Из пепла

      

MIKA — Hurts

             Кэйа похудел. За те разы, что рисовал его с натуры и просто рассматривал, Альбедо запомнил пропорции, рельеф, тени, безмолвный язык тела, выдающий больше, чем Кэйа, может, хотел бы… Разница очевидна: мышцы проступили отчётливее, показались рёбра, запали щёки. Все дни, что его не было, слепились в ком, и чтобы расставить всё по порядку, времени нужно больше, чем было и у него, и у Чайльда… и, скорее всего, у самого Кэйи.       — Спрашивай, если хочешь. — Кэйа поворачивается сначала боком, потом в три четверти, ставит на стол ополовиненный стакан с водой. — Я постараюсь ответить, где был, или…       Он умолкает, поняв, что голос дрожит, и отворачивается. Чёлка падает на правую половину лица, скрывает цветок поцелуя Бездны.       У Альбедо нет ни малейшего представления, что нужно говорить в таких ситуациях. Тело чувствуется каменным, тяжело даже поднять руку или изменить позу, он так и стоит, привалившись плечом к стене, и смотрит на Кэйю, нелепо застывшего посреди кухни.       Мир кажется бесцветным и пустым. Слишком свободным. Слишком широко раздаётся грудь, слишком легко дышится без оков, которые были всегда.       Слишком странным.       Есть ли у него право подойти первым раньше, чем он признается в краже чужой тайны? Стоит ли портить первые часы рядом откровениями, которых никто из них не хочет? Как узнать, какой момент подходящий, а какой нет, если разговор всё равно получится неприятным?       Он чувствует себя безусловно виноватым, но не понимает, как с этим быть. Сейчас не помешал бы совет Чжун Ли, но звонить ему в такое время как минимум невежливо. И потом… заслуживает ли он быть здесь, если не в состоянии сам найти ответ?       Почти с любым другим он мог бы завести разговор — наполовину светский или осторожный, чтобы прощупать почву, но с Кэйей он хочет быть искренним, открыть всё как есть… вот только там ничего. Немота. Пыль. Полость внутри породы, тронь — и осыплется вся гора.       Альбедо знает, как больно получить в ответ на свои чувства зияющую пустоту. Поэтому ничего и не предлагает.       Страх всё отчётливее проступает между других эмоций. Теперь, когда Альбедо знает правду, знает, что чудовище внутри него свободно, он… опаснее. И выбор, где и с кем быть, может зависеть вовсе не от его желания. Если на кону будет стоять чья-то жизнь…       — Альбедо.       Оказывается, Альбедо так соскучился по мягкому тону, каким Кэйа произносит его имя. Чувство вины наваливается как туша убитого зверя, давит на плечи, стискивает череп. Ещё немного, и Альбедо, наверное, придётся выбежать, просто потому что он перестанет себя контролировать. Но пока этого не произошло…       — Я не хотел сделать тебе больно, — говорит он единственное, что для него сейчас имеет смысл. — Ещё больнее, чем было.       Кэйа качает головой.       — Ты и не сделал.       «Ты не знаешь», — думает Альбедо — и снова оказывается на распутье. Говорить или молчать? Остаться или уйти? Постараться утешить или дать право самому сделать первый шаг? Он не понимает. От этого ещё страшнее, и к горлу ползёт удушливый спазм.       Нет. Нельзя паниковать. Нельзя оттягивать внимание на себя. Сейчас из них двоих Кэйа тот, кому нужна помощь.       Если дракон воспользуется слабостью и проснётся, счёт будет идти на секунды. Медлить нельзя. И нельзя оставлять Кэйю с неизвестностью один на один.       — Кэйа, — Альбедо шагает ближе. Кэйа по-прежнему не смотрит на него, но вслушивается в каждый звук, — всё, что я узнал… — Он выдыхает и с трудом сглатывает вязкую слюну. — Это не…       — Не нужно меня жалеть, — обрывает Кэйа. Это застарелая боль, и к Альбедо она не имеет никакого отношения, но то, как она крадёт интонации, ломает позу, стирает эмоции, снова говорит много больше, чем Кэйа готов доверить. — Всё в прошлом.       Он впивается ногтями в предплечья.       — Я не жалею, — медленно произносит Альбедо. Почему слова такие трудные? Каждая буква пытается отплыть от другой, ускользает, стоит зацепиться за неё мыслью. — Я восхищаюсь тобой. Твоей силой. Тем, как ты сражался за свою жизнь…       — Я не смог умереть, вот и всё. — Кэйа кривится, и в том, как он сутулится, стараясь будто бы стать незаметнее, Альбедо видит яркие линии и густые штрихи Кави, образы, искажённые тёмной линзой прошлого, мутные и гротескные, и того Кэйю, который метался в клетке собственного тела, не в силах освободиться от страданий. — Не стану спрашивать, как много он тебе рассказал.       — Мы не хотели трогать твои тайны.       — Тайны, — Кэйа зло усмехается, — которые знаю только я и ещё сотни три известных учёных. Двоими больше, двоими меньше…       Его начинает трясти.       У Альбедо кончаются оправдания. Остаётся только страх и желание защитить; оно медленно, медленно подавляет всё остальное.       — Кэйа, — шепчет Альбедо; к его голосу примешивается тихий свист. Времени всё меньше. — В том, каким тебя рисует жизнь, нет лишних штрихов. Каждый делает тебя ярче. Выразительнее. Красивее, хотя я не думал, что можно ещё…       Он тянется обнять, жалея, что не хватает длины рук спрятать Кэйю от той жестокости, которая досталась ему за годы одиночества. Но в этот раз получается так хорошо. Даже ему самому становится спокойно. Тепло, исходящее от Кэйи, ласковое. Почти убаюкивающее. Так и тянет сомкнуть веки.       — Так вот ты какой… — шепчет Кэйа взволнованно. Альбедо поднимает взгляд; ему так хорошо, когда нечего бояться…       …пока он не понимает, что над их головами шатёр драконьих крыльев.       Паника отбрасывает его прочь; брызнув кровью, на пальцах прорезаются когти; он бьёт крылом по столу, цепляет какую-то посудину возле раковины и с грохотом рушит её на пол.       Теперь не спрятаться. Не стереть свой уродливый облик из чужих воспоминаний. Не убедить самого себя, что он в состоянии сдержать дракона — потому что это неправда.       Выбор сделан за него, и теперь…       — Альбедо. — Кэйа берёт его за руки, и Альбедо застывает от ужаса, что может его поранить. — Не бойся.       Это он должен бояться, но на его лице ни тени страха или отвращения, и когти Альбедо его не ранят.       — Не бойся, — повторяет он тихо и, обняв лицо Альбедо ладонями, прижимается лбом ко лбу. — Ты мне не навредишь.       Альбедо дёргается от всхлипа — и всё кончается. Крылья исчезают, втягиваются клыки. Наверняка теперь всё залито кровью… почему он портит даже такие важные моменты своим… своим…       Чудовищем.       Кэйа притягивает его к себе, гладит между лопаток, но там, где должны быть разрезы, кожа целая. Даже не болит.       Обессиленный, Альбедо опускает голову Кэйе на грудь, прикрывает глаза.       — Чайльд знает? — шепчет Кэйа. Альбедо качает головой. — Тогда всё между нами. Расскажешь ему сам, если захочешь.       Вина становится ещё тяжелее.       — Прости, я не хотел тебя пугать, — бормочет Альбедо в отчаянии. Как назло, разрезанные пальцы начинает жечь. — Показывать себя таким…       Кэйа обнимает его, прижимается губами к макушке. Альбедо так этого не хватало.       — Шутишь? Если меня любит дракон, я как минимум редкое сокровище.       Зажмурившись, Альбедо смеётся сквозь слёзы. Его знобит, он почти не соображает от страха, но дракон в нём спокоен. Не рвётся на свободу, ломая оковы тела, не жаждет уничтожить всё вокруг, не угрожает местью. Он… просто существует. Как будто ему хорошо и внутри.       Это так… странно?       — Хочешь выйти покурить?       Альбедо, поразмыслив, кивает. Кажется, благодаря Кэйе и Итэру его успокаивает уже само упоминание сигарет.              ~              Джинн тоже не спит: сидит за столом, в уголке, который вчера облюбовал Альбедо, и смотрит в одну точку.       — Сделать завтрак? — спрашивает Дилюк.       Вздрогнув, Джинн толкает локтем салфетницу и баночку со сладостями, торопливо возвращает их на место и только тогда переводит дух.       — Извини, я… — Она качает головой. — Сама не своя.       — Не ложилась?       — Нет. Выгляжу помятой?       — Скорее, слишком одетой, — невольно смеётся Дилюк и щёлкает ногтем по стальному наплечу. — В отличие от меня, ты редко ложилась спать в форме.       Джинн подхватывает его смех и, откинувшись на стену, перевязывает волосы.       — Ты готовишь? — спрашивает она.       — Пытаюсь. — Дилюк быстро отводит взгляд. — Иногда по-прежнему всё сгорает, стоит коснуться, но в целом… Итэр говорит, стало лучше.       — Итэр…       — Да, я знаю, он и камень способен переварить!       — …так тебя любит, — заканчивает Джинн. — После стольких лет скорби ты больше всех нас заслужил утешения.       Непроизнесённое «Кэйа» между ними кажется настолько материальным, будто буквы вот-вот соткутся из воздуха и столкнут лавину неизбежного разговора.       Главное, чему Дилюк научился во время пребывания в реабилитационном центре, — никаких серьёзных разговоров до завтрака.       — Подгоревшая яичница, подгоревшие сэндвичи или подгоревшие колбаски?       — Подгоревшие сэндвичи! — Джинн вспыхивает улыбкой как маленькая девочка, хлопает в ладоши. — Ты ведь положишь туда всё, что найдётся в холодильнике?       — Конечно. И всё из этого подгорит.       — Тогда сделай мне подгорелый кофе. Или давай сходим куда-нибудь после завтрака? Итэр сказал, вы живёте рядом с закусочной?       — Подгорелый там не подают, — весело хмыкает Дилюк и распахивает холодильник.       На новом месте он в последнюю очередь вспоминает о еде, Итэр — наоборот. Может, он выгреб часть запасов из своих бездонных карманов, может, успел сделать заказ в службе доставки, но одна полка уставлена боксами с готовой едой, на второй свалены ингредиенты для сэндвичей, а отделение для фруктов набито персиками и закатниками.       — Да ты позаботился о гостях! — Джинн подныривает ему под руку, наугад вытаскивает вакуумную упаковку. — Что это?       — Понятия не имею. — Дилюк наклоняется, чтобы рассмотреть поближе. — Это… огромная шишка?..       — В бульоне?       — Откуда нам знать, как готовят шишки в других королевствах…       — Откроем?..       — Это сувенир, — говорит Итэр. Он стоит в дверях кухни и широко улыбается, но его тут же разбирает зевота. — Не вскрывайте, я не помню, какой у коконов срок годности. Может неприятно пахнуть.       Джинн медленно кладёт упаковку в дальний угол, а взамен достаёт копчёные колбаски и сыр с мондштадтской этикеткой.       — У коконов, — повторяет она.       — Там, где водятся унуты, их полно! — воодушевлённо сообщает Итэр. — Если знать, куда ступать, и вовремя выпрыгивать из бурлящего песка, можно набрать десяток за раз. Пустынники часто презирают мору, а коконы у них в чести. Не каждый готов рисковать ради завтрака. — Потерев лицо руками, он перекидывает растрёпанную косу на грудь, скручивает кончик, чтобы не распускалась. — Их обычно жарят в углях, как картошку, и сразу едят. Но один старик прознал, что в Фонтейне делают аппараты для вакуумной упаковки, уговорил внука купить ему такой, и теперь из всего подряд делает консервы. Даже из коконов.       — Интересное хобби, — осторожно говорит Джинн и бочком отходит к столу. — Надеюсь, живых сувениров у вас в холодильнике нет?       — Живые только у меня в карманах. — Итэр напускает на себя серьёзный вид.       — Ты меня разыгрываешь? — щурится Джинн. — Разыгрываешь ведь?       — Конечно! Я сейчас как минимум в пижаме. Откуда там бездонные карманы?       — Итэр…       — Хотя, может быть…       Сунув руку в карман пижамных шорт, Итэр резко дёргается, и Джинн с визгом шарахается за спину Дилюку.       — Если там паук, не говори мне, не говори мне, — бормочет она, закрыв глаза пачкой сыра, — там ведь нет никакого паука, правда?..       — Итэр, — вздыхает Дилюк с укором. — Джинн, всё в порядке.       — Тот же старик подарил мне целую связку сушёных красноплодников для чая, — продолжает Итэр как ни в чём ни бывало. — Можно мне тоже подгорелый сэндвич?              ~              Чайльд выползает на балкон голый, в накинутом на плечи одеяле, притыкается плечом к стене. Его ещё шатает после сна, он изо всех сил пытается разлепить глаза, но только щурится на светлеющее небо.       Нежно усмехнувшись, Кэйа прикуривает для него сигарету, передаёт Альбедо, а Альбедо делает маленькую затяжку, прежде чем прижать фильтр к губам Чайльда.       Глубоко вдохнув дым, Чайльд требовательно суёт сигарету назад Кэйе.       — Ты тоже поцелуй.       Глядя ему в глаза, Кэйа медленно обхватывает фильтр губами. Чайльд издаёт короткий возбуждённый звук, торопливо затягивается ещё раз, закидывает голову, зажмуривается — и сразу обнимает Альбедо, притягивает к себе за плечи.       — Почему холодный? — бурчит он и делится одеялом.       — Выходил. Нужно было поговорить с Дорианом.       Ещё до того, как кто-то скажет хоть слово, Альбедо чувствует, что сдвинул с места всё, что не хотел трогать. Чайльд напрягается всем телом, Кэйа недобро щурится, поджимает губы и снова тянется за пачкой.       На этот раз Альбедо тоже протягивает руку за сигаретой и убито вздыхает.       — Эта тварь здесь? — сквозь зубы цедит Чайльд и оглядывает улицу так, будто готов спрыгнуть с балкона, если увидит хоть след Дориана где-то поблизости. — Он что-то тебе сделал?       — Нет. Я… — Альбедо трёт лоб. Теперь Кэйа вкладывает сигарету ему в рот. Чайльд тут же пытается накрыть его одеялом с головой, и Альбедо торопливо выкручивается из-под его руки, чтобы не устроить пожар. — Послушайте…       Вопреки его страхам, и Кэйа, и Чайльд послушно молчат. Смотрят на него, готовые слушать.       Альбедо с облегчением выдыхает и, уже приободрившись, продолжает:       — Каждому из нас есть что рассказать. Может, вам не понравится моя идея, но… как вы смотрите на то, чтобы втроём прийти к Чжун Ли?..       — Нет! — тут же восклицает Чайльд. Альбедо переводит взгляд на Кэйю.       — М. — Задумчиво рассматривая перила, Кэйа снова глубоко затягивается. В профиль, в тени волос, метка вокруг его глаза кажется зияющим провалом в ничто. В ту бездну страха и боли, которую он всегда носит с собой, и Альбедо тяжело думать об этом. О том, что там, глубоко, Кэйа всё ещё один. — Я думаю, это хорошая мысль.       — Нет! — повторяет Чайльд, и на этот раз в его голосе ещё больше страха. Он смотрит на Кэйю как на предателя, потом поворачивается к Альбедо, ища поддержки, но Альбедо выбирает остаться непреклонным. — Нет… вы же не думаете, что мы сами друг друга не поймём?! Не думаете, что я… что я не смогу… что я…       С клокочущии звуком в горле он затихает, делает шаг назад, в комнату.       Не сговариваясь, Альбедо и Кэйа одновременно ловят его за руки. Одеяло падает на пол. Чайльд зябко ведёт плечами; его кожа покрывается пупырышками, но он не пытается вырваться.       — Мы… я так не думаю, — поправляется Альбедо. Сейчас его и только его очередь говорить. — Я думаю только, что так будет проще. Что у нас будет меньше шансов друг друга ранить. Я предложил не из-за кого-то из вас. Это мне будет сложно.       Кэйа молчит, только смотрит Чайльду в лицо. В этом есть какая-то часть истории, которую Альбедо не знает, и, может, не должен знать. И в этом нет ничего обидного или неправильного.       — Я не хочу, чтобы мы поссорились, — добавляет он тихо. — Это было бы слишком.       — Согласен, — кивает Кэйа.       У Чайльда беспомощно кривятся губы.       — Ну, — неохотно тянет он и снова смотрит на Альбедо, как будто ищет в нём какую-нибудь уязвимость, слабую точку, на которую можно надавить, чтобы избежать решения. — А это обязательно?       — Ты можешь ничего не говорить. — Кэйа прижимает его ладонь к губам и замирает так. Волосы скрывают его лицо, но поза красноречивее любых убеждений.       Он сдаётся на милость, хотя сдаваться должен не он, и Чайльд видит это так же ясно, как Альбедо.       — Детка, — выдыхает он испуганно и встаёт на колени, отводит чёлку со лба Кэйи, стараясь заглянуть в глаза, — если ты хочешь… если тебе нужно… конечно, я пойду.       — Это для меня, — добавляет Кэйа еле слышно. — Вы оба можете молчать. Я хочу, чтобы вы послушали.       Чайльд снова оглядывается на Альбедо. Они думают об одном и том же — о том общем приёме, который открыл их друг другу с новой стороны. Сделал их ближе.       Ради Кэйи они готовы и на большее, и всё, что они узнали, будет только на пользу.       — Ладно, — говорит Чайльд веско и покровительственно обнимает Кэйю за плечи, притягивает к себе на грудь, — я пойду, я же не ссыкло.       Кэйа глухо смеётся ему в шею и целует.       — Спасибо, — говорит он.       Взяв с подоконника телефон, Альбедо пролистывает список контактов и нажимает кнопку звонка. Подождать приходится всего один гудок.       — Здравствуйте, Альбедо.       — Доброе утро, господин Чжун Ли, — говорит Альбедо. Сейчас он не чувствует ни сомнений, ни тревоги, ни страха. — Мы хотели бы прийти к вам на приём. Втроём. Нам нужна ваша помощь. Нужно, чтобы вы направили нас.       Он готов привести какие-нибудь аргументы, но Чжун Ли говорит только:       — С этой минуты и до полудня я совершенно свободен. Можете прийти в любое время.       — До встречи, — кивает Альбедо и завершает звонок.       Кэйа встаёт, поднимая заодно и Чайльда, и подталкивает их обоих вперёд.       — Если вы не против, я бы пошёл прямо сейчас.