— Я хочу, я так хочу чувствовать, — шептал Чонгук в чужие губы, едва касаясь их своими. — Я никогда… — он зажмурился, цепляясь пальцами за чужие плечи. — Дай мне это, прошу.
Хосок обхватил чужое лицо ладонями, прильнул ближе, поцеловал мягко, нежно, языком обвёл контур губ и плавно толкнулся им внутрь.
Чонгук простонал в его губы, скользнул руками ниже, на талию, и прижал ангела к себе. Он стиснул Хосока в своих объятиях, обнимая крепко-крепко, словно желая, чтобы тот соединился, слился с ним в единое целое.
— Я чувствую, я чувствую так много… — шептал он, отрываясь от поцелуя. — Это так прекрасно. Больше, прошу, дай мне больше. Мне нужно…
Хосок подчинился.
Тонкими пальцами он расстегнул пуговицы на рубашке, стянул её с Чонгука и отбросил в сторону. Мягко надавил на грудную клетку, заставляя сделать шаг назад.
Чон упёрся икрами в кровать, потерял равновесие и упал на неё. Поднялась пыль, пачкая тело и одежду, но ни Хосок, ни Чонгук не обратили на это внимание — только скинули покрывало на пол и тут же вернулись к поцелуям.
Чонгук захлебнулся в стоне, когда юркий влажный язык Хосока коснулся чувствительной, нежной кожи соска, выгнулся, подставляясь под нежные ласки.
— Разве любовь, — шептал он, облизывая пересохшие губы. — Это не грех?
— Грех — похоть, а чувства, нежные и робкие, первые, никогда не будут грехом, — отвечал ему ангел, осторожно убирая выбившуюся прядку челки за ухо. — Позволь мне показать тебе.
Хосок обвёл пальцами каждую впадинку, поигрался немного, показывая, как можно сделать приятно. Он доводил до исступления одними дразнящими касаниями. Чонгук плавился под ним, стонал звонко, отдавал всего себя, без страха вверяя в чужие аккуратные руки.
Он эгоистично наслаждался захлестнувшим его удовольствием, приятными касаниями, той гаммой чувств, которые пробуждал в нём Хосок.
Это не любовь, вовсе нет. Не она.
Это чувство не может быть любовью, оно для неё слишком яркое, слишком насыщенное. Любовь спокойная и размеренная, любовь рождается во времени.
Но это же чувство и не грешная похоть. Слишком нежное и мягкое для неё, слишком невинное и осторожное.
Чонгук тонул в нём, растворялся. Эмоции переполняли его, но не душили, растекались приятным теплом по телу, выходили, смешиваясь со слезами.
Чонгук хныкал, стонал, вскрикивал, слишком чувствительный к каждому прикосновению. Он наконец-то чувствовал себя живим, настоящим.
Он вдруг осознал, что Хосок — его ангел. Ангел, привязанный к нему с самого рождения, Его Ангел-хранитель, чувствовавший всю его боль и всё его отчаяние, продолжающий тонуть в этих ужасных чувствах, пока сам Чонгук был оторван от мира живых, и сейчас, должно быть, ощущал все его эмоции.
— Ты же тоже чувствуешь, да? — тихо спросил Чонгук. Кончиками пальцев он скользил по чёрным перьям, наслаждаясь тем, как приятно они щекочут своей мягкостью кожу.
— Да, — улыбнулся слабо Хосок, ёрзая на чужих бёдрах. — Ангелы всегда чувствуют эмоции своих подопечных, особенно самые сильные.
— А если… — снова начал он, но Хосок остановил его, прикоснувшись пальцем к его губам.
— Если подопечный лишается возможности чувствовать, то ангел обречен на вечную боль.
Чонгук приподнялся, опёрся ладонью о жёсткий матрас позади себя и уткнулся носом в ключицы Хосока.
— Позволь мне тоже сделать тебе приятное, Ангел.
Хосок кивнул.
Чонгук порвал на нём рубашку, дёрнул пуговицу на брюках, а после уложил его спиной на кровать. Хосок судорожно вздохнул, почувствовав прохладу простыни.
Чонгук раздел его полностью и принялся исследовать тело губами. Он ласково прикасался к фарфоровой коже, зацеловывал каждый миллиметр, заставляя Хосока срываться на тихие стоны и невнятные просьбы.
Чон с трудом оторвался и пристально посмотрел на него, внимательно рассматривая. В полутьме, разбавляемой лишь отблесками фонарей с улицы, видно было достаточно хорошо, Чонгуку даже не пришлось особо напрягать глаза, чтобы рассмотреть всего ангела.
Хосок, растрёпанный, зацелованный, лежал перед ним, красивый настолько, что дыхание перехватывало, а сердце стучало всё чаще и чаще. Холодный свет тонко и аккуратно подчеркивал его бледность и игриво блестел на гладких чёрных перьях.
— Не тяни резину, милый, — попросил тихо Хосок.
Чонгук кивнул и наклонился за очередным поцелуем, мягким и осторожным, потом отстранился и прикоснулся губами порозовевшей щеки.
— Где-то… где-то должна быть, — пробормотал он, поднявшись с кровати.
Чон подошёл к тумбочке, нетерпеливо вывалил содержимое наружу и выудил из кучи барахла баночку смазки.
— Кто бы мог подумать, что за всю жизнь она пригодится мне именно сейчас, — рассмеялся Чонгук, откручивая крышку.
Хосок тихо хохотнул в ответ и закрыл глаза. Он рвано выдохнул, согнул ноги в коленях и расставил их в стороны.
Чонгук выдавил смазку на ладонь и распределил по пальцам. Приставил их ко входу, осторожно обвёл края и медленно проник одним внутрь.
Он не торопился, растягивал ангела медленно и терпеливо, постепенно добавляя пальцы, и вместе с этим отвлекал его от неприятных ощущений, рассыпая по лицу поцелуи и балуя комплиментами.
Вошёл он в Хосока осторожно, наполовину. Замер, давая привыкнуть, переплёл свои пальцы с его, сжимая тонкую ладонь в своей.
— Прошу тебя, быстрее, — потребовал Хосок, игнорируя дискомфорт.
— Не торопись, ангел, — Чонгук собрал губами слезинки с его щёк. — Я не хочу сделать тебе ещё больнее. Ты достаточно натерпелся из-за моей глупости.
Чонгук контролировал каждое своё движение, боялся сжать руки слишком сильно и оставить синяки, толкнуться слишком резко и причинить боль.
Хосоку приятно от заботы, но он довольно быстро устал от чужой нерешительности. Ангел резко надавил на чужие плечи, поднялся и перевернул их, уложив Чонгука на спину.
— Просто наслаждайся, — прошептал он, насаживаясь на член.
Угол проникновения изменился, головка задела простату, и Хосок подавился стоном от удовольствия.
Чонгук сжал ладони на его талии, стиснул ощутимо, но всё ещё осторожно. Он принялся толкаться бёдрами, сбивая Хосока с ритма, на что тот недовольно фыркнул, откинув мокрые пряди волос с лица.
Чонгук оглаживал худые бока, цеплял большими пальцами бусины сосков, скользил ниже, задевая тазобедренные косточки, щекотал кончиками пальцев низ живота. Он обхватил рукой член Хосока, растёр капельки жемчужной смазки по коже, резко обвёл ладонью и вновь подсадил бёдрами.
Хосок кончил, с тихим вскриком излившись в чужую руку. Он выгнулся, упёрся ладонями в грудь Чонгука и замер. Тело его мелко дрожало от напряжения, а крылья величественно расправились.
Чонгук любовался своим ангелом, цеплялся взглядом за каждую заметную ему в полумраке мелочь, каждую родинку, каждый шрамик.
Хосок устало свалился на него, спрятал лицо и изгибе между шеей и плечом, и загнанно дышал, расслабляясь.
— Отпусти себя, милый, — прошептал он, чуть прикусывая нежную кожу, оставляя багровеющее пятнышко ниже линии челюсти. — Позволь себе.
Чонгук подчинился. Перевернул его осторожно и сорвался — в погоне за своим удовольствием он резко толкнулся несколько раз и вышел, кончая на плоский живот и пачкая нежную кожу белёсыми каплями спермы.
***
— Я наконец-то чувствую себя живым, — прошептал Чонгук, оставив на взмокшем виске короткое касание губ. — И свободным.
— Я счастлив, — Хосок слабо улыбнулся и довольно зажмурился, почувствовав, как тонкие пальцы перебирают его волосы.
— Это же значит, что я… наконец-то избавлюсь от оков и обрету покой?
— Именно, — невнятно ответил ангел, устраивая голову на чужой груди.
Хосок перестал бороться с собой и провалился в сон, забываясь в чужих тёплых руках.
— Спасибо тебе, — тихо произнёс Чонгук, укрывая своего хранителя тонкой простыней и прижимая его ещё ближе к себе.
Утро Хосок встретил один. Развороченная кровать всё ещё хранила тепло Чонгука, но рядом никого не было, лишь на собственном теле фантомно ощущалось его касания.
Крылья Хосока вместе с первыми лучами солнца осыпались чёрными перьями по полу и восстановились непорочно белыми.
— Ты наконец-то свободен, — прошептал он, прикрыв глаза.
***
Капля упала на кончик усыпанного мелкими веснушками любопытного носика, заставив девочку поднять голову. Она смотрела, как на тротуарной плитке одна за другой появляются тёплые точки. Выставив руки вперёд, она подождала немного и догадки ее подтвердились — пошёл дождь.
— Мама, ангел снова плачет… — Юна смотрела на капли на своих ладонях и хмурила тонкие бровки. — Почему? Ему больно?
Женщина, щурясь, посмотрела на небо и улыбнулась одними уголками губ.
— Милая, посмотри, — она присела перед дочерью на корточки и рукой указала направление. — Видишь, солнышко светит. Если светит солнышко, то ангел плачет от счастья.
«От счастья», — мысленно повторила девочка, незаметно от матери слизывая с ладони капли.
Солёные.
Она нахмурилась. Беспокойство всё ещё не покидало её, она не хотела, чтобы ангел плакал, но взяла себя в руки и успокоилась.
«Главное, чтобы и правда от счастья», — мелькнуло в её голове, и она расслабленно запрокинула голову, подставляя лицо мягким солнечным лучам и солёными каплям.
