Наизнанку

Мята сладко тянется. У нее есть пара часов на себя прежде, чем она возьмется за это странное суперсрочное дело. Дочь Бонеза… Кто бы мог подумать. Мята не очень много знает о своем зомбибоссе — живет под землей в Старом городе, питается человечиной, вечно выводит какой-то кибервирус, который превратит все человечество в подобных ему существ, периодически препарирует собственных подопечных, выглядит оч стремно. Но насчет своего прошлого он не сильно-то распространяется, на все немногочисленные вопросы-намеки — отмалчивается. Это молчание Мята воспринимает как предостережение: не лезь, куда не просят. А поэтому, в общем-то, даже пространно интересоваться у босса о его прошлом перестала. А тут на тебе — забери, говорит, мою пятнадцатилетнюю дочь, вот по этому адресу. Мята фыркает. Как он вообще себе это представляет? «Привет, милая, я ассистентка твоего не-мертвого папаши. Пойдем со мной, посмотришь на ходячих мертвецов, поешь из банки застарелой фасоли»? Размышления о будущей операции портят Мяте настроение. До прихода ходячей мертвечины по имени Виктория у Мяты было прекрасное настроение, а теперь она должна изломать себе всю голову на тему «Как разговаривать с подростком, у которого папаня — зомби-ученый». Мята с головой ныряет под воду и остается там секунд на тридцать. Выныривает. Пена покрывает ее лицо, и она, поморщившись, убирает ее такой же пенной рукой. Получается, очевидно, плохо. Мята готова ругаться матом. Не вовремя. Как все не вовремя. И так дел невпроворот. Спустя минут десять Мята выбирается из ванной и в одном полотенце возвращается в свой кабинет. Она, мокрая, плюхается в свое кресло и тихо вздыхает. К ней в кабинет всю неделю вваливаются все подряд: впереди большая вечеринка, на которой они все планируют хорошо заработать, а поэтому ей приходится заниматься не только рутинной работой, но и всей подготовкой. Многое она спихнула на девочек, но головной боли от этого почему-то не стало. Мята рассчитывала, что хоть ночью от нее отстанут. Зря. «Но ладно, — думает она, — возможно, с девчонкой будет меньше проблем, чем мне сейчас кажется». Успокоив себя этой мыслью, Мята отправляется спать. На следующий день, раздав указания девочкам, Мята вышла из клуба, на ходу натягивая свитшот. Утро еще холодное; особенно остро это ощущается на контрасте с дневной жарой, поэтому утром и вечером приходится утепляться так, чтобы днем можно было раздеться и не спечься. Мята, заправляя прядь зеленых волос за ухо, направляется к своему байку под мысли о таинственной дочери босса. Стоит быть честной с собой, вдруг думается ей. Сама Мята ведь тоже не очень любит вспоминать свое прошлое. 
Хозяйка клуба «Амстердам», в знающем народе чаще именуемого the Mint Club — несложно понять, по какой причине — имеет арабско-американское происхождение, трудно выговариваемое имя, известное ей одной, и незавидное прошлое малолетней проститутки, слухи о котором уже гораздо распространеннее. Многим она обязана удачно появившемуся в ее жизни Бонезу — не без его помощи уличная побитая соплячка смогла стать владелицей стрип-клуба. О «мятном покровителе» слухов ходит не меньше, к тому же, они гораздо пикантнее; на эту роль пытаются примостить каждого мало-мальски платежеспособного криминального авторитета; и все же всякие предположения далеки от реальности. 
Если бы хоть кто-то догадывался о реальном положении вещей… Нет, хотя бы просто предположил что-то подобное — сам бы себе не поверил. Это слишком даже для Лэндмарк-сити. Здесь носят странные костюмы, грабят банки в обед, клонируют людей, соединяют ДНК животных, двигают предметы силой мысли и управляют погодой, но никак не скармливают своего озверевшего сутенера ходячему мертвецу. Мята не питает иллюзий — ее саму не сожрали лишь благодаря огромной удаче. Бонезу нужна была подручная, чтобы не питаться больными и умирающими; на счастье, в момент первой встречи со своим будущим боссом безразличие в карих глазах худой забитой девочки, апатично направленных на незнакомца с косой, оказалось именно тем, что тому требовалось: юркая, но молчаливая Мята прошла проверку, которую провалили несколько ее таинственно исчезнувших товарок — не испытала ужаса перед увиденным. 
Сказать по правде, она тогда совсем ничего не чувствовала. Это было только начало ее незавидной карьеры, и очень многое Мята воспринимала как будто сквозь водную толщу. Произойди эта встреча позже — и не ехать ей сейчас в сторону старых кварталов на поиски дочери не-мертвого ученого. 

 Кровь резко брызнула на ее лицо под мерзкий хрип нависающего сверху тела. Мята ежится и концентрируется на дороге, отгоняя всплывшую сцену. 
Путь ее лежит не в сторону от центральных улиц и Первых кварталов, а дальше, вглубь периферии города, туда, где мэрия и «Ли Индастриз» не властвуют, а граждане Лэндмарк-сити стараются не появляться после наступления темноты. Впрочем, для них это вполне посильная задача; в подобные районы попадают только по собственной воле и умыслу. Ни один спальный район не находился близко к подобному, что делает аварийные или просто заброшенные дома достаточно удобным убежищем. В одном из таких домов юная мисс Бонез и организовала свой тихий сквот. Мята, в сущности, ничего не знает о девочке, что могло бы помочь наладить с ней контакт; к тому же, она испытывает некоторое беспокойство. Ей ли не знать, что бывает с малолетними бродяжками. Если девчонка наткнется на кого попало раньше, чем ее найдет Мята… Лучше не думать, что может произойти дальше. 
Чем больше Мята приближается к дому, адрес которого был написан на вчерашней бумажке, тем меньше народу на дороге; поэтому она спокойно прибавляет газу и не беспокоится о возможном штрафе. В Лэндмарке есть всего пять человек, которые позволяют себе нарушать правила соблюдения всех установленных ограничений скорости без последующих санкций, и она не входит в их число. Воздух обдувает голые ноги и умудряется нырять под свитшот. Байк свирепо рычит при ускорении, заставляя прохожих в испуге вскакивать и поворачивать головы. Пару раз Мята резво проскакивает на красный — под возмущенные ругательства окружающих. 
Лишь добравшись до нужного заброшенного района, Мята сбрасывает скорость и принимается выискивать нужное здание по координатам Бонеза. Три раза навернув круг вокруг похожих друг на друга развалин, Мята громко обругивает и босса, и его главную ищейку, не будучи уверенной, кто из этих двух страдает дальтонизмом. На четвертый раз, найдя нужную метку, уже мысленно взрывается насчет ее размера, явно не рассчитанного на внимательность простого смертного. Она двигается дальше, прямо по улице, до согнутого пополам стоп-знака — менять его явно никто в ближайшем будущем не планирует. От него направо и снова прямо, до стены с кривым граффити «Fuck the police!», после — налево и вдоль до конца улицы. 
 Мята останавливается прямо напротив давно не используемой Лэндмаркской больницы для душевнобольных. 
Девушка снимает шлем и с особым скепсисом произносит: 
— Серьезно? 
Затем она оглядывается. Вокруг нет ни души на километр вокруг — притом, что по дороге сюда нет-нет, да попадался человек, бойко шагающий в своем направлении. 
Что же, возможно, идея не такая идиотская. 
Несколько опасаясь (нет, не призраков и сатанистов, а за свой байк), Мята оставляет шлем на сидении и двигается ко входу в убежище дочери босса. Брошенный на окна взгляд ловит какое-то движение. Это заставляет Мяту на долю секунды замереть. Однако после она тут же качает головой и с еще большей уверенностью входит в здание. Запущение внутри не пугает Мяту, даже не отвращает. Она привыкла к такой картине в своих постоянных походах в Старый Лэндмарк. Куча мусора, граффити, выбитые стекла и двери, серость и уныние. В таком местечке прописываются только доходяги, бунтующие подростки и выдуманные чудовища. Впрочем, насчет выдуманности последних Мята горячится — правда, им особо на поверхность и нельзя. Так что максимум, что из жуткого тут может быть — это какой-нибудь придурок, обколовшийся дешевой дрянью… И дочь Бонеза. Почему-то до этого момента Мята не задумывалась о том, как девочка выглядит. Теперь же ей хочется скорее посмотреть на девочку. Выглядит ли она так же, как ее отец? Это вряд ли. Виктория говорила, что она сбежала. Это значит, что ее удочеряли; а с такой рожей, как у папаши, сомнительно, что она бы вообще просуществовала в Новом городе (и вообще где бы то ни было) долго. Думая обо всем этом, Мята спотыкается и громко ругается. Слышится какой-то шорох; Мята пытается напрячь слух, чтобы понять, где источник звука, но терпит неудачу. Да и в общем-то, в таком старье шуметь может что угодно. Мята осматривает весь первый этаж, но так никого и не находит. На втором этаже тоже. К третьему она начинает раздражаться. На четвертом она останавливается как вкопанная. В конце коридора она замечает фигуру размером с человека, одетую в какой-то красно-черный прикид. Сначала Мята думает, что это человек, возможно, даже именно тот, которого она ищет, потому решает подать голос: — Э, Врен? Фигура как-то неестественно оборачивается. До Мяты доходит, что для пятнадцатилетней девочки эта фигура слегка… крупновата. Нет, это, определенно, кто-то другой. Фигура больше не двигается. Мята, в общем-то, тоже. Она не боится; скорее, чувствует себя глупо. Перед приходом сюда она была готова встретить кого угодно. Но в этот список точно не входят фрики в клоунских шмотках! Впрочем, по уровню опасности они где-то на последнем месте — вместе с бомжами. Мята раздраженно восклицает: — Понятия не имею, что ты тут делаешь… Фигура резко склоняет голову и хлопает глазами. Мята невольно примечает некоторые детали. Конечно! Это не просто клоунские шмотки — это самый дешевый китайский костюм Харли Квинн для Хэллоуина! — Но мне было бы очень приятно, если бы ты свалила с дороги. Типа-Квинн, ожидаемо, не сваливает. Мята закатывает глаза. Ей ничего не остается, как обойти эту инсталляцию. Расспрашивать ее нет смысла — она все равно вряд ли выдавит из себя хоть слово. Мята уверенно направляется прямо по коридору навстречу клоунше, не ожидая от той никакого подвоха. И все же Мята впервые испытывает некоторое напряжение — скорее от неожиданности, чем от страха. Хотя, если быть совсем честной, по мере приближения к той Мята разглядывает все больше и больше странного: пустые, ничего не выражающие глаза, царапина на щеке, мало похожая на ту, какая была бы у человека, странноватого цвета кожа, длинные искусственные ресницы. Черт побери, да это же кукла! Мята резко тормозит. Вот теперь это уже совсем не окей. — Ты что, нахрен, такое? — зло спрашивает Мята, прикрывая вдруг разгоревшееся внутри волнение. Кукла резко вскидывает правую руку. Та быстро разбираться на маленькие части и трансформироваться во что-то… Пистолет? — Твою мать! — кричит Мята, уворачиваясь от обстрела. Кукла быстро направляется в ее сторону, продолжая стрелять. Мята все отпрыгивает назад, пока, по какой-то причине, кукла не останавливается. Мята быстро оценивает обстановку: кукла как будто с недоумением смотрит на собственную огнестрельную руку, а затем трясет ее. Видимо, заело. Это шанс. Мята быстро несется в обратную сторону и с разбега прыгает в воздух. Ее нога летит прямо в искусственное лицо. Кукла пошатывается и шагает назад. Мята встает в боевую стойку и заряжает уже кулаком, но кукла уходит вниз и, как бы обнимая, валит Мяту на грязный пол. Начинается бестолковая лежачая потасовка. Мята осыпает куклу ударами, но скорее стирает в кровь костяшки, чем получает результат. Ей в ответ прилетают удары все больнее и больнее, но она не сдается. Вдруг позади слышится девчачий крик: — Джо-Джо! Что ты делаешь?! Кукла тут же отпускает шею и быстро встает с места. Мята закашливается. Будут синяки. И шмотки придется стирать. Девчонка метеором подскакивает в Мяте и протягивает ей руку. Та отмахивается и переваливается на бок. Девчонка кусает губы и мне края своей юбки. — Прошу прощения, я не думала, что приличные люди сюда заходят. Особенно те, которые меня знают. Мята криво улыбается и сплевывает слюну с кровью. Все же Врен выглядит нормально. Относительно того, к чему Мята привыкла. — Как раз тебя я и ищу.