Пусть полностью сгнию я, пусть наполнен желчью рот,
Я вырву свой желудок, чтоб не чувствовать жажды.
Кричу, но не услышат мой голодный жалкий рёв,
Ведь я совсем одна.
***
Пока бесцеремонные крики толпы резали нежный слух и монстры с боевым кличем втаптывали друг друга в грязь, мои глаза слипались и я протяжно зевал от скуки. Этот цирк уродов был тоской смертной. Куча жителей подземелья, чьи родные успели обратиться в прах за последнюю неделю, слезно умоляли Андайн о помощи, но, как обычно, ответа не было. Рыбий глаз не выражал никаких чувств и даже банальной эмпатии, что успела атрофироваться за многие годы правления в этом проклятом месте. Она была по-настоящему безжалостна. Единственной причиной, по которой я всё ещё терплю этот карнавал самодовольных ухмылок и лицемерия Андайн, является мой драгоценный младший братец, которого, около семи лет назад, приняли в королевскую стражу, и с тех пор, время от времени, он лично отчитывается королеве о местных делах Сноудина. Однако, этот день стал исключением. Недавно, местные крысы нашептали нашей крысиной королеве о новоприбывшем человеке, что мимоходом появлялся в баре Грилби с братьями скелетами. В честь этого, разъяренная королева организовала встречу, которая превратилась из ничем не примечательной беседы, в кровавое поле боя, с последующими бонусами в виде толпы из дико любопытных монстров и, конечно же, мисс-занозы-в-каждой-заднице — Фриск, что напрочь проигнорировала наше с Папирусом наставление «лишний раз не высовываться», попав в эпицентр сея событий. Зол ли я? Ещё как. Хотел ли я прибить её на месте? Само собой. Отрицать то, что подобные идиотские выпады человеческого отродья повлияли на мою репутацию определенно не в самую лучшую сторону — бессмысленно. Мой авторитет пошатнулся и это факт, а из-за ехидных рыбьих шуточек Андайн, жители Сноудина и вовсе считают, что я тут собрался с этой паршивкой семью строить и пироги печь. Какая мерзость. Она уничтожила все то, что я строил годами. Но как бы сильно я её не ненавидел и как бы сильно не хотел её смерти, девчонка все ещё жива. Благодаря мне. Мысль об этом, заставляет мою морду в очередной раз скривиться в собственном отвращении к себе и задать бессмысленный вопрос куда-то в пустоту:Как я до такого докатился?
Теперь в моем доме живет человек, да не абы какой, а та самая аномалия Фриск, на чью решительную душу была давным-давно объявлена охота самой воительницей Андайн. Чью решительную душу я хотел и все ещё хочу убить, распотрошить и сожрать к чертовой матери, в качестве отмщения.Ну и где же сейчас это отмщение?
Вопрос риторический.
От осознания смехотворности всего происходящего, захотелось в голосину рассмеяться, от своей же беспомощности и бесхребетности. Хех. Вопреки всем своим здравым мыслям и минимальным остаткам адекватности в моей побитой жизнью костяной башке, я несу сейчас на руках её еле дышащее, окровавленное тело, пытаясь не обращать внимание на пусть и едкий, но вкусный запах, что пробуждал аппетит и заставлял дряхлые кости сворачиваться. В таком беззащитном состоянии, несносная девчонка выглядела ещё более жалкой чем обычно, что несомненно забавляло. Это лишь обманный маневр, иллюзия — не более, за фасадом которой, скрывается настоящий хладнокровный убийца, грёбаный волк в овечей шкуре. Но я вижу её насквозь.***
По прибытию домой, тело отродья одним моим резким движением плюхнулось на диван, пачкая упругие подушки алой жидкостью. В своем сонном бреду она что-то недовольно мычала, ворочалась из стороны в сторону и хмурилась от тянущей, режущей боли, сводя тонкие брови к переносице, тихо бормотала свое «простите, простите, простите». Глаза её то беспокойно размыкались, то закрывались, радужка потухла, а конечности и вовсе охватило лихорадкой. Аномалия сдуру попыталась приподняться, опираясь на замерзшие, тонкие локти, но тело тут же одолела противная слабость и голова упала обратно на подушки. — Не делай глупостей, отродье. Лучше прижми руки к ране и останови кровотечение. — тихо прохрипел я, сразу же сглатывая накопившуюся за долгое время слюну. Мой голос от чего-то подрагивал, что не могло не пройти мимо её острого слуха, заставляя и без того большие глаза, округлится. — Рану надо обработать и зашить. Благо, на кухне есть иголки с нитками. Фриск интенсивно заморгала, словно не могла поверить в только что мною сказаное. Она было открыла рот чтобы оспорить моё предложение, но я небрежным жестом поднес палец к ее устам, призывая замолчать. — Возражения не принимаются. — сказал как отрезал, после направляясь к кухонным шкафчикам, оставляя недоуменную девчонку наедине со своим смущением. На давно опустевших деревянных полках, покрывшихся тонким слоем паутины, в самой глубокой темени красовалась ярко красная аптечка, со всеми нужными мне препаратами. Одним рывком вырвав коробок из липких паучьих нитей, я незамедлительно развернулся всем корпусом к моему новому пациенту. Она в удивлении вскинула бровь. — Откуда у тебя….— взгляд черных радужек вопросительно скользнул по красному коробку. — Аптечка? — бесцеремонно перебиваю, параллельно пододвигая стул ближе к дивану. — Это от Ториэль. Молчание. Блеск в её глазах становился все темнее и темнее, а после окончательно исчез. Уста сомкнулись. Фриск попыталась спрятать свое поникшее лицо под рванной челкой, кусая вновь и вновь сухие губы, в попытке предотвратить свой бессмысленный плач. Неприкрытая скорбь. Горе утраты близкого тебе существа, чуть ли не родительской фигуры. Потеря всего, что у тебя было, за всего несколько секунд, за два слова. «Ториэль мертва» Даже у меня мурашки проползи по коже, обдавая легким ознобом. Однако… Разве она не заслужила? Человек, что забирал жизни матерей у их невинных детей, столкнулся со смертью близкого. Ну разве это не уморительно? Разве это не иронично? Разве это не то, что люди называют кармой? Вытирая несколько мелких слезинок с понурых глазёнок бледными кулачками, она спросила: — З-зачем тебе человеческая аптечка в доме? — вопрос застал врасплох. В горле неожиданно пересохло и я потупил полный беспокойства взгляд куда-то вниз. Кости сжались чуть ли не до треска, а пульсация алых глазниц плавно раздавалась по всему телу, по всей душе. Мне было нечего ответить. Точнее, ответ был, но произнести вслух его я не мог. И никогда не смогу.Но плевало это отродье на то, что я мог, а что не мог.
— Ты забрал её для…— трепетно начала она и так мягко, боясь спугнуть, потянула ко мне дрожащую ручку, но я тут же в страхе отбил её костяной рукой. Кажется, я тоже задрожал. — Нет! — неожиданно громко даже для себя, рявкнул я, напугав девчонку до дрожи в теле. Я прокашлялся. — Ни для кого я её не забирал, ясно? Это на память о Ториэль.Ложь. Наглая ложь. Такая глупая ложь, что я бы сейчас звонко рассмеялся в голосину, если бы не рядом сидящая Фриск.
Она была права, я взял это для неё.
Обычное, ничем не примечательное, человеческое тело. Даже мерзкое, если вспомнить кому оно принадлежит. Гадость, да и только.
Фриск, заметив мой пытливый, изучающий взгляд, неспешно рассматривающий её сверху-вниз, закрыла руками свою небольшую, покрасневшую грудь, на которой мой взор ещё долго задерживался.Было бы там, что скрывать.
Пациентка послушно легла на диван, нехотя убирая руки с грудин, глазки её суетливо метались по комнате, пока я наклонялся ближе к ране. И этот запах…Аромат корицы перемешался с запахом застывшей крови, сбивая у меня все дыхание. Подавляемый семилетний голод вновь дает о себе знать тягучим неприятным покалыванием в области ребер и таза. Я не могу сдержаться. Физически.
Изо рта выделяется обильная голубая слюна, словно при бешенстве. Я пытаюсь незаметно вытереть её рукавом куртки, но Фриск все равно это замечает, брови хмурит и глядит на меня с сочувствием. Но мне нахуй не сдалось твоё сочувствие, аномалия. Переступая через все возможные инстинкты и чувства, пытаюсь не дышать через нос, дабы не чувствовать искусительных запахов, выдыхая струю воздуха сквозь стиснутые намертво зубы. Руки сами по себе тянутся к антисептику и я вливаю небольшое количество средства внутрь травмированной области, вызывая у девчонки страдальческое мычание. Её очи запульсировали, заслезились и удивлено округлились, дрожа от противного пощипывания, а после она сильно закусила губу, оставляя несколько кровяных следов от острых зубов. Моя садисткая душа внутри ликовала. Подождав несколько минут для полной уверенности, я продел острую иголку в кожу и страдалица болезненно пискнула, проливая ещё больше горьких слёз, что всё стекали и стекали с порозовевших щек на подбородок, с подбородка на впадинку в хрупких ключицах, а затем в ложбинку между…Фу блять.
Протрезвляясь, я резко замахал головой, прогоняя всю эту несуразицу и бред из моей нездоровой, опьяненной голодом черепной коробки, возвращая свое внимание к более важным вещам.Все в порядке. Эти идиотские, мерзкие, абсолютно ничем не подкрепленные рассуждения — всего лишь следствие отсутствия, на протяжении долгого времени, пищи, в этом проклятом месте. Это пройдёт. Это точно пройдёт. — убеждаю себя, продевая иголку в девичую кожу опять, и опять, и опять, и опять. Мелодия из жалких писков и всхлипов этой чертовки — услада для моей души и сердца.
Сквозь кучу неразборчивых мычаний и тихий всхлипов, раздался сиплый, заикающийся голос: — П-почему ты мне помогаешь? — корежась от ноющей боли, поинтересовалась страдалица. Шов был почти доделан. — У нас был уговор, забыла? — напоминаю ей сквозь стиснутые зубы и тяну иголку с ниткой вверх. Аномалия шипит. — А чтобы выполнить уговор, ты должна быть как минимум жива. Она несколько раз кивает, в подтверждении моих слов и снова ойкает от острой иголки, мученически запрокидывая голову. Её синие Вены мгновенно выступают на белой шее. — Но в связи с нынешней ситуацией, ты под домашним арестом. — зажимаю нитку у себя в зубах, а она заинтересовано вскидывает бровь. Забыла что ли? После небольшой паузы, Аномалия звучно охает, и глупо улыбается, подрагивающими краешками губ, но теперь дышит намного расслабленней, облегченно. — Я думала ты меня съешь. — на выдохе говорит девчонка, опуская темные ресницы с радужками вниз, на поношенный свитер.Собираясь сказать «Да я в общем-то и сейчас хочу» — я осекся, прикусывая язык. Мысли о еде не выходили из моей головы, с каждой минутой набирая и набирая обороты.
Прочь, прочь, прочь!
Глаза снова фокусируются на колотой ране, напоминая о текущей задаче, но теперь вместо крови и человеческих мышц, мозг дорисовывает вкусно-пахнущее человеческое мясо, что истекает в собственном соку, взывая к трапезе.
«Съешь её, съешь её, сьешь её» — Я отвечаю, что не могу, но меня не слушает ни мой поехавший кукухой разум, ни мои руки, что так и тянутся сорвать сладкую, сочную, мягкую кожицу с чертовки. Я загипнотизирован.
— М-мне больно! — скрипуче вопит аномалия, указывая пальцем на иголку, которой я за то время в невменяемом состоянии, успел пробуравить дырку в нежной девичьей коже. Черт. Интенсивно выделяющаяся липкая слюна, заполоняет рот, не давая произнести мне ни слова. Костяные пальцы вцепились в человеческое отродье чуть ли не до синяков, взор мой беспомощно мечется по комнате.Я жалок и она это видит.
Руки растерянно отцепляются от бледной кожи и хватаются за больной череп, проходясь костяными подушечками по травме головы. Звенит в «ушах» от голода, а слюна все капает, да капает на пол.Кап. Кап. Кап.
Аномалия сводит сочувственно тонкие брови, касаясь моей руки, да поджимает сухие губы, потом прикладывает обе руки к все ещё незашитой ране и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать. Конечности её, опять сводит судорогой. — Кусай меня. — она все ещё неуверенно направляет ко мне раненную руку, шипя от ломоты. Моё тело будто немеет, а нервная, широкая улыбка прилипает к лицу.Идиотка.
Просто конченная.
Она же, блять, душевнобольная!
Мой безудержный смех прорывается сквозь хриплый кашель, а взгляд кажется затуманенным из-за слез. Я, блять, плачу и смеюсь, сука! Всё вышло куда веселее, чем я думал!Зверек, что так и рвался на свободу - добровольно возвратился к чудовищу в лапы.
Или, вернее сказать, в рот?
— Видимо, тебе зарядили копьем не только в плечо, но и в голову. — саркастично подмечаю я, пока глазницы темнеют, а голос становится ниже. Меня пробивает на истерику. — Я не смогу «просто откусить кусочек», нет, я блять сожру тебя целиком, дура! Она лишь зажмуривает глаза от моих неистовый криков, но руку не опускает, а её бездонные радужки, никак не могут встретиться с моим алым оком, что несомненно говорит о смятении. Борется внутри себя, с собой же, вот только для чего? Для того, чтобы решительно борясь за свою жизнь все эти 16 лет, нахуй все бросить ради….Меня?
Красное свечение моего грозного ока, становится ещё более ярким чем прежде, из-за нелепой, абсолютно никчемной злости, что режет словно нож по душе, задевая ребра, горло и гордость.Как. Она. Посмела.
— Я же сказал: у нас уговор - точка. — прочеканил я, чуть ли не плюя этому дьяволу в лицо. — Если не хочешь выполнять свою часть - пожалуйста, я с радостью тебя сожру и косточек не оставлю. Однако, я не собираюсь участвовать в… — Такими темпами, ты умрешь раньше, чем мы успеем дойти до барьера! — перебила меня аномалия, приближая свое лицо ещё ближе к моему и опуская ледяные руки на костяные плечи. Не прикасайся. — А я не хочу, чтобы кто-то опять умирал из-за меня! — Я не умру, идиотка! — моё бешеное рычание, разносится эхом по комнате и давит на девичьи уши. — Семь лет прожил без человечины, и сейчас проживу!Хватит строить из себя ебанного героя.
Её смерть меня никак не насытит, а голод лишь обострится. Её потеря также паршиво отразится на всем подземелье, забрав единственный шанс у монстров жить на поверхности. Ее жизнь - важна, но у меня язык не повернется сказать это ей в лицо. Потому что, не гоже так ценить цареубийцу, да и убийцу в целом.Так что, ради всех монстров, ради Папируса, я потерплю эти несчастные мгновения рядом с дьявольским отродьем.
Трудно признавать, но это того стоит.
Всматриваясь в моё задумчивое лицо, девичьи губы невольно приоткрылись, дыхание участилось, а в щеках зациркулировала кровь от осознания неправильной близости меж наших тел. Я мог слышать как её сердце, подстраиваясь, билось в такт моему. Пролепетав свое «прости-прости», что уже заело пластинкой во рту у чертовки, её руки вернулись обратно на колени, а взгляд потупился сквозь меня. — Ты очень глупая девочка, Фриск. — останавливаюсь на несколько секунд, и снова повторяю. — Очень-очень глупая. Отродье ошарашено отшатывается назад и падает на спинку дивана, затем несколько раз грустно кивает головой. Сказать ей нечего. Мрачная атмосфера прерывается громким скрежетом заржавевшей входной дверцы и шуршанием старых громоздких сапог. Папирус. Брат стоит весь запыхавшийся, с аптечными пакетами, наполненными самыми разными бинтами и выпученными от беспокойства глазами. — Я-я принес все что было, надеюсь этого хватит! — небрежно бросая пакеты на диван, младший брат принимается разглядывать раненое человеческое плечо, затем он облегченно выдыхает. — Я не знал, что в таких маленьких людях помещается столько крови. Поистине удивительное открытие! Папирус наклоняется ближе к человеку вдыхая запах крови и метала, его зрачки расширяются, а руки тянутся к ране на плече. Дерьмо. — Эй, Папс, может ты пойдешь разложишь бинты? А мы как раз со швом закончим. — ненавязчиво предлагаю я, кладя руку младшему брату на плечо. Брат тут же меняется в лице, очухивается от голодных мыслей, возвращая проказливую улыбку на уста. — Великий Папирус с радостью выполнит такое важное задание! — сказал он, спешным шагом направляясь к кухонным шкафчикам. Мой взгляд сразу же метнулся к ране. Киваю головой в сторону дивана и аномалия, понимая мой намек, ложится обратно на подушки, подставляя незашитое плечо. Иголка с ниткой тут же возвращается в мои костяные руки, а мой разум сосредотачивается на задаче.Эти мгновения мы провели в мертвой тишине.