***
Хосок ненавидит свою особенность, считает её своим личным проклятием, отравляющим жизнь. Было бы намного проще, если бы он не видел этих красных нитей, что связывали руки и судьбы людей, не знал, что существуют нерушимые пары. Было бы проще… было бы легче… было бы не так больно. Он не помнит, когда именно начал видеть нити судьбы. Но помнит, что этому предшествовало. Обмороки, головные боли, полное истощение. Врачи пожимали плечами, мать плакала по ночам, не зная, что происходит с сыном, а отец обзванивал сотни врачей, силясь найти помощь. Не помогало ничего, Хосоку становилось только хуже и хуже. Закончилось всё внезапно, словно по щелчку пальцев. Чон просто перестал чувствовать себя плохо, перестал терять сознание, аппетит у него наладился, как и сон. В поликлинике всё списали на то, что у ребёнка был скачок роста. А родители ещё год следили за сыном. И выдохнули облегчённо, когда поняли, что происходящий ужас прекратился. Единственной, кто знал, что именно произошло, была бабушка Чона. Она внимательно наблюдала за ним, постоянно старалась проводить с внуком время, особенно вечером — старушка постоянно сидела в комнате ребёнка и рассказывала ему на ночь сказки. «Ты видишь их?», — спросила однажды она. Хосок знал, про что она говорит. Он тогда поджал губы и кивнул. Бабушка ничего ему не ответила. Лишь обняла крепко, отчего-то отчаянно немного. И долго-долго гладила по голове, сдерживая горькие слёзы. Тогда Хосок не понимал, почему бабушку так огорчило то, что он мог видеть. А сейчас сам бы многое отдал за возможность даже не знать про эти чёртовы красные нити судьбы. Они приносили ему одну боль. Первая влюблённость окончилась разбитым сердцем, бессонными ночами и рыданиями в подушку. Возлюбленный Хосока нашел свою судьбу, и как бы Чон не цеплялся за него, как бы не умолял, как бы не пытался сохранить отношения, крах был неизбежен. Тогда Хосок понял. Судьбе не просто сложно, ей невозможно противиться. Вторая влюбленность залечила. Восстановила. Собрала осколки битого сердца, соединила, склеила. А потом растоптала еще сильнее. Потому что счастливые отношения закончились, как только на запястье Тэхёна появилась красная нить. Хосок понимал, что тот уйдёт. Понимал и на этот раз не пытался остановить. Отпустил, с грустной улыбкой смотря вслед. И вот сейчас… сейчас он снова наступил на те же грабли. Сейчас его мысли занимал тот, чьё запястье крепко опутывала красная нить. — Ты в последнее время сам не свой… — Сокджин осторожно касается чужого плеча. — Все хорошо, Джинни, — Хосок слабо улыбается, заканчивая мыть посуду. Он вытирает руки, вешает полотенце на крючок и потягивается, наклоняет голову в разные стороны, разминая затекшие из-за длительного стояния конечности. Сокджин тяжело вздыхает. — Я обещаю не пытать тебя сейчас и не пытаться узнать, что случилось, — Ким зарывается ладонью в чужие рыжие волосы и растрёпывает их. — Просто прошу, позаботься о себе. Ну и помни, что ты всегда можешь прийти ко мне. — Хорошо, хён, — Хосок подается вперёд, быстро обнимает старшего. — Спасибо тебе. Я… — запинается на мгновение, — я пойду лягу спать, завтра будет тяжёлый день, надо хорошенько выспаться. «Чонгук хочет познакомить меня со своим парнем… — думает Хосок, прикрывая глаза и поджимая губы. — Если я ещё и не высплюсь, то завтрашний день не переживу точно. — Спокойной ночи, рыжик, — Сокджин обнимает младшего в ответ и чмокает в макушку. — Сладких снов, — бросает Хосок, остраняясь. Он машет рукой, улыбается натянуто, словно пытается показать, что всё не так плохо, как Сокджину кажется, и исчезает в дверях.***
— Ты же знаешь, что тебе вовсе не обязательно это делать, — снова спрашивает Чонгук. Он сжимает в своей руке чужую и смотрит в глаза старшего побитым псом. — Гу, успокойся. Ты слишком сильно нервничаешь, — Юнги оставляет нежный поцелуй на чужой щеке. — Я хочу познакомиться с человеком, который заставил тебя так волноваться. — Ты уверен? — Более чем, — Юнги ободряюще улыбается младшему. — Тогда пошли, — Чонгук еще пару секунд топчется на месте, выдыхает, хватается за ручку и толкает дверь вперед. Тихий звон колокольчиков привлекает внимание Хосока, заставляет отвлечься от дел. Чон откладывает секатор в сторону и ставит цветы в вазу. Он выходит из-за прилавка, снимает с себя фартук, аккуратно складывает его и оставляет на столешнице. — Привет, Хосоки-хён! — Чонгук машет старшему. — Добрый вечер, — вторит Чону незнакомый блондин, должно быть, это и есть тот самый Мин Юнги. Хосок смотрит на их лица, улыбается натянуто. Он скользит взглядом ниже. Останавливается, прикусывает губу. Запястья Чонгука и Юнги связанны красной нитью. Сердце разбивается на миллионы осколков, нос немного чешется, а глаза щиплет. Чон улыбается натянуто, но берёт себя в руки. Не время показывать слабость и свои настоящие чувства. — Привет, Гуки, — Хосок кивает головой. Он подходит к двери, быстро переворачивает табличку, меняя надпись «открыто» на «закрыто». — Здравствуй, Юнги-хён. Рад наконец-то познакомиться с тобой, — протягивает руку, чтобы пожать, пока отчаяние обручем стискивает грудную клетку. — Будете чай?***
Влюбиться в Чонгука было просто. Он был красивым, милым. Он улыбался ярко, постоянно рвался помочь. Он был тем, кому открыться было легко, кому, не задумываясь, можно было вручить в руки и душу, и сердце. Влюбиться в Юнги, кажется, было ещё проще. Он тоже был безумно красивый. Молчаливый, немного угрюмый, достаточно серьёзный. С ним было спокойно, безопасно. Он был полной противоположностью Чонгука. Но, даже не смотря на такие кардинальные различия, Юнги и Чонгук безумно друг другу подходили: они буквально дополняли друг друга, образуя идеальную картину. И Хосоку в этой картине не было места. — Ты с каждым днём выглядишь всё хуже и хуже, — сообщает Сокджин. — Меня начинает это раздражать. — Я… — Хосок смотрит на флористический нож в своих руках. — Иди домой, я сам отработаю твою смену, — Сокджин забирает у младшего нож и вручает ключи. — Давай, возражения не принимаются. Хосок тяжело вздыхает, все же слушаясь старшего. Сил спорить элементарно нет, поэтому Чон забирает связку ключей, накидывает на плечи джинсовку и плетётся домой. Дорога проходит словно в тумане. Добирается до дома Чон только благодаря мышечной памяти. Ввалившись в квартиру, Хосок скидывает с себя вещи, раздевается и падает на кровать, обессиленно прикрывая глаза. Сон не идёт, в голове пусто, нет ни единой мысли. Чон позволяет себе забыться в этом состоянии и не беспокоиться ни о чем.***
Из прихожей доносится тихое копошение. Хосок кутается сильнее в одеяло и прикрывает глаза, стараясь расслабиться. Он пролежал несколько часов, просто бездумно смотря в потолок. Сокджин уже пришел, а он так и не смог уснуть. Значит это только одно: вопросов от старшего ему не избежать. — Я знаю, что ты не спишь, — сообщает Сокджин, заходя в комнату. — Не вздыхай так, знаешь же, что меня бесполезно обманывать. — Я буквально слышу, как скрипят шестерёнки в твоей голове, — Сокджин кидает подушку на чужую кровать. — Двигайся давай. Хосок молча перекатывается на бок и отползает в сторону. Матрац прогибается под чужим весом. — Так и будешь играть в молчанку? — спрашивает Ким. Он притягивает младшего к себе и обнимает, закидывая на него ногу. — Рассказывай давай. Хосок молчит. — Это ведь касается Чонгука и Юнги, верно? Хосок проклинает Сокджина с его дурацкой проницательностью. И сдается, понимая, что более держать в себе все проблемы не может. — Они замечательные, — шепчет Хосок. — Они нравятся мне оба. Безумно. Мое сердце стучит быстро-быстро, когда они рядом, я думаю о них постоянно. Но… Он запинается, прикрывает глаза, выдыхает рвано. — Они связаны, — выпаливает Хосок, тут же прикусывая кончик языка. — Красной нитью. — Судьба зараза, — шепчет горько Сокджин, прижимая младшего к себе ещё ближе. — Согласен, — смеется Хосок истерически. Хохот постепенно стихает. На смену ему приходят слёзы. Чон рыдает, уткнувшись в чужую грудь, выплескивает накопившиеся эмоции, цепляется за Сокджина. — Мне больно, хён. Мне нравится с ними, очень. Но каждый момент рядом даёт шанс на надежду. — Ох, милый… — Сокджин ласково гладит младшего по голове. — Я хочу отпустить. Хотя бы попробовать, — шепчет сбивчиво Хосок , всеми силами борясь со сном. — Пока не стало совсем поздно. — Хорошо, лучик, — Ким целует Чона в лоб и заботливо убирает с лица рыжие пряди. — Я буду рядом.***
— Хоби? — Хосок вздрагивает, чуть не роняя из рук ключи. Он оборачивается — Что ты тут делаешь… — спрашивает хрипло. Голос безбожно подводит его. — Я пришёл проводить тебя, — Юнги пожимает плечами и убирает руки в карманы джинсов. — Насколько я помню, Сокджин-хён заболел, значит, ты ходишь до работы сейчас один. Уже вечер, довольно поздно. Сейчас не так безопасно, как хотелось бы, а я всё равно освободился раньше, так что… — Я понял, можешь не объяснять, — выдавливает из себя Чон, отводя взгляд. — Тогда… пошли? Юнги лишь кивает и, дождавшись, когда Хосок закроет дверь, медленно идет следом на ним. Они идут молча. Просто не знает, с чего начать разговор. А Хосок не смеет и думать о такой роскоши. Ему стыдно. Ему действительно стыдно, он не может заставить себя посмотреть в глаза Юнги. Чонгуку тем более. Не после того, как игнорировал их три недели кряду, не отвечая на сообщения и избегая встреч. Тишина давит, нервирует сильнее. Напряжение, смешанное с неловкостью, что витает между ними, можно резать ножом. Радует одно — до дома Хосока осталось совсем чуть-чуть. Они прощаются сухо, холодно, даже не смотрят друг другу в глаза, когда желают спокойной ночи. Чон поджимает губы, машет рукой на прощание и делает шаг в сторону подъезда. Чужой голос заставляет его замереть. — Хосок, подожди… — младший оборачивается. Юнги мнётся, а потом все же спрашивает тихо: — Мы тебя чем-то обидели? — Нет… — Хосок стискивает тонкие пальцы в кулаки и сжимает челюсти. — Тогда… почему ты избегал нас? — Юнги подходит ближе и берёт в свою руку чужую, проводит кончиками пальцев по костяшкам. — Это больно, Хоби. — Я… — Хосок невольно разжимает пальцы. Голова гудит, тупая боль тугим обручем стягивает виски. Он не знает, что ответить, слова буквально испаряются из его головы. — Знаешь, — шепчет Юнги, прикрывая глаза, — может, сейчас я сделаю хуже, может, Чонгук прав и нам даже не стоит беспокоить тебя этим. Но ты должен знать. Сердце Чона пропускает удар. — Ты нам нравишься. Обоим, — едва слышимо, так, будто бы жестокая игра воображения. Хосок зажмуривается. Только тепло чужой ладони и грустный взгляд карих глаз дают понять, что нет. Не игра. Реальность. — Если это взаимно, если ты хоть немного чувствуешь к нам нечто большее, чем простая дружеская привязанность, то приходи в парк, который находится рядом с работой Гуки. В последний день цветения сакуры мы будем ждать тебя там. Юнги оставляет на чужой щеке легкий поцелуй, смотрит печально и уходит.***
Хосок не может уснуть всю ночь. Мысли в голове путаются, словно нитки бабушки, с которыми изрядно поигрался маленький пушистый друг. В груди больно-больно тянет. Он теряется. Всё произошедшее кажется сном, выдумкой, глюком. Разум упорно твердит, что против сердца не попрёшь, а сердце заходится в бешеном темпе, словно требует бороться, цепляться за шанс. Неделя цветения сакуры превращается для Хосока в сущий кошмар. Он заваливает себя работой по уши, старается отвлечься, доводит до такого состояния, что его просто вырубает от усталости. Сокджин беспокоится, вновь пытается узнать, что произошло. Ведь только его другу стало лучше, как всё полетело в тартарары. Последний день ханами встречает Хосока пением птиц и первыми лучами солнца — Хосок подскочил ни свет ни заря от кошмара. Провалиться в чёрный и пустой сон у Чона снова не получается. Он встаёт с кровати, принимает холодный душ и старается максимально переключить своё внимание на какие-то бытовые вещи. Чон готовит завтрак, моет посуду, успевает протереть зеркала и окна во всех комнатах, кроме спальни — будить и лишний раз заставлять Сокджина нервничать не хочется. Поняв, что более дома делать нечего, Хосок быстро пишет Сокджину записку, оставляет её на кухне и, одевшись на скорую руку, уходит из дома. Он открывает цветочную лавочку раньше положенного времени и полностью погружается в работу уже там, не боясь побеспокоить старшего шумом. Время тянется медленно, стрелки настенных часов словно издеваются над Хосоком, сбавляя свой темп. С каждой минутой становится всё хуже и хуже: внутри всё скручивает от паники, руки трясутся, а дышать становится всё труднее и труднее. — Хоби? — обеспокоенный голос друга и лёгкое прикосновение к плечу становятся последней каплей. Хосок срывается с места. — Сокджин-хён, подмени меня, — кричит Хосок, подлетая к выходу. — Прошу тебя, это очень и очень важно! И, не дожидаясь ответа, выскакивает на улицу. Чон срывается на бег, игнорирует все правила дорожного движения, пару раз пересекая дорогу на красный цвет. В голове набатом «успеть, успеть, успеть». Он влетает в парк, замирает, оглядывается, выискивая в толпе знакомые макушки. Легкие выкручивает, дыхание сбито. Чон жадно глотает воздух. Из горла вырывается хрип, когда он видит знакомую потёртую кожанку. Хосок замирает как вкопанный. Сердце колотится как ненормальное, грозится вырваться из груди. «Отступать поздно», — думает Чон. И, собрав всю решимость в кулак, он делает шаг. А потом ещё один. И ещё. Лёгкое прикосновение к плечу, робкая неловкая улыбка. — Ты пришёл! — Чонгук сгребает старшего в объятия и сжимает так сильно, что кажется, будто кости издают тихий треск. — Я не верю… я не верю, хён. — Я сам не верю, Чонгуки, — Хосок кусает обветренные губы, едва сдерживаясь от того, чтобы разрыдаться прямо здесь, в чужих руках. — Хоби, — Юнги выдыхает облегченно и присоединяется к чужим объятиям, утыкается носом в шею. И всхлипывает тихо. — Я не знаю, что именно ты пережил, и не знаю, почему так не доверяешь людям. Я не знаю, почему ты избегал нас, я не знаю… но я обещаю, что мы разберёмся со всем, — шепчет сбивчиво Чонгук, отпуская Хосока и заглядывая ему в глаза. Он берёт в руки чужую ладонь, сжимает крепко-крепко, наделено. — Мы обещаем, — шепчет Юнги, как и Чонгук переплетая свои пальцы с хосоковыми. Хосок лишь кивает и сжимает чужие руки в ответ, наконец-то чувствуя себя спокойно. Он им верит.***
— Бросаешь меня одного, — стонет Сокджин, театрально прикладывая руку ко лбу. — Оставляешь умирать. — Не драматизируй, хён, — смеётся Хосок, убирая в рюкзак папку с фотографиями. — Никто тебя не оставляет. — Оставляет, — ворчит Ким. — Кое-кто конкретный. — Господи, ну что за ребёнок, — Хосок закатывает глаза и качает головой. — Я сдохну без твоей еды, — продолжает ломать комедию Сокджин, жалобно хныча и заламывая брови. — Не сдохнешь, — отрезает Хосок. — Ты лучше меня готовишь, не придуривайся, — Сокджин мотает головой отрицательно и встаёт в дверях, расставляя руки и ноги в стороны, тем самым преграждая путь. Хосок подавляет тяжёлый вздох. — Хён, меня Юнги и Чонгук уже заждались наверняка. Двигайся давай. — Варвары, — возводя очи к потолку, причитает Сокджин. — Забрали моего Хосока, околдовали, он теперь только о них и думает. — Варвар тут только ты, хён, — заявляет Чонгук, протискиваясь в комнату. Он подходит к Чону, оставляет быстрый поцелуй на чужих губах и забирает из его рук рюкзак. — Отпускай уже Хоби. — Никакого уважения к старшим, мелкий ты засранец, — шипит на него Ким. — Сгинь с глаз моих, Чон Чонгук. — С радостью, — Чонгук машет старшему ладонью на прощание и выбегает из квартиры, утягивая за собой хохочущего Хосока. — Вот ведь веник реактивный, — Сокджин провожает младших задумчивым взглядом, а после поворачивается к Юнги. — Я не могу поверить, что вы всё же уговорили его попробовать. Как вообще умудрились. Мин улыбается счастливо и плечами пожимает. Он, если честно, сам ещё не понял как. — Мне стоит говорить, что именно я сделаю с вами, если вы причините ему боль? — интересуется Ким, складывая руки на груди. — Не стоит, — заверяет его Юнги. — Правда не стоит. Мы ни за что не причиним ему боль. И не позволим никому сделать это. Сокджин кивает, одобрительно улыбаясь. И выдыхает спокойно. Наконец-то его мальчик в хороших и надёжных руках.***
Чон смотрит на тонкое запястье, проводит кончиками пальцев по выпирающей венке, вздыхает тяжело. — Ты опять думаешь об этом? — раздаётся над ухом. Хосок дергается, когда чувствует на коже холодные пальцы, но быстро расслабляется, понимая, что это не кто-то незнакомый. Это Чонгук. Его Чонгук. — Прости, — Чон улыбается слабо, вставая с лавочки, и обнимает младшего. — Я, кажется, всё ещё зациклен на этом. Мне жаль, Гуки. — Мне плевать на красные нити судьбы и прочую белиберду, хён, — хмуря брови, отвечает ему Чонгук. — Моей любви хватит на троих. — О чем болтаете? — интересуется Юнги, подходя к парочке. — Простите, задержался немного. — Ни о чём, хён, — младший оставляет на щеке Мина мягкий поцелуй. — Просто в очередной раз напомнил Хосоку, что люблю его. И тебя тоже люблю. — И я вас, — Юнги берет младших за руки и тянет за собой. — Пошли скорее, а то мы снова не успеем на колесо обозрения. Обидно будет. В том году мы все дружно профукали ханами. В этом мы просто обязаны полюбоваться цветущей сакурой со всех ракурсов. Младшие переглядываются, хихикают и позволяют утянуть себя в сторону входа в парк. Хосок смотрит на своих возлюбленных и чувствует себя по-настоящему счастливым, поэтому со спокойной душой забывает про дурацкие ниточки на чужих запястьях. Поэтому совершенно не замечает, как на собственном появляется такая же алая линия.