочкам домашнего борща пока бабушка режет хлеб, а дед разливает по рюмкам им с Димой домашней настойки, и мужчины, чокаясь, её выпивают. — Служил, Дим? — По здравью не прошёл… — и, кажется, Дима понимал, что такие простые вещи в диалоге с дедом Киры имеют вес. Наташа легонько толкает дочь. Поднимаются обе, отправляются в кухню — нарезать еще закуски для мужчин. И уже не слышат, как дедушка Киры без прикрас спрашивает: — Любишь её? И вопрос — прямой, как и взгляд мужчины — окропляет мурашками затылок Димы. — Люблю! И больше некогда их с Егором не оставлю! — Вижу. Ты только, Дим, пойми: моя внучка — это не одноразовая девочка с пляжа. Поиграть и выбросить не получится вновь. — Это не тот случай. — А Костя? — Дырку Косте от бублика, а не Киру. Она моя — и точка… И, кажется, мужчины поняли друг друга.