***
— Ты никогда не появишься на пороге этого дома со своим мужчиной, Чанёль, — строго ответил отец, этим заявлением ставя точку в их так и не начавшемся разговоре. Юное влюбленное сердце не понимало нареканий отца — оно отчаянно хотело любить и быть любимым, и какая кому разница, какого пола будет его избранник? Они противоречили сами себе, рассказывая об истинности и чистоте чувств, но отрицая их вероятность ко всем людям без исключения. «Люби деток, котиков и собачек, друзей и подруг, но друзей люби наполовину, чтобы не влюбиться ненароком. Так что ли это должно быть?» — горько размышлял Чанёль, пытаясь найти ответы в пустых глазах родных. Для родителей бисексуальность собственного сына — клеймо, несмываемый позор, повод для отчуждения. Выросшие в советское время, они искренне не понимали позиции их единственного наследника и неизменно беспричинно осуждали, стоило ему открыть рот в попытке разговора о своих друзьях. Родителям было противно видеть своего любимого ребенка в объятиях другого парня: слишком грязно, слишком неправильно и стыдно. Но для кого неправильно? Кому на самом деле должно быть стыдно — ущемляющим родителям или «нерадивому» сыну? Ответ лежал на поверхности, но озвучить его на тот момент значило разбить в дребезги и до того мелкие осколки семейных взаимоотношений. Для четы Пак — Чанёль уже ходил по тонкому лезвию, позоря свою высокоуважаемую в широких кругах семью, и вот-вот готовился сорваться в пропасть. И это они, прожившие в браке по любви столько лет и родившие двух замечательных детей, смели говорить о том, что «такая» любовь неправильная и о ней пора забыть. Но какая «такая»? Разве любовь может быть неправильной? По своему определению любовь — это что-то неосязаемое, возвышенное, от чего хочется ходить по небу, ощупывая ступнями структуру облаков, парить и делиться своим теплом со всеми вокруг. Любовь — это счастье, глоток свежего воздуха, первый вскрик новорожденного ребенка. Любовь живет в песнях, рассказах, мюзиклах и чужих глазах. Она повсюду, весь воздух пропитан ею до последнего атома. Так почему же она должна делиться на «правильную» и «грязную»? Кто провел эту грань и определил нейтральные стороны? Кто создал неписанный закон, по которому люди кому-то что-то неизменно должны? Закостенелое общество… От безоговорочной любви к родителям и страха остаться одиноким он принял правила чужой игры, согласившись найти себе невесту в ближайшие полгода. И эти несколько месяцев к ряду были худшими по мнению Чанёля, до определенного момента. Ведь ему приходилось ломать ежедневно свою сущность и превращаться в одного из тех, кем уже кишит современное общество. Таким как все: с женой, детьми, работой и двумя выходными, проведенными за телевизором или с бутылкой пива. Ему приходилось отказываться от собственных интересов и желаний, чтобы не расстроить ненароком домашних и не оказаться на улице в одних трусах. Поэтому он уперто ломался, замыкался и задыхался, на радость родителям и ненавистному обществу в целом. Такого Чанёля отец поощрял — они вместе выбирались на охоту и бизнес-встречи, часто подолгу сидели в кабинетах и библиотеках, ежедневно изучая что-то новое в сфере семейного бизнеса. По мнению родителей, Пак наконец-то стал превращаться в «нормального человека». Но каково понятие нормальности? Как вообще понять, что ты нормальный? Чанёль думает: неужели он не был тем самым «нормальным», когда любил выходить с гитарой к озеру и петь для лебедей и случайных прохожих? Не был нормальным без деления людей по классам, расам и гендерам? Не был обычным адекватным человеком, когда его сердце принадлежало человеку его пола? Понятие «нормальность» в современном мире настолько субъективное и неадекватное, что будь Чанёль президентом, он бы на уровне закона запретил его использование и принятие. В первый месяц «активных поисков» невесты Чан жалел себя. Ему было настолько жалко собственные растерзанное сердце и сломленное сознание: за подмену понятий, человеческую двуличность и отсутствие у его семьи чистых ценностей… У него физически болело нутро, когда пришлось расстаться со своим молодым человеком, не сумев плачущему возлюбленному толком объяснить, что в том было не так. Потому что дело было совсем не в нем. Потому что как раз-таки в нем все так — все было идеально для Чанёля от яркой внешности до светлой души и дурацких привычек. И вот так, отпускать любимого и лучшего для себя человека ради не принимающих его людей было больно. Больно до онемения конечностей и жжения в районе груди — вот что было на самом деле неправильно. Но он смог, окруженный социальным давлением и «исключительно профилактическими» разговорами с психологом, Чанёль сдал позиции и просто позволил жизни сделать все за него. Тогда же в его жизни появилась хрупкая на первый взгляд, но такая сильная Ынби. Она видела его расставание со стороны и чувствовала кожей чужое состояние, поэтому просто подошла и присела рядом на лавочку, протянув тому бутылку с водой. Чанёль благодарно кивнул, даже не обернувшись к подошедшей, и принял бутылку, сделав несколько глотков. Ынби долго молчала, изучающе наблюдая за растерянным парнем, а затем наконец заговорила, завязав интересный обоим диалог. — Помощь нужна? — Нет, спасибо, я в порядке. — Я знаю, как тебе помочь. Упустишь шанс на счастье? — Слушай, ты давно тут стоишь? — Давно. — Ты думаешь, я не упустил свой шанс на счастье несколькими минутами ранее? — Хм… Тогда тебе определенно понравится мое предложение. — Ты как сотрудник орифлейм. — Бери выше, Амурное издательство.***
Ынби быстро влилась в жизнь Чанёля, вплетаясь с каждым днем глубже, словно нарочно заполняла собой все пространство парня. Он не был против этого: во-первых, после болезненного разрыва постоянное нахождение с самим собой принесло бы больше боли, чем принесло по факту благодаря девушке; во-вторых, родители светились счастьем, с распростертыми объятиями приняв будущую жену наследника в семью, и уже через неделю после ее появления без стеснения разговаривая о внуках. Эти разговоры по началу не трогали отрешенного от мира сего Чанёля. Зачастую он слушал родственников вполуха, редко кивал и еще реже сам принимал участие в очередной беседе о его «счастливом» будущем. Ему не было дела до всегда веселой и уверенной в себе Ынби, до их планов на дальнейшее проживание — мысленно он ежедневно возвращался в тот день и час, когда решил рассказать родителям о своей ориентации, и проклинал себя за это решение. Ведь тогда он был уверен в своих понимающих и принимающих родителях, верил им и доверял все секреты до последнего. Но реальность слишком сурова и тяжела — не каждый будет морально готов к таким новостям, и чета Пак не оказалась исключением. И сейчас, сидя за круглым столом с сыном и его невестой, они чувствовали себя по-особенному хорошо: будто помогли сыну исправиться и стать на верный путь. И никто из них не мог предположить, или не хотел предполагать, что Чанёль из-за этой помощи стал глубоко потерянным и несчастным. Сломленный и подбитый Пак со временем стал похожим на призрака, но за решением «насущных» проблем никто не обратил на это должного внимания. Разговоры о детях поднимались все чаще, склонение Чанёля к сексу стало любимым развлечением для отчаявшейся Ынби. Для нее-то как раз такие семейные разговоры были лучшим раскладом, который только мог случиться — ведь роди она семейству Пак долгожданного внука, то сразу окажется на вершине этой цепочки, и никогда не вернется в ненавистные с детства трущобы. Чанёль понимал это с самого начала, поэтому гордо отказывался от нежного девичьего тела, даже когда это становилось до невозможности сложно. И он бы еще долго бегал от девушки, продолжая оттягивать неизбежное, если бы опять же не ее стойкий волевой характер, выведший на откровенный разговор одним из вечеров в семейном саду.***
— Ты сам согласился на все условия, а теперь сбегаешь, как девчонка. Тебе настолько противно мое тело? — с долей сарказма спросила она, умостившись на огромные качели с другой стороны от Чанёля. Тот бросил на девушку задумчивый взгляд, а затем перевел его за горизонт, отложив недочитанную книгу в сторону. — Мне не понятны твои ценности. — А мне — твои. Но я никогда не спала с девушкой, а ты никогда не был в шаге от голодной смерти. С чего бы нам друг друга понимать? — ее тон был достаточно холодным и рассудительным, чтобы Чан поежился и мысленно захотел очередной раз сбежать. Он раздраженно закатил глаза и развернулся к девушке вполоборота, шумно выдыхая. — Ынби, чего ты хочешь? — Поверишь ли в то, что я просто хочу семьи? — глухо отозвалась она, отворачивая голову от удивившегося ее ответу парня. Чанёль поддался вперед и снова окинул ее внимательным взглядом, заставив испуганно отшатнуться и поежиться. — Почему тогда не выйдешь замуж по любви? — наконец спросил Чан после долгой паузы, все время разглядывая лицо девушки: симпатичная, мудрая и интересная —зачем вдруг ей понадобился такой человек, как Пак Чанёль? — Моя мать уже вышла по любви, и чем это закончилось? — ее ответ расставил все по местам — он нужен ей, потому что надежный. В саду снова повисла напряженная тишина. Чанёль вернулся в прежнее положение и сложил руки на коленях, постукивая пальцами по коленным чашечкам. — Из нас не выйдет счастливая семья, — спустя время сказал он, мысленно представив, как может сложиться их судьба дальше. Подумал о том, как их дети будут расти и видеть, что их родители не счастливы друг с другом и никогда не любили друг друга. Представил, как это может повлиять на неокрепший мозг и отношения ребенка с другими детьми в дальнейшем. Это определенно не было лучшим решением — пытаться подарить своему ребенку то, чего нет у тебя самого. — Из нас выйдет лучшая семья, если мы постараемся. Чанёль, я знаю, какой ты человек, и знаю, какая я. Что мешает попробовать? — ее голос звучал так надломлено, что парню самому стало больно. Если семья не может принять его особое отношения к парням, то почему бы не осчастливить их вместе с Ынби: побитой жизнью несчастной девушкой и искренне детским желанием подарить кому-то достойному свою любовь. — Мешают риски, — нашелся Пак последним аргументом, рассматривая серьезное лицо Ынби. Она удивленно повела бровью на чужое заявление, а затем слегка улыбнулась, впервые за вечер пересекаясь с парнем взглядами. — Боишься снова оступиться? — Боюсь, что теперь за мои проступки будут нести ответственность и другие. — Кто не рискует, тот всегда от себя прячется. Тебе хочется быть в тени? Чанёль не хочет прятаться, и поэтому согласился. Он посчитал, что поступит правильно, позволив этой семье случиться — ведь расклад, в котором большая половина участников в плюсе — это выигрышный расклад. А Чанёль перетерпит и примет. А Чанёль все сможет…***
Когда в их жизни появился Реон, мир заиграл новыми красками: крохотная копия Чанёля радовала всех без исключения, быстро обучаясь всему новому и неустанно изучая мир. За мелкими радостями и постоянным времяпровождением с новым мальчиком Пак уже и забыл о своих опасениях, принимая свою тяжелую ношу и даже чувствуя себя в какой-то степени счастливым. Нет, за это время, даже после появления Реона, они не стали идеальной семьей, но этот брак нельзя было назвать провальным экспериментом: Ынби всегда понимала, видела его чувства насквозь и помогала с ними бороться, а Чанёль радовал жену дорогими подарками и отсутствием лимитов. У них не было скандалов на почве ревностей и выяснений отношений, не было недосказанности и пустых обид — в этом всем нет необходимости, когда ваш брак — это больше дружеские взаимоотношения, чем любовные связи. С Ынби было легко даже через несколько лет после начала их отношений, поэтому спустя время они решились на еще одного малыша. И тогда-то жизнь Чанёля перевернулась с ног на голову без возможности вернуть все обратно. Вторая беременность давалась жене тяжелее первой, поэтому нервов на чужие капризы тратилось куда больше. Всегда рассудительная и понимающая девушка за несколько месяцев превратилась в нервную истеричку, видящую подвох в любом неосторожном действии или случайном слове. «Ты купил галеты, а не печенье, потому что я жирная?», «Ты уйдешь от меня к другой, мне сегодня это приснилось!», «Пак-мудак, сам ешь свои мандарины, я клементины просила.» Чанёль терпел ее выходки, насколько хватило сил, а затем стал сбегать из дома и бесцельно слоняться по улице в поисках спокойствия, оправдываясь делами в отцовском офисе. Тогда-то он и встретил Его… В яркой курточке, с камерой наперевес Он рассматривал витрины магазинов и долго любовался безоблачным серым небом. Сердце Чанёля пропустило несколько ударов к ряду, когда чужие музыкальные пальцы мягко скользнули в карман куртки и вытащили мобильный телефон, чтобы их обладатель посмотрел на время, а затем снова опустились к карману, чтобы вернуть вещь на место. Испугавшись собственной реакции, Пак поспешно отвернулся и схватил у края озера несколько мелких камушков, нервно пуская «блинчики» по водной глади. Руки тряслись, как у наркомана, а сердце гулко отдавало в уши: чужая легкая улыбка и белые изящные руки отпечатались на веках, появляясь, стоило Чанёлю только прикрыть глаза. И каково же было его удивление и разочарование, когда он все-таки познакомился с ним. Потому что Пак никак не ожидал, что эта встреча будет настолько скорой и настолько болезненной… — Чанни, а это мой молодой человек — Бён Бэкхён, — и сердце рассыпается на тысячи осколков. В голове только чужое имя, на языке только яркая горечь, на коже только горящий след от их рукопожатия. Бэкхён стоял перед ним такой испуганный и завороженный, что захотелось схватить в охапку и убежать далеко-далеко, чтобы никто не смог их найти. Но чужая завороженность и возможная симпатия были только в голове Чанёля, он был уверен в этом. Бэкхён убежал с праздника рано, оставляя после себя шлейф очарования и разочарования. «Я влюбился в парня своей сестры. Пиздец», — поставил себе диагноз Чанёль, украдкой успев словить взглядом чужую спину. Он не мог и представить себе, что однажды снова столкнётся с эти щемящим чувством, и что это будет настолько неожиданно и неправильно. Пак давно смирился со своей участью и неугасающим чувством одиночества, но появление Бёна словно закрутило шестеренки, натянуло пружину и откинуло Чана на несколько лет назад. Как забыть эту легкую улыбку тонких искусанных губ, глубокие испуганные глаза и хрупкую ладонь в своей огромной? Как вернуть время назад и пройти мимо того злосчастного озера, зная, что там ожидает? И смог бы Чанёль пройти мимо? Нет, определенно не смог. Симпатия к Бэкхёну возрастала в геометрической прогрессии даже когда они не были рядом, а Пак и не думал останавливать разжигающийся в душе огонь — слишком сладкой была эта тягость, несмотря на свою запретность. Чанёль снова почувствовал себя живым, и наконец-то смог сделать вдох полной грудью, рисуя по памяти образ Бэкхёна перед собой: такого нежного, легкого и искреннего. Он вспоминал его неловкую улыбку и улыбался сам, как идиот, вытирая о ткань штанов вспотевшие ладони. И когда Ынби положили на сохранение, он, не раздумывая, переехал в родительский дом, чтобы хоть иногда видеться с Бэком и ловить его взгляды на себе. Пару недель наблюдая за скромным и тихим парнем, он все же не смог сдержаться, и несколько раз позволил себе такую вольность как неловкие касания в дверном проходе или нахождение в опасной близости. От запаха и присутствия Бёна кружило голову так, что хотелось разложить его на каждой горизонтальной поверхности квартиры. Он был слишком идеальным для Чанёля: фарфоровая светящаяся кожа, бездонные глаза и манящие губы, желание коснуться которых было сродни преступлению. Пак видел, что Бэкхён так же подолгу смотрит на него и едва заметно дрожит, но уклончиво предполагал, что младший просто боится его. Ведь Бэк и представить себе не может, как сильно бьется сердце Чанёля, когда тот просто облизывает губы или обхватывает губами трубочку, торчащую из стакана с логотипом кофейни на первом этаже. Бэк не может и подумать о том, что грозная туча Пак Чанёль дрочит на него в ванной ежедневно, мечтая, что однажды тонкие чужие пальцы сомкнутся на месте собственных. Чанёль понимал, что эта любовь и страсть обречены на провал, но взгляд все равно меркнет, когда Ынби, заметив внимательные взгляды мужа в чужую сторону на одном из семейных застолий, отчитывает его, как маленького ребенка, захотевшего чужую игрушку.***
— У тебя есть семья, — холодным тоном говорит она, в закрытом жесте сложив руки на груди. Чанёль усмехается и ненадолго прикрывает глаза, чтобы не раздражаться еще больше. — Я предупреждал, что она не будет счастливой. Ынби, чего ты добиваешься? — устало тянет он, бесцельно разглядывая белый потолок в его кабинете. — Чтобы ты выбросил его из головы, — так непринужденно отвечает она, что Пак едва сдерживает себя, чтобы не рассмеяться вслух. Так легко говорить об этом и пытаться заставить, но если сам человек не хочет этого, то к чему попытки со стороны? — Я бы может тоже этого хотел, — нагло врет Чан. Ынби видит это, в осуждающем жесте качая головой и проходя ближе к столу мужа. — Ты сломаешь жизнь всем, если сунешься к нему, ты понимаешь? — почти шипит она, заставляя Чанёля неосознанно съежиться. Сердце трещит по швам от осознания каждого слова, и эта боль отдается по всему телу, отдаваясь эхом всех отрицательных эмоций, которые вызывает этот разговор. Жена права, но душе больно признать это. Ынби дрожит от беспомощности, а Чан — от закипающей злости. «Как бы я не был неправ, никто больше не посмеет упрекнуть меня в моих чувствах», — твердо решает Пак. — «Хватило родителей, однажды сломавших молодого и влюбленного Чанни. Нет, никому не позволю.» — Дорогая, — он всегда говорил так, когда был максимально раздражен и Ынби знала это, поэтому испуганно потупила взгляд и неосознанно положила руки на округлившийся живот, тем самым будто закрывая его от надвигающейся бури. — Помнится мне, что мы обуславливались никогда не поднимать тему моих и твоих чувств к кому-либо, кроме друг друга. В чем твоя проблема? — Я не собираюсь делить тебя с мужиком, — выплевывает она, не подумав, а затем прикусывает язык, явно пожалев о своих словах. Чанёль, услышав истинную причину, позволяет себе колко улыбнуться и повернуть голову к жене, смягчив тон высказываний, когда взгляд ловит положение ее рук. — Вот как. Тебя смущает только это? Разве ты не знала, на что шла, и какие у меня предпочтения? — тихо, почти интимно говорит он, словив чужой колючий взгляд. Девушка дернулась, и первая отвернулась, обиженно сложив руки за спиной. — А ты знал? — тихо спрашивает она, пряча взгляд между стопок деловых бумаг и папок. — Переводишь стрелки, — ненавязчиво отвечает Чанёль, откинувшись на спинку рабочего кресла. — Я могла, пожалуй, закрыть глаза, если бы ты завел любовницу, но любовник — это… — девушка снова заговорила после паузы, но вскоре запнулась, и Пак продолжил за нее. Разговор его уже порядком выбешивал, но он старался держать себя в руках ради крохотного ребенка, живущего в утробе жены, который стал невольным свидетелем их первой в жизни ссоры. — Бьет по твоему самолюбию? Ынби, иди спать, этот разговор может быть бесконечным. Я настоятельно рекомендую тебе не лезть в мою личную жизнь, — наконец говорит он, намекая на завершение бессмысленного диалога. — Я настоятельно рекомендую не лезть в личную жизнь Юры и Бэкхёна, — ядовито выплевывает девушка и скрывается за дверью, впервые громко хлопнув дверью. Но не звук двери заставил Чанёля съежиться и задрожать, а колкая фраза Ынби, от осознания которой до боли в груди захотелось плакать.***
С того разговора прошло достаточно много времени, и все это время Чанёль старался не показывать жене своих чувств ни при каких обстоятельствах, хотя изнутри весь сгорал от оглушающего одиночества. Его начало раздражать поведение Ынби до нервной дрожи: сначала ей не нравилось то, что тот был открыт в эмоциях к Бэкхёну, потом не нравилось то, что начал все скрывать — девушка сама не понимала, чего хотела, а бедный Чанёль скитался от крайности к крайности, однажды окончательно эмоционально сгорев. И, казалось бы, ничего не могло снова разворошить потухший огонь в душе и глазах, но одним вечером на пороге их дома появилась зареванная и потерянная Юра, оглушив семью Пак двумя срочными и оглушающими новостями: — Бэкхён меня бросил. И я беременна. Два предложения, которые разделили жизнь Чанёля на до и после — его светлый и нежный Бэкхён теперь абсолютно свободен, но он же оказался самым сволочным мудаком, каких еще поискать. Пока Ынби успокаивала девушку и отпаивала ромашковым чаем, сам Пак резво сорвался с места, выворачивая руль машины в сторону дома Бёна. Сердце колотилось как сумасшедшее, а томление от скорой встречи с возлюбленным било по вискам. Сейчас он впервые останется с ним один на один, но сможет ли сделать хоть что-то из задуманного под воздействием злости за сестру, когда их глаза встретятся? Сможет ли он противостоять своим заново вскипевшим чувствам? К счастью, смог. Словив Бэкхёна у выхода из подъезда, Чанёль силой затолкал не сопротивляющегося парня обратно в квартиру и, так и не решившись посмотреть в глаза, нанес первый удар. От глухого стука тела о пол глаза застелила пелена горячих слез, и несколько все-таки сорвались с ресниц. Любимый Чанёлем Бэк получил несколько ударов к ряду лишь за свое существование: за то, что появился в его жизни и так отчаянно влюбил в себя одним присутствием. Легкие горели от напряжения, гул в ушах заглушал звуки ударов, и Чан, желавший оправдать себя за грубость, с презрением кинул: — Ты хочешь, чтобы мой племянник рос без отца? Испугался ответственности? Жалкий трус. И только тихий голос Бёна заставил его остановиться и наконец-то опустить взгляд на скрючившегося в позе эмбриона любимого. — Я не знал, — глухо ответил он, украдкой вытирая кровь с разбитой губы. Облегчение обухом ударило по голове: «Мой Бэкхён не такой», но всего на долю секунды, потому что после этого он так же тихо сказал, словно сам пробуя эти слова на вкус. — Я женюсь на ней. Я женюсь.***
Картинки чередой проносились в голове Чанёля, словно слайд-шоу, расставляя все эмоции и поступки окружающих его людей по своим местам. Ынби боится потерять стабильность больше, чем Чанёля, но и она понимает, что дальнейшее совместное проживание достигло своего апогея. Сдерживаться от взглядов и касаний к Бэкхёну становится физически трудно, а жене до истерик и крокодильих слез трудно это терпеть. Женское самолюбие страдает, когда Пак отказывается от ночи с Ынби в пользу снов с Бэкхёном и дрочки в ванной. Эго разрушается от осознания собственной беспомощности и ненужности. И они оба так сильно от этого устали, что остановиться сейчас — будет лучшим решением из тех, которые они когда-либо принимали. А Бэкхён… Чанёлю кажется, что Бэк все-таки что-то чувствует к нему: он замечает томные взгляды и чувствует кожей чужое смущение — только осознание этих эмоций заставляют его продолжать действовать, несмотря на горькое чувство вины перед сестрой. Все заслуживают счастья, и Пак всерьез намерен попытать свое. — Иди, куда хочешь, — вторит он жене, параллельно набирая новый номер в его телефонной книжке. — Алло, Чондэ? Привет, как жизнь? Да, знаешь, я тут подумал, давайте все-таки соберемся загородом, что дома сидеть. Да, когда, говоришь?