Эрос — страстная любовь-увлечение, стремление к полному физическому обладанию любимым, любовь-поклонение и желание полностью телесно овладеть своим возлюбленным, в конце которой, после единения, наступает неизменное разочарование.
1
Наутро я взялась за работу. Завтрашним днём отмечен мой рейс, у меня авиабилет до Анкориджа, потому до отмеченного времени я должна упаковать свой багаж, оставить часть денег по залогу за квартиру миссис Гашек, моей арендодательнице, и также — навестить брата: я давно этого не делала, но хотелось бы рассказать ему, что отныне он и я — мы оба — свободны от безумия его долгов. Вчерашнее платье было в полном порядке, потому я надела его и своё единственное пальто. К сожалению, туфли промокли и не успели как следует высохнуть, однако за завтраком из чёрного кофе и бутерброда с мармеладом я напихала внутрь скомканной бумаги, которая неплохо впитает остатки влаги. Со сборами и кофе я быстро покончила: завязала чёрные волосы в гладкий узел, переложила кошелёк и чековую книжку в сумку на плечо из вчерашнего портфельчика, а также взяла с собой сложенный пополам кремовый лист с фирменным вензелем, на котором мисс Кавендиш, сама словно Снежная Королева сотканная изо льдов и туманов, составила целый список всего, что мне полагалось иметь под рукой. Платье либо костюм формальные, тёмного цвета. Деловой костюм. Рубашка либо блуза, две штуки на смену. Юбка ниже колена, две штуки, предпочтительно спокойных цветов без рисунка. Тёплая одежда: свитер или кардиган на выбор, не пёстрые, ровных тонов. Платье на выход, одно. Тёплая верхняя одежда. Тёплая одежда для прогулок. Обувь на низком каблуке. Полусапоги либо сапоги, классического кроя. Брюки, также классика. Обувь на плоском ходу спортивная. Спортивный костюм закрытого типа, фуфайка и брюки, футболка. Предпочтительные цвета: тёмно-коричневый, тёмно-серый, кремовый, чёрный, слоновая кость. Ага, в цветах компании, хорошо же. Я вышла из квартирки, заперла хлипкую дверь на ключ и вслушалась в тишину лестничной площадки, по привычке поглядев на закрученную, как раковина улитки, спираль из ступенек и перил. Никого не было там, внизу, у облезлых голубых почтовых ящиков. Я спустилась, проверила свой ящик от квартиры тридцать четыре и, закрыв его обратно на пружинку, выбежала на улицу. Второй день в этом несносном городе шёл дождь. Вчера был ливень, сегодня лишь моросило. Я не стала брать зонт, поскольку планировала посетить только магазин на Нир-Норт-Сайд, Мерчендайз-Март, огромное прямоугольное здание, выложенное бежевым камнем в стиле ар-деко, с впечатляющим фасадом, усеянным фасетками множества узких окон, с рекой Чикаго под боком. Этот гигант вмещал в себя столько магазинов, сколько я не сумею обойти за целый день, и я была уверена, что там найду всё нужное. Подняв руку и вызвав такси, я села в машину и отправилась по делам, ощущая себя вполне приятно с чековой книжкой и тремя тысячами на ней. Мерчендайз-Март ничуть не изменился с тех пор, как я в последний раз бывала здесь. Что ему будет, этому исполину, который тонко балансировал между богатством выбора на рынке, раскинувшемся на гигантском первом этаже, и маленькими магазинчиками, рассыпавшимся на последующих. Чем выше этаж, тем выше была стоимость аренды и соответственно товаров, продаваемых там. Оказавшись у лакированных щегольских дверей Мерчендайза, я решила пройтись по рынку, вдохнуть аромат специй, рыбы, мяса, свежих фруктов и овощей, поглядеть на то, чем торгуют там, и уже тогда, успокоив разум, подняться по делу. После рынка я довольно быстро попала в мраморный вестибюль и прошла по лестнице, стремившейся на второй этаж. Своё путешествие я начала с бельевого отдела, где приобрела два простых комплекта — белый и чёрный, разумно полагая, что этого при грамотном уходе за ними будет достаточно. Там же я купила спальный комплект. Моя пижама вполне сойдёт только на лоскуты. Если же ехать в качестве помощника — секретаря в моём случае — в особняк работодателя, нужно быть готовой к тому, чтобы выглядеть опрятно в любое время. Я приобрела закрытую новую пижаму и более откровенную ночную сорочку до лодыжек, обе из шёлка: в нём было приятнее всего спать. В магазине готовой одежды мне на глаза попался сливочно-жёлтый, цвета разбелённого масла, джемпер и колготки ему в тон, и купила две простых юбки — тёмно-серую и чёрную, обе грубого сукна, которое хорошо держало форму, две пары брюк, коричневые и чёрные по фигуре, и костюмные жилеты к ним. Белая рубашка и чёрная блуза также пополнили мой гардероб. В тёмно-серый свитер грубой вязки я безоговорочно влюбилась. Платье формальное — чёрное с белой вытачкой на груди и талии — я выбрала в другом отделе; там же было спокойное и также чёрное платье с блеском и открытой спиной: то самое, класса «на выход», которое затребовали в списке. Проблем со спортивной формой не возникло: из этого магазина меня направили в другой, где торговали спортинвентарём и прочим, и там я подобрала подходящий костюм из плотного хлопка, а к нему — всё необходимое: два эластичных топа, пару простых маек, кроссовки и высокие белые носки. Я обзавелась также кое-какой галантереей: двумя ремнями из хорошо выделанной кожи, опрятной чёрной сумкой, более маленькой — едва больше мужской ладони — белого цвета, а также лентами, гребешками для волос, несколькими заколками, шпильками, чулками, подвязками к ним, шёлковым чёрным поясом под чулки, перчатками кожаными короткими и из шерсти мериноса — выше запястья, двумя тонкими кашемировыми шапочками по голове, одним широким, шоколадного цвета, шерстяным шарфом, капором — для утепления — на завязках, и также тем, во что я буду складывать багаж: кожаным рыжим чемоданом и несессером к нему. Мне было стыдно брать свои замызганные туалеты из дома, потому к мистеру Эс я приобрела всё новое, от сумки и перчаток до мыла и губной помады, хотя мой косметический набор был скуден — всего лишь крем для лица, крем для рук, тушь для ресниц, карандаш для глаз и одна помада тёмно-коричневого цвета. После этого я спустилась вниз, на рынок, где перекусила шашлыком, увенчанным шапкой маринованного лука, и с большим аппетитом съела картофелину, разрезанную пополам и сдобренную большой порцией масла и чесночного соуса. В лавке со сладостями я объелась рахат-лукума и, выпив ещё чашку кофе, отправилась за обувью. С этим всё было в относительном порядке: я приобрела спокойные чёрные туфли с квадратными носами на среднем каблуке, очень изящные коричневые полусапожки и прочные ботинки на рифлёной подошве, предназначенные для профессионального скалолазания. Однако с утеплённой одеждой возникли некоторые проблемы. Во-первых, большая часть моего финансового запаса поистощилась. Во-вторых, сезон продажи откровенно зимних вещей никто пока не открыл. Едва ли мне удалось разыскать магазинчик, торгующий чем-то подобным. Я тут же купила коричневую дублёнку ниже колен, с прехорошими меховыми манжетами и воротником, который можно было застегнуть на горле небольшой пряжкой, и спортивную куртку свободного кроя, с глубоким капюшоном. К сожалению, никаких тёплых штанов, как было рекомендовано в списке, «непродуваемых, спортивной ткани либо байковых», я не нашла, поэтому ограничилась тем, что есть. Для работы я приобрела записную книжку в кожаном переплёте, три хороших ручки, два карандаша, липкий блок бумаги для заметок и набор кнопок и скрепок. Оставшись ещё более-менее при деньгах, я заказала такси — с такой-то огромной поклажей никакого другого варианта даже не было! — и отвезла всё домой, где провела несколько часов, вдохновенно упаковывая, раскладывая, сворачивая, утрамбовывая и организовывая каждую деталь. Чтобы длинные волосы не мешались и не лезли в глаза, я заплела косу и, переодевшись в домашний старый костюмчик, сидела на полу по-турецки, включив телевизор для фона и срезая с каждой вещи бирки и этикетки. К вечеру я страшно устала от этой канители и отправилась поужинать в местную лапшичную. Помимо лапши, в этом заведении готовили прекрасные димсам, так что, заказав большую порцию дымящихся димсамов и стакан пузырящейся содовой, я села за узкий столик вдоль окна и, наблюдая улицы Чикаго в свой последний вечер, осторожно орудовала палочками и макала то тесто, то мясо в острый соус «тобадзян». У меня оставалась ещё пара часов до заката, но я не спешила, решив насладиться трапезой как следует. Терри подождёт: он всё равно больше никогда и никуда не торопится у себя на Грейсленде. По завершении ужина пожилой китаец в очках, старой майке и спортивных штанах с обвислыми коленками, тот самый человек, чьими золотыми руками был приготовлен пир, которым я так насладилась, вынес мне печенье с предсказанием, упакованное в шуршащую тонкую бумагу. Он работал в этой лапшичной почти всегда один, разве что к нему приезжал младший брат — мужчина средних лет, одетый примерно так же, как он, и неизменно курящий за плитой. — Спасибо, мистер Чен, — улыбнулась я. — Сегодня димсамы выдались особенно хорошими. — Ешь-ешь, Этель. — Он опустил на мой столик бумажный пакет на вынос, и я покраснела. — Кожа до кости, кожа да кости! Моя покойная жена обругать бы меня, отпусти я тебя без парочки баоцзы. Он жил в Америке лет двадцать, ничуть не меньше, но в речи всё равно чувствовался сильный акцент. — О Боже, мистер Чен, я так люблю ваши баоцзы! Погодите, я за них… — Нет-нет-нет! — он опустил очки со лба на нос, и глаза стали ещё уже и меньше обычного. Мистер Чен похромал в сторону кухни. — Даже не думать, Этель, это подарок! — Но мне сегодня есть чем заплатить! Он изрёк что-то на китайском, махнув рукой, и удалился к себе. Теперь мистера Чена было видно только в обрамлённом кирпичом окошке, ведущем из зала на кухню. Улыбнувшись и развернув бумагу с печенья, я крепко сжала его в обеих руках. Песочное тесто хрустнуло. Печенье раскололось пополам. Я сунула в рот одну его половинку, солоновато-сладкую, и развернула тонко скрученную бумажку. Предсказания из лапшичной мистера Чена всегда сбывались, потому я с замиранием сердца ждала, что выпадет мне теперь, когда жизнь хотя бы немного стала налаживаться.«Волков много, а мяса мало. Они придут после двенадцати»
2
Баоцзы мистера Чена — китайские булочки на пару, похожие на пухлые белые кругляши — были со вкусной начинкой из красной фасоли, моей любимой. К тому времени, как я добралась до Грейсленда и попросила водителя остановить машину со входа близ Кларк Стрит, небо совсем стемнело, и последний луч солнца пронзал его, как прожектор. Там, на кладбище, пройдя сквозь серые гранитные ворота, украшенные кованым чёрным металлом и ангельскими статуями, оберегающими покой мёртвых, я миновала место охранника, выстроенное в том же изящном стиле колониальной готики, и неспешно двинулась вдоль могил и надгробий, статуй и склепов, разрозненных и собранных воедино букетом земных скорбей для усопших. Уже темнело. В смеркающемся небе зажглись первые звёзды, закат над Чикаго стоял кровавым. Я ничуть не боялась находиться здесь вечером. На кладбище некого опасаться, кроме, разве что, мёртвых, которые однозначно не причинят столько печалей и боли, как живые. Здесь, на этой старой земле, были похоронены знатные люди города и простые жители. Они лежали по соседству, и пускай у первых изваяния были пышнее и значительнее, но кости — кости под землёй уже смешались с почвой, оказались в грунте из рассыпавшихся и истлевших гробов, плоть их, знатную и обыкновенную, пожирали одни и те же черви, а могильщики одинаково небрежно выкапывали ямы за пятьдесят и за двести долларов. Границы и рамки стирались, когда плоть слезала с костей. Смерть выступала великим уравнителем, и это было высшей мерой справедливости для всех ныне живущих. Я нашла место на востоке, под вязами, там, где была схоронена вся моя семья. Отец, мать, Фиби, моя старшая сестра, а теперь ещё и Терренс. Я была уверена: окажись возле меня кто-то близкий, и он прислушается к моему наивному желанию лечь в одну последнюю постель вместе с родными. Но, пока я была одна, в свои двадцать пять лет, я не могла озвучить это желание — и понадеяться, что мою волю исполнят. Приходилось жить дальше, как бы тяжело ни было. Я опустилась перед надгробием брата и пристально всмотрелась в выбитые в камне буквы и цифры. Терренс Малон, четырнадцатое сентября 1951 года — дата рождения. Восемнадцатое марта 1979 года — дата смерти. Прошёл уже год, как его нет рядом со мной. Хотя он определённо перечеркнул всю мою жизнь своей страшной выходкой, и хотя при жизни мы порой ненавидели друг друга — как нам казалось — но я скучала по Терри. Оставив бумажный пакет возле могильной плиты, я надела заготовленные заранее рабочие перчатки и быстро убрала с остальных могил вьюн, сорняк, высокие ветки молодого ореха, проросшие сквозь тела моих родных. После, убрав перчатки обратно в холщовую сумку, я достала из пакета баоцзы и, надломив его, положила на землю против Терри. Купленное дешёвое вино я вылила в почву. Пусть он пьёт. Пусть захмелеет там. Присев на корточки перед Терри, я молчала. Стало уже совсем темно. Я не была уверена, что шофёр, которому я заплатила втридорога, так и ждёт меня по счётчику, как обещал. Я не могла находиться здесь дольше, чем меня дождалась бы машина, и сказала то, что хотела: — Знаешь, сегодня я отправила деньги тем мразям из казино. Ты больше ничего им не должен. Я больше ничего им не должна. Он молчал. Ни шевеления ветерка, ни пения птицы, ничего. Хоть бы земля пересыпалась, что ли, из-за вина. Нет, никакого знака: Терри упрямился. Он был неразговорчив, я тоже. Мне не удалось выжать из себя ни одной слезы. Выпрямившись и расправив складку полы старого пальто, я не сказала ему на прощание ничего, с укором посмотрев на выбитые в камне цифры и буквы — всё, что осталось от моего брата. Такси меня дождалось. Водитель насчитал на счётчике кругленькую сумму, я оплатила её беспрекословно. Дома, сидя со своим димсамом, я сожгла две свечи, которые берегла с прошлого Рождества, и, любуясь огнём, ела. Что будет там, на острове мистера Эс? Что составит предмет моей работы? Будет ли мне там одиноко, страшно или тоскливо? Это две недели жизни, почти полностью отрезанной от остального общества. Кроме того, вчера у мисс Кавендиш в кабинете, подписав договор, я подписала и соглашение, согласно которому не могла разглашать в прессе или частным третьим лицам информацию о том, что представляет из себя остров, и о том, зачем еду туда. Теперь, когда пылающее солнце село, оставляя после себя кровавый след на тучах, я, наблюдая за неровной дрожью свечи, подумала то, что боялась думать всё это время. Кроме вполне понятной радости нищего человека, получившего в руки сказочную возможность улучшить свою жизнь, я испытала и тревогу. Я вверяю свою жизнь на две долгих недели людям, которые не разглашают моих рабочих целей и задач, но подсовывают мне под нос документ о моем тотальном молчании. Что они будут делать со мной там, на Аляске? Этого я не знала. Впрочем, был ли у меня выход, от чьей руки пострадать — своих внезапных благодетелей и выбивателя долгов по фамилии Перри? Это был и не выбор вовсе. Убаюканная горением свечи — одна вскоре погасла — я захотела спать. Был всего лишь одиннадцатый час, но мне нужно было поспать прямо сейчас, чтобы назавтра не опоздать: у меня ранний вылет. Я посмотрела на заранее приготовленный комплект одежды в дорогу, на рыжий чемодан и несессер, пристёгнутый к нему специальным ремешком, на новенькие туфли, в которые влезу совсем как в новую жизнь. Проблемы начались, когда я действительно вытянулась на кровати. Сон как рукой сняло; я боялась, что назавтра просплю и опоздаю на свой рейс или что Перри со своими мордоворотами, прознав, что у меня появились денежки, навестит эту квартирку ещё быстрее. Нет, мне нужно будет съехать отсюда после возвращения с острова. Иначе я сойду с ума. Обмирая при каждом шуме, я лежала в холодной постели, глядя в щербатый, покрытый вспученной штукатуркой потолок. Мысли текли вязкие, как патока. Не было сил даже поднять руку или встать. Я была словно Одетта, заколдованная злодеем Ротбартом, только там она стала белой лебедью, а я просто обездвижела до трёх часов утра — и после по будильнику встала, начав сборы.3
Эрик Каморра держал лицо, даже когда всё — пиши-пропало. Это называлось умением «делать хорошую мину при плохой игре» и было очень хорошим навыком для человека его профессии. Телохранитель — что стена; он не должен показывать своих эмоций и волнений, и тем более, упаси Боже, страхов. Первого гостя мистера Эс он встретил вместе с Гердой Кавендиш, сопровождая её в доках. Уолтер Грин, медиамагнат, владелец нескольких крупных модельных агентств, издатель «Грин Медиа Холт», человек с длинным количеством нулей после первой цифры на счёте, прибыл на личном современном катере и совершенно не обеспокоился тем, что здесь, в морском порту, циклон принёс непогоду с севера. Небо хмурилось и беременело белыми снеговыми тучами. То, что осадки выпадут на днях, прогнозировали специалисты «Селвик и Эс», и предупреждали, что циклон грозит перерасти в бурю, однако мистер Эс был не из тех, кто отказывался от своих замыслов по таким пустякам. Особняк был снабжён системой бесперебойного аварийного питания, сетью отопительных котлов, собственными солнечными батареями и автономной электрической станцией. Запасов пресной воды было вдосталь в специально забурённой в скалу скважине. Также работал дорогой опреснитель. Тем не менее, работа Каморры заключалась в том, чтобы оценивать риски — и он знал, что оставаться на острове в эти длинные выходные было действительно рискованным делом. Герда сказала, помечая погружённые на катер контейнеры с дополнительной провизией и прочими предметами первой необходимости: — Поезжай этим же рейсом. Я останусь с Питсоном. — Это был второй охранник. Каморра кивнул, не задавая лишних вопросов. Раз дали приказ — значит, нужно выполнять. Герда продолжила: — Мистер Эс прибудет на остров завтрашним ранним утром, в три сорок. До того у тебя будут сутки, чтобы как следует проверить дом и присмотреть за гостями. Всё должно быть безопасным. — Понял. Эрик никогда не говорил лишнего. Ничего не уточнял. Он проявлял достаточно инициативы в своей работе согласно тому, что было предписано в его рабочем контракте и регламенте, и работал на компанию уже пятый год. До того он был телохранителем у многих звёзд и знаменитостей, прикрывал собой политиков и даже президента — но недолго: мистер Эс переманил его к себе, и Эрик согласился. Зарплата здесь была выше, риска засветиться — меньше, профессионального интереса — больше. Он поднялся на борт «Конька» вместе с мистером Грином, уже раскурившим свою сигару. Грин оперся о лакированный борт катера и, выпуская дым, любовался небом над Кадьяком. Каморра был инкогнито и с ним не общался; несмотря на это, по его сдержанному поведению, манере держаться и выглядеть, а особенно по тренированному, цепкому взгляду натасканной овчарки было видно, кто он такой: уж явно не гость, а так, служащий. — Угостить вас сигарой? — спросил Уолтер и улыбнулся. У него было лицо шестидесятипятилетнего мужчины, и если вдали оно казалось холёным и ухоженным, весьма моложавым, то вблизи, стоило присмотреться, становилось видно, как в своё время всё лишнее на нём иссекли, всё обвисшее от естественного закона гравитации подтянули, а из некрасивого сотворили по золотому сечению правильное. Эрик подумал, что Уолтер напоминает ему, как никто другой, жуткие автоматы мистера Эс, вроде бы живые, а вроде бы и нет. Каморра покачал головой на вопрос с сигарой, и тогда Уолтер Грин блеснул улыбкой, показав ряд фальшивых белоснежных зубов. — Вы здесь, позвольте, кто: управляющий? Начальник охраны? Вопрос был в лоб и требовал такого же ответа. Однако Эрик уклончиво сказал: — Вроде того, мистер Грин. Стало быть, он действительно сотрудник мистера Эс, раз знал его фамилию. Впрочем, он был персона известная, не единожды мелькал по телевидению и в прессе. Грин недобро оскалился. Зажав сигару между средним и указательным пальцами — он курил кубинские «Партага» — сложил кисти рук на бортах, неторопливо наблюдая за тем, как по холодному воздуху веет сизый дым от дорогого табака. — А сам загадочный хозяин острова уже ожидает нас в особняке? — всё с той же холодной улыбкой продолжил Грин. Каморра неопределённо двинул бровями. Грин ухмыльнулся, поняв, что от него ничего не добиться. Страшно неразговорчивый дьявол. Судя по виду, итальяшка: носатый, смуглый, зализанный, чёрные патлы собрал в хвост, здоровый, как бык — и наверняка такой же тупой. — Не можешь связать двух слов, макаронник? Эрик преспокойно кивнул и, сунув руки в карманы пиджака, отошёл с палубы, спустившись вниз. Нервы у него были стальные, на провокации он не поддавался, а с Уолтером Грином и его склочным характером был знаком не понаслышке — его близкий друг работал у Грина в компании на выездных мероприятиях и частенько жаловался на начальника, рассказывая, что тот был крайне падок на молоденьких девушек — моделей, актрис, красоток, желающих попасть в бизнес-мир глянца и роскоши. Грин был человеком, не любившим отказов. Оно и ясно, чего он так вспыхнул, как на пороховой бочке. «Конёк» двигался к острову Ситкалидак. За бортом катили трепещущие на ветру, свинцовые валы волны Тихого океана. В акватории зрело эхо циклона; в Олд-Харборе, городе в заливе, по местному радио и на верфях передавали тревожную метеорологическую сводку. Остановившись на нижней палубе, Каморра поглядел на воду, а потом — дальше, на горизонт, где за волнами скрылась земля. Они шли полчаса прежде, чем вдали из туманов не выступил скалистый берег острова двадцать девять километров в длину и двадцать четыре в ширину; чёрные скалы и холмы, покрытые проплешинами потускневшей в это время года зелени, подымались к низким облакам, прячась за их пеленой. Широкую косу песчаного пляжа, обрамлённого камнями, лизал широкий прибой. Эрик нахмурился. Его охватило недоброе предчувствие. Здесь, на катере, он ощутил пребывание на остров как некую фатальную неизбежность. Прежде на Ситкалидаке он не бывал ни разу, но теперь — теперь он ощутил что-то странное, сродни давно забытому им чувству, которое он старался гнать от себя прочь. Это был страх.4
Перелёт был непростым: девять часов в воздухе в заполненном самолёте заставили меня понервничать. Я страдала сильной боязнью высоты. Стюардесса на борту, видя мой неконтролируемый ужас, который я и не пыталась скрыть, дружелюбно посоветовала при взлёте попить воды — чтобы не закладывало уши. Это действительно помогло. В полёте я не могла ничего есть, кусок в горло не лез — потому в Анкоридже меня мутило от голода; только Анкоридж не стал последним местом назначения. Потом была пересадка на частный самолёт до Кадьяка, совсем небольшой и не внушивший мне доверия. Покинув его и смешавшись с людьми на посадочной полосе — гейта здесь не было — я прошла в одноэтажное здание здешнего аэропорта и поискала глазами своего провожатого: в бумаге было указано, что меня встретят, но я не видела здесь совершенно никого, кто подходил бы на сотрудника мистера Эс. Ожидающих вообще было немного: среди них — полицейский, скучающий у входа, пожилая женщина, которая обмахивалась газетой, и индейский мужчина. Именно он, завидев меня, махнул рукой. Я тут же встрепенулась и направилась к нему, вместе с тем надеясь вернуться уже вместе за багажом и быстро получить его. Итак, это был достаточно высокий и очень смуглый мужчина из местных с чёрными волосами, гладко забранными в хвост. В левом его ухе поблёскивала крупная серебряная серьга, похожая на клипсу; одет он был в расстёгнутую парку на меху и непримечательные брюки и фуфайку. Это был немного не того рода провожатый, которого я ожидала. Я подошла ближе, внимательнее рассмотрев его лицо. Глаза были небольшими, узкими, чёрными, с по-индейски приспущенным нижним веком; овал лица — как лунный диск, мягкий и плавный; губы небольшие, но чувственные, и подбородок с ямочкой. Он протянул руку: — Миссис Малон? — Мисс, — пришлось поправить. Я ответила ему рукопожатием. Он крепко тряхнул мою ладонь. — Здравствуйте. Рада встрече. — Я Сидни. Сидни Хольц. Мисс Кавендиш поручила мне вас встретить и довезти до острова. На самом деле, это должен был сделать другой человек; уж простите, я всего лишь здесь на посылках, — он развёл руками. — Но сейчас все немного торопятся: на Кадьяк надвигается циклон, и они хотят отправить на остров всё необходимое. — Я прибыла последней? — Не уверен, — совсем не смутился Хольц и повёл меня по небольшому аэропорту. Любоваться здесь было решительно нечем: так, обычное здание, обшитое деревом изнутри, с затёртым, давно не новым терминалом, подвешенным против входа. — Где ваш багаж? — Я ожидаю его выдачу. — А где ваша куртка? — он пронзительно взглянул на мой свитер и брюки. В его мягком лице скользнуло какое-то недовольство. Я покраснела. — Как раз в багаже. Простите, мистер Хольц. Перелёт был долгим, я не знала, куда ещё деть верхнюю одежду. — Это ничего, — успокоил он. — Сейчас мы заберём ваш чемодан, и всё устроится. Каким-то образом он, подзывая меня следом, пускай и подошёл к небольшой очереди последним, но буквально через пять минут в числе первых допытывался, куда подевали мои вещи. По одним только лицам сотрудников мне было ясно, что Хольца здесь знали. Быстро вынесли рыжий чемодан и несессер. Когда они хотели открыть багаж для досмотра, Хольц вскинулся и опалил их пристальным взглядом. — Досмотр при въезде? — сухо спросил он. — Вы впускаете сюда преступницу? Или я чего-то не знаю? — Таков порядок. — Заглядывать в сумочку к одинокой молодой женщине — вот ваш порядок, вы только на это и способны, кроме того как штаны протирать, ублюдки чёртовы, — и он с вызовом подошёл к столу и хлопнул сотруднику крышкой моего чемодана прямо по пальцам. Мужчина вскочил, вскрикнув от боли. — Не трогай. Я тебя, Броуди, знаю. Ты бы с таким рвением досматривал лучше контрабандиста Перриша, который вывез с острова четыре тюка с незарегистрированным мехом. — Хватит уже ругаться, Хольц, — жалобно даже сказал тот и потёр руку, но возражать не стал. Хольц эту войну вчистую выиграл. Свирепо забрав мой чемодан, он дал мне одеться в стороне и вывел на стоянку, к большому белому джипу. Открыв дверь и придержав, он подождал, пока я сяду, затем уместил мой багаж на заднем сиденье и в спешке сел за руль. Мы резко вывернули на дорогу; мне пришлось даже схватиться за дверную ручку. — Держитесь, — предупредил он, правда, запоздало, — дороги у нас неважные. Как добрались? — До Анкориджа терпимо, потом молилась в воздухе. — Что такое? — пробормотал себе под нос. — Неужели у старика Пемсворта опять загорелся в полёте один двигатель? Я оторопела, уставившись на дорогу. Должно быть, вид у меня сделался испуганный, потому что мистер Хольц улыбнулся за рулём: — Простите, не удержался, чтобы не пошутить. Но такое правда случалось. Пемсворт профи: лучше него никто в этих краях не летает. Вы были в надёжных руках. — Это радует. И то, что двигатель был в порядке — тоже. Он ухмыльнулся, блеснув в тусклом северном солнце своей серьгой.Awakening — Secret Garden
Мы двигались сквозь скудно отстроенный небольшой пригород, который был совсем не чета Чикаго, где я прожила всю жизнь, но обладал собственным неповторимым очарованием места, отдалённого от привычной цивилизации; на фоне великолепных снежных гор и потускневшей зелени предгорий, раскинувшихся вдали и покрытых густыми лесами, человеческие здания казались издевательски крохотными и хрупкими. Полагаю, в сравнении с величием природы любая постройка здесь будет смотреться именно так же скудно и малозначительно. Наконец, машина выехала за черту города, и мы оставили Кадьяк в стороне. Теперь справа и слева простиралась только чёрная холодная пустыня, усеянная камнями и редкой растительностью. Вдали лес обрамлял землю в удивительно ровное каре. Землю эту пересекла серая дорога, протянувшаяся до самого горизонта. Часть нашего пути прошла в молчании, однако Сидни Хольц всё же спросил: — Вы в наших местах впервые? — Да. — А где жили прежде? — В Чикаго, мистер Хольц. — И никуда оттуда не выезжали? — Так уж вышло. Он глубокомысленно кивнул и что-то промычал, поддавая газу. Я с опаской вжалась в спинку кресла. — Нужно успеть до бури, — пояснил Хольц, не отрывая глаз от дороги. — Разве будет буря? — удивилась я. — Ещё какая. Вон, красное небо, — и он, сощурившись, указал на горизонт. — Её не миновать. Главное, чтобы не застала нас в акватории. Я поёжилась. Было бы не по себе оказаться в шторм посреди океана, между валов солёной воды, воздвигнутых ледяными ветрами. В салоне джипа снова стало тихо, Хольц включил печку, и я, прижавшись боком к двери, не заметила, как задремала, проснувшись от тёплого солнечного света, упавшего на лицо быстрым бликом. Тогда же я открыла глаза и увидела с небольшой возвышенности, с которой наша машина спускалась вниз по склону холма, только серебряную полосу вдали, между гор. Поначалу показалось, что это была оптическая иллюзия, всего лишь мираж — однако, присмотревшись лучше, я выпрямилась в кресле и замерла, впервые наблюдая за тем, как океан опоясал чёрную землю с нанесёнными на почву маленькими островками стаивавшего снега. Всё было здесь таким: чёрным, серым, белым, расцвеченным голубым, тусклым коричневым. Аляска и Кадьяк заворожили меня. Никогда до того я не видела просторов столь бескрайних, масштабов столь больших, величия столь явного. Горы, высившиеся вдали, точно кряжистые могучие великаны, выступали по обе стороны побережья, которое и представляло собой акваторию Кадьяка. Необыкновенно высокое, совсем не такое, как в большом городе, небо, являвшее собой бесконечную бледно-серую бездну, затянутую призрачной дымкой седых облаков, рассеивало запахи соли, камней, песка и воды. И там, вдали, в оковах горных гряд, гигантский молчаливый океан, выпуклый, как капля, грозный, точно затаившийся глубоководный хищник, взирал на плоскость земли. — Захватывает дух, — тихо сказал Хольц, — правда же? Близ самого берега акватория была засеяна домами и хозяйственными постройками, обычными для маленьких приморских городов. Я провожала взглядом мелькающий за окнами пейзаж, готовясь к тому, что даже за столь размеренной жизнью не смогу наблюдать следующие четырнадцать дней на уединённом острове — ещё никогда прежде я не бывала в местах, где была практически изолирована от человеческого общества. Меня охватило беспокойство, однако ничего изменить уже было нельзя: воспользовавшись деньгами мистера Эс и приняв его предложение о работе, пришла пора платить по счетам. Заморосил мелкий дождь. Хольц что-то проворчал себе под нос, когда парковал джип на стоянке близ пристани, усыпанной мелким гравием. — Поторопитесь, — сказал он и вынул ключи из замка зажигания. — Вот наш катер. Я взглянула вперёд. Только у одного большого судна хлопотало множество людей, непрестанно загружая на борт деревянные ящики и тюки: скорее всего, это и был нужный нам катер — бело-красный, с надписью «Игирма». Пока Хольц взял мой багаж, я вышла на свежий воздух и глубоко вдохнула запах океана и мокрой гальки. Ни разу в жизни я не видела океана — и столько воды. Огромная её толща буквально давила на меня своими непостижимыми размерами. Ум отказывался воспринять, что он простирался не только вдаль, но и вглубь, и там, в тёмной пучине, текла совсем иная жизнь, и, возможно, время тоже шло совершенно по-другому. Хольц провёл меня по трапу на катер. По сторонам мелькали напряжённые, задумчивые рабочие: каждый торопился, каждый беспокоился, то и дело поглядывая на небо. Оно казалось мне тихим и безобидным, однако местные знали что-то, чего не знала я. Тёмная вода лизала борта «Игирмы». Краем уха я расслышала, что это седьмой рейс, отправляемый за два дня на остров. Хольц шёл впереди меня, вступив в беседу с одним из рабочих в непродуваемом синем жилете. Я запахнула дублёнку и придержала воротник: ветер у океана был немилосердный, лютый: если такой же станет кружить там, у острова, наверное, купленных вещей окажется недостаточно, чтобы утеплиться — я уже вся продрогла. Похоже, я не до конца оценила всю серьёзность, с которой мисс Кавендиш составила для меня список. Конечно, я полагала, что на Аляске будет холодно — но чтобы так… — Это последний катер, — сказал человек Хольцу. — Больше не пустим: выходить и сейчас опасно. Через час будет очень рискованно. — У моего начальника должен прибыть ещё один человек, — сказал Хольц, качая головой. — Ничего не могу поделать: люди расходятся. Никто в океан в такое время не поплывёт. — Мне не за то платят, чтоб я слышал «нет, нельзя, никто, никогда и никуда», понимаешь? — Что поделать, — тот развёл руками. — Объяснитесь с ним: скажите, что это циклон. Катер перевернётся — что тогда этот твой начальник будет делать, если люди потонут? Ведь ты лучше остальных знаешь, какая там обстановка у острова, Сид. — Ладно, посмотрим, — хмуро обронил тот. — Но ты всё же поищи смелого парня, который готов за двойную плату… — Даже за тройную! Нет. Пускаться в путь, зная, что нас может настигнуть буря, было страшно. По природе своей я человек, старающийся избегать рисков. Теперь же, слушая этот разговор, в отчаянии понимала, что мне было никуда не деться с этого катера. Я уже воспользовалась деньгами мистера Эс и отказать ему не могла, но страх крепил сердце железными скобами, и, остановившись у борта, я в судорожном ужасе смотрела вниз, на воду, в её тёмную глубину. А что, если этот катер смоет штормовой волной? Бывают ли здесь ураганы такие сильные, чтобы поднимались гигантские валы, о которых я читала в газетах и видела по телевизору? Крепко стиснув пальцы на холодных поручнях, я думала о том, как хотела бы сойти с мягко покачивающейся палубы обратно на землю, где можно укрыться в каком-нибудь крепком здании. — Вы в порядке? — спросили меня откуда-то сбоку. Усилившийся порывистый ветер разорвал слова на обрывки. Я поглядела было влево, но с другой стороны ко мне подошёл какой-то человек: высокий, крепкого сложения, гладко выбритый, в тёмных очках и с зачёсанными назад чёрными волосами по уши. Он выглядел совершенно спокойным, хотя вокруг царила суетная обстановка, да и погода не настраивала на такой мирный лад. Стоял себе в чёрном костюме-двойке, в кашемировом сером пальто, и покуривал, спрятав глаза под чёрными линзами. Губы его в уголках перерезали складки, создававшие впечатление полуулыбки — такой холодной и неприятной, что мне стало ещё больше не по себе. — Да, — ответила я, чтобы только незнакомец отвязался. — В полном, благодарю. Он снова затянулся, так, что запали щёки. Затем, выдохнув дым, оперся о высокие поручни. Я делала это с прямой спиной, ему пришлось согнуться. Помолчав, он понаблюдал, как в спешке рабочие заканчивают носить последние ящики, и заметил: — А по вам вот так не скажешь. Глаза по доллару, лицо бледное. У вас водобоязнь, что ли? Мне хотелось сказать, что у меня острая непереносимость незнакомцев, пристающих к девушкам без их согласия, но это было бы грубо. К тому же, отвечать так кому-то на катере моего работодателя было бы слишком опрометчиво. Покачав головой, я ответила: — Просто беспокоюсь из-за шторма. — О, вот оно что, — протянул он и, вздохнув, снял очки, убрав их в карман пальто. Глаза у него оказались светло-голубыми, редкого сероватого отлива. — Ну, это не страшно. До острова не так далеко, как можно подумать, и если мы потонем, будьте уверены, я вас спасу. Я неплохо плаваю. И он сухо рассмеялся. Я едва улыбнулась в ответ. Конечно, конечно, это ведь должно послужить мне утешением. Я хотела извиниться и отойти к другой стороне палубы, но ко мне подошёл — очень кстати — Хольц: — Мисс Малон, если хотите, можете спуститься вниз, там кают-компания: есть кофе-машина, место, чтобы отдохнуть. И там тепло, конечно. Вы, наверное, голодны или замёрзли? — Есть немного. Спасибо, мистер Хольц. Я позволила ему увлечь себя разговором и охотно пошла следом вниз по лестнице, не попрощавшись с мужчиной в пальто. Тот искоса проводил меня взглядом и, усмехнувшись, снова облокотился о перила, чтобы подымить. Надеюсь, большую часть пути он проведёт на свежем воздухе. Я плохо себя чувствовала. От голода и волнения немного тошнило. В то же время, из-за непривычной качки я не представляла, как заставлю себя что-нибудь съесть. Хольц открыл лакированную дверь первым: в небольшом, но достаточно просторном и элегантно оформленном помещением, устланном толстым тёмно-зелёным ковром, со стенами, обрамлёнными деревянными панелями-вайнскотами, с бархатными диванами, обрамлёнными таким же деревом — они были встроены в стены. В углу стоял стол красного дерева с вырезанной на нём Розой Ветров. Возле него, присев на диван, уже оказался ещё один незнакомец — мужчина в цветастом свитере с высоким горлом и северным рисунком, в тонких очках на переносице, с волнистыми каштановыми волосами, не такой загорелый, как тот, что был наверху, но всё же. Он поднял голову от стакана, занятый тем, что угощался скотчем, и улыбнулся. — А-а, Хольц, — сказал он добродушно. — Снова вы кого-то сюда притащили. Что же, долго ещё мы будем пришвартованы к берегу, или как там у вас это называется? — Скоро отбываем, мистер Хост, — ответил Хольц и впустил меня в кают-компанию. Как же в ней тепло и славно! После неуютной палубы со шквалистым ветром оказался в таком месте было невыразимо приятно. Я сразу обратила внимание на великолепной красоты потолочные люстры, выполненные из тонкого стекла, креплённого в раму, в виде огромных фигурных раковин-аммонитов, и на бутылки с дорогим алкоголем, размещённые в специальных подставках, прокрученных к столу, и на несколько скромных, но изысканных картин, украсивших стены. Моих скромных познаний хватило лишь угадать, что некоторые из них написал Цвик; ещё я заметила там Хоппера и Поллока. — Проходите, не смущайтесь, — сказал мужчина в очках, салютуя мне стаканом. — Хотите, поухаживаю за вами, налью выпить. Я задумалась над ответом — достаточно вежливым, чтобы не оставить компаньона обиженным, но таким, чтобы и самой остаться в покое, когда Хольц сказал: — Простите, мистер Хост, не смогу принять ваши ухаживания. Очень много работы. Хост рассмеялся. Я тоже улыбнулась. Хольц, немного разрядив обстановку, и впрямь поднялся наверх, оставив нас наедине в кают-компании. — Ну и шуточки у него, — со смешком сказал Хост. — Простите, что я такой говорливый и так много пью. При женщине этого делать как-то нежелательно… или вы из феминисток, и я снова только что вас оскорбил? — Чем же это? — Ну, — он покачал ладонью. — Расшаркиваниями своими глупыми. И знаете, знавал я много женщин, даже в своей семье, которые пили не хуже мужчин, а даже более ловко: вот моя тётушка, к примеру, могла запросто выиграть соревнование «кто выпьет больше текилы и не упадёт в обморок», и клянусь, уделала бы всех, но вы, честно говоря, не похожи на мою тётушку, так что я осмелился перед вами сразу извиниться. — Не извиняйтесь, пейте молча, — посоветовала я и устроилась с краю дивана, вжавшись в уголке и расстегнув дублёнку, но пока что её не снимая: я слишком замёрзла и теперь чувствовала, как жгучий холод медленно гас в озябших руках. Вдруг катер дрогнул, плавно качнулся. Я обеспокоено приподнялась с места. Хост даже не пошевелился. — Наконец-то, — вздохнул он. — Я думал, мы никогда не тронемся. С земли что-то закричали. Ветер рвал слова в клочья, я едва разобрала — «два часа, не больше!», и, полная беспокойства, нахмурилась. Хост выглядел очень спокойным. — Вы давно сюда прибыли? — спросила я его. — Только два часа назад. — Он быстро опрокинул скотч в себя и улыбнулся. — Вот будет забавно, если всё же мы пойдём ко дну. Забавно, иронично и печально. — Ещё бы. — Нет, я не о том, что это печально в целом. Человеческие смерти меня, знаете ли, вообще не особенно печалят, к слову. — Он поморщился. — Вот как? Он немного бравировал, это слышалось по голосу. Хост небрежно кивнул. — Издержки профессии. Я хирург и смертей видел немало. — Не хотелось бы мне ложиться на операционный стол к хирургу, который видел немало смертей и так к ним относится, — заметила я. Хост рассмеялся. — Прямота ваша меня, честно сказать, обескураживает. Но нет, хирург я хороший, вы не подумайте. — Уже подумала. Он кашлянул, поправил очки: — Ладно, Давайте начнём знакомство как полагается, с самого начала. Иэн Хост. Рад представиться, — и вежливо протянул мне ладонь. — Этель Малон. — Я пожала руку. — Надеюсь, ваше лечение мне не понадобится. Он снова рассмеялся, и смех этот показался удивительно приятным: такой может быть только у добродушных людей. — Вы тоже приглашены в гости к мистеру Эс? — спросил он. — Нет, я еду на остров работать. — Вот как, — Хост замолчал. Потом всё же спросил. — Простите за неловкий вопрос, но — кем же? — Секретарём, — я вежливо улыбнулась. — Мистеру Эс понадобились мои услуги, вот он меня и нанял. — И вы уже встречались с ним? — в его глазах вспыхнуло любопытство. — Видели его? — Хост подался вперёд. — Нет, только личную помощницу. — Понятно, — он поскучнел. — Я-то надеюсь найти хотя бы одного человека, который знаком с Эс Мистическим лично, но таких пока что нет. Какое-то время мы опять сидели молча. Катер сильно качало, но в кают-компании царила приятная тишина. Пускай наверху бушевали ветра и вздымались волны, здесь я чувствовала себя в относительной безопасности. Мною овладело любопытство, и не спросить я не смогла: — А вы? — М? — Хост оторвался от налитого заново скотча. Я немного смутилась. — Вы едете в гости или тоже работаете на мистера Эс? — Ох, нет-нет, я еду на отдых, — Хост улыбнулся. — Как там… наслаждаться девственными красотами. Он пригласил меня к себе в качестве гостя. Может, всё же выпьете? — Спасибо, нет. Послышались шаги на лестнице. Мы с Хостом повернули к ней головы: в кают-компанию спустился тот мужчина, с которым я говорила на палубе. — А вот и вы, — возвестил он и, не раздеваясь, прошёл к диванам, чтобы сесть не дальше чем на пару локтей от меня. — Что ж, погода ухудшилась, сигареты намокли. И ветер крепчает. — Уверен, до бури мы успеем, — сказал Хост. — А вы едете работать или отдыхать? — Это зависит только от мистера Эс, — усмехнулся мужчина и пожал Хосту руку. — Езекия Мур. Мы тоже назвались, словно обменялись с ним визитками. Езекия — имя редкое, в Библии был такой иудейский царь, только на первый взгляд этому человеку, похожему на сухого, сдержанного бизнесмена, не подходило такое имя. Словно прочитав на моём лице эти мысли, он заметил: — Назвала меня так матушка: она была очень уж религиозной. — И молился Езекия пред лицом Господним и говорил: Господи, Боже! Ты один Бог всех царств земли, Ты сотворил небо и землю, — вдруг сказал Хост. — Вы хорошо знаете Библию. — Я родился в семье священника. Тут катер сильно качнуло, моргнул верхний свет. Наверху послышался страшный грохот, точно обрушилась стена огромного здания, затем ещё и ещё. Езекия и Хост встали. Я сжалась в углу. К нам бегом сошёл Хольц: в темноте на лестнице показалось его напряжённое лицо. — Всё в порядке, — сказал он. — Это просто волны. Просто волны! Каких же размеров они должны быть! Хольц вернулся наверх, Хост покачал головой, наливая во второй стакан скотча, а Езекия опустился обратно и положил руку на спинку дивана, так, что ладонь его едва не коснулась моего плеча. Я села прямее, чтобы этого прикосновения избежать. — Вот это да, — сказал он и поблагодарил Хоста за напиток. — Ничего себе волнение на воде. Ну да ладно, выпьем за то, что оказались здесь в хорошей компании. Этель, вы с нами? — Нет, я уже предлагал ей… Тут на нас обрушился новый вал. В дальнем иллюминаторе в конце кают-компании я заметила странный переливчатый отблеск, падавший на стену — блики от воды, как если бы солнце, преломляясь сквозь её призму, давало эффект, похожий на мягкое мерцание нитей света. Но откуда здесь, на глубине, под водой, в сумерках во время бури, может быть подобный свет? Мужчины неторопливо разговорились. Пока они были отвлечены, я поднялась и, балансируя из-за сильной качки, прошла до иллюминатора и остановилась сбоку от него. На стене напротив выпуклого стекла всё так же переливались блики от воды, похожие на тонкие паутинные лучики, до странного подвижные, удивительно живые. Круг этого света медленно расширялся, увеличивался. Я вспомнила реку Калумет и её ребристое дно, пронизанное солнцем, и вспомнила, как приятно стоять на песке босыми ногами, любуясь мягким движением потока водной массы. Вдруг что-то, похожее на луч фонаря, упало сквозь иллюминатор и осветило кают-компанию. Я застыла на месте только на мгновение, затем уже хотела было вскричать — смотрите! — но свет погас так же быстро, как и появился. Пропали и блики. В ту же секунду катер содрогнулся от мощного удара волны. Бутылки с алкоголем, даже закреплённые на приваренном к полу столе, выскользнули из своих футляров и опрокинулись, разбившись со стеклянным грохотом. В воздухе повисли запах вина и виски; Хост и Мур схватились за ручки дивана, я же, не устояв на ногах, упала и ударилась затылком о стену. Из-за крена, который дал катер, я упала в угол против иллюминатора — и позабыла о боли и даже о шторме, потому что увидела там, в черной воде, удивительно покойной для волнения на поверхности, точку удаляющегося белого света, который быстро погас в этой вязкой мгле. — Этель! — Мисс Малон, вы в порядке? Мужчины поспешили ко мне на помощь; под каблуками их хрустели осколки бутылочного стекла. Поскольку катер сильно качало, это было очень кстати. Мур помог встать, придержав под локти; Хост быстро осмотрел голову. Тогда катер дрогнул второй раз, ещё сильнее первого. Хост кое-как схватился за стены, Мур и я завалились на диван. Я неловко упала поверх него и попыталась встать, однако кают-компания ходуном ходила. Мур, прижав меня одной рукой, другой крепко взялся за диванную спинку. Мне оставалось только держаться за него; я повисла на воротнике пальто, чувствуя, как под моей грудью высоко вздымается чужая — крепкая и широкая. Беспримесно чистые, без единого вкрапления цвета, холодные глаза Езекии Мура пронзили моё лицо: в его взгляде, полном довольства, было что-то тёмное и неприятное. Меньше чем через минуту качка кончилась; я быстро поднялась, и Езекия разжал руки. — Вот это приключение! — воскликнул Хост и поспешил к лестнице. — Я думал, всё, мы сейчас опрокинемся вверх дном. Сверху послышался грохот, потом — нечто сродни громкому стону, какое могло издать в моей разгорячённой фантазии только подводное чудовище. Бесстрашный Хост ринулся наружу, я вскричала, дёрнув Мура за рукав: — Скорее, остановите его! Его же смоет волной! — Он большой мальчик, справится сам, — сказал тот, но, вопреки своим словам, поднялся и потянул меня за собой. — Лучше держаться вместе. — Не думаю, что наверху мне будет безопаснее, — возразила я. — Если катер потонет, — заявил Мур, — кают-компанию затопит первой. Даже из-за давления воды я не смогу за вами отправиться. Пойдёмте. Он был убедительным человеком. Его жёсткое лицо с лисьим взглядом закаменело; итак, мы поднялись вместе. Запахнув воротник дублёнки, я встала за Муром, и мне не за что было держаться, кроме как за перила правой рукой — и за пояс его пальто левой. Я чувствовала, как подымается и опускается его бок от глубокого дыхания. — Боже правый, — сказал Мур, замерев. Я не сдержалась. Протиснувшись между ним и стеной, выглянула наружу — и буквально остолбенела от ужаса. Над нами стояла, точно замерев, огромная волна — я не ожидала, что такие в самом деле бывают. Это была гора тёмной воды, живая и рокочущая там, в самой глубине своей, и она всё росла и росла, что доказывало: из-за величины она казалась такой неподвижной, на самом же деле она норовила вот-вот захлестнуть нас. — Покинуть палубу! — закричал вдруг Хольц, выбежавший из закрытой рулевой рубки. Поскользнувшись, он едва не упал, но удержался — и бросился куда-то вбок. Он кричал это всё не нам, а Хосту, прижавшемуся к стене у входа в кают-компанию. — Немедленно покинуть палубу! Вас смоет волной! — Назад, — сказал Мур и медленно заслонил меня собой, отведя руку. Я взялась за его предплечье, идя по лестнице боком и не смея отвести взгляда от страшной волны. Всех нас, кроме Хольца, она словно загипнотизировала. Мур поторопил меня. Стоило нам сойти со ступенек, как Хольц втолкнул на лестницу насквозь мокрого Хоста; очков на нём не было, он весь дрожал и был смертельно бледен. Когда волна упала на катер, омывая его своим гигантским потоком и убирая белой пеной, я закричала: — Где Хольц?! На мгновение меня охватил страшный испуг: его, очевидно, смыло в океан! Верхний свет моргнул, лампы зажужжали, вода прокатилась по лестнице; Хост, впившись пальцами в перила, едва не свалился с неё кубарем. Я снова закричала то же самое — нужно было подняться и найти Хольца. К счастью, он показался нам из-за двери, зайдя внутрь и плотно закрыв кают-компанию, чтобы вода больше не проникла внутрь. Весь вымокший, тяжко дышащий, он исподлобья посмотрел на Хоста и ничего ему не сказал. Тот вдруг истерично расхохотался. — Вот это номер! — сказал он. — Я потерял очки! Представляете? Их смыло! Хольц, сев на ступени, вытер ладонью мокрое лицо. Я встала и, невзирая на качку, поспешила к нему, на ходу снимая дублёнку. Не помню, как взбежала наверх, но быстро накрыла его плечи своей одеждой. Катер всё качало. Хольц, крепко взяв меня за талию, усадил рядом с собой. — Мы подходим к острову, — сказал он громко. — Это очень опасное место: прошу никого не покидать кают-компанию. Иначе я вас запру. Хост, всё ещё улыбаясь, кивнул. Мур смотрел на Хольца снизу вверх, и на лице его отчего-то отразилось недовольство. Хольц же, холодный и насквозь продрогший — его рука у меня на теле была как кусок льда — быстро снял мою дублёнку. — Спасибо, — сказал он очень тихо и, поднявшись, выскользнул за дверь, в бурю.