Слепой Бог

История была стара как мир. Все начиналось просто. Всадники апокалипсиса не сходили с облаков, а гром не поражал Землю. История была стара как мир. Моросил дождь, дребезжа по черепице, заглушая новостной канал, где телеведущая надменно читала утренние сводки. История была стара как мир. Когда осень только начинала светить своими пепельно серыми лучами грозового неба, а мелкие фигурки за окном суетливо сновали взад и вперед. Когда укрывшись от погодного ненастья за несуразными зонтами, в преддверии нового сезона они с головой окунулись в поиски подходящего гардероба. Еще было неясно, что их отчаянный побег от хандры, вызванной всеобщим увяданием, станет венцом их пребывания на Земле. Если бы тогда, прислушавшись к дребезжанию приемника, кто-то смекнул всю ироничную суть этой пресловутой новости о неком вирусе, возможно, краха можно было бы избежать. Однако все происходило тихо. Будто нарочно, на цыпочках, тайком от любопытных глаз, катастрофа неминуемо приближалась. Незваной гостью заползала в дома, оставляя после своего визита горе. Велась охота. Сколь плотоядной не была гостья, она была труслива. Выбирала тех, с кем пир не закончился бы пустой миской. Лелеяла детей, но не щадила родителей, будто ревностная мать. А возможно, всего лишь оставляла трофеи своего бесчинства. Жертвы чахли, иссыхали в унисон с природой. Но все же, их смерть не была красивой, они не обретали новые краски и, уж точно, не засыпали в ожидании возрождения. Все было проще. Их хоронили. С пожухлыми лицами бурчали нескладные слова прощания над рыхлой почвой, а следом и их жизни пролетали в ритме безумного калейдоскопа, находя пристанище в соседних могилах. Потом тел стало слишком много, а прощаний несущественно мало. Все стало слишком просто. Потом было лето. Люди начали искать утешение. Библия стала негласным вестником. Хмуро глядя на палящее солнце, прижавшись носами к стеклам, они ожидали войну, будто взаправду верили, что вот-вот из-за угла их провинциального городка навстречу пролетит красный всадник с кровавым мечом, огласив начало войны. Но войны не было. Не было и надежды. Могло показаться, что люди действительно ищут глазами багрового коня. Ждут с нетерпением нового рока. Жаждут нового акта этой затянувшейся трагедии. Но ничего не происходило. Ровным счетом ничего. Так минул год. Год томительного ожидания новой вспышки. Год, тянувшийся в минутах молчания. Год, когда земля больше не могла принимать в свое чрево усопших сынов. Но судьба оказалась изобретательнее Бога. Вслед за Чумой на них надвигался Ад. * * * Свет мигнул и погас, сигнал гласил об отбое. Для Хед же это не значило ровным счетом ничего, разве что «ничего» в ее мутных зрачках окончательно сгустило свои угольные краски. Она исступленно скребла пальцем гладкую стену, морщась от едкого звука, однако свое занятие не прекращала. Ей было страшно засыпать. Страшно было снова обрести эти глаза, вдохнуть этот новый, чуждый для заточенной в клетку собственной слепоты, мир, потому как страшно было снова проснуться и, разомкнув веки, уставиться в пустоту. Страшно было нырнуть в беспамятство и вновь встретиться с удушливым комом темноты, проваливающимся в горло и лишающим воздуха. Но она знала, что точно видела больше Германа. Знала, что, несмотря на иллюзорную блеклость и несбыточность ее прозрения, находясь в этом сне, она была на поверхности, видела этот хрупкий свет «до», и пускай он выплывал перед ее взором лишь эфемерной фантазией, она знала, что видела больше. И это пьянящее чувство знания отдавало покалыванием в каждый участок ее тела. А потому она выжидала. Боролась со сном. Червяк, засевший у нее голове ехидно урчал: «Сны-не реальность». Она же хваталась за голову в попытках не пускать его глубже в свои опасения. Хед не была недалекой вопреки мнению многих обитателей «УИНО». Лежа на койке, она невольно забавлялась этой сонной лихорадке. Чудовищная драматичность, с которой она боролась с Випуненом, невольно подавляла ее суровую решительность, вызывая улыбку. Имя, сквозь дрему проскользнувшее в череде проносящихся хороводом мыслей, спасательной шлюпкой подхватило на лету уже затухающее сознание девушки. Випунен. — Песнь Випунена останавливает течение реки, а горбатая спина его покрыта тернистыми лесами, -протягивал древнего вида фин c сухим каменистым лицом и белесыми глазами, -в утробе великана заточена мудрость моих предков. Он не погиб, он дремлет в ожидании пробуждения, в ожидании того, кто сможет его пробудить. Долговязый мальчишка и девчушка с копной золотистых волос нетерпеливо придвинулись ближе, с трепетом ожидания продолжения. — Кто же он, этот Випунен? , -несдержанно воскликнула последняя, в силу возраста не способная вынести гнет театральной паузы. Старец помедлил, наклоняясь к ребятне, хитро прищурившись, как бы в порыве поведать некий секрет, и просто сказал: -Хранитель магических снов. Воспоминание крохотной слезинкой поползло по щеке и с тихим плеском шмякнулось на пол. Випунен уже увлекал ее в чащу.