Бог из машины

Slipping Into Chaos — Power-Haus, Joni Fuiler «Игирма» качалась на волнах, бешено плескавшихся то об один борт, то о другой; напарник Хольца остался у штурвала за стеклом, в специально огороженном и заглублённом на палубе кокпите, Хольц вышел провожать нас. На нём была другая фуфайка, мокрые волосы он спрятал под шапкой. — Быстрее, — крикнул он. — Сходите быстрее, буря усилилась! — А как насчёт груза? — Мур подошёл ближе, пытаясь перекричать ветер. — Мы поможем снести его, если нужно. Хольц взмахнул руками, сложенными крестом, будто воздух обрубил: — Нет, некогда! Все сводки были полной лажей: шторм поднялся слишком сильный, невозможно выгрузиться! Поживее, покиньте катер! Хост помог мне сойти на причал. Волны вздымались такой высоты, что мне казалось, вот-вот они слизнут нас в океан. Они то и дело захлёстывали крепкий причал с перилами, а потом оттягивались назад, будто вода была живой и пыталась схватить нас. — Удачного пути! — крикнул Хост. Хольц прислонил два пальца к виску и махнул на прощание. Затем побежал в кокпит, закрывшись за стеклянной перегородкой. Последним катер покинул Мур, и мы поспешили прочь к каменистой насыпи. С неба лил ледяной дождь. Я за несколько секунд промокла до нитки. Мужчины несли свой багаж и мой чемодан в том числе — им занялся Хост: к счастью, при себе он имел запасные очки, потому видел сносно. Мы торопились к земле; я чувствовала, как причал медленно дрожит и колеблется вправо и влево под мощным волнением. Разве может океан унести крепко врытую постройку? А почему нет? В серой губчатой скале, вблизи так похожей на сланец, были вырублены ступеньки и установлены ещё перила. Хост пошёл первым. Оскальзываясь и с трудом видя дорогу перед собой, я плелась за ним. Замыкал процессию Мур. Мы поднялись на берег, и взорам нашим в сплошной пелене дождя открылся внушительных размеров двухэтажный особняк со скатной крышей, окнами, украшенными широкими средиземноморскими ставнями, и окружённым живой изгородью высотой не меньше чем мне по пояс. Вдруг Мур закричал: — Смотрите, смотрите! Сзади! Я резко обернулась и прижала ко рту ладони, пытаясь сдержать вопль. На землю надвигалась огромная волна: такой большой я никогда не видела, и даже те, что встретились нам в акватории, казались просто шуткой. Здесь, на открытом пространстве, где — куда ни глянь — сплошная вода, волны росли соразмерно бескрайнему океану, гигантскими. Я попятилась, боясь, что эта достанет до нас и на берегу, но затем увидела ещё более жуткую вещь: «Игирма», такая крохотная, похожая на детскую игрушечную лодку, пыталась взобраться на волну под углом. — Они перевернутся, — проговорил Хост, в волнении стирая рукавом куртки воду с очков, что было бесполезно: линзы тут же заливали новые потоки. — Они трупы, — мрачно сказал Мур. «Игирма» отчаянно летела по воде так, чтобы срезать опасный высокий угол волны — когда со стороны скал на них направилась другая. Я вскричала, заслонив лицо руками, но недостаточно быстро: удалось запечатлеть в памяти навсегда крушение «Игирмы», небрежно опрокинутой и взятой в водоворот, образовавшийся между двумя огромными волнами. Катер встал на дыбы, затем, как в медленной съёмке, завалился на бок. Огни на нём погасли. Он пропал в дымной мгле; Хост крепко, грязно выругался — и, оставив мой чемодан на земле, бросился обратно к причалу. — Вот же! — сплюнул Мур и побежал за ним следом. Я не знала, куда мне деваться: то ли торопиться за ними, то ли укрываться в доме. На несколько долгих секунд я остолбенела. В чёрном небе блистали молнии. Океан весь сборил волнами. Дождь шёл стеной: я услышала, как за спиной моей раздались чьи-то голоса, и какие-то люди поспешили к причалу, поддавшись естественному человеческому порыву оказать помощь нуждающимся. Однако кто мог выжить в такой жуткой катастрофе? Я была уверена, что Хольц и его напарник погибли: это было страшно сознавать, ведь мы только что говорили с этим человеком, а теперь его нет. Моего плеча коснулись; я обернулась и увидела высокого бритого мужчину, такого крепкого, атлетического сложения, что он показался мне огромным. — Бегите в дом! — сказал он тихо и спокойно, и почему-то я сразу услышала его, несмотря на шум дождя и шквалистый ветер. — Скорее. Там вы не помощник. Это было разумно. Кивнув, я подобрала чемодан и несессер, поспешив к особняку. Незнакомец в одной только рубашке и брюках, иссечённый ураганом и ливнем, побежал на пляж. На дорожке, выложенной крупной каменной плиткой, я поскользнулась и едва не упала. Кое-как удержавшись на ногах, добралась до высокой двойной двери: я не стала бить в молоток, висевший на ней, или звонить в звоночек, а сразу нажала на ручку — и дверь поддалась. Я вошла в дом. Буря, оставшись снаружи, выла и ревела, и, заперев её за дверью, я устало опустила чемодан на мраморную плитку, которой был выложен огромный холл. Тогда я была слишком поражена случившимся, чтобы осмотреться, и пребывала в странном суетливом состоянии. Сняв дублёнку и не найдя крючка или вешалки, я просто сложила её на кресло в углу холла и, растерев мокрые, озябшие плечи, поплелась в следующую комнату, свет от которой так тепло манил меня в дверном открытом проёме. Воздух был напоен жаром от работающего камина. По стенам светили бра в виде морских раковин. Огромная люстра в виде коралловой ветки протянулась по всему потолку. Гостиная — это, видимо, была она — оказалась огромной: из всего пространства мой взгляд выцепил два огромных дивана и несколько кресел вокруг них, большой бар в углу, окна, завешенные шторами, и огромный камин в стене из бежевого камня, вырезанный в форме жуткой головы льва с выпученными глазами и косматой гривой, открывшего клыкастую пасть. В окна и стены дома бил ветер; дождь хлестал по крыше. Окутанная этими звуками и полной тишиной, за исключением потрескивающих в камине дров, я подошла ближе к огню и присела на банкетку, протянув к очагу руки. Нужно было, конечно, скорее переодеться, чтобы не заболеть — что океан, что ливень были ледяными, и от холода у меня ломило кости, но я была в том состоянии, когда человек просто не способен действовать: всё тело охватило оцепенение. Пристально глядя в одну точку, на щепку, пожираемую пламенем и пылающую множеством искр, я думала о том, не было ли ошибкой поступить на службу к мистеру Эс. С самого начала всё не задалось. Конечно, он вряд ли был виноват в крушении «Игирмы»: разве что косвенно, ведь мог же он дать указание, чтобы Хольц переждал бурю. Я вспомнила его слова там, в порту: нужен ещё рейс. Найдётся, быть может, какой отчаянный моряк. Разве что отчаявшийся. С другой стороны, я оправдываю мистера Эс, но разве он не знал о шторме? Разве не знал, какие опасности он влечёт? Не знаю, сколько времени прошло. Руки и часть одежды подсохли, из глотки льва огонь дышал с невообразимым жаром. Потом хлопнула входная дверь, дом враз заполнился гомоном голосов, шумом, чьими-то криками. — Несите его в столовую! Скорее! Второго тоже. Там большой стол. Кладите на него, всё на пол! Я вскочила с банкетки и обернулась: мужчины мелькнули в открытых дверях холла и исчезли в других, двойных. Зажёгся свет, я бегом устремилась за ними. Они несли на руках двух человек: оба были без сознания. Один, совсем молодой, с налипшими на лоб светлыми волосами, высокий и худощавый, и второй — Хольц. Я поразилась тому, как они оба сумели доплыть до берега, но свой вопрос приберегла на потом. Опустив юношу на огромный обеденный стол, тот бритый мужчина, что привёл меня в чувство, отошёл в сторону и встал рядом. Он молчал, молчала и я. Остальные суетились вокруг утопленников. Хост оказывал юноше первую помощь, вдувая в его лёгкие воздух и делая массаж сердца. Другой мужчина, незнакомец с чёрным хвостиком, высокий и загорелый, хлопотал над Хольцем, расстегнув его фуфайку на груди. Потянулись секунды. Все смолкли, ожидая развязки этого страшного происшествия. И думаю, что в каждом, как и во мне, теплилась надежда, что оба останутся живы — как было бы обидно умереть здесь, на земле, когда сумели спастись из океанской пучины. Первым задышал Хольц. Его быстро развернули на бок; он стошнил солёной водой на пол и хрипло, глубоко, прерывисто начал втягивать воздух ртом, содрогаясь всем телом. Кто-то бросился в гостиную и притащил оттуда плед, закутывая в него Хольца. Теперь всё внимание было приковано к юноше, лежавшем возле него, на другой половине стола — но тот был бледен и безмолвен. Хост не сдавался, пытаясь реанимировать его. Скорее всего, он быстрее нас понял, что это бесполезно — но не отступился. Смотреть на это у меня не было сил; я направилась к Хольцу, возле которого был тот мужчина, что делал ему искусственное дыхание. Остальные напряжённо наблюдали за Хостом, сомкнувшись в плотный круг: глядя на их плотно сдвинутые спины, на глаза, поблёскивавшие в тусклом свете кухонных бра, я решила отвлечься и предложила свою помощь незнакомцу. Он был высоким и загорелым; левый глаз немногим щурил сильнее; небритость не носил, но, поскольку был брюнетом исссиня-чёрным, щетина и так подсвечивала мужественный подбородок и скулы. Он был одет в хороший строгий костюм чёрного цвета и выглядел по-рабочему собранным. Отчего-то у меня промелькнула мысль, что он по виду своему не вполне похож на гостя. Скорее, на чьего-то охранника… — Пустите, — пришлось сказать мне, потому что он встал на моём пути, словно не собираясь подпускать к Хольцу. — Пустите к нему, я его знаю. Хольц хрипло, тяжело дышал; его била страшная дрожь. Мужчина с тугим хвостиком, в который были собраны волосы, спокойно сказал: — Пока я принесу ему сухое, налейте бедняге выпить, или он сейчас двинет кони. Алкоголь найдёте в баре. — Хорошо! Не то чтобы это было разумно — напоить едва не погибшего Хольца, но алкоголь мог бы и успокоить, и немного согреть его. Торопливо вбежав в гостиную, где расположился большой бар, выполненный из кедра наподобие утёса, отшлифованного волнами и усеянного подводными анемонами и кораллами — ещё один баснословно дорогой и явно вырезанный вручную элемент меблировки — я нырнула за стойку из мрамора и бегло выискала среди эшелона бутылок на полках нужную этикетку. Взяв виски, я прихватила и стакан, он стоял прямо тут, под рукой, и поспешила назад. Хост всё не сдавался; Хольц, стиснув на груди одеяло, молча сидел на столе, отвернувшись спиной к своему бессознательному товарищу, лежавшему в отдалении. Руки мои дрожали; я встала возле Хольца и, поставив на стол рядом с ним стакан, не без дрожи в руках начала наливать. Хост рядом шумно качал воздух в лёгкие юноши. Вся эта обстановка сильно действовала мне на нервы, потому-то руки и дрожали. Короткое горлышко бутылки постукивало о край стакана, напиток лился медленно. Вдруг Хольц удивительно твёрдой, уверенной рукой забрал у меня бутылку, не став ждать, и прямо из неё щедро угостился, а потом зажмурился и поставил виски на пол. — Выпейте, — после скомандовал он, сипло и прерывисто, и я не думая опрокинула немного виски в стакане: мне обожгло горло. Я почти не помнила, как пила и что было через минуту после. Только слышала, как Хост качает и считает, и все кругом молчат. Всё казалось каким-то чудовищным кошмаром, от которого было не пробудиться. — Вот так. Вот так. Подоспел спаситель Хольца; он не суетился, всё делал чётко, размеренно, но быстро. Я ещё больше задумалась, что он здесь не гость, а сотрудник — и вёл себя тоже как-то иначе, и держался не как остальные: таким от него было внутреннее ощущение. Он принёс одежду — рубашку, брюки, ботинки, носки, а впридачу к ней — сухой плед: разумно, он точно понадобится хотя бы вместо полотенца. Хольц неловко соскользнул со стола, но явно переоценил свои силы и едва не упал. Мы поддержали его под локти. Он был весь ледяной наощупь и мелко дрожал всем телом, но шёл сам, хотя ноги едва его несли. Длинные мокрые волосы Хольца неприятно прилипли к моему плечу. Я ничего не сказала и не отстранилась. За одну только невероятную силу воли мне стало ещё больше его жаль. Хост позади нас продолжал качать. Его счёт перебил кашель, на который мы с Хольцем обернулись. — Оставьте уже это, — сказал какой-то мужчина, по виду — старше остальных, в хорошем дорогом коричневом костюме в клетку, с платком, убранным в нагрудный карман пиджака. — Парень уже готов. Хольц отвернулся со вмиг посеревшим лицом. Он кое-как отошёл в сторону к стулу, где мы с незнакомцем — всё тем же — помогли ему раздеться. — Я Этель, — представилась я, почти не глядя на мужчину. — Вы просто спасли его. Хотела сказать, вы молодец. — Он сам себя спас, когда выкарабкался на скалы, а я просто помог, — отмахнулся тот. — Я Эрик. Эрик Каморра. Я вздохнула. Хотелось бы сказать «очень приятно», но обстоятельства не располагали. У Хольца дьявольски тряслись руки: может, выпив, он наконец немного расслабился, хотя вряд ли. Скорее, его тело наконец отреагировало на шок с запозданием, к тому же, он сильно переохладился. Пытаясь расстегнуть свою фуфайку, он не мог взяться даже за язычок молнии. Эрик помог ему, потянул за воротник на загривке, снял сразу и фуфайку, и футболку. Смуглый, крепко сложённый Хольц был весь в гусиной коже; его крупно затрясло. Мы быстро надели на него рубашку. В груди и плечах она была малость тугой. — Я принесу таз с горячей водой, — быстро сказал Эрик. — Не бросайте его, хорошо? — Куда же брошу, — сказала я ему вслед и заметила, что Хольц, стуча зубами от холода, улыбнулся. Его воля и сила духа меня поражали. Эрик отошёл; я положила Хольцу руку на плечо. — Я пока застегну вам рубашку; переоденете брюки сами? — Да. К слову… Не то чтобы я сильно смущаюсь женщины, — с трудом выдавил Хольц, — но я же сниму и бельё в том числе, так что лучше отвернитесь. — Пока до этого дойдёт, я со всем закончу, — пообещала я, поправляя рубашке воротник и быстро вставляя пуговицы в петельки. — И как вы только выплыли… Он покачал головой и быстро спрятал взгляд, красными, деревянными от холода руками стараясь совладать с брякнувшей пряжкой ремня. В незастёгнутой рубашке на мускулистом боку, сильно расцарапанном чем-то — возможно, Хольца притёрло о камни — была большая татуировка; я затруднялась определить точный рисунок по взгляду вскользь, но мне показалось, это было нечто, похожее то ли на цветочные ветки, оплетающие бок до самой груди, то ли на щупальца спрута. Хольц, придержав брюки чуть ниже тёмной полоски на животе — я смущённо отвела глаза — выразительно на меня посмотрел. — Пожалуйста-пожалуйста, — пробормотав это, я отвернулась. Смотреть было не на что, кроме как на Хоста, хотя я и не хотела: в той части столовой была смерть. Он уже остановил реанимацию, медленно распрямившись над неподвижным телом. Он сделал всё возможное, на что только был способен, и снял очки. Сосредоточенное лицо его не выражало ничего, кроме тяжёлого сострадания и нечто, что я определила бы как чувство вины, смешанное с досадой. Мужчины обступили его, наперебой высказываясь о том, что следует сделать дальше, и о том, что тут уже было ничем не помочь. Громче всех говорил мужчина в клетчатом костюме. Бритый по-прежнему молчал. Мур отошёл чуть в сторону и закурил. Ещё один мужчина, явно моложе прочих по виду — блондин с волосами ниже плеч, худощавый и высокий, стоял у самой стены, вжавшись в неё с таким испуганным, бледным лицом, что мне показалось, ему вот-вот станет плохо. Хольц позади меня забрал брюки, лежавшие на стуле, свои бросив на пол. Снова звякнул ремень. Я всё не оборачивалась, слушая, как он одевается: по каждому звуку могла определить, что он делает. Наконец, он стих, поднялся и сделал ко мне шаг, оказавшись так близко, что я услышала его горячечное дыхание у себя на шее: — Это Эйдан, сын одной местной. Работал в порту, как и многие из них. Не подумайте, он был профи, а не сопляком. Я с сопляками и дураками не работаю. Мне стало горько, и я услышала в его голосе ту же горечь. Хольц говорил с мягким акцентом того чуждого, незнакомого языка, который я распознать не могла. Опустив глаза вниз, я заметила, что он сбросил свои ботинки и остался босиком. — Когда шторм стихнет и мы отсюда уплывём, — сказал он, — я должен буду сказать об Эйдане его семье. — Сколько ему лет? — задумчиво спросила я и поправилась. — Было. — Двадцать четыре, — вздохнул Хольц. Страшно. Лишь на год старше меня. Он опустился на стул; держась за бок, коротко, тихо что-то простонал на незнакомом мне языке. Я обернулась к Хольцу; стараясь отвлечься, накрыла его плечи одеялом и мягко запахнула на груди. Он, нахохлившись, придержал его; мне показалось, его посеревшее лицо тронул слабый румянец. Глаза немного ожили, стали светлее. Я убрала от его лица мокрые волосы, осторожно собрала их в большой чёрный ком и, отведя от спины, отжала прямо на пол: на половицах осталась лужица. — Как так вышло, что вы спаслись? — между делом спросила я. Хольц поморщился. Будничным тоном сказал: — Повезло. Нас повело на волну, ей внахлёст была другая. Я сразу понял, что «Игирме» конец. Эйдан всё сделал верно, резал волну; мы могли бы её пересечь, если бы не тот водоворот. Что уж говорить. Он замолчал. Я дошла до высокого застеклённого буфета и взяла оттуда, из выдвижного ящика, большую обеденную салфетку. Ею я промокнула волосы Хольцу и тщательно вытерла их. Глядя мне на живот, в одну точку, явно будучи мыслями не здесь, а где-то ещё там, в океане, в чёрной бездне и водовороте белой пены, Хольц глухо сказал: — Мы с ним были в кокпите; возможно, это и помогло. Волной меня впечатало в перегородку, а Эйдан держался за штурвал, когда мы оказались под водой. Не могу вспомнить, как всплыл: помню только, что тащил Эйдана за собой, а он был уже без сознания. Потом — чистое везение, нас с огромной волной оттянуло до скал. Я ухватился за одну; потом нас накрыло штормом. Больше ничего не помню. Он опустил глаза и нахмурился. Мужчины неподалёку уже обсуждали, куда снеси труп: держать его в доме было бы неразумно. С другой стороны, никто не знал, есть ли здесь какие хозпостройки — во дворе ничего похожего не наблюдалось, а задний дворик никто не успел осмотреть. Тут вошёл Эрик с эмалированным тазом в руке, от которого высоко парило. Он поставил его перед Хольцем, чтобы тот опустил ноги в воду и погрелся. — Воды для ванны в бойлере пока мало, и таскать некогда, — пояснил он ему и затем сказал, уже громче. — Джентльмены, насчёт того, что вы обсуждаете. Здесь есть подвал; в нём — погреб и холодная комната для мясных туш. Меня передёрнуло от этих слов. Мясные туши. Стало быть, этот Эйдан теперь тоже одна из них, и его положат рядом с коровьими и свиными кусками, навздетыми на крюки, или как они хранятся здесь? Поёжившись, я заметила, что Хольц тоже побледнел. Сунув ноги в воду, он плотнее запахнулся одеялом, но ничего говорить или возражать не стал. Остальные — также. — Вы знаете, где эта комната? — быстро спросил Мур. — Знаю. Это обычная морозильная камера, только большая. В ней тело сохранится лучше, чем здесь. — Тогда не будем мешкать и снесём его сейчас, — невозмутимо сказал Мур. Клетчатый костюм громко, с энтузиазмом поддержал. Остальные молчали. Хост махнул рукой, подошёл к раковине — мол, делайте, что хотите. Открыв воду и закатав рукава рубашки, он тщательно взялся мыть руки до локтей. Только теперь, когда первый шок прошёл и первые хлопоты были кончены, я поняла, как сильно продрогла в своей мокрой одежде: с надеждой поглядев на Эрика, который, видимо, неплохо ориентировался в доме, спросила: — Простите, но где я могу уединиться? Хотела переодеться после дождя. — Не то чтобы для этого так уж нужно уединяться, — сказал клетчатый костюм, мельком окинув меня глазами с головы до ног. Я ответила ему тем же, но взгляд мой был холоден. Видимо, поняв, что шутки я не оценила, он заткнулся. — Здесь есть уборная, довольно комфортабельная и большая — на первом этаже, — бросил Эрик. — Из столовой направо по коридору. Вторая дверь. — Благодарю. Я прошла к двери, ведущей в холл, подметив, что Хольц проводил меня долгим взглядом, и, найдя свой багаж, быстро взяла из чемодана сменный сухой костюм. Я не стала возвращаться в столовую и сразу направилась по коридору вдоль неё, слыша за стеной тихие мужские голоса. Затем очутилась в коридоре поменьше и поуже, освещённом только двумя бра на стенах. Там я свернула сначала влево, затем вправо. Меня встретила череда однообразных дверей тёмного дерева. За второй справа оказалась прачечная. За второй слева — большая светлая уборная: то, что и было нужно. Заперевшись там на щеколду, я быстро сняла мокрую одежду и переоделась в брюки и рубашку, хотя та и была немного замятой. Стало на порядок теплее. Я убрала сырые волосы в косу и, открыв вентиль горячей воды, как следует умылась. Комната, как и всё в этом доме, была обставлена роскошно и выполнена в стиле модерн; раковина представляла из себя плоскую перламутровую створу морской ракушки. Она напомнила мне панцирь новозеландского моллюска, называемого «элегантной тугали»: в детстве и юности я любила читать энциклопедии, особенно те, что про животных и растения, и кое-какая информация из них отложилась у меня в голове по сей день. Невысокая ванна, похожая скорее на душевой поддон, была огорожена высокими стеклянными стенами и искусно выполнена по форме ципреи тигрис. Маленькой я держала такую ракушку дома: на море ни разу не была, но получила её в качестве сувенира от дяди, который отдыхал на побережье. Если прижать к её узкой щели с зазубринами ухо, касаясь им розовой пухлой мантии, покрытой леопардовыми пятнами, то можно услышать шум прибоя. Стены здешний комнаты были выложены деревянными панелями; в узкой железной решётке под потолком свистел гневный ветер — голос шторма с океана. Я подумала про беднягу Эйдана, которого теперь снесут в холодильник, и поёжилась: не съем ни кусочка мяса оттуда, просто не смогу этого сделать, пока там лежит труп. Побрызгав в лицо водой, я посмотрелась в зеркало и, сложив мокрые вещи в стопку, на время оставила их в высоком узком шкафу, который почти сливался из-за цвета и древесной фактуры со стеной. Из вещей там были разве что чистые полотенца, запечатанные куски земляничного мыла и вата в аптечном пакете. В столовой, куда я вернулась, Эйдана уже не было. Хольц, обутый, по-прежнему в одеяле, молча слушал Хоста, качая головой. Молодой мужчина, тот блондин, что не мог смотреть на покойника, сидел на табурете у стены, сгорбившись и сильно походя на богомола своим длинным, несколько неуклюжим и нескладным телом. Я подошла к Хосту и коснулась его плеча. Он тут же смолк. — Соболезную. Вы сделали, что могли. Он, наверное, мне не поверил. Слова мои его не утешили, конечно, и он лишь молча качнул подбородком, неопределённо так; потом снял очки и протёр их краешком рубашки. — Думаю, его семье в общем-то будет всё равно, насколько хорошо я выполнил свою работу и сделал ли всё, что мог, или немногим больше, — сухо сказал Хост. — Для них главное, что он лежит сейчас в морозилке, потихоньку индевея. Хольц легонько дал мне знак молчать; я отвела от него взгляд, чтобы Хост ничего не заметил, и спросила, не нужно ли им чего, не могу ли чем помочь. Нет, не нужно. И нет, не могу. Тут в кухню зашёл Мур: он о чём-то говорил с клетчатым костюмом, притом у костюма лицо было недовольное, смурное — Мур же легко улыбался, совсем незаметно. Почему-то улыбка эта на его лице — лице сытого хищника — меня здорово взбесила. Какой же повод для улыбки он нашёл? Только что разбился катер, погиб человек, он сам отнёс его тело вниз — и вот, пожалуйста, уже попыхивает сигареткой и как ни в чём не бывало жмёт усмешку. Я отвернулась, не желая видеть Мура. В нём мне было что-то глубоко неприятным; я ему не доверяла. Это был не то чтобы скользкий тип… скорее, даже наоборот. Таких, как он, я считала действительно опасными — подспудно, по одним только жестоким глазам, по манере поведения. Костюм, резко сказав ему «это не ваше дело», отошёл в гостиную. Мур хмыкнул. Вернулись бритый и Эрик Каморра: оба прошли к столу, странно опустевшему без тела Эйдана. Эрик, присев на краешек, призвал нас к вниманию, сказав, что есть важное дело. Мур вскинул брови: — Грин вышел выпить. Мне его позвать? Грин был, видимо, клетчатым костюмом. — Нет, — Эрик поморщился. — Я его видел: он чем-то недоволен, так что пусть остынет. Всем же вам хочу сказать, что сейчас на Ситкалидак обрушился шторм. — Никто не ожидал настолько сильное волнение, — тихо сказал Хольц. Все мы посмотрели на него. Он уже обулся и стоял, привалившись к стене по-прежнему под клетчатым одеялом. Лицо его ещё хранило страшную бледность. — Мы попали в десятибалльный шторм. Сейчас путь на остров заказан что по воде, что по воздуху. — Как долго он может продлиться? — спросил Эрик. Хольц пожал плечами: — Не думаю, что долго. Сутки. Может, двое. Такой феноменальный ветер стихнет быстро. Во всяком случае, такими были прогнозы с Кадьяка, которые мы получали на «Игирме». — Тогда нам нужно связаться с землёй и сообщить, что катер потерпел крушение, — подвёл Эрик. Хост согласно кивнул. Мур затянулся дымом и выдохнул его, глядя куда-то в стену. — И мы здесь остались без плавучего средства. Или на острове есть лодки или катера? — Нет, — задумчиво сказал Хольц. — А может, я просто не знаю об этом. В любом случае, вряд ли мистер Эс не позаботился об этом. — В любом случае, пока что мы это проверить не сможем, — заключил Мур. — К причалу не подойти. На время шторма мы заперты в доме. От этих слов испуганный блондин у себя на стуле сжался ещё сильнее. Бритый, оперевшись о стену локтем, как смотрел в окно, так и продолжил в него смотреть: среди остальных он был самым высоким и крупным и отчего-то внушал мне непонятный страх — может, своей впечатляющей, грозной внешностью. — В любом случае, паниковать незачем, — сказал Эрик. — У нас здесь есть автономный генератор, опреснитель, вода, запасы пищи, бойлеры, медикаменты. Когда пройдёт буря, мы свяжемся с большой землёй и сообщим о трагедии. Запланировано было, что на Ситкалидак уже завтра прибудет мистер Эс, но вряд ли это случится при таком-то урагане. — Так он не здесь? — вдруг спросил Мур. Эрик покачал головой. Хост поднял глаза. Бритый покосился назад, на Эрика, ожидая, что тот скажет. Почему-то я не удивилась этой новости: мистер Эс — человек неординарный и очень занятой, и вряд ли он так просто ждал бы нас на острове. — Вот тебе и раз, — пробормотал Хост. — Интересно, конечно. Но зачем же вообще я сюда ехал в таком случае. — Мне кажется, — осторожно сказал Хольц, — нам нужно представиться друг другу. — Мысль здравая, — одобрил Мур и первым назвал своё имя, а кроме него — ничего, никакой информации. Представились Эрик, Хольц и Хост. Эрик назвался охранником, который работает на мистера Эс. Хольц сразу сказал, что он работает на мистера Эс и отвечает за все вопросы, что касаются его интересов на Кадьяке. Хольц здесь живёт всю жизнь, он коренной и часто выходит в акваторию по требованию мистера Эс, подбирая для этих целей надёжных людей. — Океан здесь неспокойный, — заметил он. — Маршрут сложный, много подводных камней, подход к острову требует знания рельефа дна, а я это место изучил вдоль и поперёк. — И всё равно не оказались застрахованы, — заметил Мур. — Кто ж застрахован, когда на него идет волна метров десять высотой, — холодно сказал Хольц. Продолжили знакомство. Блондин представился Вуди Линчем, говорил тихо и почему-то сильно раздражался. — Я сюда приехал по личному приглашению, — сказал он, на нас почти не глядя. — Понимаете? Мне пришло письмо, очень важное рабочее письмо, а теперь выясняется, что мистер Эс даже не на острове. — Поверьте, вы не один раздосадованы этим, — хмыкнул Мур. — Вы, наверное, не поняли, что дело, по которому я прибыл, отличается особой важностью, — ещё более раздражённо сказал Вуди. Хост вдруг рассмеялся: — Уж полагаю, что да! Важнее вашего вопроса нет ничего, даже если бы речь зашла о здоровье и даже человеческой жизни. — Вы здесь за этим? — удивился Мур. — Чью-то жизнь спасаете? Пока что этим плотно занялся мистер Каморра. — Вы что же, обвинили меня в том, что я допустил смерть того человека? — холодно спросил Хост. — Вовсе нет, — посмеиваясь, сказал тот. — Просто привёл любопытный факт. Среди нас есть доктор со спасательной миссией, но Хольца оживил совсем другой человек. Впрочем, продолжайте: я вам не мешаю рассказывать о себе. — Может, лучше вы о себе расскажете? — резко спросил Хост. — Лучше он, — Мур кивнул на бритого. — В конце концов, я же не обязан рассказывать вам, зачем здесь оказался, правда? Достаточно того, что я гость мистера Эс, прибыл сюда по личным соображениям. — Любопытно, каким. Мур развеселился, развёл руками. — Может, мы с ним старые друзья, почём вам знать? Лучше двинемся дальше, не нужно переводить на меня стрелки. Бритый спокойно представился, когда Хост и Мур смолкли. В голосе его, низком, как колокольный звон, и глубоком, исходившем из самой груди, не было никакой лишней эмоции. — Я Гуднайт. Хост вскинул брови. Мур покачал головой, снова закуривая. — Гуднайт — и всё? — уточнил Эрик. Тот кивнул. — Ладно, хорошо… так, что ж. Тогда из нас остались только Уолтер Грин — он там, угощается в баре — и мисс Малон. Мужчины внимательно взглянули на меня. Стало не по себе; я оказалась заперта с ними здесь, вынуждена была пережидать бурю, и не сказать чтобы все из них — или кто-либо вообще — внушал мне доверие. Я представилась; коротко сказала, что приехала сюда по работе, будучи нанятой мистером Эс своим секретарём. На том наше знакомство кончилось. — Хорошо, — заключил Эрик. Почему-то мы его слушали, и он взял на себя негласное лидерство, полагаю, по причине того, что мог и обязан был, как сотрудник, помочь гостям мистера Эс. — Тогда, раз мы все теперь узнали, кто есть кто, предлагаю заняться вопросами насущными. Первым делом, мы свяжемся с Кадьяком. Затем разместимся в комнатах. А после… Внезапно какой-то страшный грохот прервал его слова. Из холла послышался громкий восклик. Мур резко поднял голову. Гуднайт уже шагнул к двери, напряжённый, как сжатая пружина. Хольц кинул одеяло на стул. — Что это там? — бесцветным голосом спросил Вуди. Не произнося ни слова, Гуднайт и Мур первыми вышли в гостиную и спешно пересекли её. Мы потянулись следом, Хольц тронул меня за локоть: — Держитесь рядом, Этель, — сказал он. Я согласно кивнула. Все вместе мы пошли в сторону крика; уже ближе к холлу я услышала ругань Хоста, а выйдя вслед за ним, вздрогнула и отпрянула назад. Клетчатый костюм болтался в петле под потолком; он был повешен на люстре. В темноте его тело отбрасывало длинную тень, загораживая собой свет из плафонов, выполненных в форме цветов. Лицо его было ужасно искажено следами удушья; выпученные глаза вылезли из орбит, ткани налились сизо-багровыми красками, пальцы рук застыли в скрюченном положении. По плечам рассыпались алые гроздья крови, отчего казалось, что он истекал ею, но потом, приглядевшись, я поняла, что это были рубиновые кисти кристаллов, украшавших люстру. — Вот же чёрт! — выругался Хост. — Ну и ну, — задумчиво сказал Мур. Гуднайт рыскал взглядом вокруг и первым вдруг кинулся на лестницу. Там было темно, при выключенном свете она утопала во мраке, однако даже в нём мы заметили на ступенях движение. Кто-то бросился наверх, стремительно скрывшись на втором этаже. Эрик Каморра крикнул: — Хольц, останься здесь! Пока ничего не трогайте. — Хорошо! Я прижалась к стене, наблюдая за тем, как Эрик, Гуднайт и Мур молча и слаженно бросились за беглецом в погоню.