***
Акция идет не по плану с самого начала. Мирный пикет за сохранение исторических особняков, за полвека превращенных в пристанище бомжей и наркоманов, внезапно объединяется с митингом против общей городской реновации. Ребятам кажется, это хорошая идея. А Стив понимает сразу: их ждет довольно нервное и, скорее всего, травматичное мероприятие. И укрепляется в своем предчувствии, пока наблюдает, как Сойер распихивает по карманам баллоны с краской и петарды. Харрингтон знает, что у Сойера есть и сигнальные ракеты. И судя по тому, что тот собирается на митинг, как в последний решающий бой, Сойер совершенно точно намерен ими воспользоваться. Отличного качества фотографии красивых старинных домиков теперь не менее красиво впечатаны в пыль множеством ног. Тем обиднее, потому что их распечатка ощутимо ударила по опустошенным карманам Стива. А его финансы еще со времен вынужденного переезда не восстановились, да и с чего бы им восстановиться, когда почти все деньги уходят на спасение культурного кода нации. Их акция должна быть мирная, такой был план. Однако часть людей с плакатами «хватит ломать наши дома» выглядит очень решительно, так, будто если не перестанут ломать их дома, они начнут ломать чьи-нибудь кости. Так что шансы на мирный пикет, а уж тем более на сохранение многострадальных, но, увы, обреченных исторических особняков стремятся к нулю. И успешно его достигают, когда к изнывающим на жаре патрульным присоединяются такие же измученные зноем, отягощенные снаряжением спецназовцы. Харрингтон отстраненно наблюдает за их передвижениями, со смутной тревогой раздумывая о том, стоило ли ему последовать примеру более благоразумных коллег и с чувством выполненного долга достойно удалиться. Но судя по тому, как серьезно настроены ребята из «S.W.A.T.», он свой шанс уже упустил. Долг твердит остаться. Да и в конце концов, журналист он, или где? Журналист из Харрингтона посредственный, его литературные способности оставляли желать лучшего еще со времен школьных эссе, вымученных и бездарных. Мало что изменилось с тех пор, но Стив отлично добывает информацию и упрямо не делится ею с более одаренными коллегами. Пишет сам. Плохо, зато достоверно. Сойер продолжает бесноваться рядом, и Стива запоздало накрывает догадка, что тот, должно быть, под дурью. Неприятный холодок гуляет по спине и подсказывает, что придурок напросится с минуты на минуту и, учитывая его арсенал, точно огребет. Стив злится, но когда Сойера грубо откидывают в их изрядно поредевшую компанию, возмущение изливается само собой. В ответ Харрингтон получает лишь напряженный наклон головы и колючий внимательный взгляд сквозь забрало шлема. Вообще-то, можно было молча утащить дебила Сойера подальше от дубинок, щитов и бог знает, что там еще у них в экипировке. Но нет, Стиву вздумалось поучить бойца вежливости. Глупо вышло, несдержанно. Это ведь их работа, нервная и опасная, усмирять таких, как Сойер. А тот перекрытый, и у него где-то все еще есть ракетница. Блядь, совесть, ты вообще не вовремя. Харрингтон рассеянно улыбается и в примирительном жесте вскидывает ладони, потому что офицер продолжает немо пялиться на него. Стив почему-то пялится в ответ, хотя взгляд натыкается на бликующий пластик забрала, но что-то проскальзывает, какое-то странное, болезненное дежа вю. Он даже слегка хмурится, пытаясь понять причину, почему вдруг стало так… волнительно? Харрингтона куда-то сначала уверенно тянут, потом бросают в потоке и одаривают парой шальных ощутимых тычков. Он вздрагивает, когда в небо стартует сигнальная ракета, озаряя площадь красным. В стороне оцепления, откуда его только что оттащили, клубится дым. Вряд ли теперь можно считать их акцию мирной. Но о них хотя бы напишут за пределами штата. Тут-то он и сам тему осветит, уж постарается. Стив пытается найти в толпе своих ребят, у кого-то из них точно был фотоаппарат. Где-то совсем рядом трещат петарды. Кто-то испуганно кричит. Толпа прорывается за оцепление, и Харрингтон устремляется туда же. Сойер мельтешит прямо по курсу, потрясая в руке баллончиком с краской. Рукав его футболки почти оторван, на скуле алеет свежая ссадина, но бесстрашный идиот уверенно двигается к ближайшему бойцу. Стив оттаскивает Сойера в последний момент, футболка трещит, пацан матерится, кто-то выбивает из его руки баллончик. А Стив получает локтем под дых, и Сойер тут же исчезает в толпе. Харрингтон пытается отдышаться, со всех сторон в него то и дело прилетают тычки, ноги спотыкаются о какой-то хлам. Он успевает поймать съехавшие очки и водрузить их обратно на переносицу, когда кто-то в форме с силой притягивает за локоть. Стив, охнув, летит в крепкое, упакованное в жилет и кучу всевозможных щитков, тело. Вот и все. Сейчас его скрутят, кинут в автозак, и ближайшие дни он проведет в участке с такими же как он, идейными неудачниками, а потом… А потом он слышит это. Сквозь шумную возню вокруг, чьи-то завывания, истерические выкрики Сойера, треск петард, невнятные команды из громкоговорителя — сквозь все это знакомая до малейшей вибрации насмешка обволакивает онемевший мозг. Стив замирает, недоуменно всматривается сквозь забрало и цепляется взглядом за все такую же пронзительную синеву чуть прищуренных глаз. Харгроув. Харгроув тут, в Индианаполисе. В «S.W.A.T.» Испытание уровня «суицид», а ведь Харрингтон даже предыдущий «хардкор» проебал еще в школе. Билли уверенно направляет его на вроде бы безопасный островок неподалеку, Стив не думает сопротивляться, хотя подумать вообще есть над чем. Но это, видимо, потом. Когда спадет оцепенение и твердая хватка чужих пальцев на локте перестанет фантомными вспышками напоминать о себе. Харрингтон забирается на развороченные ступени и прислоняется к стене, ему хочется сползти вниз — снова разнылось колено, но тогда не будет видно. Он ищет в толпе Харгроува: одинаковые черные фигуры бойцов неразличимы между собой и то сами ныряют в толпу, то выдергивают оттуда особо активных индивидов и куда-то уводят. Опять сухо гремят петарды, звенит стекло, неожиданно тяжело ухает пламя. Кто-то запустил коктейлем Молотова в пустой экскаватор, на который этот акт вандализма особо никак и не повлиял. Зато над площадью заискрилась радуга — в ход пошли водометы. Стив болезненно хмурится и поджимает губы. Все вышло из-под контроля. Хотя никакого контроля и не было изначально. Была идея, и всех идейных с каждой секундой все дальше от нее уносит. Где-то в толпе орет горластый Сойер — Стив видит, как тот вцепился в спецназовца и теперь стаскивает с него шлем. Сердце начинает драматично биться о ребра, когда из-под снятого шлема выныривает взъерошенная голова Харгроува. Его тут же, по касательной, бьет струей воды, и Стив может поклясться, что видит, как у Билли играют желваки. Харгроув, видимо, теряет остатки терпения, отдирает от себя Сойера, заламывает ему руки за спину и начинает проталкиваться сквозь толпу. Щита при нем уже нет, дубинка болтается где-то у бедра. Стив неотрывно провожает его взглядом. Видит, как от виска по щеке и в ворот рубашки стекают ручейки воды. Как от них же блестит оголенная загорелая шея. Билли дергает сопротивляющегося Сойера и продолжает двигаться к краю площади, вовремя уклоняясь от летящих в беззащитную голову транспарантов и прочего хлама. Когда те выбираются к броневикам, Стив теряет их из виду. Он находит Билли, когда все стихает. Площадь уже опустела и теперь тонет в мусоре, журча искусственными ручейками. Задержанных давно увезли, осталась только одна машина спецназа. Сами бойцы, устало устроившись кто где, очевидно, ждут команды. Билли распластался на узком крыльце полуобваленного здания, задрав голову так, чтобы узенькая тень навеса ложилась прямиком на темечко. Волосы уже высохли и, хоть и гораздо короче сейчас, но все так же решительно вьются. Немного потемнели, разве что. Стив какие-то секунды еще стоит в нескольких шагах, крутит в руках подобранный на площади шлем и разглядывает знакомое лицо. И не может вспомнить, была ли у него вообще когда-либо такая возможность. Он вообще видел раньше эту крутую линию челюсти, от которой вот-вот захватит дух? А губы — чуть приоткрытые сейчас, с идеальными изгибами, блядски красивые? Да, губы он видел. Еще тогда, в школе. Видел, думал, потом запретил себе это делать. Как раз сразу после драки у Байерсов. Погрузившись в свои бесхитростные мысли, Харрингтон не сразу замечает, как уголок губ Билли медленно ползет вверх. — Качественно твои дружки разукрасили, а? — Билли усмехается шире, тычет запакованным в плотную перчатку пальцем куда-то неопределенно в лицо: то ли на кровоточащую губу, то ли в рассеченную бровь. Стив тогда только это и замечает. Хорош, что скажешь, за идеальными изгибами не заметить рассеченную губу. Вполне в его духе. — Извини, — выдавливает он из себя, неуверенно улыбаясь. Откашливается. Протягивает шлем, одновременно сокращая расстояние. — Я вообще не уверен, что это твой. Там таких три валялось. Я выбрал самый крас… целый. Стив в последний момент передумывает шутить на тему спецназовской экипировки, хотя на самом деле она ему очень нравится, даже в самом неприличном ключе. Пару секунд раздумывает, а потом уверенно садится на ступеньки рядом с Билли. Крыльцо узкое, они еле помещаются на нем, едва не стукаясь коленями. Билли подносит шлем поближе к лицу внутренней стороной, приглядывается. — Тут на обороте серийка набита, как раз для таких случаев, — поясняет он, подковыривая коротким ногтем облупившуюся краску. — Двести сорок семьсот один. Не, не мой, — кривит уголок рта в кислой улыбке, прикусывая кровоточащую губу. — Но все равно спасибо, Дэн порадуется. Билли надевает шлем на колено, слегка откидывается назад на руках, поворачивает голову в сторону Стива. Стиву не особо радостно за какого-то Дэна, шлем вообще, если честно, был больше предлогом подойти. Хотя если бы Стив подошел с пустыми руками, это мало на что повлияло бы. Харгроув бы щурился все так же лучисто и хитро, и губу свою многострадальную прикусывал бы точно так же. Может стоит спросить, какой номер у Билли? А потом найти его шлем и… И что, Харрингтон? Умыкнуть домой, надевать потом на залетных любовников, пока они будут трахаться? Стив задумывается над такими перспективами, но Харгроув выдергивает его обратно в реальность нелепейшим вопросом из всех. — Давно ты очкариком стал? — и тут же тянет руку вперед, снимает с Харрингтона окуляры, мазнув пальцами по скуле, цепляет стекла на веснушчатый нос. — Ебать, ну ты и слепошара. Неудивительно, что ты так мазал на баскетбольной площадке, — ржет Билли и смотрит на Стива поверх очков, и не думая возвращать их обратно. Лишь стукает его коленом, шире расставляя ноги, подначивая. Ответ ему не нужен, потому что не ради него все это. Черт, он реально такой же? Стив будто снова в школе. Те же подъебки, те же закусанные губы, те же ковыряющие искрящиеся взгляды, тот же твердеющий член в штанах Стива. Пиздец, ну прекрасно. В очках Билли выглядит, сука, по-прежнему охуенно. На столь близком расстоянии даже никудышное зрение Стива позволяет это увидеть, осознать, смириться. Харрингтона не задевают поддевки про баскетбол, наоборот, это как-то даже роднит. Старые-добрые времена отсюда, с расстояния в семь лет, кажутся приятными, беспечными, по ним скучаешь. — У первого номера, Харгроув, — Стив назидательно стучит указательным пальцем себе по виску, на что Билли только хмыкает, — другие задачи. Не всем же метаться по площадке, как бешеная собака, кто-то должен думать, — он тоже откидывается локтями на ступеньки за спиной, щурится на солнце, а не потому, что не видит ни хрена. — Давно ты элита и доблесть, честь и краса полиции Индианаполиса? Тут Стив на полном праве принимается откровенно разглядывать раскинувшееся перед ним расслабленное тело Харгроува. Перетянутое ремешками, охраняемое щитками в самых стратегически важных местах. Такое быстро не распакуешь. Да уж. — Три года как. Армия после школы, отец настоял. Потом академия, стажировка в «S.W.A.T.». В общем, времени заняло немало. Но, знаешь, ради формы можно было и попотеть, — смеется вполголоса Билли. — Девки клюют еще хлеще, чем на тачку, — Харгроув широко скалится и, стянув с носа очки, небрежно напяливает их обратно на Харрингтона. — Да и не только девки, да, Стив? — подъебывает с тонкой ухмылочкой. — Твоя мотивация всегда была сомнительной, — Стив едва не морщится от вдохновенной речи Билли, поправляет на лице вернувшиеся очки, пытаясь не замечать отчетливый отпечаток чужого пальца на линзе. Но на Харгроува не смотрит, пропуская мимо ушей подъебочку на свой счет. Внутри, конечно, тянет полуоскорбленно-полувосхищенное: «су-у-ука». И там же отвечает: «да, Билли». Стив бы точно не стал раздевать его. В первый раз. Оставил бы даже перчатки. Кто-то из старших, по-видимому, отдает команду, и все офицеры тут же начинают бодро паковаться обратно в черный броневик. Харгроув с толикой сожаления снимает с колена шлем, поднимается. Ленивый, крепкий, томный какой-то — то ли из-за жары, то ли из-за усталости, то ли Стива все-таки припекло солнышком. — Хотел бы спросить, какого хера ты тут забыл, но не буду. Оставь мне поле для фантазий, Харрингтон, — Билли склоняется в жалком футе от Стива, облокотившись о периллину, и чувственно отправляет ему звонкий воздушный поцелуй, тут же подмигивая. — Рад был повидаться. Не хворай, революция. Стив хмыкает, совершенно по-идиотски расплываясь в улыбке. Обмен воздушными поцелуями в первую после многолетнего перерыва встречу вдохновляет. Не понятно пока на что, но пора бы уже убрать с лица эту дурацкую улыбку блаженного. — Береги себя, доблесть. Надо было взять хоть телефон. Своего у Стива нет, но есть в баре за углом, где дебилушка Сойер делает вид, что работает. Харрингтон понимает, что не попросит, не сейчас. К тому же из набитого бойцами броневика на них отчетливо таращится добрый десяток глаз. Да и занят Стив сейчас тем, чтобы понизить уровень жадного сожаления во взгляде, которым провожает удаляющуюся фигуру Харгроува. — Кстати, в следующий раз надень что-то поудобнее туфлей. Иначе точно проебешь моим ребятам в догонялки, — выкрикивает Билли у самого входа, салютуя. — Харгроув! Заканчивай трепаться, поехали! — орут на него басом из салона, и Билли с щенячьим «есть, сэр!» запрыгивает внутрь. Спецназ уезжает, а Стив все еще сидит на ступенях и пялится на свои пыльные, оттоптанные туфли. Встреча с Харгроувом выбила из колеи так, что он умудрился забыть и о тех, кого забрали, и о тех, кто успел удалиться достойно и теперь наверняка обдумывает следующую акцию и считает потери. Стиву надо бы к ним. Стиву надо бы набросать статью для газеты. Но прежде всего Стиву надо бы перестать вырывать из памяти и заново, раз за разом, проигрывать воспоминания о сегодняшнем Билли Харгроуве. Домой Стив добирается, когда совсем темнеет. Он еще успевает заглянуть в бар за углом, молча выслушать возмущения товарищей, перетекшее в унылое поглощение легкого алкоголя, потому что праздновать особо нечего. Потом все почему-то говорят о Сойере что-то хорошее, будто он умер на баррикадах, а не действует сейчас на нервы всему полицейскому участку, надо, кстати, узнать, куда его определили. Но это все потом. Стив набрасывает черновик статьи, благоразумно отсев подальше от сокрушающейся по поводу неудачи братии, и незаметно уходит домой. Дома он банданой приматывает к колену пачку горошка, который в морозилке лежит исключительно для таких вот случаев и давно стал многоразовым. Потом долго лежит в темноте и таращится в потолок на разноцветные пятна отсветов уличной иллюминации. Сам для себя незаметно засыпает, а ночью ему снятся солнечные воздушные поцелуи.***
Шлем Дэну он отдает конечно же не сразу, только после двадцатиминутных молебных унижений, и это — маленькая награда после сегодняшнего пиздеца, тем более что утром придется докладываться завхозу об очередном проебе имущества. Платит за него он, конечно, не со своего кармана, но по головке за такое расточительство ни одного из них явно не погладят. Он наскоро моется, отчитывается на вечернем брифинге, успевает даже немного размяться в зале, но без фанатизма — лопатка все еще адски ноет, и Дэн, с охуевшими глазами комментируя цветастую гематому, настойчиво советует ему показаться в медотсеке, но Билли, блядь, голоден. И Порше зассыт ему все углы, если он не явится домой к семи. Эверлин, соседка сверху, к которой Билли не раз катал яйца, пока та не осведомила его о своей исключительной любви к женским сиськам, конечно, выведет его девочку на прогулку, но будет гундеть о непорядочном отношении к животным еще неделю, так что нахуй. Сил слушать очередную выволочку у него сегодня не осталось. Порше едва не припрыгивает до потолка, стоит ему пересечь порог дома. Даже статные доберманы ведут себя как блаженные лабрадоры, если их правильно воспитать. Билли крепит поводок на жилистую шею, успевает снять перчатки и переобуться в поношенные кроссовки вместо берцев, прежде чем слинять на вечернюю прогулку с единственной преданной дамой сердца. В киоске рядом с домом он вынимает позавчерашнюю бесплатную газету из раритетной вазы у входа, щелкает шлейкой на ошейнике, отпуская Порше вальяжно прогуливаться по парку, а сам падает на ближайшую скамейку, наскоро просматривая несвежие уже новости спорта, рекламные выдержки. Глаз цепляется за посредственную статейку с громким заголовком о реновации города. Что-то про снос памятника у автовокзала для расширения парковочных мест. Статья и правда говеная, повод — вообще постная хуйня, но Харгроув от нехуй делать прочитывает ее до конца, а потом замечает подпись в самом конце, выведенную аккуратным курсивом на пару кегелей меньше. С. Харрингтон, корреспондент Indian News. Билли таращится на надпись с таким неверием, что едва не выдавливает глазные яблоки из орбит. Стив Харрингтон. Тот самый чел, который в школе не сдал ни единого сочинения на оценку выше С, журналист? Это настолько логично объясняет его присутствие на сегодняшнем митинге, что Билли тут же отметает бредовые варианты о тезках. Харгроув перечитывает статью еще раза три, и в самом деле находит некоторые сходства с постановкой речи Стива. Ну, того Стива, которого он помнит еще со школы. В этот раз не то чтобы они успели перекинуться больше десятка предложений. А как же серебряная ложка в жопе? Бизнес отца, баснословное наследство, беззаботная жизнь? Харгроув настолько впечатлен, что руки впервые за день тянутся к полупустой пачке сигарет в нагрудном кармане. Вообще-то, он бросает курить. Еще с поступления в академию, когда только начал выплевывать дыхалку на постановочных рейдах, но привычка выкуривать хотя бы одну раковую палочку в день стала своеобразным ритуалом, который он проводил за стаканчиком кофе с утра, или вечером на прогулке, или после секса, что в последнее время случалось не очень-то часто с рабочей нагрузкой. Порше презрительно скашивает на него острую морду, присаживаясь в метре от ног. — Без наездов, девочка, у меня психологическая травма, — доверительно делится Билли, затягиваясь. В Индиане все еще девяносто по Фаренгейту, но Билли пребывает в перманентном ахуе вовсе не от этого.