***
Они появляются чаще — маленькие подарки-подкидыши от кого-то. Бесхозные, ничейные, тоскливо ждущие Люка, словно птенцы кукушки в чужом гнезде. То конфета, то батончик, который можно купить в автомате на первом этаже у столовой, но чаще всего, конечно, Орбит. У Люка начинают накапливаться упаковки жвачек, и он угощает парней. Майкл не верит его щедрости: — Они отравлены, скажи честно? Парни ржут, а Люк улыбается с ними, несильно пихнув Майкла в бок — придурок. Он не знает, стоит ли рассказывать им о тайных подарках: вдруг засмеют и будут ещё целый год припоминать ему... А если Люк потом, не дай бог, с кем-то начнёт встречаться, то эту историю с подарками они возведут в разряд легенд, которые будут долго и упорно травить в присутствии всех его пассий. Люку не нравится казаться глупым и смущённым, поэтому он разумно решает ничего не говорить, несмотря на то, что это всё его немного беспокоит. Конечно, приятно, когда тебя неожиданно подкармливают чем-то вкусным, особенно если такие подарки оказываются на его парте в плохие дни, но личность человека, занимающегося этим, всё ещё волнует Люка. Скорее всего девочка. Даже наверняка, без всяких сомнений: ну какой парень стал бы подкидывать ему на парту клубничный Орбит? Это даже звучит глупо. А если девочка, то зачем она это делает? Люк ей нравится? Или это какая-то затянувшаяся шутка? Вопросы не покидают голову даже на математике — в особенности на математике. Люк лениво потягивается, разморённый жарой на улице и припекающим через окна полуденным солнцем. Время доходит третий час дня и без пятнадцати минут конец второго урока математики. Учительница вяло скребёт мелом по доске, тоже устав к этому времени и постоянно проверяя наручные часы; остальной класс пытается не заснуть. Стоит не располагающая к этому уютная тишина, прерываемая иногда учительскими бормотаниями и объяснениями принципа решения задачи. На математику и степени вероятностей Люку плевать — он кладёт правую щёку на раскрытую тетрадку и развлекает себя мыслями о подарках-подкидышах и видом из окна. На крайнем ряду за предпоследней партой всё-таки было очень хорошо сидеть. Даже мысли сегодня ленятся: текут медленно, без спешки, как вата, заполняя всю голову какой-то бессмыслицей. Люк думает, что неплохо было бы после школы начать разучивать следующий куплет и аккорды к песне, на которую он договорился записать кавер с парнями для их канала на Ютубе. Там было уже целых триста подписчиков: Люк уверен — совсем скоро они станут популярными и какое-то из их ближайших видео непременно залетит в рекомендации. А если не залетит, они всегда могут попробовать ещё и ещё. Слава, однако, пока тоже ленится и не спешит обрушиваться на них — Люк сейчас её не осуждает и даже понимает: мало что хочется делать к трём часам дня после двух математик. Конечно, можно ещё сходить в скейтпарк и уделать там Майкла, который слишком много о себе думает. Калум и Эштон, естественно осудят Люка, скажут, что они ведут себя как дети с их глупым соперничеством. Люк с Майклом снова не согласятся — хоть в чём-то они солидарны... Какое-то мельтешение за окном отвлекает Люка от его планов. Он немного приподнимает голову от парты и вглядывается: там, на спортивном стадионе, что-то происходит. Со второго этажа вид открывается хороший: Люк разглядывает, как фигуры учеников высыпаются на поле с жухлой травой. Ему жутко представить, насколько там сейчас душно и обжигающе под раскалёнными солнечными лучами. До него довольно быстро доходит, что эта их школьная команда по футболу. Люк тоже любит играть в футбол, но не настолько, чтобы присоединяться к команде, ведь тогда времени на их группу останется значительно меньше. Гораздо приятнее без особых усилий иногда попинать мяч с парнями или сыграть с его старшими братьями в мини-футбол во дворе. Правда, если они опять разобьют мячом садового гнома или горшок для цветов, мама будет сильно ругаться... Люк вглядывается в фигуры на поле, пытаясь узнать хоть кого-нибудь. Их школа довольно большая для пригорода Фриманс Рича, но он неплохо знаком со многими учениками. Люк узнаёт ребят из параллельного класса и ещё нескольких годом младше или старше. Всего пара учеников выглядят не знакомо с такого расстояния, но взгляд неожиданно цепляется за тонкую фигуру с тёмной макушкой. Футболисты проводят разминку перед пробежкой, растягиваясь, и длинные тёмные волосы забавно пружинят и выбиваюсь среди светлых, выжженных солнцем макушек других. Некто с тёмными длинными, ниже плеч волосами... Неужели в футбольную команду взяли девушку? А разве так можно, ведь... — Люк, я понимаю, что сейчас последний урок, но мне бы хотелось, чтобы ты наконец обратил внимание на меня. Что там такого интересного за окном? — голос учительницы неприятно вырывает из мыслей словно противный скрип мела о доску. Она выглядит устало и ворчит тоже лениво, больше для порядка, однако Люку не надо проблем с учителями: он вздрагивает, отвернувшись от окна, и коротко извиняется, прежде чем выждать честно пять минут до звонка и быстро собрать свои вещи, выйдя из класса. Калум налетает на него сзади в полупустынном коридоре: так поздно уходили в основном только старшие классы. Люк смеётся и отпихивает его, поправляя сползающую лямку рюкзака на плече. Их шаги в почти пустом коридоре раздаются эхом о кафельную плитку. — Хочешь жвачку? — вспоминает Люк про сегодняшний подарок и достаёт из кармана клубничный Орбит. Калум не отказывается, закидывая в рот одну подушечку, задумчиво говорит: — Зачем ты покупаешь так часто жвачки, если половину потом раздаёшь нам? Улыбка Люка стихает и он пытается придумать отговорку, но в голову почему-то ничего не приходит. Калум, заметив его заминку, сбавляет шаг: — Люк? Он поднимает взгляд на Калума: в конце концов ему, наверное, можно рассказать? — Мне их дарят. Калум не понимает: — Круто. Кто это? Ты подружился с кем-то из новеньких в своём классе? Калум вообще ничего не понимает. Люк усмехается: — В том-то и дело, что я не знаю. Я думал это шутка, но мне уже кто-то полтора месяца подкидывает на парту батончики и Орбит раз в два-три дня точно. Я не знаю, что с этим делать. Калум окончательно останавливается, и они замирают у шкафчиков. Другие ученики проходят мимо, обтекая их потоком. Коридор почти полностью пустеет. — Ты не думал, что это могла быть девочка? Влюбилась, например? — он не смеётся, и именно за это Люк его любит. Кивает: — Я сначала так и подумал, но... Зачем так делать, если не собираешься признаваться? Я даже не заводил никаких новых знакомств в этом учебном году, — мнёт в ладони полупустую упаковку Орбита. Достаёт одну подушечку и разламывает в пальцах. Она крошится и ярко пахнет сладковатой клубникой — этот запах тянется за Люком уже полтора месяца. — То есть кто-то просто постоянно оставляет на твоей парте упаковку жвачки и всё? Больше ничего? — Люк кивает. — Это странно, — очередной кивок: с таким утверждениеи трудно не согласиться. — А ты не пробовал понять, кто это? Хочется завыть: — И как я должен был это сделять? Калум потирает затылок: — А записок никаких не было? — Нет. — Тогда я не знаю, — он сдаётся. Люк шумно выдыхает, и они продолжают путь. Калум просто советует ему забить, и это кажется разумным: Люк выкидывает полупустую пачку Орбита в ближайшую урну. Проходя мимо окна, выходящего на стадион, он вдруг вспоминает: — Калум, слушай, а у тебя сейчас разве нет тренировки по футболу? Вон кто-то на стадионе бегает. — Нет, — тот мельком бросает взгляд в указанную сторону: — Это новички: тренер всегда занимается с ними первые несколько месяцев отдельно, чтобы немного натаскать, прежде чем привести в основную команду. Заодно за это время половина неспособных отсеивается. — Спорт жесток, — Люк усмехается. — А в команде может быть девочка? Просто мне кажется, что я видел... — Да ну, — Калум припадает к окну, пытаясь разглядеть. Жалуется, отступая: — Нихрена не вижу, чёрт. — И отвечает на вопросительный взгляд: — Вообще может, потому что у нас нет женской команды по футболу, но такого ни разу не было. — Может сходим посмотрим на тренировку? Калум реагирует отчаянным покачиванием головы: — Я прошлую тренировку пропустил: тренер открутит мне голову, если увидит, что я сейчас пришёл попялить на новеньких. Но если так интересно, то наши команды вроде на следующей недели должны уже соединить, вот и узнаем. Люк давится, когда кто-то его неожиданно сильно похлопывает по спине в приветствии. Это Майкл, даже оглядываться не надо, чтобы понять — только он мог быть таким раздражающим. — Что обсуждаете? — тянет над самым ухом. — Девчонок в футболе, — как всегда честно говорит Калум, и Майкл думает ровно одну десятую секунды, прежде чем: — Это вы про Люка, что ли?.. Они вновь дерутся острозубыми волчатами, и останавливаются лишь тогда, когда Калум начинает причитать, что Эштон их, наверное, сильно заждался.***
Люк любопытный, к тому же никогда не прочь прогулять факультатив по математике, на котором настояла мама в начале года — она убьёт Люка, если узнает, поэтому он решает, что пока рано возвращаться домой. Гораздо интереснее немного задержаться в школе, потому что сегодня у Калума тренировка по футболу и к ним действительно должны были присоединиться новенькие. Он устраивается на трибунах в тени, не желая жариться на солнце, к тому же тут довольно неприметное место, чтобы не отвлекать игроков. Майкл как всегда увязывается за ним с гитарой: чтобы пораздражать и попрактиковаться заодно. Опять, наверное, не успел выучить к сегодняшней их репетиции аккорды и будет этим заниматься сейчас. Калум машет им рукой с поля, но тренер злобно зыркает сначала на него, а потом и на Люка с Майклом, так что приходится притвориться чем-то неодушевлённым и не отсвечивать следующие несколько минут. — Ну и где твои девчонки? — Майкл откладывает гитару и вглядывается в мельтешащие лица. Люк тоже пытается уловить нужную макушку и улыбается, когда находит: значит ему и вправду не показалось. — Вон там. На пару секунд между ними воцаряется молчание. Неожиданно Майкл срывается на грубый смех: — Люк, так это и не девчонка совсем!.. Люк не понимает, обижается, а потом наконец видит, как девушка с каштановыми волосами ниже плеч оборачивается, сталкиваясь взглядом с Люком, и... И действительно оказывается не девушкой вовсе. Он краснеет, пока его толкают в плечо: — Это же этот... Как его там... Чёрт, забыл! В общем этот парень пару месяцев назад перевёлся откуда-то из Кореи что ли, хрен его знает. Он вроде даже в параллели с нами учится, ты его ни разу что ли не видел, Люк? Давно вообще зрение проверял, а? Может пора уже? — и опять: насмешки. Люку неловко, и он сбрасывает руку Майкла со своего плеча. Нащупывает в кармане джинс старую упаковку Орбита и пихает одну подушечку жвачки в чужой рот, чтобы заткнуть его. Это срабатывает на какое-то время. — Я же не виноват, что у него волосы такие длинные и он со спины на девочку похож, — пытается оправдаться, но потом бросает это дело. Начинает допытываться: — Из Кореи говоришь? Ни разу не видел в нашей школе азиатов... Ты с ним уже разговаривал? — Пытался, — Майкл фыркает, обмахиваясь тетрадкой от жары. — Но это бесполезно: он плохо понимает по-английски и почти ничего не говорит. Я даже удивлён, как его до сих пор не выпнули из команды по футболу, когда он каждое второе слово переспрашивает. Вот, смотри, — он указывает на парня, и только сейчас Люк замечает, что на того похоже больше всех кричит тренер. — Жалко его, хотя постоянно повторять одно и тоже правда бесит. Словно с отсталым разговариваешь. Люк пихает его локтём под рёбра: — Не говори так, это звучит обидно. Он же не виноват, что не родился со знанием английского. — Ну так оно, — Майкл пожимает плечами и кажется немного пристыженным. А потом вспоминает, что главная цель его жизни — бесить Люка. — А что ты так за него заступаешь? Признайся, что понравился, а, Люк? Мы толерантные, не осудим, если ты по мальчикам. — Иди в жопу! — Люк накрывает чужой рот ладонью, и Майкл, сволочь такая, кусает его. Они дерутся по совершенно дурацкой причине и рядом нет даже Калума, чтобы их успокоить, но есть гитара Майкла. И когда она чуть не сваливается с трибун, приходится прекратить.***
У Люка проблема. Не то, чтобы она одна, на самом деле, их огромное множество: например, он забыл достать курицу размораживаться по просьбе мамы, когда уходил сегодня в школу, а ещё до сих пор не пересдал контрольный тест по математике. Люку давно пора уже сменить струны на гитаре и доучить наконец последний куплет песни, с которой они собираются выступать через неделю на школьном шоу талантов. Но самое обидное: он проиграл старшему брату в споре и теперь должен мыть посуду после ужина всю неделю... В общем, проблем хоть отбавляй, но Люка сейчас волнует одна единственная — записка, обнаруженная сегодня рядом с клубничным Орбитом. — Слушай, может это всё-таки какая-то шутка? — тянет Калум, отодвигая записку на середину стола: Люк не выдержал и рассказал сегодня всё остальным. Записку тут же притягивает к себе Майкл, чтобы в сотый раз вновь перечитать одну единственную строчку в пару слов: «Удачного дня». — Либо Калум прав, либо в тебя влюбилась пятиклашка, Люк, иначе я не могу объяснить, почему твой тайный воздыхатель писал левой ногой. — Люк выдыхает: почерк и вправду ужасен. — Возможно просто стоит смириться, что ты привлекаешь только девушек помладше своим смазливым лицом, — а вот это было зря. Майкл ойкает, когда Люк отдавливает ему ногу под столом. Они снова хотят погрызться друг с другом, но тогда точно перевернут стол и всполошат половину столовой на обеденной перемене. Эштон мелькает смешливым взглядом на них, а потом переводит его куда-то за их спины и шепчет: — Тобой интересуются, Люк. Люк вздрагивает и быстро оглядывается, хотя, наверное, так делать не стоило — тут же встречается взглядом с чужими карими глазами. Тот парень азиат... Он быстро отворачивается от Люка, смутившись и утыкается взглядом в тарелку и его длинные волосы полностью скрывают лицо — удобно. — Он выглядит так одиноко, — бормочет Майкл и впервые не подтрунивает над сложившейся ситуацией. Калум рядом вздыхает: — Он хороший игрок: ему просто сам Бог велел бегать по полю с мячиком. Только вот он немного необщительный, но это из-за того что язык плохо знает... — А зовут его как? — спрашивает Эштон, опять бросив взгляд на записку на середине стола, от которой все отвлеклись. — Джуён. К нему тренер так обращается, а больше я не видел, чтобы он с кем-то общался, — Калум подпирает щёку ладонью. Всегда он такой: жалеющий всё брошенное и несчастное, и неважно, что или кто это — щенок в коробке на улице под дождём или Джуён из Кореи, сидящий одиноко и обособленно ото всех на самом краешке стола. Они погружаются в задумчивое молчание. — Слушайте, может это всё-таки девочка, — Эштон вновь говорит про записку. — Наверное, она специально изменила почерк, чтобы Люк не догадался от кого. — Уж слишком таинственная, — Майкл хмыкает, тыча пальцем в маленькое кривое сердечко в уголке записки: — Но зато романтичная, видишь. Любит она тебя, значит, Люк, не всё потеряно. И Люка почему-то это опять подбешивает. Он психует: — Ой, как будто мне все эти записки и жвачки нужны: меня уже воротит от этого вкуса клубники. — А что ты будешь делать, если узнаешь, кто она? — осторожно спрашивает Калум, выводя пальцем на столешнице невидимые узоры. Люк резко остывает: — Не знаю, — и тушуется.***
Джуён будто сам собой незаметно врывается в жизнь Люка — он начинает замечать его. Бросать взгляды на привычный столик в углу, где горбится одинокая фигура над подносом с едой. Случайно замечать в коридоре или на крыльце у выхода на расстоянии как всегда далёкого и отстранённого ото всех. Смотреть в окно или проходить мимо школьного стадиона, наблюдая за тренировками футбольной команды. Стоит отметить, что Калум прав: место Джуёна и правда на футбольном поле. Именно на нём он выглядит увереннее всего, время от времени собирая волосы в хвост и надевая кепку, чтобы не припекало солнце. И хотя тренер часто кричит на него, Джуёна это, кажется, волнует мало (или он просто искусно делает вид, что не волнует). Забавно, что Люк не замечал в упор его существование целых два месяца с начала учебного года, а потом как-то раз просто посмотрел в окно на ужасающе скучном уроке математике и увлёкся. Не понятно чем: то ли образом, то ли отстранённостью, то ли чужой необычной внешностью — Джуён действительно был единственным азиатом среди других учеников их маленького пригорода. Его именно потому и знала половина школы — что он азиат. Но Джуён скорее мельтешащая фоновая мысль в голове Люка, ведь единственное, что сейчас занимает его больше всего — их последний кавер, залетевший почти на сто тысяч просмотров. До всемирной известности, славы и первого полученного Грэмми остаётся совсем немного, он верит в это. Старшие братья, однако, лишь посмеиваются на все его радости, а мама вновь спрашивает, как у него дела с математикой, потому что в её мечтах — Люк успешный инженер, программист или ещё кто-то, но точно не музыкант. Люк заставляет себя думать, что это его вообще не волнует и он может обойтись и без одобрения матери (хотя это не правда). Из последних успехов, помимо залетевшего в рекомендации кавера — они заняли первое место на школьном конкурсе талантов. И конечно, без ошибок в исполнении не обошлось, но зал этого не заметил и остался в восторге. Майкл начал ещё больше поддразнивать Люка и говорить, что у него смазливое личико, когда несколько девушек после конкурса подходшли к нему, чтобы узнать номер или предложить прогуляться вечером. Люк всем отказал — и Майкл ещё больше начал подтрунивать над ним. На следующий день после конкурса Люк нашёл на своей парте очередного подкидыша — на этот раз не еду и даже не клубничный Орбит, а брелок. В виде маленького скейтборда со смешной рожицей на нём. Люк кидает рюкзак у парты, а сам садится, задумчиво катая скейтборд по столешнице. Он занимается этим полдня на всех скучных уроках, а потом всё-таки прицепляет брелок за замок рюкзака на передний карман. После этого дня подарки-подкидыши больше не появляются у него на столе — они вообще прекращают появляться в жизни Люка. Единственное, что остаётся — брелок с маленьким забавным скейтбордом на рюкзаке и больше ничего, ни единого напоминания и доказательства того, что что-то было: записку он где-то неудачно потерял. Люка почему-то это сильно волнует: сильнее, чем когда он получал подарки. Все эти два месяца клубничный Орбит был лестным, хоть и ожидаемым. Возможно, он просто привык к постоянной приятной мелочи в своей жизни, к мысли о том, что кто-то думает о нём, любит его, поэтому воспринимал как данность, обыденность, константу, а потеряв, резко ощутил пустоту, ненужность. Люк вдруг обижается от мысли, что его разлюбили, что ему больше ничего не дарят и о нём ничего не думают — это очень эгоистично, но ничего поделать с собой не получается. Он пытается понять, что в его жизни, что в нём самом изменилось, чтобы «тайный воздыхатель» перестал по нему воздыхать, вдруг передумал любить Люка. Он сделал что-то не так, допустил ошибку, кого-то обидел случайно и даже не заметил? Люку хочется вернуть подарки-подкидыши, вернуть константу чужой любви к себе, ведь он не делал ничего такого, чтобы потерять её. Но последние пару недель прошли гладко: никаких ссор, даже цапался с Майклом в разы меньше, а после конкурса талантов стал популярнее — его теперь знает почти вся школа, и много девушек-ровесниц и младше здороваются в коридорах и зовут сходить на вечеринку. Выходит, что дело, скорее всего не в Люке?.. Воздыхатель просто устал невзаимно воздыхать или разорился продолжать покупать каждую неделю Орбит?.. Незаметно подкрадывается футбольный сезон, когда с началом весны жара немного спадает, и трава на стадионе выглядит не такой жухлой и жёлтой. Калум немного выпадает из жизни группы, но они относятся к этому с пониманием: недели через две-три сезон матчей между школами закончится, и всё вернётся на круги своя, а пока у них временный отпуск. Из-за того, что теперь они не проводят репетиции, у Люка появляется больше свободного времени: его он тоже предпочитает тратить на музыку, а именно оттачивает трудные аккорды и даже просит помощи у одного из старших братьев. В один из дней вдруг понимает: ему надоело заучивать каверы чужих исполнителей, он хочет создавать своё. Поэтому с этих пор по вечерам наедине с собой Люк сидит за столом и корчится над тетрадкой с текстами и аккордами будущих песен. Это правда увлекает его. К середине месяца объявляют первый матч, открывающий сезон в округе: их школа против соседней. Калум естественно просит, чтобы они пришли поддержать его и добавляет, что на поле выпустят и пару новеньких. Люк вполне догадывается насчёт личности одного такого игрока. Ко времени проведения матча вечером на трибуны подтягивается половина их учеников и учеников из школы противников. Люк и парни приходят пораньше, чтобы поболтать с Калумом и приободрить его перед матчем, а потом ещё какое-то время зависают в их пустынном классе, застыв под работающими кондиционерами. Здание школы непривычно безлюдно и есть в этом какое-то умиротворение и привлекательность. К началу игры, однако, приходится уместиться на раскалённых от солнца пластиковых трибунах вместе со всеми и срывать глотки поддерживающими криками. Люк внимательно следит за двумя тёмными макушками издалека: Калумом и Джуёном. Он не хочет признавать, что у него упало зрение, поэтому с такого расстояние эти две тёмные точки порой путаются и сливаются между собой, становятся почти не отличимыми, но Люк в конце концов по движениям определяет кто есть кто, и выходит, что Джуён играет не просто неплохо, а очень даже хорошо. Бегает легко, быстро, рассекая собой воздух и проскальзывая между противниками, а когда Люк присматривается, то усмехается: чужие волосы, заделанные в небольшой хвост, забавно подпрыгивают. Команда их школы уверенно обходит противников, лидирует и в конце концов одерживает победу, но Люк и не сомневался в них: стенд школы при входе украшают в основном кубки именно за футбольные соревнования — их команда определённо одна из сильнейших. После ликования, празднования победы и волнения раззадоренных зрителей все потихоньку расходятся, а они остаются ждать Калума из раздевалки, чтобы потом вместе завалиться куда-нибудь и отпраздновать победу. Ожидать приходится недолго и спустя всего пятнадцать минут Калум радостный и всё ещё разгорячённый после игры налетает на них с крепкими объятиями. Эштон предлагает: — Давайте сфоткаемся, — и они все соглашаются: это их традиция. Майкл вставляет уже привычное: — Только давайте на телефон Люка, у него камера хорошая. Люк цыкает, шаря руками по карманам джинс. Шарит с полминуты, ничего не находя и начинает дёргаться, нервничать: телефона нигде нет. Неужели кто-то вытащил прямо из кармана в толкучке, или он его где-то выронил? Боже, теперь его мама точно убьет. Люк бормочет: — Я кажется телефон потерял... Все думают с минуту над его проблемой, а потом Эштон подсказывает: — Может ты оставил его в классе, пока мы там под кондиционером стояли? Давай мы сходим с тобой поищем. — Не надо, я лучше сам, так быстрее, — качает головой Люк на все раздражёные выражения лица Майкла. Он оставляет парней у трибун, забегая в школу, и поднимается на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки — его шаги эхом раздаются по лестничному пролёту и кажутся оглушительно громкими. Создаётся впечатление, что в школе Люк совсем один, и кроме него тут больше нет ни одной живой души. Солнце клонится к закату, отбрасывая тёплые лучи сквозь окна и рассекая коридор полосами света. Люк замедляет шаг, заглядывая в окно: стадион практически полностью опустел и лишь несколько маленьких фигурок медленно разбредаются от него в сторону выхода, а пара футболистов и друзья Люка стоят рядом с раздевалками. Время близится к семи вечера. Люк немного ускоряется, вновь обеспокоенный мыслями о потере телефона, хотя Эштон, скорее всего, прав и он просто забыл его на своей парте или на подоконнике — есть у него эта глупая рассеянность и привычка забывать собственные вещи. Он, не задумываясь, толкает дверь кабинета, а потом чувствует, что этой самой дверью похоже сшиб кого-то. Раздаётся приглушённый болезненный вздох и звук падения. Люк испуганно притягивает дверь обратно, и уже аккуратнее приоткрывает её, заскальзывая внутрь. Там, на полу рядом со входом в кабинет сидит Джуён — Люк даже не сразу узнаёт его, потому что никогда не находился так близко: всё время наблюдал только на расстоянии. Джуён кажется очень худым, тощим даже, с острыми коленями и сухими мышцами рук и ног. Он сидит, потирая ушибленное бедро и тихонько шипит от боли. Заслышав повторный скрип двери и ощутив чужое присутствие, Джуён вздрагивает, резко задирая голову кверху и сталкиваясь взглядом с Люком. Он выглядит испуганным, а Люк — окончательно растерявшимся. Отмирает и суетится: — Извини, извини, давай помогу, — Люк подаёт Джуёну руку, и Джуён тормозит, медлит ощутимые несколько секунд, прежде чем осторожно принять помощь. Чужие пальцы длинные, загрубевшие на подушечках левой руки, так что Люк с неожиданностью думает, что Джуён вполне может играть на гитаре. А ещё его вес ощущается очень лёгким, девичьим, несмотря на то, что когда Джуён выпрямляется, он ниже Люка всего на пять-шесть сантиметров. — Спасибо, — говорит неловко Джуён, и Люк впервые слышит его голос, даже в коротком маленьком слове улавливая акцент. — Что ты тут делаешь? Забыл что-то? — до Люка вдруг доходит, что Джуён конечно не выглядит для него отталкивающим, но это всё странно: что он забыл здесь, в кабинет класса Люка, когда матч уже закончился, и в школе нет ни единого человека, кроме них. Джуён замирает и мучительно соображает, прежде чем кивнуть: Люк тормозит, и думает, что тот, возможно, просто не понял вопроса. И именно в этот момент он кидает взгляд на свою парту, замечая нечто, чего ждал три недели — маленькую упаковку клубничного Орбита. Переводит ошарашенный взгляд на Джуёна, дёргающего рукав собственной кофты, выдыхает едва слышно: — Ты?.. Джуён весь застывает и, кажется, почти не дышит. Оттаивает только спустя мгновение и отрицательно качает головой, но через силу, неуверенно, и это — громче всяких фраз. Он выглядит больше напуганным, когда отступает на шаг, прежде чем вылететь из кабинета. Люк силится понять, переварить произошедшее, а потом с запозданием выбегает вслед за Джуёном, но топот чужих ног уже стихает где-то на нижних этажах, отдаваясь эхом по пустой школе, отскакивает от стен, пола, растерянных чувств Люка. Люк заходит обратно в кабинет, опускает взгляд на свою парту: закат отбрасывает на неё тёплые резкие лучи, а на столешнице розовеет упаковка Орбита. Клубничного. Подходит ближе, осторожно беря её — Орбит ещё хранит тепло чужих рук. Сердце пропускает удар, затихает, обрывается где-то внутри. Люк не знает что испытывать, а мысли в голове как назло текут медленно, гораздо заторможеннее обычного. Телефон находится тут же, на подоконнике. Но он уже кажется ненужным, второстепенным каким-то. Люк на автомате опускает его в карман джинс, вскрывает упаковку Орбита и разжёвывает подушечку жвачки на зубах — клубничный вкус тут же растекается во рту сладостью. Чувства внутри неприятно корёжатся, скручиваются и выламываются комком фольги, смятой в руках, острые несуразные края впиваются куда-то в лёгкие и глотку, под желудок, в сердце. Вкус клубники не ощущается на языке. Сердцебиение заглушает мысли почти полностью, Люк начинает нервничать, много думать, представлять. То вспыхивать как спичка, то жмуриться и пытаться развидеть, расчувствовать. Выходит плохо. Опять. Он видит внизу уже рядом со входом в школу своих друзей, топчущих газон неподалёку и громко обсуждающих что-то. Заждались, наверное. Люк шумно выдыхает, пытаясь вместе с этим вытолкнуть все странные ощущения из груди, эмоции, но не получается. Он выбегает в коридор и быстро спускается по лестнице вниз, перепрыгивая через ступеньку и чуть не падая — выходит громко, почти оглушительно, топот бьёт по ушам настойчиво, а лицо вновь краснеет, сердце ускоряет ритм. Он вырывается на улицу в жар заката и пытается выглядеть нормальным, но чужие взгляды всё равно колят. Калум спрашивает: — Всё в порядке? А Майкл с раздражением жалуется: — Мы думали, ты там заснул. Чего так долго? Поэтому приходится съязвить Майклу, натянуть улыбку для других и наконец включить фронтальную камеру для совместного селфи. На селфи все корчат рожи или скалят улыбки, а Люк просто пытается держать лицо. Окружающие мечутся вокруг него разговорами, звуками, жизнью и сколками характера: тревожат этим всем Люка, тащат в какой-то ларёк покупать дешёвые хотдоги и даже отвлекают на мгновение. А потом Люк вновь вспоминает, вздрогнув, и ест вяло, без аппетита. Орбит тяготит правый карман джинс, а перед взглядом всё мелькает чужое лицо: широкие, грубые мазки черт, в тоже время приятные, немного наивные. Люку кажется, что он не разглядел, что он почти забыл, как выглядит лицо Джуёна, и в голове всё окончательно перепуталось, поэтому хочется вновь выловить его, схватить ручку двери кабинета и не отпускать, не дать уйти. Зажать в угол и наконец стребовать, что это такое, к чему? Зачем было так бередить мысли Люка собой, нарушать спокойный ход его жизни? Зачем был этот Орбит, эта записка и брелок? Почему это всё прекратилось после школьного шоу талантов, а теперь — вновь началось? В конце концов шутка это или всё-таки Джуён правда... — Что с лицом? Люк кривится: иногда поддразнивания Майкла всё же бывают полезны, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. С темнотой Люк возвращается домой. Молли, их собака, учуяв его, выбегает откуда-то из сада, прыгает на Люка, опираясь своими лапами на его ноги, обнюхивает, пытается лизнуть щёку или хотя бы руку и в полном собачьем счастье виляет хвостом. Люк не может не улыбнуться: он вдруг хочет себе такую же как у Молли жизнь, в которой всё было бы просто и радостно. В которой бы не было нужды ходить в школу и пытаться выстраивать отношения с людьми, терпеть издёвки Майкла, расстраиваться каждый раз, когда их новый кавер, над которым они так старались, набирал всего сотню просмотров и два комментария. Тогда бы Люку вовсе не пришлось терзать себя мыслями о Джуёне и этой недосказанной неопределённости, волнениями чувств — он бы жил счастливой собачьей жизнью. Но почему-то так нельзя. Вслед за Молли через приоткрытую калитку сада выходит мама в перчатках, запачканных землёй. Она снимает грязные перчатки и ругается на Молли, когда та пытается запрыгнуть и на неё. — Уже вернулся? — мама скрещивает руки на груди, вперив взгляд в Люка. — Я думала вы опять выпьете, и ты останешься у кого-то на ночёвку. — Ну мам, — Люк тянет, отстраняя от себя Молли и ероша волосы. — Это было всего два раза, тем более там был день рождение у ребят. Сегодня мы просто посмотрели матч и поели хот догов. — То есть ужин я зря готовила? Люк силится не закатить глаза или громко вздохнуть. Из сада выглядывает Бен, его брат на три года старше. Дразнит Люка, потому что делать ему видимо нечего: — А не рановато ли Люку пить? Ему всего шестнадцать. — Обращается к матери с упрёком: — Ты мне до восемнадцати вообще не разрешала даже в сторону алкоголя смотреть. Она всплескивает руками: — Вы вдвоём решили меня видимо довести, — и скрывается в саду, недовольно бормоча. Люк выдыхает: он надеется, что на сегодняшний день его чёрная полоса закончилась.***
Следующее утро выдаётся тяжёлым: Люк плохо спал ночью — всё думал. Он кое-как дотаскивает своё тело до школы и весь первый урок спит. Остальную часть дня Люк присутствует на уроках не спящим, но всё таким же задумчивым не по теме. А ещё он много смотрит в окно — на футбольном поле никого нет, потому что рано ещё. Он пытается понять, что теперь делать. Какая-то часть его хочет быстрее замять всё это, затоптать, чтобы пожар беспокойства не распространился на всего Люка: сделать вид, что ничего не было, а потом все последующие два года до выпуска избегать Джуёна или игнорировать его, может, если повезёт, Джуён переведётся в другую школу или переедет. Тогда точно круто будет. Но даже в голове это звучит очень трусливо и неправильно: Люк вечно ругается на героев телесериала, не понимая, почему те просто не могут поговорить друг с другом, а теперь он, получается, сам оказался в похожей ситуации. Решительности от этого осознания сильно не прибавляется. Самым разумным сейчас кажется выловить Джуёна и заставить объясниться да хоть на том же ломанном английском, хоть на корейском, лишь бы он только не тупо молчал. Джуён, однако, вылавливаться не хочет. Люк осторожно расспрашивает Калума о том, в каком классе учится Джуён, и смотрит расписание, чтобы позже заглянуть на одной из перемен в нужный кабинет — Джуёна нигде нет, а Люк опять цепляет несколько заинтересованных девичьих взглядов. Оказывается, что Джуён не появлялся сегодня в школе. Так происходит и на следующий день, и на послеследующий — вплоть до начала новой недели. А потом во вторник Люк ловит взглядом его — каштановые волосы до плеч и тощий силуэт с острыми коленками. В толпе-толкучке учеников Джуён оглядывается и похоже замечает Люка, потому что ускоряется и скрывается где-то. Люк думает, что ничего страшного. Что похрен: Джуён всё равно придёт в столовую пообедать. И ошибается. Джуён не появляется в столовой ни сегодня, ни все последующие дни. Он вообще очень упорно бегает от Люка по всей их немаленькой школе, и Люк в конце концов опускает руки: не хочется донимать и без того несчастного Джуёна своими попытками разобраться в произошедшем. Раз не хочет говорить, значит не надо, значит всё это было не серьёзным — так, шутка. Люк решает забить, и никому ничего не говорит. Иногда, конечно, вспоминает, не может не вспоминать, когда Калум рассказывает про футбольные тренировки или если сам приходит на очередной матч, чтобы поддержать друга. Тогда Люка вновь колет воспоминанием, и он погружается в неприятную недосказанность. Начинает осторожно думать о том, что в него возможно влюблён парень... Или был влюблён. Вспоминает вкус клубничного Орбита, корявый почерк в записке и брелок со скейтбордом, и это — первое, что приходит на ум теперь, когда он думает о Джуёне. Сразу после футбола, конечно. На самом деле поначалу было трудно сопоставить эти два образа: одинокого мальчика-азиата, играющего в футбол, и тайного воздыхателя, учитывая, что Люк когда-то был полностью уверен, что последний являлся девчонкой из классов помладше. Со стороны звучит как начало ромкома, на самом деле, вот только ни Люку, ни Джуёну в этой истории ни капельки не смешно. И Люк уже начинает думать, что он так и вправду следующие два года будет обходить футбольный стадион стороной, но опять случается нечто — какой-то хлопок, взрыв вселенной, неудачное стечение обстоятельств или просто судьба. Начинается всё опять с того, что Люк снова прогуливает факультатив по математике. Если уж совсем точно, то даже и не прогуливает почти: отпросился выйти в уборную и действительно ушёл в мужской туалет. В противоположном крыле школы. Люк разминает плечи, чувствуя дикое желание уснуть прямо тут и вообще появиться на факультативе теперь только за минуту до звонка. Он выглядывает в окно, наблюдая за футболистами (это его любимое занятие в последнее время): те уже успели размяться, сыграть одну игру и теперь у них был перерыв минут на пятнадцать. Люк уныло думает, что возможно ему стоило выбрать в качестве кружка что-то более интересное и спортивное и зря он пошёл на поводу матери, записавшись на этот факультатив. Пытается найти взглядом Джуёна, но среди развалившихся на футбольном поле или на трибунах в тени игроков нет знакомой макушки. Может заболел или опять в школу не пришёл. Хотя Люк вроде видел его в начале тренировки — странно. В любом случае он отвлекается от этих мыслей и выкручивает кран, умываясь ледяной водой, чтобы хоть немного взбодриться. Разглядывает своё уставшее лицо в зеркале, отмечая, что вся его укладка окончательно растрепалась к концу дня. Люк зачёсывает влажными руками волосы назад, чтобы не лезли в глаза и стряхивает оставшуюся влагу, плюхнувшись на неширокий подоконник рядом с раковинами. Клюёт носом, глаза закрываются, а затем — какой-то звук. Он повторяется — значит не показалось. Люк моргает, скидывая с себя дрёму, и пытается разобраться, кто издаёт звуки. Разве он не один? Всхлип. А потом шмыганье носом. Вот это уже слышится отчётливо, и заставляет забеспокоиться. Люк тушуется, думает с полминуты, стоит ли попытаться выяснить, кто это, или просто тихо уйти, однако любопытство берёт над ним вверх. Да и не мог он остаться равнодушным к таким жалобным звукам. А вдруг случилось что-то плохое? А вдруг он может помочь? Люк тихо спускается на пол и приседает на корточки, заглядывая под двери кабинок: мыски чужих поношенных кроссовок смущённо жмутся друг к другу в самой дальней кабинке в углу. Кажется, в этих всхлипах можно уловить что-то знакомое. Люк бесшумно проскальзывает в соседнюю кабинку, опускает крышку унитаза и встаёт на неё. Хватается за окончание перегородки сверху и осторожно заглядывает в соседнюю кабинку. Выдыхает. Там тёмная макушка подрагивает, сгорбившись, там лопатки выпирают, видимые сквозь тонкую футболку, а руки утирают с щёк слёзы. Там всхлипы. Там полное несчастье навзрыд, понятное без всяких слов. Там — Джуён. — Ты чего плачешь? — Люк сам пугается своего дрогнувшего голоса, так грубо нарушившего чужую тишину и горе. Вырвалось само, он не ожидал. Но больше всего Люк боится реакции Джуёна. Тот и вправду сильно дёргается, и быстро пытаясь утереть слёзы, вскидывает голову кверху, встречаясь взглядом с Люком. Джуён выглядит очень напуганным, несчастным, и ещё какая-то смесь чувств стремительно снежным комом накапливается в нём, а Люк уже и сам жалеет, что потревожил, что вот так вторгся в его пространство. Чужие глаза красные и влажно блестят, напряжение между ними электролизуется и наконец щёлкает током несильно, но ощутимо — Джуён резко стаскивает со своей ноги кроссовок и запускает куда-то в голову Люка. Приходится в срочном порядке нырнуть вниз и не высовываться — у Джуёна остался второй кроссовок да и мало ли чем ещё можно кинуть. Чужая обувь со шлепком приземляется рядом с Люком, и он её на всякий случай хватает: то ли чтобы отбиваться, то ли чтобы шантажировать. Всё снова затихает. Люк выходит из укрытия с чужим кроссовком и осторожно скребётся в дверь кабинки Джуёна: нагло вновь врываться в чужое пространство сейчас кажется опасным. — Что случилось? — спрашивает Люк осторожно. Его вдруг догоняет мысль, что Джуён может подвергаться буллингу. Это пугает, однако не получается вспомнить были ли на чужом заплаканном лице синяки. — Тебя кто-то... Люк, не договаривает: не может, да и Джуён его перебивает своим тихим дрожащим: — Уходи... — Не уйду, — упрямится, — у меня твой кроссовок. Открой, — молчание в ответ, — Джуён, пожалуйста. Люк слышит, как чужие всхлипы потихоньку затихают. Ему, честно, страшно: он не знает, как успокоить, утешить, как вообще иметь дело с плачущими людьми и что всё же случилось. Время идёт, Джуён раздумывает над его словами и медленно успокаивается, отгородившись от Люка и всего остального мира тонкой дверцей туалетной кабинки. Её бы выбить, но Люк не ломится, терпеливо ждёт, опустившись на корточки на пол и разглядывая чужой кроссовок: заношенный, шнурки уже потемнели, их не отмыть, сорок второго размера — такой же как и у Люка. Забавно. Ожидание вознаграждается щёлчком щеколды: Люк от неожиданности вздрагивает. Джуён выглядывает осторожно, а заприметив притихшего Люка, быстро проскальзывает к раковинам, умываясь и пытаясь остудить раскрасневшееся от слёз лицо. Он чуть прихрамывает, потому что одна нога без кроссовка в простом носке до середины щиколотки. С носка на мир поглядывает забавный улыбающийся смайлик. Люк встаёт, подходя ближе, и Джуён выпрямляется, зачесав мокрой водой волосы назад, с подбородка его стекают невысохшие капли. Нет, всё-таки в нём и вправду почти ничего нет от девушки. Люк протягивает кроссовок, и пытается поймать чужой взгляд. Ничего не выходит. — Спасибо, — мямлит Джуён, но тут же замолкает, когда пытается потянуть обувь на себя, но Люк не даёт: — Что случилось? Джуён хмурится, выглядя озадаченным: его глаза всё ещё красные, но уже не слезятся, а губы чуть приоткрыты, брови сведены к переносице. Люк почему-то находит чужое выражение лица забавным. Джуён вяло пытается вновь вырвать кроссовок из его хватки, но снова терпит неудачу. Сдаётся: — Тренер кричит на меня. Постоянно. Больше всех. А я половины даже не понимаю, — Джуён вздыхает, мучается, подбирая слова, но всё же формулирует свои мысли: — Я чувствую себя полным дураком, — выдыхает. Люк отдаёт кроссовок, смотря как Джуён зашагивает одной ногой в него и низко склоняется, перевязывая всю шнуровку, чтобы было покрепче. Пальцы его ловко продевают шнурки, постоянно их подтягивая. — У тебя разве сейчас не должна быть тренировка? — Люк не сдерживается. — Перерыв, — просто отвечает Джуён, поднимаясь. Смотрит с секунду, потирая руку, а потом делает шаг к выходу. Люк пугается, думает, что тот опять сбегает, и ловит чужое запястье. От этого касания прошибает током, хотя у Люка никогда не было проблем с тактильностью: он тут же ослабляет хватку, отпуская запястье, но это, по крайней мере, задерживает Джуёна. Тот обратно полностью разворачивается к Люку, видимо решив не бегать больше. — Что? — осторожно поднимает взгляд из-под пушистых ресниц. Люк вдруг понимает, что глаза у Джуёна щенячие: насыщенно тёмно-карие с опущенными уголками, смирившиеся, даже немного грустные. Он набирает в грудь побольше воздуха: — А этот Орбит, и записка, и... И вообще всё. Это было к чему-то или просто как... Как шутка? — голос всё-таки дрогнул. Джуён замирает, кусает губы и прячет взгляд. Молчит с полминуты, а потом выдавливает глухо: — Да, шутка... И это тот ответ, который так хотел услышать Люк, однако... Напряжение между ними кажется только ещё больше растёт. Люк замолкает, не знает совершенно, что сказать и будто теряет все слова, способность говорить — теперь это кажется неимоверно сложным и тяжёлым. Остаётся лишь едва-едва задыхаться и ощущать пощипывание сердца. Джуён неожиданно произносит: — Извини, — и отворачивается. Люк замирает, ощущает будто на себе каждый звук разбивающейся капли о раковину из подтекающего смесителя и доносящиеся откуда-то с футбольного поля приглушённые крики. Джуён снова прячется за своими отросшими волосами, и на это раз Люк его не останавливает. Он остро ощущает, что сделал что-то не так и это невозможно тут же исправить. Невидимая струна между ним и Джуёном с каждым шагом натягивается, превращается в леску, тянет, рвёт что-то изнутри вслед за собой, хочет заставить Люка снова догнать, коснуться, выдохнуть в лицо и стребовать, чтобы Джуён отказался от этих своих слов, отказался от этой «шутки». Потому что... Потому что Люк знает, что это не так, не забавы ради — Джуён вообще не выглядит как человек, который будет так халатно играться с чувствами: своими или чужими. Но они расходятся снова на непонятной ноте недосказанности вроде бы и не незнакомцами уже, но и не друзьями. Люк не того хотел, честно, когда решил, что надо поговорить. Вот и поговорили, получается... Джуён идёт к выходу, сбегая со ступенек и спеша на тренировку, потому что перерыв его скорее всего уже давно кончился, а Люк возвращается в кабинет математики, отвечая вялыми отговорками на все претензии учительницы, и та в конце концов сдаётся, продолжая вести факультатив — до конца остаётся целых десять минут. Калум подбегает к нему после своей тренировки как всегда раскрасневшийся и с влажными кончиками волос после душа. Он вдруг неожиданно спрашивает у Люка, что случилось, а тот и ответить ничего толком не может, пересекаясь случайно взглядом с Джуёном, выходящим из раздевалки — тот быстро отворачивается. Не рассказывать же в конце концов Калуму всё? А вдруг он не поймёт?.. Да и кто тут вообще что-то поймет, если Люк сам не может разобраться, что творится с ним самим и с Джуёном, что он чувствует по этому поводу? Влюблённость парня в него кажется чем-то нереальным из разряда тупых шуток и поддразниваний Майкла, и это настолько укоренилось в голове Люка, что происходящее сейчас вызывает диссонанс. Он не может верить в чувства Джуёна, они кажутся глупым приколом, но в тоже время в карих глазах нет ни доли веселья, а только какая-то ранимая искренность. И именно она разрывает Люка противоречивыми чувствами.***
Футбольный сезон близится к концу, когда они возобновляют репетиции и записываются выступать на концерт в честь дня матери в мае. Сам праздник не столько занимает их, сколько возможность выступить перед публикой с очередным кавером — песню они выбирали недолго: Эштон просто предлагает взять что-то про любовь, но без сексуального подтекста. Они вновь занимают гараж семьи Калума, разучивая песню, а его мама мило приносит им сэндвичи или свежеиспечённые сладкие пироги. В общем, жизнь входит в привычное русло. Даже с Джуёном отношения у Люка похоже устаканиваются: по крайней мере они не бегают друг от друга по всей школе и не игнорируют, а даже здороваются сдержанным кивком при встрече. Майкл, естественно, это замечает и вновь начинает цепляться, добиваясь от Люка признания в том, что они перекинулись парой фраз. Полностью всю правду Люк по ощущениям расскажет им примерно никогда и унесёт всё это с собой в могилу: и закат в пустой школе, и сорвавшееся насильно «шутка», и слёзы в чужих глазах, всхлипы в туалетной кабинке в дальнем углу. Это всё будет храниться тщательно, как старые фотографии в рамках и альбомах — аккуратно уложены, уместившись где-то между рёбрами или под, чтобы раз в год их доставали и бережно перелистывали. А потом за две недели до выступления Калум ломает руку на последнем матче. Они все просто проклинают футбол, тренера и противников да и вообще тот злополучный день: мало того, что у них теперь нет басиста на ближайшее выступление, так ещё Калум не сможет играть на басу как минимум месяц, если не больше. Калум выходит из больницы с гипсом на правой руке и виноватой улыбкой, так что в сердце закрадывается только беспокойство за него, а не раздражение на чужую неаккуратность. Неутешительный приговор ранит метко — сложный перелом. И не факт, что кость с первого раза срастётся правильно. Люк, честно, готов был завыть прямо там, в больничном коридоре, где так противно пахло медикаментами и стерильностью. Калум однако просит их не убиваться и предлагает поискать временного басиста взамен ему. На такой шаг идти не хочется, потому что он похож на предательство, на измену Калуму, но тот настаивает на этом решении, поэтому в конце концов они принимаются за поиски. Первым делом Люк с Майклом отправляются в музыкальный школьный клуб, который так же как и они выступал на всех школьных праздниках и концертах, да и человек там должно быть достаточно. В итоге они застают всего двенадцать учеников, на которых приходится только один басист, да и то какой-то неважный. Но даже такого басиста им не хотят отдавать и они чуть не ссорятся с музыкальным школьным клубом (что не очень удивительно, ведь с Люком Майкл). Они понимают, что искать человека вне школы не вариант, ведь тому едва ли дадут даже переступить порог здания без сложностей, поэтому приходится сосредоточить свои поиски на людях внутри. И Люк никогда не считал их школу маленькой, но почему-то вдруг выяснилось, что среди такого количество учеников мало музыкантов. Нет, конечно, парней с гитарой приходится хотя бы по одному на каждый класс, но в этом то и заключается проблема, что те едва ли знают что-то больше пяти основных аккордов. Пустить по школе объявление через знакомых и листовки о том, что они ищут временного басиста не сложно, но результатов это приносит мало: то ли все боятся и стесняются, то ли вправду басисты отчего-то перевелись нынче в Австралии и почти исчезли как таковой вид. Люк начинает думать, что может быть бас вовсе и не так важен. Многие же всё равно говорят, что его не слышно, верно?.. Пару басистов, однако, откликаются на объявление, но один из них оказывается парнем, с которым Майкл очень и очень не ладит, что конкретно так мешает слаженной работе в группе, а второму по ощущению медведь на ухо наступил — он даже с десятого раза не может попасть в такт, хотя Эштон прекрасный барабанщик, на чей ритм несложно опираться. Люк, честно, сдаётся и просто принимает тот факт, что сейчас весь мир буквально против них. Он прикидывает в голове: ну, два месяца это даже почти и не так уж и много... Это даже почти и не целая жизнь, если так посмотреть... Утешать себя получается плохо. Видя унылое лицо Люка, Калум спустя пару дней всей этой беготни говорит: — Слушай, подойди к Джуёну, спроси у него, не занимается ли он на басу. Судя по его рукам он точно на каком-то струнном инструменте играет, да и вы вроде немного общаетесь. Конечно, шанс маленький, но всё же есть у меня такое чувство — типа басист басиста видит издалека, — похлопывает Люка по плечу и оставляет в одиночестве на факультатив по математике: сам Калум теперь не посещает футбольные тренировки, поэтому свободного времени у него достаточно, чтобы даже начать учиться писать левой рукой на досуге дома. Люк передёргивает плечами и с усталостью пялится в окно, слушая монотонно льющийся поток формул и доказательств — там, на футбольном поле происходит что-то поинтереснее: Джуён, весь красный и запыхавшийся со смешным хвостиком на голове ведёт мяч из последних сил, а потом... А потом запинается то ли об собственную ногу, то ли об какой-то мелкий камешек и больно падает, тренер опять недовольно ворчит на него. Люк морщится, надеясь, чтобы сейчас их последний шанс найти басиста не переломал себе что-нибудь. Джуён, однако, даже доживает до конца тренировки, и Люк срывается с места, как только факультатив заканчивается. Перепрыгивает по две ступеньки и летит к раздевалкам. Лишь бы только успеть до того, как Джуён уйдёт... Они сталкиваются в дверях этой самой раздевалки: Люк запыхавшийся, будто сам только с тренировки, а у Джуёна забавно вьются после душа кончики волос. Чужое лицо ломается в удивлении, брови приподнимаются. Люк не даёт ему сказать ни слова, выдыхает: — Ты играешь на басу? Пожалуйста, скажи, что да, — и возможно это звучит чересчур умоляюще или Джуён просто испуган такой внезапностью, но Люк каким-то чудом получает кивок в ответ на свой вопрос. Так и поверить в судьбу недолго. Люк на всякий случай ловит запястье Джуёна, чтобы тот не убежал, и снова заглядывает в глаза: — Можешь помочь: нашей группе очень нужен басист. Это ненадолго — хотя бы только выступить на дне матери. Ты хочешь? И поначалу Джуён, естественно, пугается. Он кажется вообще взаимодействовать с социумом, который понимает через слово, не горит желанием, а тут ещё и друзья Люка. Да и не только друзья: на концерте будет если и не вся школа, то старшие классы точно. А это ведь страшно — выступать перед публикой. Люк вот тоже каждый раз боится, выламывается, корчится изнутри, живот поджимается, крутит, так что лучше вообще ничего не есть перед выступлением. Вспомнить хотя бы тот случай, когда Люка стошнило сразу после концерта — так себе затея. Однако учитывая сколько они уже выступали со своей группой, это стало более привычным делом. Но вот Джуён... А что Джуён? Он чуть снова не сбегает от Люка и его просьбы, но благо Люк держит его за запястье. — Я не знаю, — Джуён бормочет и скорее всего сейчас откажется, а это самое страшное. Джуён — их последняя возможность. Он говорит: — Ну, пожалуйста. Если на репетиции всё получится, и ты выступишь с нами хотя бы на день матери, я отстану от тебя. Я вообще могу сделать, всё, что ты хочешь. И Джуён виснет. Глючит, лагает, как текстурки в плохо сделанной игре или вирусный компьютер — процессор громко безуспешно работает, нагревается. А потом наконец происходит загрузка: до Джуёна доходит смысл слов Люка. Возможно криво, косо, но суть он улавливает. — Мне... Мне ничего от тебя не надо, — но это звучит не настолько уверенно, чтобы Люк сдавался: — Ну хочешь я тебе что-нибудь из еды куплю? Могу заплатить за тебя в Маке или ещё где-нибудь, — и по факту Люк покупает Джуёна за еду, потому что тот, позависав и поглючив ещё немного, всё-таки нехотя соглашается. Люк рад до невозможности — ему бы так, конечно, лучше переживать и суетиться из-за экзаменов и успеваемости, но это лишь мнение мамы, расходящееся с мнением Люка. Поэтому он, вспоминая, что сегодня у них должна быть репетиция, спрашивает у Джуёна, свободен ли он сейчас. Тот оказывается ничем не занят и только просит, чтобы они сначала сходили до его дома, чтобы он смог переодеться и взять бас. Люк соглашается, и за ворота школы они выходят вдвоём. Горячий ветер лижет руки и лицо даже в тени, быстро сушит волосы Джуёна, а асфальт опять раскалённый, так что подошва кед к нему чуть не липнет. Джуён идёт, уткнувшись взглядом вниз и постоянно обмахиваясь, поправляет волосы. В конце концов он стаскивает с запястья резинку и делает лохматый хвост. Люк же тем временем быстро печатает парням, что нашёл басиста, называя имя. Те верят мало, так что приходит время для препирательств. Когда Люк заканчивает спорить со всеми, в том числе и кинув в сотый раз в блок Майкла, он вдруг понимает, что молчание между ним и Джуёном надувается и ширится огромным пузырём. Становится неуютно. Люк думает, что возможно зря не узнал, где живёт Джуён, потому что они идут уже минут двадцать, но спрашивать почему-то неловко. А потом Люк замечает чуть дальше по улице небольшой ларёк с мороженныи, переводит взгляд на непривыкшего и мучающегося от такой жары Джуёна, и решение приходит мгновенно: он покупает ему рожок, перед этим выпытав почти насильно, что любимый вкус Джуёна — клубничный. Джуён вроде и делает вид, что не хотел и всё было зря, однако изнутри подсвечивается каким-то счастьем, когда понемногу ест мороженное, а то тает, начинает стекать под конец по его пальцам — и Джуён снова несчастно-обеспокоенный. Люку отчего-то очень смешно, но он мужественно сдерживается, делает серьёзное лицо и даёт Джуёну салфетки из своего рюкзака. До дома Джуёна они доходят спустя ещё пару минут — он маленький одноэтажный, явно снятый на полгода или год, с жухлым пожелтевшим газоном перед окнами. Джуён приглашает Люка войти, и дом их встречает тишиной: ни братьев или сестёр, ни родителей, вернувшихся с работы, ни собаки или даже кошки — абсолютно никого. Джуён снимает кеды, и говорит Люку сделать тоже самое или просто постоять на пороге, если тот не хочет разуваться. Люк выбирает первое, поэтому приходится ослаблять шнуровку — дома, как и все местные, он привык ходить в обуви. Внутри дом всё такой же маленький и полупустой: кухня, совмещённая с гостиной, санузел и небольшая комната самого Джуёна — родители его, скорее всего, спят на диване в зале. В коридорах и комнатах много полуразобранных коробок, практически все полки пустые, на стенах нет плакатов — всё выглядит неуютно и необжито как-то. — А когда твои родители вернутся? — спрашивает Люк, следуя осторожным гостем за Джуёном. — Не знаю, вечером, наверно, или ближе к ночи. — Ты что — целый день один? — Люк не выдерживает, и удивление проскакивает в его вопросе. Джуён просто пожимает плечами, обернувшись на секунду: — Ну да. Они много работают. А потом он не пускает Люка в свою комнату, говоря, что собирается переодеться, и Люк нелюбимой псиной остаётся стоять под дверьми. Люк много думает: он как бы всегда знал, что эмигранты много и тяжело при незнании языка работают, но одно дело это знать, а другое — видеть такую семью. Это кажется душераздирающим — проводить вот так целые дни в одиночестве. Особенно сразу после школы, где ты никого не понимаешь, а все только смеются над твоим акцентом. И быть может Люк порой завидует такой свободе и самостоятельности в силу своего детства с братьями, когда личное пространство — незнакомое слово, случайно запавшее в голову. Однако даже так, он бы ни за что не променял свою большую шумную семью на эту мёртвую тишину, встречающую холодом после учёбы. Джуён выходит всего через пару минут теперь в спортивных тёмных шортах до колен, оголяющих его худые икры, и футболке с принтом черепа, за спиной — гитарный чехол с басом. На лице Люка мелькает улыбка, но он быстро делает вид, что прокашливается и прячет её в кулаке — к счастью, Джуён не замечает или делает вид. Они выходят из пустого безликого дома, и Джуён запирает входную дверь, пряча ключ то ли под коврик перед входом, то ли в горшок с повявшим цветком: Люк в этот момент для приличия переводит взгляд на соседний дом — тот такой же крохотный и унылый. Джуён спрашивает, куда им надо, и Люк называет адрес Калума, в голове прикидывая, что дорога у них займёт минут двадцать. Не так уж и много, главное, чтобы клонящееся к закату солнце не успело их расплавить за это время. Идти в молчании всё так же неудобно, и Люк, в который раз проверяя время на телефоне, понимает, что они опоздают минут на десять. В этом нет ничего страшного — вовремя приходит редко кто. На всякий случай, однако, он пишет об этом в чат парням, и убирает телефон в карман, скосив осторожно взгляд на Джуёна: тот выглядит немного отрешённым и задумчивым, идя рядом с Люком чисто на автомате. Так продолжаться больше не может. — А ты... — решает завязать разговор Люк, на ходу придумывая вопрос. На самом деле спросить хочется много о чём, но начинать стоит с чего-то попроще: желательно, чтобы его поняли. — А сколько ты уже играешь на басу? Видно, что Джуён задумывается, прикидывая в уме. Потом наконец не очень уверенно произносит: — Вроде бы года четыре? Я плохо помню. И... Диалог затухает вновь. Либо Джуён не очень разговорчивый, либо это всё чёртов языковой барьер. Люк решает уточнить: — А сейчас тебе сколько? — Шестнадцать пока. В сентябре семнадцать исполняется. — Круто. А из-за чего ваша семья решила переехать сюда? — на пути Люка попадается маленький камешек, и он по детской привычке отпинывает его подальше. Камешек катится со звонким постукиванием о плитку тротуара, а потом скатывается куда-то в бок, пропадая в траве. Подняв взгляд, Люка замечает складку меж бровей Джуёна, поэтому быстро с лёгким беспокойством добавляет: — Если не хочешь, можешь не говорить. Но Джуён всё-таки отвечает с наивной искренностью: — Не знаю, мои родители всегда хотели переехать. За лучшей жизнью, наверное, как и все. Люк осторожен: — И тебе нравится? Ну, тут? — Пока не очень, — Джуён как-то устало кривится. Впрочем, это было очевидно, и Люк ожидал такого ответа. Наконец они подходят к дому Калума. Он двухэтажный, но тоже небольшой, аккуратно примостившийся на улице между другими такими же домами, которые почти ничем не отличаются друг от друга. В конце концов они все дети представителей типичного рабочего класса в небольшом пригороде и их жизнь и быт однообразны и схожи. Однако дом Калума Люк непомерно любит — тот беззастенчиво дышит жизнью: смешными гномами на газоне, отметинами с ростом на обоях в углу коридора, развешанными по всем стенам фотографиями семьи. Каждая вещь намекает, что дом не заброшен, что тут живут. Люк ведёт Джуёна ближе, замечая, что гаражные ворота уже подняты: там внутри парни наверняка настраивают свои инструменты, болтая. Джуён же, поняв, что они почти у цели, начинает ступориться, медлить. Люк оглядывается на него, поймав взглядом нерешительность на чужом лице, ободряет: — Они, конечно, немного придурки, но так-то хорошие. Всё будет в порядке, — и тянет за собой в гараж, а сам волнуется, находясь в приятном предвкушении от затеи: сердце его ускоряет ритм понемногу с каждым шагом, наполняя изнутри щекотливо-ласковым чувством. — Парни, мы пришли, — оповещает он всех, и они с Джуёном ступают на бетонный пол гаража, немного пропахшего машинным маслом, которое здесь хранит отец Калума. Прерванный разговор, ведущийся до этого, полностью стихает. Все пялятся на Джуёна, и тот неосознанно ступает за спину Люка, лишь бы хоть немного ослабить чужое внимание на себе. На лице Майкла и Калума удивление, которое последний спустя пару секунд пытается скрыть, а Эштон лишь слегка приподнимает брови, но больше ничем не выдаёт своих эмоций. — Как вы не исжарились снаружи, — решает разбавить молчащее напряжение Калум будничной жалобой на погоду. Прибавляет скорость на старом кондиционере, без которого они бы уже давно превратились в омлет на своих репетициях. — Солнце очень старалось, но мы были быстрее, — Люк фыркает, тоже ощущая эту настороженность и неловкость. Перед ним предстоит сложная задача: свести воедино разные круги общения. Это кажется не таким уж и лёгким. Он проходит дальше, боковым зрением убеждаясь, что Джуён боязливо продвигается за ним следом. Спрашивает у Калума: — Как твоя рука? Тот невесело усмехается, оглаживая осторожно здоровой рукой гипс. И хоть Калум не может полноценно участвовать в их репетициях, а только подпевать, ему нравится присутствовать в этой атмосфере творческого хаоса, громкой болтовни, хохота и препирательств по поводу следующего кавера. Майкл подозрительно молчалив, поглаживая пальцами струны своей гитары и то и дело неосознанно касаясь колков, чуть подкручивая их то туда, то сюда. Люк вдруг вспоминает, что и при их знакомстве Майкл был точно таким же — стеснительным и молчаливым. Это уже потом, при более близком общении, он начал поддевать Люка и постоянно выводить его на эмоции. И вот теперь в присутствии нового человека Майкл снова теряет всю свою язвительность. — Не знал, что ты умеешь играть на басу, — замечает Эштон со своего места за небольшой барабанной установкой, которую он собирал по частям последние несколько лет. Джуён отмирает, чуть дёргаясь, и внимание всех присутствующих вновь на нём одном: — Я никому и не говорил, — переводит взгляд на Люка, который жестом предлагает располагаться. Джуён снимает гитарный чехол, звук молнии, и наконец вынимает бас. Тот тяжёлый, видно как мышцы на чужих руках напрягаются, когда Джуён перекидывает ремень через плечо, осторожно устроив одну руку на корпусе. Смахивая чёлку с лица, спрашивает: — Я до сих пор не понимаю, откуда вы узнали. — Чутьё басиста, — не долго думая отвечает Калум, широко улыбаясь, и на лице Джуёна впервые мелькает тень смеха. Люк понимает, что это топтание вокруг да около может затянуться на долго, поэтому осторожно подталкивая Джуёна ближе к остальным, подхватывает собственную гитару, прислонённую к стене — он забыл её тут на прошлой репетиции. Родители Калума были настолько любезны, что предоставили им для репетиций не только целый гараж, но и несколько стульев, потому что простаивать пару часов с инструментами в руках было тяжеловато. И всё это выглядит так неказисто и по-детски, но они всё равно до безумия любят это место. Люк пододвигает один из стульев Джуёну, и тот благодарно кивает, присаживаясь. Люк откашливается, обращаясь к нему: — Можешь для начала что-нибудь сыграть из того, что ты знаешь? Джуён кивает, думает пару секунд, а потом касается загрубевшими подушечками пальцев струны и поддевает их красивым перебором, резво зажимая на деке нужные аккорды. Гараж наполняется низким медленным мотивом, навевающим какой-то тоской и одновременно решительностью. Джуён выглядит спокойно и задумчиво, играя на басу — совершенно в своей стихии. Мелодия отдаёт чем-то знакомым, Люк притоптывает в такт ногой, шепча губами слова, пытаясь их припомнить. Первым песню узнаёт Эштон и поддерживает ритм коротко барабанами, чтобы не сбить и не напугать Джуёна. Улыбается: — Это «Fade to black» от Metallica, верно? — Ага, — и впервые Люк замечает на лице Джуёна улыбку: осторожную, одними уголками губ. Что-то внутри творится, переворачивается и ёкает. Он впивается пальцами в кромку шорт, стискивая. — Могу ещё вот, — Джуён обрывает мелодию и начинает новую, гораздо более мажорную. Отзвуки от струн дышат жизнью и бодростью: Люк бросает свои попытки угадать, хотя ответ кроется где-то под самой кромкой сознания, притаившись и не желая выходить. Просто расслабляется и погружается в слух, позволяя наслаждению от живого звука неторопливо наполнить тело до краёв. Все тоже застывают, прислушиваясь. — Queen, — негромко шепчет Калум со своего места, но это уже кажется лишним. Сквозь поднятые гаражные ворота закатное солнце проникает лучами к ним, стремится коснуться, украдкой лизнуть кожу золотистым загаром и теплом. С улицы проникают и звуки: детские крики и смех вдали, шум изредка проехавшей машины, едва уловимое воркование птиц, сливающееся с лёгким ветерком. Они молчат и полностью погружаются во всё это, пока бассистые ноты «Don`t Stop Me Now» заигрывают с летним вечером, отскакивают от серых стен и вылетают наружу, врываясь лёгким весёлым звучанием, постепенно заглухающим. Люк тихо шаркает ногой по голому бетонному полу, приоткрывая глаза. Задыхается, в груди всё замирает на секунду, приостанавливается: взгляд Джуёна лучатся робким счастьем, пока отголоски аккордов рассеиваются, тают, сражённые солнечными лучами. — Слушай, — негромко произносит Майкл, звуча неожиданно застенчиво. — А ты One Direction знаешь? — Знаю, — Джуён касается предплечья, потирая его. А потом — мягко-мягко улыбается.***
Они репетируют много, долго и упорно, сдирая старые мазоли с пальцев о струны и обзаводясь новыми — это больно и мучительно, но зато звуки срываются теперь чётче, практически без единых ошибок. Состав их группы давно не претерпевал изменений, и они уже забыли каково это — принимать нового участника и пытаться сыграться ним, помочь подстроиться под их распорядок и темп. Джуён вливается осторожно, и Люку порой начинает казаться, что тот их вообще за команду не держит, но спустя время понимает, что это более глубокий процесс, чем может показаться сначала. Джуён начинает всё чаще задерживаться после репетиций, чтобы просто побыть вместе с ними. В основном он слушает их шебутные разговоры и иногда вставляет что-нибудь от себя: до сих пор не уверен в своём навыке коммуникации, зато понимает гораздо лучше. В столовой он тоже не сидит один, потому что на следующий же день после репетиции, Калум, да и остальные тоже посчитали, что Джуёну необходимо сидеть вместе с ними за столом — они ведь один бэнд в конце концов! С тех пор вся школа, до этого считавшая Джуёна одиночкой, теперь приписывает его к компании Люка. День матери наступает быстро, даже слишком. Они появляются на концерте только в самом начале, отдавая дань уважения скромной речи директора, открывающей мероприятие, а потом скрываются в задних помещениях за сценой, в которых уже толпятся другие участники сегодняшнего концерта. Душно. Люк тянется, открывая окно нараспашку, однако с улицы дышится только жаром. Приходится закрыть. Он мучается, чувствует, что в горле пересыхает, а по вискам стекает пот, и кажется, что зря были все эти старания над укладкой. Джуён замечает его метания, осторожно касаясь предплечья, и кивает в сторону старенького кондиционера, притаившегося среди сценической утвари и декораций. Люк благодарно кивает и идёт разбираться с кондиционером. До их выступления остаётся не более тридцати минут, потому что номеров не так уж и много, да и те в основном короткие. Общий гул и возбуждение жужжат, кружат голову, достигают пика, и если до сих пор ты ещё не волновался, то вся окружающая атмосфера рано или поздно заставит тебя это сделать. Люк, немного остудившись под кондиционером, ищет взглядом парней: Майкл вышел до уборной, Эштон же общается с кем-то из своих одноклассников, приготовивших танцевальный номер. Джуён сидит на полу под окном и зависает в телефоне. Калума нет, он остался в зале, чтобы поддержать их. Люк выдыхает и присаживается на полу рядом с Джуёном: ему бы так-то надо немного порепетировать с Майклом, потому что тот обычно нервничает больше всех, но его пока нет. А вот по Джуёну не очень понятно, как он себя чувствует. Вдруг у него до этого вообще не было опыта выступления перед публикой? — Волнуешься? — спрашивает Люк, осторожно дотрагиваясь до собственной уложенной чёлки и проверяя, держится ли ещё лак. — Да, — Джуён с шумом выдыхает, откладывая телефон. Зачёсывает чёлку назад, и на запястье мелькает простенький металлический браслет: это Люк отдал ему для образа на время выступления. Джуён вообще не хотел заморачиваться с внешним видом, но Люку казалось, что с браслетом будет определённо лучше. — Ты уже когда-нибудь выступал перед публикой? — Пару раз. — Мы с Майклом хотим прогнать сложные моменты. Ты с нами? — Люк привстаёт, завидев заходящего Майкла. Джуён поднимается следом за ним: — Ага. Репетировать в шумном душном помещении тяжело, сложно и ещё более волнительно. Инструмент плохо слышно, даже собственные мысли, кажется, заглушаются посторонним гамом. Они всякий раз вздрагивают и сбиваются, когда ведущая — невысокая девушка из класса постарше — врывается в маленькую репетиционную и сообщает, что скоро объявят следующий номер. Артисты напрягаются, и те, чей черёд вот-вот настанет, подрываются со своих мест и суетливо уходят вслед за девушкой. Помещение потихоньку пустеет. Чуть позже к их прогону присоединяется Эштон. Он самый спокойный и уверенный в своих навыках перед выступлениями, отчасти из-за того, что на барабанщика обычно направлено гораздо меньше внимания, нежели чем на других. Барабанная установка давно дожидается его в закутке сцены, поэтому он отбивает такт ладонями по полу или на бёдрах. Таким образом они прогоняют всю песню раз, второй, третий. Людей становится всё меньше, так что наконец удаётся расслышать дрожанье струн и голос. Люк вновь повторяет одними губами все слова, подтягивая колки на гитаре. Дверь в очередной раз скрипит, и уже порядком уставшая ведущая произносит: — Ребята с кавером на «What Makes You Beautiful» One Direction, ваш номер через две минуты, — она поднимает взгляд от планшетки с расписанием выступлений и смотрит на Люка и парней. Приходится подниматься с засиженных мест и выбираться из душной репетиционной. В коридоре почему-то холодно, или так просто кажется, однако Люк чувствует, как мурашки покрывают всю его кожу. Он ёжится, по ощущениям живот и кишки скручиваются, и сейчас бы вообще лучше запереться где-нибудь в уборной в одной из кабинок. Но эта трусость знакома: она одолевает его каждый раз перед выступлением. Майкл тоже чересчур молчалив и хмурится, так что выражение лица его выглядит малодружелюбным. Эштон пытается их приободрить и травит какие-то анекдоты и истории из жизни невпопад — признак нервозности. Джуён всё не перестаёт касаться холодного металла браслета на запястье: постоянно теребит его, и тот звонко-радостно ударяется. За кулисами они досматривают выступление какого-то паренька с вышедшей недавно песней Эда Ширана: голос у того под конец подрагивает и срывается, но публика всё равно апплодирует. Люк до того, как решил, что им надо выступать на школьных концертах, также вместе с друзьями просиживал задницу на неудобных креслах и постоянно хлопал: было абсолютно неважно, понравилось ему или нет. Просто одна и та же вялая поддержка одного артиста, потом другого и так далее, далее, далее... Однако некоторые номера — мало, всего три-четыре за весь концерт — будоражили, заставляли смотреть, не отрываясь и едва дыша, и именно их шумно обсуждала вся школа на следующий день. И Люк хочет, чтобы их сегодняшний кавер стал одним из таких выступлений. Мальчик наконец кланяется и покидает сцену. Ведущая за кулисами в микрофон объявляет название их группы — «5 second of summer», Люк сам придумал буквально пару месяцев назад — и слышатся очередные бесчувственные апплодисменты. Ведущая кивком головы показывает, что настал их выход. Люк набирает побольше воздуха в грудь и делает первый шаг, вырываясь в свет прожекторов, слепящих глаза в первые мгновения. Хлопки постепенно сходят на нет, затихают, пока они расходятся каждый по своим местам, и когда в зале наконец воцаряется полная тишина, Люк оглядывается на парней и кивает, подавая знак. Майкл берёт первые аккорды на электрогитаре, и Эштон подхватывает ударами барабанных палочек. Кажется, что сейчас ноги не выдержат, тело окончательно ослабнет и Люк вот-вот упадёт, свалится со сцены, либо его стошнит прямо здесь. Но как бы он не боялся каждый раз, ничего такого не происходит. Первые движения пальцев и зажимания струн, ноты — всегда даются тяжелее всего, потому что всё тело кажется окаменело, застыло и не двигается. Паралич. Временный. Пропадает сразу, как только сваливаешь наконец за кулисы. Люк всё это знает, проходил уже не в первый раз и даже не пятый, но всё равно — волнительно и нервно. Он думает: «Лишь бы не забыть текст, как это было в прошлом году». И вступает голосом, после короткого бодренького проигрыша. Зал окончательно пропадает, Люк зависает взглядом на противоположной стене и глючит, исчезает из реальности. Если ошибётся — его тут же обожжёт кипятком стыда и чувства собственной ничтожности. Они могут сбиться. Но... Такого не происходит. Они доигрывают, и Люк оживает, оттаивает только под самый конец, когда чувствует начало последнего куплета. Кажется, что язык еле ворочается, но это не так. Это просто страх и очередной мандраж. Хочется сбить темп, ускориться и добить эту песню уже наконец, но он держится, завершая так как надо. Секунда. Тишина. Попытка отдышаться и прийти в себя. А потом зал взрывается аплодисментами. Искренними, живыми, вспыхивающими подобно цветам фейерверков. Кто-то из середины публики свистит, и Люк улыбается: это, наверняка, Калум. Он вновь ловит взгляды остальных, кивает, и они все вместе коротко кланяются. Люк не выдерживает, выдыхая в микрофон своё ошалелое: — Спасибо! Делает пару шагов и почти тут же чуть не падает за кулисами. Он оглушён, не дышит и возможно уже мёртв. Где-нибудь в Раю? Было бы неплохо. Майкл несильно врезает ему кулаком в плечо, выругивается, обнимает. Эштон присоединяется к их не анонимному клубку объятий после выступления, а Джуён стоит в стороне нерешительно. Люк не выдерживает, чуть выпутывается и тянет его за край футболки в объятия, крепко сжимая. Они потные, разгорячённые, так что немного неприятно, но плевать. Люк радостно вскрикивает и чуть ли не начинает подпрыгивать, однако ведущая скашивает на них недовольный взгляд. Приходится вывалиться в пустынный коридор, где их уже ждёт Калум с поздравлениями. — Это было так круто, буквально лучшее выступление за весь концерт! И не я один так думаю, — Калум смеётся, весело щуря глаза, когда Люк начинает скромно отмахиваться. — Да ладно, можешь не волноваться, четверть всех девчонок из зала точно твои. Но Люк волнуется: на самом деле, такая повышенная заинтересованность женского пола в нем после их выступлений заставляет ощущать какую-то несправедливость. На сцене ведь выступает не он один, верно? Конечно, понятно, что на вокалиста обращают внимание чаще, но всё же... Люку не даёт покоя эта выборность зрительских симпатий. Они группа, так почему ощущение, что почти все лавры славы достаются лишь ему одному? — Про Джуёна кстати тоже некоторые говорили, я слышал, — чуть задумавшись, добавляет Калум. — Ты круто выглядишь на сцене, когда играешь на басу. Жаль никто не снимал концерт, так бы я показал... — он чуть огорчённо выдыхает. Его перебивают: — Это всё, конечно, хорошо, но давайте пойдём уже в Мак, иначе я откушу Люку что-нибудь, — просит Майкл, за что получает дружеский удар в плечо. Они на взводе и эйфории после удачного выступления, поэтому всю дорогу до музыкального класса шутливо спаррингуют. Оставив свои инструменты в кабинете музыкального клуба, чтобы забрать их домой завтра, идут все вместе в Макдональдс — одна из их традиций. Как Люк и обещал, он платит за Джуёна, и изначально был расчет на то, что ест Джуён крайне мало, судя по его телосложению. Однако это оказывается вообще не так. Парни смеются над ним и глупым способом, каким он уговорил Джуёна стать их басистом, и это вовсе не мешает Джуёну прятать улыбку в кулаке, когда он вместе со всеми негромко смеётся над Люком. Это, на самом деле, почти не расстраивает. — Джуён, слушай, можешь ещё с нами выступить два раза в июне: там будет День основания и день рождения королевы, поэтому школа точно устроит какое-нибудь шоу талантов или очередной концерт. Зато потом больше никаких праздников до самого сентября. Что думаешь? — спрашивает Люк, вилкой подцепляя с чужой тарелки тонко нарезанный помидор: оказывается Джуён практически не ест овощи. Даже в бургерах. Джуён прожёвывается, подперев ладонью щёку кивает: — Хорошо. — Неожиданно признаётся: — Мне понравилось с вами играть. И это впервые, когда Джуён озвучивает своём мнение о них в целом. Оно отзывается теплотой и какой-то трогательностью в душе. А потом Люк случайно опускает взгляд чуть ниже глаз Джуёна и смешливо фыркает. — Что? — Джуён слегка хмурится. — У тебя кетчуп на щеке: на кровь похоже, — Люк протягивает ему салфетку, усмехаясь. Майкл вдруг подхватывает: — А что? Хороший образ на Хэллоуин, — глупо посмеиваясь, подхватывает свою жареную картошку и обмакивает в кетчуп, чтобы потом нанести соус на лицо в районе губ. Скалится: — Похож на чертовски сексуального вампира? — Больше на придурка. Где костюм покупал? Или это врождённое? — Люк не выдерживает, поддевает и вскоре тоже оказывается в кетчупе. И несмотря на то, что их спустя пару минут выгоняют из Мака, ему весело и кажется, что сегодняшнее выступление как будто ещё больше сблизило их с Джуёном испытанными эмоциями: буквально столкнула лбами, носами. Мыслями, разделёнными напополам ощущениями. И было хорошо. Очень.