Эфемерное

Мы хватались друг за друга и падали в никуда.

От него разило за версту обреченной несвободой. Будто он очень хотел от нее избавиться, но все никак не мог. Будто на нем кандалы висели, а ключ не искался. Арси, честно, не хотелось разбираться в чьих-то еще душевных терзаниях, но он… он вынуждал. Всегда улыбался ей вроде бы искренне, а в окулярах — полнейшее ничего. — Любишь ты с самого утра себя изводить, — она облокачивается на еще не успевшую нагреться стену амбара и наблюдает за его выверенными движениями. Сколько раз ему пришлось оттачивать такие мощные и четкие удары? Сколько раз приходилось резаться об острый меч? Сколько раз? — А ты чего подорвалась? — Эклипс, как всегда, улыбается. — Соскучилась? — подмигивает ей этими почти что белыми окулярами и втыкает оружие в сухую землю. Лезвие входит без каких-либо усилий почти на треть. — Я беспокоилась, — Арси неловко. Арси не привыкла волноваться о таком, как Эклипс. И он это знал. Рассветное яркое солнце розовым маревом падает на широкие плечи солдата, освещает коричневый корпус, делая его какого-то грязного цвета. — Ну и зря. Со мной все отлично! — вот опять. Он опять пытается отогнать ее от себя подальше, боится, что она не справится с его историей, какую он все никак не расскажет. Эклипс подходит ближе, склоняется и целует ее так нежно, как только может. Арси это сильно душит, но и сделать она ничего не может. Не по правилам. Он льнет к ней, как к своему спасению. Только вот… автоботка вовсе не знает, от чего же бежит Эклипс. Отчаянно сминает ее губы, посылает в стыки брони слабые разряды и с наслаждением впитывает в себя каждый ее стон. Солдат ее прижимает к ангару, шарит манипуляторами по талии и, шумно вентилируя, отстраняется. Ладно, хорошо, Арси только сегодня признает, что целоваться у Эклипса получается лучше, чем проносить через сотни циклов свою боль.