Tomarry week. Halloween '20

Гарри с тоской смотрит на светлое небо за занавесками собственной спальни. Том говорит, что ему нельзя выходить наружу, потому что у него аллергия на солнечный свет. Том говорит, что так будет лучше, что он заботится о Гарри, что не может позволить ему пострадать. Гарри не может вспомнить, а потому — верит. Единственное, что он помнит отчётливо — это Тома. Он пронизывает каждое воспоминание Гарри, каждое мгновение его жизни. Иногда Гарри кажется, что никогда и не было никого больше, только он и Том. Одни в этом огромном доме. А потом наступает ночь — и Гарри отмирает, отходит наконец от окна, возле которого провёл весь день. Ночь приносит немного ясности и понимания. Гарри выскальзывает за дверь, бесшумно закрывающуюся за его спиной, и бредёт по тёмному коридору. Он не заворачивает в другие комнаты — просто не видит в этом смысла. Гарри знает, куда идти, даже если не слышит и не видит. Он всегда чувствует, если в доме есть кто-то ещё. Спускаясь по лестнице так тихо, как только можно, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, Гарри идёт на свет. Они ужинают в яркой, свеже отремонтированной кухне. У Гарри всё раздваивается перед глазами, мутится и смазывается. Он видит женщину, мужчину и мальчика. Это… Они похожи… На его… — Тётя, дядя и кузен, — подсказывает Том, стоя у него за спиной. Гарри не удивляется — Том всегда появляется неожиданно и бесшумно. Так было всегда. Когда? Голова Гарри начинает болеть, он сползает на пол и утыкается лицом в колени, сжимая виски и привычно закусывая губу. На лоб ложится прохладная рука, а второй Том приобнимает его за плечи. Становится чуть легче. Гарри любит Тома за это — за его исцеляющие прикосновения. За то, что он всегда рядом. Всегда, всегда, всегда. Виски пробивает столь сильная боль, что Гарри стонет. Он прокусывает губу, чувствует эту свежую ранку и облизывает невольным движением — привычка. Гарри на миг выныривает из дурмана и ловит взгляд Том, сидящего близко-близко. Тёмный, сжигающий, голодный. — Тебе нужно отдохнуть, Гарри, — выдыхает Том с той завораживающей интонацией, которой Гарри никогда не получалось противостоять. Он может лишь кивнуть и бросить последний взгляд на кухню. Тётя, дядя и кузен продолжают ужинать, не обращают на них внимания. Словно бы Гарри — всего лишь пустое место. Том ведёт его во тьму, поддерживая и помогая. Как и всегда. И лишь когда они доходят до комнаты Гарри, набрасывается с поцелуями. Они длятся и длятся, растягиваясь в бесконечность, не прекращаясь ни на секунду. Они так увлечены друг другом, что им не нужен воздух. Гарри забывает обо всё, не вспоминает о своих болезнях или родственниках. В их маленьком мире нет больше ничего и никого до самого рассвета. А после восхода солнца Гарри снова приклеивается взглядом к окну, не в силах оторваться. Том напоминает Гарри про аллергию на солнце — он уже и забыл, обнимает и прижимается губами к макушке. Его вздох теряется между прядями и едва слышен, но Гарри кажется, что он какой-то разочарованный. Почти злой. Но Том всё равно улыбается, когда уходит по своим делам, попросив не забывать, что он болен. Гарри не моргает до тех пор, пока за деревьями не скрываются последние лучи. Он не видит их по-настоящему — лишь силуэты и ничего больше. Это всё, что ему доступно. Гарри хотел бы выйти на лужайку, задрать голову к солнцу, чувствовать его лучи, скользящие по коже снова. Снова? Когда это было? Гарри не помнит. Но в этом нет ничего странного — он ведь болен. Он отодвигает занавеску, открывает створку окна — пальцы не могут ухватить её, но через десяток попыток окно всё же распахивается. В окно врывается свежий ветер. Гарри пытается вдохнуть его, почувствовать запах, ощутить холод… Он стоит так долго, очень долго — свет успевает погаснуть во всех домах на улице, — но не ощущает вообще ничего. Гарри чувствует, что что-то не так. Всё должно быть иначе. Может быть, он забыл что-то важное, то, чего не следовало забывать? Гарри срывается с места, торопясь найти Тома. Дверь распахивается с грохотом, а его шаги отдаются тяжёлым эхом в висках. Гарри бежит, сам не понимая, чего боится. Он не кричит, не зовёт на помощь, но ему очень страшно. Гарри кажется, будто он заперт в клетку, и никогда не сможет отсюда выбраться. Заперт навсегда. Света нет, дом тих и пуст, словно необитаемый. Гарри заглядывает в гостиную, на кухню, везде. Он боится опоздать. Почему Том не пришёл сегодня? Он ведь всегда приходит, каждую ночь, кроме… Конечно, Гарри не успевает. Он никогда не успевает. В спальнях также тихо и темно, как и во всём доме, но не пусто. Том с довольным видом сидит на кровати, скрестив ноги и сверкая алыми глазами. Впервые за долгое время у Гарри ничего не болит, а перед глазами нет тумана, и он видит реальность. Снова может вспомнить. На кровати лежат двое — мужчина и женщина. Это не его тётя и дядя, они никогда ими и не были. Но эти двое тоже мертвы. На этот раз — пистолет и таблетки. Тому нравится подбирать разные способы, играть с ними. Почти также сильно, как и с самим Гарри. Кровь на стенах напоминает о том самом дне, когда погибли Петунья и Вернон. Когда умер он сам. Гарри хотел бы знать, почему всё ещё здесь. За какие такие грехи бог наказал его существованием в проклятом доме после смерти, в компании призрака психопата-убийцы. За что подарил ему амнезию на все ночи месяца, кроме полнолуния. Неужели он недостаточно страдал при жизни? — Ты, — на грани слышимости произносит Гарри, глядя прямо в глаза убийцы. — Том… Его голос слаб даже сейчас, на него едва хватает сил, как и на поддержку хоть какого-то подобия физического тела. А вот у Тома с этим всё в полном порядке — эта ночь записала на его счёт ещё две или три жертвы. Их жизненная сила с ним, бежит по его венам, заставляя улыбаться так, словно он пьян. Сейчас Том может прикасаться к предметам и людям, хоть этого и не хватит надолго. Не дольше пары лет. А потом... — Гарри, мой дорогой, — мурлычет Том, грациозно поднимаясь на ноги и делая шаг к нему. — Следующих мы убьём вместе. В глазах Тома плещется тьма и безумие, но Гарри знает, что так и будет. Он будет сопротивляться до последнего, но Том… Он всякий раз загонял его в угол, обманывал, подставлял. Делал всё, чтобы продлить это жалкое существование, которого Гарри не хотел никогда. Не так, не такой ценой. — Мы будем вместе всегда, — добавляет Том, и Гарри пронизывает воспоминаниями. “Всегда, — повторял Том, гладя его по щеке и ловя последние вдохи. — Всегда, Гарри”. Сколько крови на его руках? Сколько всего он даже не помнит? Гарри ныряет сквозь пол, уходя на первый этаж, и движется вперёд, даже не пытаясь изображать человека. Призракам это не нужно. Гарри выставляет вперёд руку, и двери сами открывается перед ним. Последняя, та, что ведёт наружу, даётся сложнее всего. Он оказывается на лужайке перед домом и поднимает взгляд вверх. Небо усыпано мириадами звёзд. От иллюзии свободы захватывает дух, а на глазах выступают слёзы. Но Гарри знает — он никогда не сможет покинуть границы этого участка. Здесь же навсегда останется и его тело.