7+ сюжетов, которыми можно поразить сердце реального гея

      Выход из шкафа дома… или не выход? Самораскрытие перед родителями — больное место геев: когда это делать, как, и стоит ли делать вообще. Старшие поколения чаще считают геев недочеловеками и опасными больными в той или иной мере. Можно вообразить себе, какие громы и молнии обрушатся на «блудного отпрыска» после такого откровения. В слэше данная тема поднимается редко, но довольно метко, обычно — в образе пьющего отца-гомофоба, который воспитывает сына кулаком и ремнём, пытаясь вырастить из него настоящего мужчину, а если застукает на «голубом» — ваще ему не жить! Это та психологическая раскладка гей-проблемы, которая удаётся слэшеркам почти идеально и без отрыва от реала… с одной поправкой: очень давнего реала. Так «раскрепощённо» родитель мог себя вести в 80-90-х России или в 60-70-х США — соседи бы кивали головами, мол, странный и стрёмный тип, но в принципе его мотивы понятны и права несомненны. Позднее — избиения детей стали «фу-фу-фу», превратившись в повод для визита полиции. Однако сама мечта — «выбить из молодёжи дурь ремнём», и тезис «родитель имеет полную власть над детьми», живёхоньки, тайком практикуются и вдохновляются школьным образом Тараса Бульбы: «я тебя породил — я и убью». Так что психологически образы понятны, а возможно даже и пережиты кем-то из авторок, не по гей-поводу, разумеется, но от этого не легче. Справедливости ради — даже в неблагополучные времена, когда люди одобрили бы корректирующее избиение отцом сына-гея, этим «правом» пользовались редко. Мне чаще приходилось читать об изгнаниях из дома или бегстве детей от страха, чем о всамделишных экзекуциях. Предполагаю, причина в том, что для ненависти нужен завершённый «образ врага», а признание в гействе такого не создаёт. Сын? Один из этих порченых монстров-клоунов? Совершенно ничего общего. Но раз он посмел допустить в своё сознание идею, что может быть геем, пороча семью и выбирая разрушительный путь в своей личной жизни — за это можно и наказать, с презрением выбросив вон. Что в слэше, считай, не упоминается — это молчание геев из страха причинить родителям горе. Обычно по оговоркам таковых нетрудно понять, что признание сына в нетрадиционной ориентации заставит их схватиться за сердце. И пройдёт ещё много времени, прежде чем удастся объяснить старшим, что хотя бы какие-то светлые составляющие прежней жизни остались. Выдержит ли родительская психика? Не сократит ли это срок их жизни? Иногда данный страх эксплуатируется и самими родителями, так что взявший курс на признание гей неожиданно может обнаружить себя в ловушке: «ты только отцу/матери не говори, умоляю, сиди тихо, а то у него/неё будет инфаркт!» Мне, по правде говоря, никогда не приходилось слышать, чтобы от «выхода из чулана» получался инфаркт. Но даже если и нет, мучить любимых консерваторов идеями, которые те не способны в принципе вместить в свою голову, в чём-то эгоистичненько. С другой стороны, чем дольше таишь правду, тем тяжелее последствия. Всё может вскрыться само, случайно или по чьему-то дурному умыслу, и тогда окажется, что сын не только «плохой» — он ещё и обманщик. Дурил голову родителям фальшивой гетеросексуальностью, пусть и не обманывая прямо, но и не разрушая иллюзии, кивал головой, подпитывая надежды, которым не суждено сбыться… Это ставит крест на дальнейшей дипломатии — чем дольше человек лукавил, тем меньше веры его дальнейшим аргументам. А вдруг он и в этот раз хитрит себе на пользу? Есть и личные факторы, побуждающие желать искренности в отношениях. Например, трудно не ощущать себя преданным, когда в бытность «натуралом» тебя хвалят, а узнав, что гей, отказывают в добродетелях и достоинствах. Не лучше ли дать оценивающим возможность честно высказать своё отношение и потом наслаждаться любовью тех, кто тебя действительно любит?.. А как выбешивает, когда во время праздничного застолья, вдохновившись телевизором, тебе начинают пересказывать дикие выдумки про гомосексуалистов, а ты не можешь даже опровергнуть их, приведя себя в пример обратного. Из первой части вышеописанного, про страх ненависти родных, легко понять, что одна из сладостных фантазий большинства геев — получить однажды понимание отца и матери. Полное и безоговорочное. Не обязательно сразу. Сразу — это даже неправдоподобно. Да, геи надеются, что родителям поможет принять сына знание его с рождения: «мы не видели пока повода считать его плохим человеком, что изменилось от двух слов?» Однако, когда человек меняет лояльность и признаёт антипатичные ему идеи из родственных чувств, к его разуму и морали вообще мало доверия. Ведь убийцы, воры, мошенники зачастую умеют притворяться благонамеренными гражданами, и у них есть родители — эти родичи что, тоже должны брать дробовик и помогать (как Мамаша Бейкер из одноимённого хита)? Вот когда зрелый человек рассмотрит аргументы за и против, и осознанно скажет: да, теперь я вижу, что ты не преступник, не одержимый сексом перверт, а такой же человек, как и я, соблюдающий принципы этики, тогда — прозвучит убедительно. Даже если на переосмысление уйдёт вся жизнь. Вторая часть моего рассуждения, про любовь к родителям, даёт сюжет, который ещё никем, по-моему, не реализовывался. Если гей обладает несгибаемым духом и точным мышлением, он может принять решение никогда не признаваться родителям, «комфортя» их до конца. В этом раскладе — он полностью отказывается от перспектив получить что-то приятное для себя — понимание, равноправие, доверие. Все его контакты скрыты, надежд на гетеро-семью он не поддерживает, чтобы не врать, но объясняет это иными причинами: не до того, работа интереснее, а если речь о размножении, то сперма заморожена. Любые просочившиеся данные, и даже совершенно явные признаки своей скрытой жизни, он парирует, переобъясняет и переводит в шутку с безмятежной улыбкой (как правило, если реципиенты не ждут иного исхода, этого хватает). По итогу формально получается протагонист-нарушитель, «скользкий лжец», который одновременно весь в белом: он нарушает обыденную мораль ради высшей, которая требует не причинять вреда без нужды. Ведь никакой нужды, чтобы родители жили остаток жизни с мучительным для них и неприемлемым в принципе фактом, действительно нет. Поскольку сын старается самоотверженно, и старается не для себя, стыдится раскрытия ему не за что. Даже если когда-нибудь, допустим, в девяносто шесть лет, мать узнает его секрет уже после смерти отца, и мягко (годы заставляют смотреть на проблемы ровнее) обвинит своё чадо в обмане, сын ответит, что его задачей было сохранить тех, кто его взрастил и сделал много добра, в состоянии счастья как можно дольше, и он с этой задачей справился, а его ориентация от него не зависит. Возможно, протагонист не сразу пришёл к идее — молчать. Какое-то время он жил на обещаниях самому себе: «сейчас ещё не время, вот закончу Гарвард, устрою карьеру — признаюсь», «вот получу Нобелевскую премию — признаюсь, нобелевского лауреата они точно не отвергнут». Но потом он понял, что ни «нобелевка», ни даже полёт на Марс не избавят родителей от ощущения, что нет больше сына, которого они воспитывали, куда-то ушёл, и надежды на нормальную семейственность рухнули… Мать ещё может задать вопрос — почему каждый раз, когда она или отец кляли геев, сын просто тихо подходил, ласково обнимал их и молчал. Она никогда не понимала этого, не понимает и теперь. Но тут читатель пусть догадывается сам… Что можно придумать ещё? Чем старше поколение, тем вероятнее, что гомосексуальность в их понимании — зараза, передаваемая меметическим и половым путём. Такие безутешные родичи, накоротко обдумав заявление сына, примутся искать, кто плохо повлиял на их «кровиночку», а возможно даже и совратил её. В реальности такие поиски редко выливаются в реальные обзвоны и личные встречи — потому что велик шанс, что предъявить будет нечего, и результатом окажется дополнительное унижение: поглядеть в глаза врагу можно, но сделать с ним ничего нельзя. Но давайте представим, что родитель (отец) именно таков. Он принимается шерстить список контактов сына, чтобы найти виноватого. В самом простом случае — он сразу натыкается на любовника и тот уравновешено, разумно, без малейшего наезда и потери достоинства излагает ему то же, что мог бы рассказать и сын (если бы его послушали). Безмятежная, рациональная, бесстрашная апология из уст того, кого гомофобная парадигма трактует как трусливого глупого уродливого преступника парализует изначальный свирепый порыв отца. «Охотник» ожидал, что тварь сбежит, но получилось нечто совершенно обратное. Он возвращается во всклокоченных чувствах, кипя, но — растерянный. Он не смягчился, но «расправа» откладывается. Учитывая, что без этого разговора сына морально закатали бы в пол, это победа. В следующий раз отец может заявиться к любовнику сына на работу в техлабораторию, и получить лекцию о том, в чём эта работа состоит… и так далее. Короче, они «подружатся». На вопросы впоследствии, было ли любовнику страшно, он отвечает, что конечно, было. Очень. Но не за себя. Другой вариант того же самого: перебирая контакты, отец ошибается и регулярно попадает на своих знакомых, которые интересуются, что произошло, и высказывают куда более терпимые мнения о сыне, чем ожидал родитель. Это шокирует отца. Да не сошёл ли мир с ума? Почему все рассуждают так спокойно и склонны сына прощать, советовать относиться к нему мягче, поискать в нём другие добродетели?! Поскольку люди очень сильно зависят от мнения большинства вокруг, в какой-то момент отец машет рукой и говорит «может быть, я и в самом деле неправ». Некоторое количество счастливых сценариев может предоставить фантастика. Например, ещё более убойный вариант — если сын встречается с родителями после смерти, и между ними происходит разговор, где сын показывает в виде отрывков из жизни, что все то, что родители представляли в ней как ужасное и ошибочное, на самом деле было прекрасным и высоким. В данном случае благодаря художественному приему доказательство усиливается тем, что доводы сына нельзя списать на предвзятые трактовки, это объективный факт (в данной реальности).