Похожий на апельсина

Последнее, что хотел бы Серёга в своей жизни — это влезать в ебучую ипотеку. И не потому, что он сомневался в своей финансовой стабильности, а тупо из принципа. Ну не хотел он никогда делить что-то своё ещё с кем-то. Тем более с банком. Да и переплачивать тоже как-то жаба душила, конечно. В армавирских традициях было мотивировать это делать туристов, а не попадаться на удочку самим. Тем более в Питере он уже давно не проездом. Поэтому, когда у него накопилась наконец достаточная сумма на счету, он понёс её к риелторше, которая уже помогала с недвижкой многим его знакомым из шоубиза. Даже несмотря на то, что она никому о своих клиентах не трепалась, всё равно все, кому надо, откуда-то её знали. Вот и Серёга тоже — хоть убей не мог вспомнить, откуда у него её контакт. Звали её довольно звучно — Аврора Петровна. Её фирменной фишкой было вести счёт, какой вопрос новый клиент задаст ей первым: про размер её комиссии или про то, что же ей снится в час, когда утро встаёт над Невой. Серёжа в своём раунде сдвинул счёт в пользу вопроса про комиссию, потому что пришёл к ней по серьёзному делу, а не петросянить, и за свой выбор был благодарно награждён небольшой скидкой. В общем, они сразу нашли общий язык, и Серёжа обрисовал ей ситуацию. Бытие непубличным человеком всё-таки давало свои преимущества: он мог позволить себе жить в самом обычном доме обычного района, не заботясь о том, что его будут узнавать в лицо. Соседи вовек не догадаются, что шутки и сценарии для нескольких шоу одного из самых популярных в стране телеканалов, которые смешат их до усрачки по вечерам, в метро и в душных офисах, пока они филонят от скучной работы, принадлежат именно его авторству. Серёжу это нисколько не расстраивало — вопреки предубеждениям большинства из его окружения, которое остервенело рвало жопу, пытаясь попасть в телик. Он в целом-то был бы и не против где-нибудь засветиться, и у него даже имелся такой опыт, но конкретно к известности он не стремился никогда. Деньгами лощёные продюсеры его и так сейчас не обижали, работы всегда хватало, и она приносила огромный кайф. Кроме того, он обладал большей творческой свободой, чем его звёздные коллеги, скованные рамками своих сценических образов и определённых форматов. И то, что на него не глазеют на улице и не подбегают на каждом шагу сделать селфи, ему скорее нравилось, чем нет. Он прекрасно знал про себя, что в какой-то момент это начало бы его знатно подбешивать. А порой его даже прикалывало вот так, из тени дёргать за ниточки настроений публики. Как какой-то бесшумный и неприметный злодей, до последнего сюжетного твиста остающийся вне подозрений. Поскольку жил Серёжа один и не планировал ни в скором времени, ни в длительной перспективе это менять, хотелки у него были сравнительно скромные. Он точно знал, что не горит желанием жить в центре — в выхоленном снаружи, но напрочь обветшалом внутри здании, где предстояло ебаться то с канализацией, то с проводкой, то с штукатуркой, а то и вовсе с буйными пенсионерами по соседству. Корни уроженцев Северной столицы были пущены не только в саму болотистую местность на многочисленных островах, но и в объекты её культурного наследия. Всяких историй из разряда «Ещё дед мой до революции тут плитку клал! И где сейчас этот их союз нерушимый? А плитка-то вот она, целёхонька!» Серёжа уже сполна и в красочных подробностях наслушался от Арса. Тот, конечно, был одержим всякой древностью, но только если та не забрасывала без конца администрацию города жалобами на его очередную инициативу. Жить в сердце Петербурга, тем не менее, Арс всё равно обожал. Он свято считал, что настоящий человек искусства должен всегда обитать исключительно там, и долго уговаривал Серёгу поселиться где-нибудь недалеко от него. Даже с невинными глазками подсовывал то одно, то другое объявление. В ответ на это Серёжа, как правило, просил напомнить, на сколько лет тот сам влез в эту кабалу ради своего «Прикинь, проходишь две минуты — а тут Невский!», и Арсений, закатывая глаза, замолкал. Хотя не то чтобы и сам не любил поиронизировать над своим решением. — Ну Серёж, зато это единственный способ устроить себе жопную еблю, легализованную на государственном уровне. Просто заключи брачный союз с банком, — разводил он руками, и Серёга прыскал со смеху с этого аргумента, но всё равно вежливо отказывался. Серёжа ценил достаточно базовые вещи, которые Арс считал скучными — простоту, качество и функциональность. Дом для него должен был быть тем местом, в котором незаебно. А ценник на старый фонд, процент переплат и непременный кот в мешке, идущий в придачу к каждой квартире, противоречили понятию «незаебно» чуть более, чем полностью. Из плюсов центра было бы разве что местонахождение Арса где-то под боком, однако Серёжа не первый год знал эту неугомонную, как однажды выразился кто-то из общих друзей, «сущность в виде гомика», потому не сомневался, что тот достанет его хоть на Чукотке. Так что расстояние в час-полтора езды на машине их неубиваемой дружбе явно не угрожало. Да и самого Серёгу оно не смущало, водить он любил. Аврора Петровна его запросам удивилась, но оперативно подобрала отличные варианты в нескольких недавно отстроенных ЖК на севере города, из которых Серёжин выбор быстро пал на просторный лофт с панорамным видом на последнем этаже. Из него была видна даже кукурузина новенького Лахта-центра, которая молчаливо напоминала, что одна круговая порука у него всё-таки есть. Впрочем, против неё Серёжа пока ничего не имел. Квартира находилась в самом конце длинного коридора, отделённая от соседних несколькими прослойками каких-то бытовых коммуникаций, поэтому его не должны были беспокоить ни другие жильцы, ни посторонние шумы, и сам он тоже никому неудобств бы не доставил. Подъезд был тихим, чистым и светлым. Ни с кем из соседей по этажу он за несколько просмотров умудрился не пересечься, хотя, по словам риелторши, они там вроде как были. — Не подъезд, а парадная, — назидательно поправлял его Арс, когда он рассказывал ему об этом. — Иди нахер, это у тебя там на Рубика парадная с колоннами и витражами, а здесь, блядь, самый что ни на есть подъезд, — отвечал Серёжа. Когда Арс впервые приехал туда с ним, то скривился и, досадливо прицокнув, признал, что это действительно «просто подъезд». Минималистичный прагматизм ему никогда не нравился. В октябре Серёжа получил ключи и поехал кутить по этому поводу в клуб. Окончательно он туда заселился аккурат в свой день рождения и устроил вечеринку сразу по двум поводам. Кто-то из гостей, конечно, заплутал в путанных дворах, выйдя с парковки, и пришлось пару раз выходить и встречать их на подходе. Ноябрь был холодным и ветреным, снег уже успел запорошить дворы и оседал мелкой крошкой на непокрытой голове и плечах. Выйдя на улицу с прижатым к уху телефоном за очередной порцией потеряшек, краем глаза Серёжа зацепился за что-то слишком яркое для сумеречной серости питерской зимы, но тогда ему было не до этого. Только на обратной дороге со всей своей гурьбой он в свете фонаря увидел, что это какой-то чел в оранжевом дутом бомбере, который сидел, скрючившись, на железном заборе у детской площадки, будто бы принципиально игноря свободную неподалёку скамейку, курил и что-то увлечённо строчил, уткнувшись в айфон. На проходящую мимо толпу с Серёжей во главе он кинул лишь косой взгляд из-под капюшона и вернулся к отбиванию чечётки на экране. Позднее вечером, когда Серёжа выходил на лоджию покурить, тот всё ещё там сидел, крохотной сочной кляксой выделяясь даже сквозь участившийся снегопад. Серёжа задумчиво смотрел на него, выдыхая дым в морозный воздух под приглушённо пульсирующие из квартиры биты, и думал о том, что с такой высоты тот похож на тлеющий огонёк его сигареты. Следующие пару недель выдались загруженными, и Серёжа заваливался в свою новообретённую берлогу только под полночь и с исключительно медвежьими целями — впасть в спячку. В целом он был бодрячком, но надвигающаяся новогодняя движуха выматывала его не меньше, чем коллег по цеху. Несколько раз оранжевая куртка ещё попадалась ему на глаза с утра, когда он выезжал со двора, и он успел разглядеть, что чуваку вряд ли больше двадцати и что он ебать высоченный. Сидя крючком на заборе тот казался гораздо меньше. Про себя Серёжа окрестил его Пуханом. В своём неизменном бомбере цвета апельсинового ада и белой толстовке теперь он напоминал Серёже не огонёк сигареты, а рыбу-клоуна. Хотя, кроме куртки, клоунского в нём было мало. Выглядел Пухан обычно каким-то хмурым и сосредоточенным. Если они встречались взглядами, Серёже даже почему-то становилось немного не по себе. А потом однажды ему таки довелось увидеть недружелюбного соседа человека-пуховика в другом настроении. Это было ночью, когда, заруливая на парковку, он в первый раз заметил того в окружении толпы таких же молодых ребят. Над большинством из них он возвышался чуть ли не на голову и над чем-то с ними ухахатывался, держась за живот и чуть ли не складываясь пополам. Улыбка и тем более смех на его обычно кислом лице смотрелись странно. Невольно Серёжа даже задался вопросом, что могло мрачного Пухана настолько рассмешить. Когда, оставив машину, он возвращался потом к подъезду с парковки, компания была на том же месте, а Пухан всё ещё ржал и, кажется, сам разгонял какую-то дичь, подхватывая реплики друзей. Вроде там что-то было про видеоигры. По проходящему мимо Серёге он скользнул прищуренным взглядом, на мгновение замолкнув и затягиваясь сигаретой. Серёжа успел поймать не успевшую сойти с его губ улыбку, а потом тот отвернулся, снова подхватывая бурный разговор. — Шаст, завтра же у нас прога первой парой? — услышал он за спиной, роясь в карманах в поисках ключей перед входом. Кто-то расхохотался. — Ты бы ещё у дерева спросил, с таким же успехом ответ получишь. — Я спросил у ясеня… — меланхолично затянул Пухан. — Слышь, ясень, у тебя диплом в этом году, харе прогуливать. — У меня много чего в этом году, не нуди… — на этой фразе Пухана Серёжа уже скрылся за пиликнувшей дверью, обретя за десять секунд сразу несколько ценных сведений: Пухана зовут Шаст, что бы это ни значило, он вроде бы студент-технарь и совершенно точно раздолбай. Что ему делать с этими знаниями, он в душе не представлял. Он зашёл в лифт, когда входная дверь хлопнула ещё раз, и собрался было нажать на кнопку этажа, но тут до него донеслось: — Придержите, пожалуйста! — это был голос Шаста-Пухана. Серёга вскинул руку, останавливая поползшие навстречу друг другу двери, и парень, взбежав по лестнице, протиснулся мимо него внутрь. — Спасибо. А то потом хрен дождёшься, пока доедет, второй-то не работает, — пожаловался он, пока Серёжа нажимал на свою «25» и кнопку закрытия. Серёжа поднял на него глаза, и в груди у него вдруг что-то ёкнуло. Пухан широко и приветливо ему улыбался. Пухан был пиздец красивым. — Не работает? — тупо повторил он последнее, что услышал. — Ага. Третий день чинят. Серёжа недоумённо хмыкнул. — Даже не замечал. Заработался, видимо. Вот тебе и новый дом, — пробормотал он. — Я вчера вообще забил и по лестнице поднимался, — поделился Шаст-Пухан. — Такое себе приключение, когда под самой крышей живёшь. Тут до Серёги внезапно дошло ещё одно ценное сведение: Пухан живёт с ним на одном этаже. Вот почему он до сих пор не нажал на кнопку. И как они умудрились ещё до сих пор там не пересечься? А, ну да. Он же с момента переезда сюда только ночевать приходил. — Надеюсь, скоро починят, — сказал он, чтоб хоть что-то ответить. — Я тоже, — усмехнулся сосед и выразительно добавил: — Лестницу — не рекомендую. Ноль из двадцати пяти. Серёжины губы невольно потянулись уголками вверх, возвращая ответную улыбку. Дальше они ехали молча, а на этаже, кивнув друг другу с пожеланием доброй ночи, разошлись в разные стороны. Странное дело — после этого они начали встречаться у лифта почти каждый день, хотя рабочий ритм у Серёжи только продолжал нарастать. Пухан всегда солнечно ему улыбался и говорил «привет», как будто они старые знакомые, несмотря на то, что они до сих пор не знали друг друга по имени. Серёжа несколько раз порывался спросить, но каждый раз что-то мешало: то в лифт кто-то забегал, когда он уже открывал рот, то Пухан был в нелепых громоздких наушниках, то он сам с утра висел на телефоне. Но когда тот ему улыбался, внутри у Серёжи всегда что-то неконтролируемо теплело. У зелёных глаз собирались лучики, а ещё он смешно морщил нос. Только волевые усилия и забитая делами голова заставляли Серёжу отворачиваться и так бессовестно на эту улыбку не залипать. А где-то в глубине души, не особо даже отдавая себе в этом отчёт, закрывая квартиру на ключ он загадывал: если они сегодня пересекутся с оранжевым бомбером, то день у него будет хорошим. Пока работало без сбоев. Серёжа не особо понимал, почему его немного переебало с этого контраста первого впечатления и последующего недознакомства. — Теперь ты у нас, значит, предпочитаешь помладше? — многозначительно выгнул бровь Арс, когда он с ним этим зачем-то поделился. — Не развращай молодёжь, оставь это дело профессионалам. То есть мне, конечно. — Я и не собирался, чёрт ты похотливый, — фыркнул Серёжа. Арсений хитро прищурился и наклонился, вглядываясь ему в лицо. — А эти мечтательные глазки говорят об обратном. — Завали, — отмахнулся Серёга, но тот не унимался. — Хочу приехать и познакомиться, — заявил он. — Не вздумай даже. — Тебе жалко, что ли? — С чего ты взял вообще, что он по мальчикам? — А я и не говорил, что трахнуть его собираюсь. Я сказал — познакомиться! А то ты так до старости будешь резину тянуть. Серёжа закатил глаза. — Походу опять придётся переезжать. — Куда? — В тундру, от тебя подальше. И адрес не говорить. А то тебе и с медведем каким-нибудь приспичит «познакомиться». — М-м-м… Не мой типаж, — ничуть не смутился Попов. Арс не сразу, но вскоре всё-таки отстал, однако Серёжа признавал, что тот прав. Знакомиться было страшновато, да и вообще сейчас всё это было бы вообще не кстати с его загруженностью. Кроме того, он даже ещё сам не разобрался, как именно Пухан ему нравится — просто симпатичен как человек или там нечто большее. Второй вариант бы очень не хотелось в силу тысячи причин, основные из которых он мог назвать сходу: тот младше, тот студент, тот слишком гетеро-обаятелен. Термин «гетеро-обаятельности» придумал Арс, когда пытался объяснить Серёже, как работает его гей-радар, который напрочь отсутствовал у самого Серёжи. С гетеро-обаятельными мужиками было сложнее всего и зачастую абсолютно бесперспективно. Серёжа в основном западал на таких, поэтому предпочитал ограничиваться гетеро-обаятельными женщинами, с которыми всё было наоборот очень просто. Впрочем, пока он раздумывал, шанс выпал как-то сам собой, без особого напряга. Когда у Серёжи выдался редкий день без встреч и он сидел дома, закопавшись в новогодних сценариях, сработала пожарная сигнализация. Да так резко, что он аж подпрыгнул на месте. Выглянув за дверь, он поморщился от оглушительной сирены, которая там орала ещё громче, но никакой подозрительной движухи не увидел. Коридор был пустынным, как и обычно; ни дыма, ни запаха не обнаруживалось. Однако Серёжа предпочёл перестраховаться, потому что пару раз ему действительно приходилось застать неучебную пожарную тревогу, и это было довольно стрёмно. Он накинул куртку, обулся и, сунув в карман ключи, вышел из квартиры. Лифт, конечно, по технике безопасности не работал, и пришлось спускаться по лестнице, которая «ноль из двадцати пяти». Что ж, по крайней мере, путь вниз явно был полегче подъёма. Консьержки на месте не было, что слегка напрягло, но на улице Серёжа не встретил вообще никого. То ли дело было в том, что в будний день мало кто был дома, то ли в том, что всем, как водится, было лень выходить. Серёжа внимательно окинул высотку взглядом, потом даже обошёл вокруг, но никаких видимых признаков пожара не заметил. А когда он вернулся к подъезду, то обнаружил около него ещё одного законопослушного гражданина. — Походу мы тут одни такие паиньки, — при виде его со смехом прокомментировал гражданин, кутаясь в своё оранжевое пуховое безобразие. — Или душнилы. — Ну тут как посмотреть, — не стал отрицать Шаст-Пухан. — Но я скорее из-за сигналки сбежал, думал, оглохну. Он кивнул в сторону дома. Сирена и громогласный голос доносились даже досюда. — Часто тут такое? — поинтересовался Серёжа. — На моей памяти второй раз, но я тут только с сентября живу. — Я и того меньше. А сюрпризов всё больше. Ох уж эта Аврора Петровна. Серёжа понадеялся, что она хорошо спит в тот самый час, когда утро встаёт и все дела. Было довольно холодно, и Пухан в этот раз напялил на свои беспорядочные патлы зелёную шапку, отчего ещё прочнее укрепился в Серёжиной голове с цитрусовыми ассоциациями. На шапку белыми пятнышками опускались крупные снежинки, как будто от затянутого неба отщеплялись маленькие кусочки и становились видимыми на ярком фоне. Да и вообще весь этот долговязый фрукт целиком был слишком красочным в зимней питерской серости, словно вырезанный клочок картины импрессиониста, налепленный на карандашный набросок. Да, Серёжа недавно ходил с Арсом в Эрмитаж. — Есть закурить? — спросил вдруг Пухан, пошарив в карманах и немного приуныв. — Свои забыл. Курить Серёже тоже хотелось, но, похлопав себя по куртке и выудив пачку, уже по весу он понял, что внутри мало перспектив. Так и оказалось — последняя сигарета сиротливо притулилась в уголке, внезапно превратившись из неприметной скромницы в самую завидную невесту на деревне. Быстро рассудив, что курить он хочет не настолько сильно, как оказать соседу жест доброй воли, он щёлкнул пальцем по дну, выбивая сигарету из пачки, и протянул ему. При этом он сдвинул крышку так, чтобы не было заметно, что внутри пусто. Хотел было и зажигалкой поделиться, но Пухан уже справился и сам, прикрыв у рта обветренными руками. — Спасибо, — тот выдохнул дым после затяжки и заинтересованно скользнул взглядом туда, куда Серёжа сунул пустую пачку. — А сам чего? Серёга пожал плечами. — Не хочу. — По этикету курильщиков так не делают, — авторитетно заявил Пухан. — Поделился сигаретой — закури сам. — Нет такого правила. — Есть, я же его придумал. — Может, я бросаю. Сосед вдруг проницательно прищурился, снова затягиваясь. — Пиздишь, — констатировал он на выдохе. Серёжа вздохнул, не найдя смысла продолжать бессмысленный спор. — Ладно, это была последняя, — признал он и закинул ненужную пачку в ближайшую урну. Парень помолчал пару мгновений, а затем смешливо улыбнулся. — Благородно. «Рыцарь, хуле», — выругался про себя Серёжа. Самую чуточку захотелось провалиться под землю. Пухан усмехнулся, а затем вдруг, затянувшись ещё раз, протянул сигарету, зажатую меж пальцев, ему. Выглядело так, будто он собирался пожать ему руку, но он определённо делился. — Я Антон, — представился наконец он. — На случай, если ты не берёшь сигареты у незнакомцев. Серёжа хмыкнул и, перехватив сигарету, пожал ему руку. Почему-то он думал, что тот представится прозвищем. — Серёга. А почему «Шаст»? — От фамилии, — тот, кажется, даже не задался вопросом, что Серёжа это где-то подслушал. — Шастун. — Тебе подходит, — ухмыльнулся Серёжа, и тот ухмыльнулся в ответ. — Мне все так говорят. Сделав пару затяжек, Серёжа вернул переходящий вымпел обратно.  — А у тебя какая? — поинтересовался Антон. — Матвиенко. Предупреждая вопросы — нет, не родственник той самой. Я вообще из Армавира. — Далеко ты от тёплых краев забрался. Не мёрзнешь тут?  — Не, я парень горячий, — ляпнул Серёжа и тут же пожалел. Что он вообще этой фразой хотел сказать? Но загнаться он толком не успел, потому что Шаст, окинув его взглядом с ног до головы, с косой улыбкой ответил: — Я вижу. Ну и что это, к едрёне фене, значило? Он намекал на его характерный типаж или на незастёгнутую куртку? Или это всё-таки был момент, когда у того вдруг пошатнулась неоспоримая гетеро-обаятельность? «Пошастнулась», — передразнил внутренний голос. — А я из Воронежа, — продолжал тем временем Антон. — Мы оба. — Оба? — тут Серёжа неосознанно напрягся. Значит, он живёт тут не один.  — Макар, мой друг. Мы снимаем хату вместе. Может, видел его, он, ну… — Антон задумался и посмотрел на себя сверху вниз. — Как я, только пошире. Ну, хоть не девушка. Хотя и «друг» тоже порой может оказаться «вдруг», кому как не Серёже это знать, в конце концов. Он покачал головой, мол, нет, не видел. В этот момент он осознал вдруг, что с момента их первой поездки в лифте он особо и не вглядывался в других соседей. Шаст пожал плечами. — Ну значит, потом познакомлю. Его Илюха зовут, если что, Макар это тоже погоняло. — В Воронеже зовут кого-то по именам? — усмехнувшись, спросил Серёжа. — Только мою маму, — хмыкнул Антон. Из подъезда вышла консьержка и крикнула, что можно возвращаться. В следующую секунду замолкла наконец сигнализация, оглушив теперь блаженной тишиной. Лифты заработали, и вместе с Антоном они поднялись на свой этаж. — Лифт — это двадцать пять из двадцати пяти, — сказал Серёжа на прощание. Антон легко рассмеялся и снова пожал ему руку большой тёплой ладонью, чуть царапнув по коже перекрутившимся внутрь серебрянным перстнем, после чего они разошлись.