М. Цветаева
С каждым днём Ваня становился всё тише и спокойнее, хотя казалось уже давно достиг предела тишины. Теперь он больше не начинал невзначай произность слова наборами без особого смысла, большую долю времени бодрствования он просто молчал. Иногда поднимался с кровати, брал с полки книги и глядел в текст, мимо строк и будто сквозь страницы. Но такое спокойствие ванино не делало Даню спокойнее, а скорее даже наоборот, очень тревожило. — Ванюш, ну я же вижу, что с каждым днём всё только хуже и хуже, если ты так не хочешь к врачу, может я достану тебе лекарств как-то по-другому? Ваня подойдёт очень-очень близко, руки положит на данины плечи и соединит за его шеей. — Дань.., – засмотревшись каким-то не совсем человеческим, но по прежнему своим взглядом, тепло и своеобычно улыбаясь, Ваня сделает после обращения затянутую паузу — Дань, ты мне доверяешь? — Доверяю. — Веришь мне? — Верю. — Всё будет в порядке, только верь. — Ты не представляешь как сильно я в это верю. Хорошо? — очень хорошо. – Ваня приблизится к смущенному лицу Дани и, сначала явно желая коснуться губ, в последний момент всё-таки небрежно целует его только лишь в щёку, а потом обнимет, да так крепко, что казалось он хочет слиться с Даней полностью, наверное в этом была доля правды. Он был бы очень рад если бы в момент просто перестал существовать, желательно исчез без следа, будто никогда и не было его. Он считал это лучшим способом искоренения проблемы, когда главная проблема в самом себе. Это наверное был один из последних моментов, когда Ваня сам по своей воле что-то говорил другу, после в глазах карих совсем угас этот самый родной и цепляющий огонёк. Это не его Ваня молчит и растерянно поглядывает вместо ответа на любой вопрос. Это не его Ваню нужно с трудом заставлять просто поесть чтобы он банально не умер с голода. Нет. Нет. Нет. Не может быть такого. Но сколько не отрицай - словом "нет" делу не поможешь никак. Тяжело признать конечно, но его Ваня на деле давно уже молча просил о помощи. Его Ваня раньше любил баловаться с психоактивами, видимо, не от хорошей жизни ему понадобились вещества, эту жизнь "украшающие". Надо было заметить раньше. Чувство вины в том, в чём он абсолютно не виноват, кусало Даню изнутри. Ваня точно не хотел бы, чтоб он чувствовал себя виноватым в его проблемах. Да поменьше слушать его надо было. Как не спроси у него всё нормально, либо "ну так", долгое молчание и переход на следующую тему. А теперь нет ни этого нормально, ни даже пресловутого "ну так", ни тем более никакой следующей темы, просто долгое, тягучее молчание. нескончаемое молчание. Казалось, он не заговорит больше никогда, но нет. Сядет на край кровати, оперевшись на тощие руки. Голову отвернёт куда-то вправо, взгляд по прежнему вдаль. — Дань, слышишь? – голос его был лишён интонации, просто прозрачные слова, но не пустые. — Чего, Ванюш? – у Поперечного по коже мурашки просто от самого факта, что Ваня сам заговорил, ещё и к нему обращается. Подвинется ближе, возьмёт друга за руку. — Ты очень хороший друг и человек. — Правда? Вань, спасибо – на даниных глазах появятся кристаллики слезинок, он по прежнему продолжит проводить большим пальцем по ваниной руке. — Моя мама так считает. Она говорит, что ты очень сильный и терпеливый. А она точно врать не будет. — Ва-ань, – обычно Даня не давал волю эмоциям, которые можно было хоть как-то расценить за негативные, но тут просто не выдержал и блестящие дорожки слёз потекли по его щекам. А когда Ваня самовольно тыльной стороной пальцев второй руки провёл по его лицу в попытках убрать слёзы, тот и вовсе обомлел, а чуть позже очень осторожным движениями попытался приобнять Ваню. Не так крепко как в прошлый раз. Точнее совсем не крепко, но достаточно, чтобы сказать, что хотел и быть при этом правильно понятным. — она давно не приходила, я скучаю. с другой стороны, никто другой тоже больше не приходил. всё тихо. – живым полушёпотом пробормотал Ваня. Последние его два слова эхом разразились по даниному сознанию. А после – всё. Ни слов, ни эмоций, ни тем более чувств – ничего. Отныне даже проблесками в глазах не появлялся тот прежний Ванёк. Его Ваня. Оставлять его одного Даня больше не боялся, в отличие от недалекого ещё прошлого Алексеев даже с кровати не поднимался. После долгих мыслей, никак не предупреждая Ваню, Поперечный ушёл посоветоваться со специалистом, дверь не запер. А Ваня... Ваня, полежав часок-другой в одиночку решил пойти за ним. Ноги его примерно помнили какие-то дороги, хотя сознание не ведало вовсе куда вообще ушёл его Даня. Даня же с дремучей безысходностью в глазах слушал слова врача. Их было много разных, некоторые их них были непонятными простому человеку терминами, но все они скатывались примерно к одному тезису "надо было раньше". Чего же он дурак такой не догадался препараты подмешивать в еду Ване, когда тот ещё не настолько её сторонился. Или хотя бы чуть раньше не посоветовался с врачом, до стадии, на которой у нормальной жизни нет шансов вернуться навсегда. Но Даня "сильный и терпеливый" и знает, что его Ваня никогда бы не сдался, нужно лишь подать ему руку помощи и они с лёгкостью смогут выйти в ремиссию, хотя бы на короткий срок, но желательно на подольше. Ещё желательней, чтобы его Ваня вернулся навсегда. На пешеходном переходе сейчас стоял видимо не совсем его Ваня. Он стоял всё также молча, сливаясь с другими людьми. А на плечах его вели оживленный спор зелёный ангелок и красный демонёнок с дисплея светофора. Демонёнок оглушающе в уши кричал о том, как сильно Ваня мешает Дане жить нормально, является для него обузой и лишней нагрузкой, ангелок же шептал, что Дане плохо будет без Вани, точно во много раз хуже чем с ним. Люди рядом топтали промокший асфальт тротуара, не внимая этого конфликта. Им было все равно, они просто стояли. И алая фигура с базовыми человеческими исключительно внешними очертаниями тоже уверенно стояла на своём. Красно-бордовые, как последние есенинские рифмы, схематичные руки кажется так и намеревались предательски толкнуть в спину. Но их помощь Ване не понадобилась. Он сам, наверное, выбрал избавиться таким образом от своих страданий и избавить от них же мир. Слишком поздно приходит осознание, что повеситься в номере гостиницы это куда более поэтичный способ уйти, чем броской кляксой бесчестить белые строки странички пешеходного перехода. Он не уйдёт полностью. Останется кошмарным сном случайного, ни в чем не повинного водителя. Останется неприметным заголовком в вечном потоке городских новостей. Останется причиной длинной и мучительно тяжёлой психотерапии своего самого близкого и дорогого человека. До свиданья, друг мой, без руки, без слова, Не грусти и не печаль бровей, — В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей.С. Есенин