Извинение

Когда Хауса выписали из реабилитационного центра, Уилсон ждал его у дверей. «Хочешь поехать домой?» Он спросил. Мотоцикл Хауса все еще находился в его квартире, поэтому он решил принять предложение Уилсона. "Конечно." Он сказал. Когда они подъехали к квартире Хауса на машине Уилсона, Уилсон оживился: «Я купил кое-какие продукты, прежде чем забрать тебя, хочешь поужинать?» Хаус был голоден, и Уилсон знал, что он не будет готовить себе еду ни в тот вечер, ни в любой другой вечер, если уж на то пошло. Хаус тоже скучал по своему другу; у них были не самые лучшие отношения до недавнего времени, когда Хаус предпринял печальную попытку извиниться, чего, к счастью, было достаточно, чтобы Уилсон принял их. «Только если ты приготовишь эти оладьи с орехами макадамии». «Сейчас 7 часов вечера», — возразил Уилсон, — «но если они тебе действительно нужны, я думаю, я смогу их сделать. У меня есть все ингредиенты здесь. Хаус улыбнулся, они были его любимыми, но он даже не пытался их сделать, поскольку знал, что никогда не сможет сделать их так хорошо, как Уилсон. Они открыли входную дверь и вошли в квартиру. Уилсон воздержался от разговора с Хаусом о том, насколько грязно это место. Он знал, что в последнее время пережил трудные времена, и не хотел быть бесчувственным. Он зашел на кухню и положил продукты на стойку, внимательно глядя на посуду, скопившуюся в раковине, задаваясь вопросом, почему он вообще предложил готовить для Хауса, когда он знал, что кухня выглядит неопрятно, и он будет тем, кто уберет это, прежде чем Джеймс сможет даже подумать о том, чтобы что-нибудь приготовить. Он вздохнул и начал мыть посуду. Делая это, Хаус подошел к холодильнику и взял две бутылки пива: одну для себя, а вторую открыл и поставил на стойку рядом с Уилсоном. Уилсон усмехнулся, поскольку знал, что это была форма мирного извинения Хауса за то, что он заставил его делать всю грязную работу. Хаус сделал глоток и вопросительно посмотрел на бутылку. «Это лучше, чем я помню. Ты знаешь, что тебе не разрешают пить их в реабилитационном центре? – саркастически спросил он. Уилсон только покачал головой. Хаус и Уилсон сидели на диване и ели блины, к этому времени они уже пили третье пиво и просто болтали, а на заднем плане тихо играл телевизор. Уилсон не мог не вспомнить, когда он в последний раз был здесь в канун Рождества. Он ужасно волновался, когда Хаус часами не отвечал на его звонки, и бросился проведать его, предполагая самое худшее. Он знал, что таблетки, которые он украл, были сильнее, чем его обычный викодин, и проклял себя за то, что не просто на одну ночь отложил в сторону свою обиду на Хауса, чтобы присмотреть за ним. Черт, в любом случае он ничего не делал на Рождество, кроме как сидел один в своем гостиничном номере, жалея себя и беспокоясь о своем друге. С таким же успехом он мог бы просто пойти туда, чтобы развеять свои страхи. «Уилсон», — вырвал его из раздумий Хаус, — «ты выглядишь так, будто собираешься заплакать», — сказал он полушутя, пытаясь понять, почему Уилсон выглядел так, будто его мысли были где-то далеко, но не желая превращать разговор в сентиментальное обсуждение своих чувств. — Ох… извини, — тихо сказал он, вспоминая, что Хаус мог прочитать его эмоции на его лице, как в книге, — просто, когда я был здесь в последний раз, ты был… «О да, я потерял сознание в луже собственной рвоты, — вспоминал Хаус, — на самом деле ничего страшного, эти таблетки оказались сильнее, чем я ожидал. Кадди действительно следовало просто дать мне викодин и избавить всех от неприятностей. Хаус пошутил, чтобы преуменьшить ситуацию, пытаясь скрыть от Уилсона, насколько несчастным и одиноким ему на самом деле было той ночью. Его гордость не позволила ему позвонить Уилсону и попросить его приехать и составить ему компанию, хотя ему очень этого хотелось. — Хаус, — огрызнулся Уилсон, — это не шутка. Я очень волновался за тебя, найдя тебя таким… — Его голос стал мягче и нежнее, пока он пытался найти слова, чтобы описать то, что происходило у него в голове. «Когда я нашел тебя лежащим там, я на минуту подумал, что ты мертв… Ты мог легко умереть… Тебе повезло, что ты этого не сделал». Это был не тот разговор, который Хаус хотел сейчас вести, он знал, что такой разговор может произойти, но он надеялся, что Уилсон просто смирится с тем, что это произошло, и забудет об этом. «Удача тут ни при чем». Хаус усмехнулся. Уилсон пристально посмотрел на него. Хаус посмотрел на свои руки, не желая снова прогонять друга, когда тот только что вернулся. — Ладно, признаю, это было слишком даже для меня. Я не хотел заставлять тебя проходить через это. Он уже однажды извинился. Чего еще он от него хотел? Была ли у него привычка извиняться перед Уилсоном? Ему это не нравилось, это казалось слишком уязвимым. «Спасибо», — сказал Уилсон тихо, почти шепотом, с оттенком удивления в голосе, когда Хаус вместо обычного саркастического замечания сделал почти искренние извинения в попытке оттолкнуть его. Он помолчал с минуту. — Знаешь, мне тоже было одиноко. Хаус посмотрел на него, на его лице отразилось замешательство. — Я имею в виду, я не просил тебя провести со мной Рождество только ради тебя. Хаус почувствовал, как у него сжалось в груди от осознания этого. Он был настолько ослеплен своим гневом на Уилсона, который просто пытался ему помочь, что не осознавал, что его друг тоже провел Рождество один, не имея даже выписанных по рецепту лекарств, которые могли бы составить ему компанию, в отличие от него самого. Он не знал, что сказать. Он ненавидел то, что Уилсон был единственным человеком, который мог поставить его в ситуацию, когда он даже говорил о чувствах, которые сопровождали его. «Да…» — это все, что он смог выдавить. — В любом случае, — сказал Уилсон, чувствуя сопротивление Хауса и пытаясь поднять настроение, — мне следовало просто приехать сюда и попытаться проникнуть в твою квартиру раньше, пока ты еще был в сознании. «Но тогда я бы не пошел на реабилитацию», — сказал Хаус, сожалея о выборе слов, когда увидел задумчивое выражение лица Уилсона и понял, что тот, возможно, сказал больше, чем намеревался. Он действительно отправился на реабилитацию главным образом для того, чтобы обманом заставить Триттера не отправлять его в тюрьму, но в ту ночь он никогда не чувствовал себя настолько потерявшим контроль, и когда Уилсон нашел его в том состоянии, в котором он находился, таким же не в себе, как и он сам. Он все еще помнил выражение лица своего друга, выражение боли, гнева и беспомощности. Именно это действительно подтолкнуло его на следующий день заключить сделку с Триттером и отправиться в реабилитационный центр, когда сделка уже не обсуждалась, даже если он никогда не планировал полностью прекращать прием викодина. Хотя он никогда не признался бы в этом Уилсону или кому-либо еще, с того момента, как Уилсон нашел его, и до того момента, как он попал в реабилитационный центр, он не мог перестать думать о том, сколько боли он причинил боль своему другу, другу, который отдал все, чтобы помочь и защитить его, и он не мог вынести мысли о том, чтобы сделать это снова. Уилсон посмотрел на свои руки, и его лицо слегка покраснело при мысли, что Хаус отправился ради него на реабилитацию, даже если это было сделано только для того, чтобы извиниться и наладить отношения между ними. Действительно ли он настолько заботился о нем, чтобы сделать это? Из всех, кого Хаус обидел, он был единственным, кто действительно получил от него извинения. Эта мысль заставила сердце Уилсона забиться сильнее. Ему нравилась эта более уязвимая сторона Хауса. Это вызвало чувства, которые он пытался похоронить с тех пор, как они встретились, из страха, что Хаус никогда не сможет ответить ему взаимностью. Уилсон наконец посмотрел на Хауса и мягко улыбнулся. Черт побери, подумал Хаус, а не щенячьи глаза. Он отвернулся, избегая зрительного контакта, чтобы Уилсон не мог смотреть ему в глаза и видеть сквозь фасад, который он так умело создавал. Он не был уверен, что делать или говорить. Ему казалось, что сердце выпрыгивает из груди, а лицо горит. Почему он нервничал? — спросил он себя. Он полез в карман и схватил бутылку викодина, снял крышку и выпил одну, чтобы успокоить нервы. — Я рад, что не потерял тебя, Хаус, — сказал Уилсон мягко и искренне. Теперь Хаус чувствовал его присутствие, слишком близко к нему на диване, хотя физически они были не ближе, чем были раньше. На какое-то время воцарилось молчание, пока Уилсон смотрел на Хауса, ожидая, что он скажет что-нибудь в ответ. "Я тоже." Это все, что он успел сказать. Хаусу не нравилось это чувство, он чувствовал себя уязвимым и словно Уилсон ждал от него чего-то, чего он не мог дать. Словно почувствовав дискомфорт в этот момент, Уилсон протянул руку и схватил его. Хаус посмотрел на его мягкие черты со смущением и удивлением, как олень в свете фар, его лицо покраснело от его прикосновения, когда он пытался понять, каковы были мотивы другого человека, но не отстранился. Уилсон воспринял это как знак продолжать идти дальше. Уилсон нервничал. Вероятно, это был единственный шанс, который он мог получить, подумал он. Хаус никогда раньше не был таким открытым, и, вероятно, никогда больше не будет, по крайней мере, в ближайшее время. Однажды он чуть не потерял Хауса и не хотел, чтобы это случилось снова, особенно если он сам признался в чувствах, на которые не ответили взаимностью, но его чувства в этот момент были слишком сильны, и ему пришлось воспользоваться этим шансом, иначе он наверняка бы это сделал. Он сожалеет о том, как много раз в прошлом он упускал шанс сказать что-нибудь Хаусу. Уилсон не был уверен, что это была храбрость, которую он чувствовал, но она побуждала его продолжать. Уилсон медленно сокращал расстояние между ними. О Боже , возможно, это была ужасная идея, подумал он, но пути назад уже не было. Ему оставалось только надеяться, что Хаус чувствует то же самое. Он наклонился и медленно впился губами в губы Хауса. Он не отстранился, это был хороший знак, верно? Хаус был удивлен, почувствовав, как губы Уилсона коснулись его. Они оказались мягче, чем он себе представлял. Сердце его затрепетало, когда он невольно наклонился; его голова казалось кричала ему, чтобы он остановился, но он хотел этого так долго, что не мог остановиться. Поцелуй между ними перерастал в страсть и желание: Хаус провел пальцами по искусно уложенным феном волосам Уилсона, а Уилсон нежно поглаживал лицо Хауса по линии подбородка, притягивая его ближе. Когда они, наконец, освободились от поцелуя, не зная, кто остановился первым, они посмотрели друг на друга, оба с покрасневшими лицами и нуждающимися глазами, слегка задыхаясь. Уилсон сделал еще один ход, поскольку Хаус, казалось, слишком нервничал, чтобы сделать ход самому, но был слишком готов последовать примеру Уилсона. Он поднял рубашку Хауса через голову, откинул ее в сторону и снова поцеловал, переходя от губ к шее, затем к ключицам и груди, пока они принимали более удобное горизонтальное положение на диване. Он расстегнул ремень и брюки и снял их, оставляя поцелуи возле своих бедер, заслужив тихий стон Хауса. Он посмотрел на Хауса, который смотрел на него с похотливым выражением лица, и ухмыльнулся. Он хотел добиться от него большего количества звуков. Уилсон засунул палец в ремешок своих боксеров и сдвинул их вниз, медленно обнажая свою эрекцию. Хаус издал еще один тихий стон, когда Уилсон дразнил его, медленно облизывая член от основания до кончика, затем нежно посасывая кончик и постепенно продвигаясь вниз, пока все это не оказалось в его рту, покачивая головой вверх и вниз, заставляя Хауса стонать и извиваться под его контролем. Хаус не мог поверить, что Уилсон отсасывает у него, и задавался вопросом, действительно ли это происходит или это был поллюционный сон, от которого он просыпается, неряшливый и смущенный своими фантазиями. Все, что он знал, это то, что он думал об этом с тех пор, как они встретились, У Уилсона это получалось даже лучше, чем он мог себе представить, и это было так приятно, что он никогда не хотел, чтобы тот останавливался. Если это действительно был сон, он никогда не хотел просыпаться. Как бы ему ни хотелось, чтобы он продолжал идти вперед, он знал, что так долго не протянет. — Уилсон… — ему удалось хрипло застонать, пытаясь заставить его замедлить темп, чтобы он мог еще немного почувствовать себя. Однако это имело противоположный эффект. Уилсон посмотрел на него и продолжил идти в том же темпе. Черт, подумал Хаус, он выглядел таким горячим, когда смотрел ему в глаза. Хаус схватил за волосы мягкие волосы Уилсона, когда его бедра подогнулись, он застонал громче, чем хотел, и кончил Уилсону в рот. Хаус смотрел широко раскрытыми глазами. К его удивлению, Уилсон поднял лицо и сглотнул, часть жидкости капала с его губы, пока он ее облизывал. Уилсон откинулся на диване рядом с Хаусом и нервно посмотрел на него, не зная, что произойдет дальше. Хаус хотел вернуть долг. Хотя то, что Уилсон только что сделал с ним, было приятно, оно не удовлетворило его потребность в нем, которая накапливалась так долго. Хаус схватил Уилсона за галстук и притянул к себе, чтобы поцеловать, ощущая вкус собственной спермы на губах. Он жадно снял с Уилсона галстук, расстегнул рубашку, затем ремень и стянул штаны с поспешностью человека, ждавшего этого момента десятилетиями. Обхватив член рукой сквозь боксеры, от чего Уилсон тихонько заскулил от его прикосновения. Хаус почувствовал возбуждение, услышав этот звук, исходящий изо рта Уилсона. Он снял боксеры и дразнил его так же, как Уилсон раньше делал с ним, медленно облизывая от члена до головки, а затем нежно посасывая кончик. Уилсон застонал и нетерпеливо положил руку на затылок Хауса, призывая его засунуть в рот еще больше, что Хаус послушно согласился. Он покачал головой вверх и вниз по эрекции Уилсона, заталкивая это так глубоко в горло, как только мог. Он хотел большего от Уилсона, о чем свидетельствовала его собственная эрекция, которая вернулась в полную силу. Он поднял голову и посмотрел на Уилсона, надеясь, что тот сможет прочитать его мысли, и ему не придется начинать. Уилсон посмотрел на него с легким замешательством, смешанным с возбуждением, задаваясь вопросом, почему он остановился. Хаус понял, что ему придется спросить, что ему было неловко, но он так сильно этого хотел, что ему было все равно. — Уилсон… — сказал он со всей уверенностью, на которую был способен, — трахни меня. В ящике ночного столика в спальне есть смазка. Уилсон встал и быстро пошел в спальню, как будто он боялся, что Хаус может передумать, если он будет ждать слишком долго, где он взял смазку и вернулся на диван. Он нанес немного смазки на палец и раздвинул ноги Хауса, Хаус густо покраснел от того, что оказался в такой компрометирующей позе. Он осторожно потер отверстие дырочки Хауса и медленно ввел палец внутрь, заставив Хауса тихо застонать и дернуться. Уилсон посмотрел на него с благоговением. «Он выглядит так красиво, раскинувшись вот так», — подумал Уилсон, погружая палец глубже, вытаскивая его и вставляя обратно с постоянной скоростью. Он вставил еще один и продолжил медленно его трогать. Ему не терпелось возбуждения, но он хотел быть уверенным, что двигается достаточно медленно, чтобы не причинить вред Хаусу. Он не был уверен, делал ли он это когда-нибудь раньше с другим мужчиной, и у него не хватило смелости спросить. Хаус задыхался от удовольствия, время от времени издавая сдавленные стоны, пока Уилсон увеличивал темп пальцами. Он уже хотел, чтобы Уилсон был внутри него, он терял терпение, но Уилсон, похоже, собирался продолжать, пока Хаус не разрешит ему войти в него. Типичный Уилсон, подумал он, такой самоотверженный, когда дело касалось Хауса. «У-Уилсон» Хаус умолял сквозь стон и посмотрел на него с желанием. Уилсон оглянулся на него, заметив нужду в его глазах и отчаяние в голосе. Уилсон подошел ближе к уху Хауса и прошептал: — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул сейчас? «Да», — сказал Хаус с почти слишком большим энтузиазмом. «Скажи пожалуйста», — прошептал Уилсон с ухмылкой. Хаус закатил глаза, но не стал протестовать, он так сильно хотел его, что прямо сейчас сделал бы что угодно, чтобы заполучить его. — П-пожалуйста, трахни меня, Уилсон. Он умолял между стонами. Уилсон, потрясенный и возбужденный тем, как легко было заставить Хауса умолять его об этом, убрал пальцы и медленно прижал свой член к дырке Хауса. Хаус ахнул, когда Уилсон продвинулся глубже. "Это нормально?" — тихо спросил Уилсон, пытаясь сдержать почти невыносимое возбуждение. — Д-да, просто продолжай. — сказал он с досадой и нетерпением в голосе из-за беспокойства Уилсона о нем. Он хотел, чтобы Уилсон добился своего, не беспокоясь и не сдерживаясь страхом причинить ему вред. — Хорошо, но скажи мне, если я причиняю тебе боль. — тихо сказал Уилсон. «Боже Уилсон, просто трахни меня уже и перестань волноваться. Я просто хочу, чтобы ты меня трахнул». — сказал Хаус раздраженно и в отчаянии. Уилсон улыбнулся, страстно поцеловал его в губы и начал жестко трахать его. Хаус застонал в рот, дрожа от мощных толчков. Когда Уилсон прервал поцелуй, стоны Хауса уже не были приглушенными, они были громкими и неконтролируемыми, вероятно, беспокоили соседей, и он дрожал от удовольствия под Уилсоном. "Тебе нравится это?" — дразняще прошептал Уилсон ему на ухо, нежно покусывая мочку уха. «М-м-м» — единственное, что Хаус мог произнести в своем нынешнем состоянии. Уилсон с любовью ухмыльнулся мужчине, который задыхался и извивался под ним, почти на пределе своих возможностей. Было так приятно находиться Хаусу в таком уязвимом положении, он к этому не привык, особенно к такому. — У-Уилсон, — задыхаясь, выдохнул Хаус. «Я-я…» Уилсон мог сказать, что Хаус был близок к оргазму, поэтому он нежно поглаживал его эрекцию, доверяя ему так сильно, как только мог, и доводил его до крайности. Хаус издал слышимый стон, трясясь от удовольствия, кончая на живот и на руку Уилсона, брызгая спермой до его ключицы. Вид Хауса, находящегося под контролем Уилсона, был таким: глаза закатываются от удовольствия, он трясется, толкаясь бедрами, пока он кончает на себя, в сочетании с напряжением Хауса вокруг его члена вскоре Уилсон тоже кончил, и Хаус почувствовал, что он наполняется спермой, когда он достиг кульминации. Это было лучше, чем все, что он испытывал в своей жизни. Уилсон рухнул на него сверху, они оба пытались отдышаться. Некоторое время они лежали вместе, молчаливые и все еще сплетенные вместе на диване, ничего не говоря, пока оба осознавали, что только что произошло. — Уже поздно, — наконец сказал Хаус, лицо все еще слегка покраснело, пока он осознавал свои чувства, — тебе, наверное, стоит просто остаться на ночь. Уилсон улыбнулся, все еще лежа на нем. «Наверное, сначала нам следует принять душ», — сказал он. Он знал, что это было максимально похоже на то, что Хаус собирался показать свою привязанность, но для него этого было достаточно, и он с нетерпением ждал возможности сделать это снова утром.