Петрович и Геральдович живы!

      Петрович оказался легко западающей педалью газа. Иными словами: кончай жужжать, полетели за мëдом! Альберт оставался в паре честью, совестью и хранителем здравого смысла. Полюсом схождения была несомненная взаимовыручка. Теперь в доме дантиста всегда был порядок со светом, а у электрика — с зубами. Петрович лечить их не любил от слова «невыносимо боялся стоматологов». Не без боя, но оказалось, что при наличии золотых рук и в этом кресле можно расслабиться. А ещё Петрович сдался, потому что Фосин был всегда немного грустным, даже когда радовался. Это уже позже Петрович понял, что бледное, чуть вытянутое лицо нового друга было так устроено. Грусть была не жалкая, а такая приятная и вдохновенная. У Дорофеева, наоборот, лицо чаще просило кирпича, а не пожалеть. Но глаза были молодые, озорные и добрые. Черти там перетрахались и внимательно следили за внешним миром, куда бы встрять, чтобы не было скучно. Петрович и сам секс любил. Раньше-то он у него был легальным и регулярным. После развода же пришлось поискать варианты среди вольных хлебов. Желающих нашлось… мало. Формат «Петрович» надо было хотеть от всей души, а не при выключенном свете и опрокинутой его мордой вниз. Как ни крути, Серёга оставался омегой с естественными запросами ласки и восхищения. Альберт, выдержав год целибата по изменщику, страдал молча и объявлять прения не собирался — вообще на повестке не стояло. Для него было невыносимо ходить налево как свободному и взрослому человеку. Кроме того, у Петровича был огонь и харизма. А по Алику с его грустным лицом плакал кляп и жёсткий бандаж.       — Найдём мы тебе нормального мужика, интеллигенция! — Петрович смотрел весело и, как полагал, убедительно. Альберт качал головой.       — Я не такой… смелый, Серёг. А ещё некрасивый.       — А я, блин, Ален Делон!       — Он у тебя внутри. Уверенный и страстный. — Фосин выбрался на кухню и сел за стол. — Лучше скажи: ты можешь готовить, не громя кухню каждый раз?       — Не боись, всё уберу и починю. Яйца будешь?       — Пахнет вкусно…       — Вот и ешь, немочь бледная на правильном питании. Вот тебе яичница, вот два горячих бутерброда, вот салат из помидоров-огурцов! — Петрович сел рядом с таким же великолепием в тарелке. Аппетит проснулся зверский. Альберт ментально капнул слюной в глянец желтка глазуньи и макнул туда край хрустящего ароматного гренка. Желток лопнул и призывно-медленно потёк по белому.       — Давай поженимся, Петрович?       — Не, я не из этих! Тебе нормальный мужик нужен. Альфач. Чтобы тебя поднял вместе с самооценкой и на руках носил.       — Нас с Марком свели родители. Сам бы я не решился… — Альберт нехорошо сглотнул. — И на брачном ложе… наша первая ночь больше напоминала неумелое изнасилование. Нежное.       — Но потом-то втянулся? — Петрович спросил это хрипло и тихо, подавшись вперёд, словно опасаясь, что покраснеют стены или из шкафа выскочит призрак. Покраснел Фосин.       — Ну скажи? Это не стыдно, это нормально! Ты же мужика из семьи не уводил. И не изменял. Ты бы умер на месте от разрыва сердца, как хомячок в стрессе.       Петрович даже рассердился. Эх, встретиться бы им лет на десять раньше! Серёга бы смог немного растормошить этого тихоню. Альберт ему нравился. И ерунда всё это про красоту. Фосин изнутри излучал свет, теплоту и спокойствие. То, что так не хватало Петровичу. А Марк его — полный придурок, что не увидел всего этого. Доброты, бескорыстия и великодушия. Альберт помахал перед улыбающимся хариусом друга.       — Серёг, ты чего?       — Да так, задумался над твоим предложением.       А что? Это у альф — извращение. А омега омегу всегда поймëт. Опять же: пока одному, скажем, нездоровится или просто день плохой, второй омега и приготовит, и приберёт, и за детьми присмотрит. А ещё разгонит дихлофосом всех тараканов в голове, а заодно приструнит серпентарий жадных родственников. Серёгу передёрнуло: имел он уже опыт общения с Фосиными. Они пришли за полной инвентаризацией имущества. Видите ли, не досчитались в квартире альфы каких-то вещей. О-папа помнил, что они были! Петрович тогда люлей на работе отхватил и был в плохом, слегка подогретом настроении. А Алик — в ду́ше. А кадушка с ядом на тонких ножках лез в прихожую, мол, «а я Ираид Семёныч, папа Альбертика»… Мол, мы только своё забрать, и давай глазками-мышками шарить по квартире. Серёга спохватился, когда загребущие ручонки потянулись к ноутбуку.       — Стоять! А ну-ка вернитесь в коридор, уважаемый! Из вашего тут только плохие воспоминания и те сейчас моются! Я лично Альберта перевозил. И он из той нехорошей квартиры забрал только свои тряпки и личные вещи. Кстати, ноут — его рабочий. Он его берёт на приём.       Взрослый омега ехидно улыбнулся:       — Так это как раз Марк ему купил.       — Купил попользоваться, а после своей смерти отобрать? — Петрович нахмурился. А когда он так делал, последний налёт омежьего обаяния рассасывался на глазах. — Это был подарок тогда ещё любящего человека. Не будьте уж совсем свиньёй!       Ираид Семёныч побелел, как полотно, приготовился заверещать, но Петрович погрозил указательным пальцем.       — Решили устроить чисто еврейский раздел имущества? Пополам и диван, и кошка?! Вот я сейчас полицию вызову. Вы в данный момент нам никто. И требовать ничего не можете. Отжали квартиру у разрушенного горем и изменой Альки, а теперь рыщете гиеной, чтоб ещё спиздить?! Так я вас огорчу, Ирод Скотинович! Хрен вам на блюде, а не дань. Алик вам больше ничего не должен.       Петрович вытолкал толстяка из квартиры, едва ли не ускорив пинком. Ираид плевался ядом: на входной двери от химической атаки шипело покрытие. Алька выскочил мокрый из ванны в халате, теряя тапки.       — Серёжа, что тут происходит?!       — Лев прогнал мародёров! — Петрович гордо оскалился. — И спас твой ноутбук.       Фосин снова стал грустен, как Пьеро. Хотелось залепить хорошего леща и наорать, чтобы прекратил вести себя, как агнец на заклании, чтобы взбрыкнул и стукнул копытцем! А вместо этого обнял: влажного, растрёпанного и растерянного.       Петрович отмер. Альберт со вкусом продолжил есть.       — Есть предложение!       — Я потратил на тебя всё прошлое воскресенье. Мы ездили на рыбалку, помнишь? Правда, этот квест трудно назвать рыбалкой.       — Но рыба же была? — у Петровича загорелись глаза, как у кота.       — Была где угодно, но не в нашем ведре. Сегодня у меня стирка.       — Стирка у машинки. Она большая девочка на десять кг, сама справится. А высохнет всё на балконе за пару часов. Пока утро не закончилось, давай помоем машину и съездим искупаться?       — У меня нет машины.       — У нас есть моя машина. Забыл?       — Этого раритетного монстра, собранного из пяти разных тачек? Погоди… Помоем?! А разве просто отогнать её в автомойку и доверить профессионалам уже не принято?       — Это дорого. А у Петровича зреет мечта и наступает режим жёсткой экономии.       Объяснять быстро Серёга не умел. Оказывается, недалеко от дома Альберта открылась автомойка самообслуживания. Вроде на первый взгляд выходило дешевле, такие варианты Петрович всегда проверял на практике. А ещё Альберта край надо было растормошить, облить и вернуть радость жизни.       — Загружай стиралку. Бери купальные шорты, и вперёд!       У Фосина опали руки. Не отвяжется же… Надо смириться и идтить.       — А, погоди! Старые тряпки есть? Наверняка ты прихватил пару рубашек с запахом Марка… Давай-ка их сюда! — Альберт только хмыкнул.       На облитой солнцем автомойке никого не было. Чирикали воробьи. С заросших клумб сладко пахло летом. Петрович машину облил, потом запенил, потом они с Фосиным взялись за дело. Естественно, просто помыть машину для Серёги было скучно. Мало того, что его чёрные шорты с ярко жёлтыми утятами распугали все остатки сна, в Альберта летели оплеухи пены и брызги, под коленки «нечаянно» били острые струи воды. Фосину пришлось-таки оживиться и снять мешковатую промокшую рубашку.       — О, да ты не такой худощавый, как кажешься в кровати! — коренастый Петрович залюбовался через прищур. — Прямо идеальные пропорции. Вот чуть-чуть откормить… И будет как боженька задумывал!       Альберт откинул назад мокрые пряди волос, прикрывая глаза длинными ресницами от солнца, как-то по-особенному блаженно улыбнулся, вызолотился и стал… неотразимым. А Петрович для таких редких случаев завсегда держал поблизости телефон. Алику давно нужно было аватарку сменить… Эх, Марк, дуралей!.. — о покойниках либо хорошо, либо нет… Не рассмотрел ты, Марик, в Алике редкий цветок, недолюбил, не дал расцвести только для себя единственного. Остался Альберт семечком в гранитной шелухе. Ну и курите вприсядку, кандидаты наук! Петрович друга пристр-роит в такие сильные и добрые руки, которые расколят крепкий орешек с любовью.       Сзади рявкнул крупный зверь-машин. Что забыл чёрный «Гелендваген» с хищной мордой и литыми боками на этой автомойке для студентов и хипстеров, подвисло вопросом в синих глазах самого неба…       — Зай, а помой и мою машину? — низким голосом попросили из крутой тачки. Петрович поискал кругом кандидатов в заи и чуть не поперхнулся матом, осознав, что обращались к нему.       — А разве с плохим зрением садятся за руль? — сурово спросил Серёга, поиграв бицухой, отжимая под ноги воду из губки.       — Ты мой, а я посмотрю. Проверю, действительно ли моё зрение плохое, — тонированное стекло опустилось полностью и явило хозяина глубокого, как ад, голоса. Альфач был здоровым, крутым и взрослым. Петрович почувствовал это всеми утятами на шортах и полез за штанами в свою машину.       — Зачем это? — золотисто-чайные глаза смотрели на манипуляцию с переодеванием неодобрительно. — Зачётные же шорты!       — В штанах дешевле, чем в плавках. На две тысячи.       — А с утями? — альфа едва ли не заржал.       — Будет аж три штуки.       — Баксов?       — Отечественных, я бы попросил! — практически оскорбился Петрович. — За баксы утята не работают.       — Дурные, видать, птички…       — Не дурные, а гордые! Мы моем или препираемся? — Серёга заправски положил водяной пистолет на плечо и сделал грудь колесом. Альфач расплатился и вышел из машины: видимо, собирался смотреть за свои деньги во все глаза. Он с интересом обсмотрел и Фосина, но Петрович головой покачал: мол, даже не думай.       — А этот бонус не входит в оплату? — съязвил крутень.       — Именно бонус. Каждому пятому клиенту бесплатный осмотр полости рта и рекомендации.       — Без базара?! — присвистнул альфа. — Погоди, я сейчас ребятам позвоню!       Альберт закатил глаза, Петрович подтянул плавательные шорты и подмигнул.       — Попёрло у двух везунчиков, Гардиныч!       — А как же море?       — Не высохнет — дождётся! А сейчас, Алька, готовься!       Вечерело. Петрович в шортах загорел ровно и лучше, чем на море. Регулярные обливания и спасительная тень в мойке не давали коже пасть смертью храбрых. Усталость шибала в ноги, в мысли, грезилась бутылочка холодного пивка и большой бутерброд, руки от усталости уже подрагивали и левый глаз тоже.       Карусель из двадцати пяти крутых тачек по третьему заходу левый глаз уже не радовала. Платил первый клиент, балуя и добивая заколебавшихся утят. Его звали Дмитрий Васильевич. Это имя Петрович почти возненавидел, как и свою идею бесплатной диагностики зубов. Алик уже даже не стоял, а сидел на стопке запасок и сердобольно смотрел не каждую пятую, а все пасти подряд. Его последнюю визитку фотографировали и любовались руками омеги, оплетëнными ветками вен. Что-то вокруг менялось, словно откуда-то принесло другой аромат явно несезонных цветов. Петрович среагировал на секунду раньше Альф.       — Васильевич, ну-ка командуй по-чапаевски «по коням»! У меня тут стоматолог после годичного целибата похоже «развязался». Неудивительно — столько мужиков на квадратный метр, неясно, как сам держусь.       Дмитрий жадно принюхался.       — Лучше бы ты, зая… развязался…       — Хрен тебе на лопате! Не для тебя папка ягодку растил! — Петрович уже запихивал растерянно смаргивающего Фосина в салон своего «Франкенштейна». — Всего наилучшего! Сваливайте быстрее! И нам пора!       — Ни стыда ни совести, ни адреса? — прорычал крутень вслед. Петрович бросил через плечо немного раздосадованно:       — Что тебе, Васильевич, моделек тюхать надоело? Захотелось электрика пятого разряда вспахать? — Серёга был встревожен.       — Ты бы друга своего не мучал, зая? Давай ему хорошего мужика подберём? Для здоровья и восстановления.       — Знаем мы этих хороших… От них ещё дети появляются! А ну, отвалите… по-хорошему, а не то смою по-плохому! — Петрович направил водяной пистолет на медленно надвигающихся альф. Дмитрий поднял руку, и мужики, ворча и сверкая глазами, разошлись по машинам. На протянутую визитку крутеня Петрович приготовился фыркнуть племенным конём, но альфа погрозил пальцем.       — Не надо нервничать. Это не тебе, а утятам! Вдруг помощь понадобится или…       — Ой, вот только не мечтай! — Петрович отмахнулся брызгами. Подумал и визитку взял. Пластиковую с золотым тиснением. Ну… если только на помощь утятам…       Альфа смотрел призывно и скалился, почти глумился, словно чувствовал, что и у Петровича на личном фронте давно не было ни одного серьёзного прямого попадания. Но Серёга свирепо пресëк домогательства и попытку утят что-то крякнуть. Дмитрий хмуро сунул в рот какой-то леденец из коробочки и нырнул в роскошный салон своего «Гелика». Петрович с облегчением выдохнул: он ещё с авторитетами не гулял! Работяга из приличной семьи среднего достатка не должен заблуждаться на свой счёт. Ведь правда?       Целее будет задница.       — Гормонович, ты как тут? — Фосин мучительно выдохнул.       — Петрович, миленький, жми домой!