Похожий на апельсина

Чем ближе был Новый год, тем чаще Антон по вечерам заваливался к Серёже. Серёжа против не был, однако он напрочь погряз в работе, поэтому Шаст в основном валялся на диване и играл в его Нинтендо, пока он рядом за столом закапывался в бумаги, чаты и гугл-доки, прерываясь только на покурить и бахнуть кофе. Если выдавался свободный часик, то они просто болтали или вместе что-то недолго смотрели. Чаще это был футбол или баскет — по инициативе Антона, конечно же, но Серёжа не возражал, даже если не особо хотел, потому что был слишком заёбан. А иногда они включали что-то из КВН-овской классики и свои любимые стендапы. Однажды Антон даже задремал во время совместного просмотра какого-то выступления «Утомлённых солнцем». Серёжа тихо укрыл его пледиком, попутно заметив вблизи здоровенные синячины под закрытыми глазами, которые не смогли скрыть даже опущенные густые ресницы. Антон ведь тоже выматывался там в своём студенческом движе, ещё и сессия была на носу. Только он не имел привычки жаловаться. В этом они были похожи. А ещё у него всё ещё не клеилось с Ирой, хоть он об этом больше с Серёжей не говорил. Но Серёжа и сам догадывался, не идиот. Приглушив тогда свет и выключив телик, он вернулся в кресло, но к работе приступил не сразу, задумчиво смотря на окутанный тенью профиль и торчащие из-под пледа бесконечные ноги в носках с бананами. В тот момент он решил, что сможет быть Антону просто другом. Поддерживать и заботиться в меру своих сил, пока тому это будет нужно. Почему-то казалось, что для него это сейчас мало кто делал. Ни таинственный Поз, ни не менее таинственная Ира, ни даже Макар, который вроде как шёл после Поза вторым по значимости другом для Шаста. А он, Серёжа, отважно будет. Наверное, он всё-таки идиот. Новый год Антон встречал где-то за городом, в коттедже, снятом вместе с кучей его однополчан по универу и другим активностям. Серёжа из своих опций выбрал вписаться в какую-то гулянку, организованную их с Арсом друзьями. Толп незнакомцев в этот раз совсем не хотелось, он слишком заебался, вкалывая на съёмках аж до вечера кануна, и нуждался в тёплой знакомой компании. В целом время он провёл хорошо, но только до непосредственного начала самого́ нового года. Всё из-за дебильной традиции, которая какого-то лешего сохранилась у них с Арсом ещё со времён их первой попытки встречаться — целоваться на последнем ударе курантов. Когда в полночь тот привычно потянулся к нему, Серёжа рассеянно ответил, легко чмокнув влажные, пахнущие игристым брютом губы. Но Арс почему-то не угомонился и, обвив за шею, полез ему в рот языком. Он был пьян и весел, и в нём проснулась шальная императрица, которая желала продолжения банкета. Иногда такое случалось, и они действительно заканчивали новогоднюю ночь в одной постели, но в этот раз шальная императрица в самом Серёже спала мертвецким сном. После нескольких тщетных попыток мягко его отстранить и заставить слезть со своих колен, куда тот уже успел забраться, увлечённо целуя его в шею и залезая рукой под рубашку, Серёжа не выдержал и жёстко перехватил его руки, угрожающе глядя снизу вверх. — Арс, — негромко, но твёрдо произнёс он. — Нет. На лицо Арса будто легла тень. Он опасно и яростно сверкнул глазами и спрыгнул с него, бросив тихо, но отчётливо: — Как ты заебал уже со своим малолеткой, — после чего забрал пальто и скрылся в неизвестном направлении. Серёжа тоже не стал долго задерживаться и, наскоро извинившись перед друзьями, которые уже привыкли к их непостижимым отношениям и заёбам Арсения, уехал домой спать. Помирились они уже на следующее утро; Арс сам позвонил, пребывая в благодушном настроении, потому что вчера всё-таки нашёл, с кем потрахаться, и вроде бы совсем не затаил на Серёжу зла. Серёжа с облегчением выдохнул и рухнул обратно отсыпаться. Второго вечером вернулись Антон с Макаром, и всё стало ещё лучше. Серёжа подарил Шасту комплект постельного белья чудовищно оранжевого цвета — такого же, как его бомбер. Он случайно увидел это недоразумение ещё пару недель назад, забежав к банкомату в какой-то ТЦ, и сразу понял, что непременно обязан его купить, сколько бы тот ни стоил. Стоил тот дохуя, потому что магазин был какой-то супер-пупер-мега понтовый и фешенебельный, но Серёже было плевать. Шаст, получив всученный в руки пакет, в ужасе округлил глаза и хлопнул себя со всей дури по лбу. — Блядь, вот я тупой! Я тебе ничего не купил. — Ну и забей, — пожал плечами Серёга. Он ничего и не ждал, желание что-то подарить Антону шло от чистого сердца. — Пошли оливье жрать, я там Бо Бёрнэма скачал. Помнишь, я говорил, что он мне тебя чем-то напоминает? — Нихуя, — замотал головой Антон и, сунув пакет обратно Серёже, куда-то вихрем умчался, не слыша крикнутое в спину «Шаст, забей, я серьёзно!» Вернулся он часа через полтора, запыхавшийся, потный и румяный, и торжественно вручил Серёже какую-то коробку. — Вот, короче. Я хуй знает, что тебе дарить, у тебя всё есть. Но с Новым годом. Ты охуенный, и я пиздец как рад, что с тобой познакомился. Уже одни эти слова были лучшим на свете подарком, и кроме них Серёже и правда ничего больше было не надо. Но подарок Антон реально умудрился найти офигенный: в коробке оказалась гирлянда с лампочками в виде апельсиновых кружочков. Невероятно натуралистичных, Серёжа даже понюхал на всякий случай. Они повесили её над диваном и плюхнулись на него смотреть гениального Бо под наструганный Серёжей оливье. На ночь Серёжа гирлянду не выключил, сквозь тяжелеющие веки глядя на уютные оранжевые огонёчки. Кажется, прежде чем он окончательно провалился в сон, ему даже почудился запах апельсинов. Кроме того раза, когда Антон случайно заснул у него в квартире, больше он у него не ночевал. Правда, до поры до времени: сразу после новогодних каникул тот внезапно заявился к нему на порог около часа ночи, какой-то совершенно потерянный и разбитый. — Я экзамен завалил, — сообщил он вместо приветствия. — Бля, отстой, братан. Пересдать сможешь? — посочувствовал Серёга, сунув руки в карманы домашних штанов, и кинул взгляд на часы. — Погоди, ты чё, с него только щас вернулся? — Нет, — помедлив, качнул головой Антон. Серёжа невольно обернулся на горящий в полутьме квартиры ноутбук. Впустить пацана и напоить хотя бы утешающим чаем очень хотелось, но к утру ему надо было сдать один текст, а за нарушение дедлайнов по этому проекту он уже не раз получал втык, и снова нарываться не хотелось тоже. — Слушай, Шаст, ты прости, но мне надо поработать, иначе меня завтра в жопу выебут. Давай ты сейчас пойдёшь поспишь, а утром мы с тобой по полной отхуесосим твоего гандона-препода? Антон немного потупил, но всё же кивнул и словно в трансе медленно развернулся. Смотря на его сгорбленную оранжевую спину, Серёжа почуял что-то неладное. — Тох, ты как, норм? — окликнул он. Антон остановился. — Там просто Макар с Дашей, я забыл про них… Но они, наверное, спят уже, так что всё ок. — А ты к Ире почему не поехал? — с подозрением уточнил Серёжа. Антон не всегда приходил в таких случаях к нему. — Я и поехал. Но вернулся. — Опять поругались? — Не, — Антон снова мотнул головой, и следом осипшим вдруг голосом произнёс: — Расстались.  Вот это действительно было «бля». Даже «блядь». Или вообще «Блядь». — А… Антох, сочувствую, — совершенно искренне сказал Серёжа. — Расставания это сосня. Может, ещё помиритесь? — Не, вряд ли. Она сама меня бросила, — тот помолчал и добавил, бросив на Серёжу беглый взгляд и снова спрятав его в носках замызганных кроссовок. — Да ничего. Всё давно к этому шло. Тут уже было без вариантов. Не прогонять же его сейчас, такого расстроенного и несчастного, в квартиру, где его не ждут. — Залетай давай, — Серёжа посторонился, и Антон послушно заполз к нему. — Хочешь поговорить об этом? — поворачивая щеколду, спросил он. — Не особо. Антон не спешил разуваться, то ли чувствуя себя неловко за то, что навязывается, то ли просто залипая в мыслях. Серёга на всякий случай решил спросить: — К друзьям, может, поедешь? Я такси тебе могу вызвать.  — Все в общаге, — глухо отозвался Антон. — Там не пускают. Серёжа стащил с него куртку и подтолкнул в глубь квартиры. Разулся тот сам. Заварив бедному ребёнку чай и наскоро постелив на диване, он усадил его туда и сунул в руки его любимую кружку с собакой. Антон молча пил, обхватив её ладонями, и даже не притронулся к конфетам из новогоднего подарка, который сам на днях ему занёс. Серёжа сел обратно за стол и попытался вернуться к работе. — Она ещё там, в Сестрике, хотела меня бросить, — произнёс вдруг Антон, глядя куда-то в одну точку. — Но не стала, потому что я люблю Новый год. Не решилась портить праздник. Серёжа с сожалением повернулся к нему, но не успел ничего ответить. — Мы с первого курса встречались, — сказал Антон и вдруг всхлипнул. — Шаст… Антон зажмурился, остервенело мотая головой в попытке сдержать слёзы, но в итоге всё равно тихо расплакался. Серёжа пересел к нему, забрал из рук кружку и уложил головой себе на плечо, крепко обняв за плечи. Антон обхватил его в ответ и уткнулся носом в ключицу. Серёжа успокаивающе гладил его по подрагивающей спине, прижимаясь виском к макушке, пока футболка на плече намокала от чужих слёз. Вот он, кажется, и нашёл ответ, почему Антон до их знакомства казался ему таким мрачным. Он таким и был. И потом тоже. Просто ему почти не показывал. Когда тот немного успокоился, Серёжа уложил его спать. Антон не возражал, покорно лёг и довольно быстро отрубился. Серёжа собрался с мыслями и всё-таки доработал, поспав от силы пару часов, а наутро, оставив спящего Антона одного, поехал в офис. За весь день ему так и не удалось урвать пару минут, чтобы позвонить или написать. А когда он вернулся под вечер, Антона уже, конечно, не было. Серёжа нашёл сложенное кривой кучкой постельное бельё и записку на холодильнике, где большими печатными буквами было написано: «Спасибо». Ниже шла корявая приписка помельче: «Прости, я выпил твой йогурт». В следующую их встречу Антон выглядел уже гораздо лучше, снова улыбался, мог шутить и смеяться. Но всё равно золотистая зелень его глаз была подёрнута пеленой печали. Про Иру он не рассказывал, но немного о подробностях их расставания Серёжа узнал от Макара, который был знаком с ней лично и только подтвердил, что у них давно уже всё шло к закономерному концу, и чудо, что они протянули так долго. Несмотря даже на положенный на учёбу гигантский хрен, Антон и без того зашивался в последний год, не находя времени ни на сами их отношения, ни на рефлексию по их поводу. В итоге Ире всё это осточертело первой, вот и все дела. После сессии Антон уехал на неделю в Воронеж, а Серёжа на две полетел в долгожданный отпуск на Самуи. Поскольку он должен был вернуться позже, то предложил Антону в оставшуюся неделю каникул пожить пока в его квартире, чтобы тот отдохнул от Макара, ну и просто побыл в комфорте один и привёл в порядок мысли и чувства. — Лучше не надо, я тебе всё засру, — решительно ответил на это Антон. — Шаст, тебе двадцать два годика, ты когда уже научишься поддерживать порядок и не устраивать из дома свинарник? — Ну ма-а-ам! — со смехом закатил глаза тот. От предложения он всё-таки самоотверженно отказался, хотя и звучало оно для него крайне заманчиво. Серёжа отдохнул нормально, но в итоге пожалел, что не выбрал Бали, как в том году, потому что застал на Самуи как раз сезон дождей и вымокал до нитки едва ли не каждый день. Зато ему удалось почти полностью отключиться от всей своей питерской повседневности — за исключением, конечно, Антона. Все две недели они переписывались и слали друг другу дурацкие селфи. С одного из них Серёжа особенно долго угорал: в ответ на его фотку с пляжа под навесом Шаст прислал свою — на сломанном заснеженном шезлонге воронежского пляжа с маленьким яблочным соком в руках, из которого торчал коктейльный зонтик. А когда он вернулся и увидел наконец Антона вживую после разлуки, то понял, как же страшно по нему соскучился. И подумал, что не хотел бы вообще никогда с ним расставаться. Мысль была дурацкая, он прекрасно знал, что всем людям, включая его самого, нужно личное пространство и эту потребность надо уважать, но ничего не мог с собой поделать. Дома от матери Антон огрёб пиздюлей за слишком частое курение и по возвращении честно пытался бросить, заменив сигареты на чупа-чупсы. Надолго его не хватило, и в итоге он только дополнительно подсел на эти самые чупа-чупсы. Теперь от него вечно пахло сигаретами и леденцами в попеременных пропорциях. Серёже казалось, что он сходит с ума. Каждое утро, выходя на работу, он встречал Антона у лифта, лохматого и заспанного, с неприязнью щурящегося на яркий свет коридора и расплывавшегося в сонной улыбке только при виде Серёжи. Он зябко кутался в свои цветные толстовки под неизменной оранжевой курткой, зевал в кулак, приваливался к стенке лифта и пытался прикорнуть ещё хотя бы на несколько секунд, пока не выйдет наружу в этот безжалостный скользкий и стылый февраль. Серёже всегда в эти моменты хотелось только одного: вернуться домой и уложить его в тёплую кроватку. И себя, желательно, рядом. Если им было по пути, он подвозил Антона до универа, дворца молодёжи или ещё куда-то, даже начав немного раньше подниматься для этого, если Шаст его предварительно просил. Потом он ехал на работу и нырял в свои бесконечные брейнштормы, репетиции и съёмки, практически о нём не думая, но всё равно постоянно чувствуя в груди греющий изнутри оранжевый огонёк, совсем как на его апельсиновой гирлянде. Вечерами они тоже часто пересекались, пусть и не всегда у обоих была возможность проводить их вместе. Они всегда по новой здоровались за руку, словно бы утром не виделись, и у Антона были горячие, но почему-то влажные ладони, словно бы тот сильно волновался. Шаст упоминал как-то, что у него они всегда потеют перед выступлениями. Но выступать перед Серёжей тот вроде бы не собирался и выглядел довольно умиротворённым, поэтому он немного недоумевал. Неприятно ему не было, скорее даже было всё равно, пока он не словил внезапно какой-то идиотский кинк, зачем-то понюхав собственную ладонь после очередного вечернего рукопожатия, когда Антон скрылся в лифте куда-то по своим делам, а он отправился к себе в квартиру. Ладонь слабо пахла отголосками табака Антоновых сигарет и, в общем-то, больше ничем, но в штанах у Серёжи какого-то хрена стало тесно. Он закрыл дверь и облокотился на неё изнутри, снова поднеся ладонь к лицу и жадно втягивая едва уловимые остатки запаха. Затем зачем-то облизнул, ощутив на языке слабый солёный привкус, и в конце концов обречённо запустил левую руку в трусы, правой накрыв лицо в порочном фейспалме. Кончил он парадоксально быстро, заодно вспомнив, что не занимался сексом и даже не дрочил уже целую вечность. После этого Серёжа сильно засомневался в том, что у него действительно получится с Антоном только дружить. Арсений, как всегда, уловил его состояние во мгновение ока. — Ты какой-то напряжённый. Может, потрахаемся? — предложил он чуть ли не с порога, когда приехал к нему парой часов позднее. Серёжа сидел в этот момент на диване под гирляндой и аж поперхнулся чаем. Хотя предложение было не то чтобы неожиданным. Он повернулся к Арсу, встречаясь глазами, и покачал головой. — Не поможет. Арсений смерил его проницательным взглядом, а затем подсел рядом и придвинулся, отбирая у него чашку с собакой и отставляя на столик. — Дай-ка кое-что проверю, — требовательно сказал он и, притянув к себе, приблизился к его губам, намеренно их не касаясь. Арсений был Арсением. Его невозможно было не хотеть, даже если ты просто с ним дружишь, а Серёжа знал это, как никто другой. Он был жарким, страстным и готовым ко всему. От него пахло дорогим парфюмом и немного потом.  Но совсем не таким, как у Антона. Серёжа посмотрел на его губы, влажные и мягкие даже на вид, как всегда. И снова покачал головой. — Я не могу, Арс. Теперь всё совсем не так. Арс ещё несколько секунд внимательно смотрел ему в глаза, а затем проговорил тихо и изумлённо, обдавая кожу тёплым дыханием: — Даже так… Ого. — Он отодвинулся, на миг печально и понимающе отведя глаза. — Да всё серьёзно, мать. Серёжа понуро откинулся на спинку дивана, глядя снизу на плоские апельсиновые лампочки. — Мне пизда. — Вряд ли у него она между ног, — умудрённый опытом, резонно заметил Арсений, и вдруг предложил в третий раз, спокойно и просто: — Познакомь нас. Я хочу знать, кто этот человек. Серёжа искоса на него посмотрел. Арс выглядел серьёзно. — Приезжайте ко мне в гости, — повторил он. — Познакомлю вас с моими престарелыми подругами, они всегда к нашим услугам. Послушаем невыдуманные истории про Ленинград, фотки чёрно-белые посмотрим, котов их погладим. Можем в бар сгонять, а потом ко мне завалиться. — Ты что, на групповушку нас пытаешься развести, артист ты погорелого театра? — За кого ты меня принимаешь? — оскорбился Арс. — За Арсения, блядь, Попова. — Хорошего же ты обо мне мнения. — Ой, не пизди, как будто мы с тобой вместе не жили. А как же твои безумные фанатки, которые скупают все билеты в первом ряду, что там, нахуй, даже по знакомству с тобой сесть негде? Ты с ними вообще оргию можешь устроить, как Парфюмер. — С поклонниками спят только конченные пидарасы, у которых проблемы с самооценкой, — авторитетно заявил Арсений. — Ну у тебя-то таких, конечно, нет, — съехидничал Серёжа. — Ты у нас пидарас не конченый. Вопреки его ожиданиям, Арс на подъёб не повёлся. — Ты же знаешь, у меня с женщинами как-то не складывается, — ответил он без шуток. — Кажется, я сам внутри слишком женщина. Хотя некоторым женщинам и это не мешает… — тут он призадумался. — Надеюсь, ты пол менять не надумал? — насмешливо спросил Серёжа. От этого чуда-юда можно было ожидать чего угодно.  — Ну вот ещё, — фыркнул Арс. — Мне мой пенис слишком дорог. — Как память? — Как… Петербург! — нашёлся Арс. Он никогда не скупился на аллегории для своего пениса. Но, надо отдать должное, тот и правда был хорош.