Лепестками убитой весны

      У него были серо-голубые глаза, распахнутые навстречу холодной скайримской зиме, глядящие прямо и открыто; светлые, цвета пышных стогов сена, волосы, давно не видавшие ножниц; короткая борода с усами, смешно топорщившаяся неаккуратными клочками – на войне сложновато следить за своим внешним видом.       Наверняка девчонки в родной деревне – Ралоф был родом из притаившегося в лесах Ривервуда – охапками на него вешались.       Нерин зябко дёрнула плечами и прикрыла замёрзший кончик носа ладонью, когда он подошёл к её костру.        – Снова прячешься от всех?       Как все его соотечественники, Ралоф словно не замечал зимней стужи, одетый слишком легко для месяца Вечерней звезды. Неясно, что грело его сильнее: нордская кровь, удовлетворённость недавней успешной вылазкой или же…        – Нерин, душа моя, ты герой этого боя! – он не опустился – рухнул рядом с ней, толкнув плечом: мол, радуйся, гордись!       Она поджала губы.       Герой, как же.       Гарнизон взятой накануне крепости был уставшим, недоедавшим из-за перебоев в поставках, сломленным. Почти все они были готовы сдаться – но командование Братьев Бури приказывало не брать пленных, да и попросту не выделяло паёк на их содержание.       Сражение было коротким и оставило после себя неприятное кислое послевкусие.       И напрасные похвалы.        – Лучше празднуйте без меня, – Нерин аккуратно отстранилась от почти уже обнявшего её собеседника, и её губы, ещё не перечёркнутые шрамами, растянулись в вежливой улыбке.        – Да ну, сама подумай, какое без твоей красоты веселье?        – Вряд ли многие с тобой согласятся. У нордов к данмерам вообще…        – …Теплейшие чувства, отвечаю! Особенно после тех тренировок, когда ты половину из них разделала под орех. А тех виндхельмских дураков мы уже прогнали, пусть только попробуют снова к тебе сунуться.        – Не перестарались?        – Ну… Разве что слегка, – Он блеснул бесшабашной ухмылкой того, кто рад похваляться своими успехами.       Нерин в ответ лишь приподняла уголки рта в благодарной полуулыбке.       Ралоф вообще был безмерно щедр на поводы для благодарности.       Затерянный в горах форт Хелген; ранняя весна, месяц Первого зерна; внезапно обрушившаяся с неба смертоносная легенда – первый живой дракон за сотни лет… В хаосе, охватившем тогда всё вокруг, Нерин вряд ли выжила бы одна – и спасением она обязана была лишь улыбчивому, не терявшему веру в свою удачу Ралофу, который помог ей разжиться оружием, провёл через подземные ходы и направил к безопасному убежищу.       А затем вновь встретился на её пути спустя почти год, вскоре после начала гражданской войны.       Запах костра – огня, жадно поглощавшего предоставленную ему древесину – вернул её из рушащегося Хелгена в мёрзлое «здесь», протягивающее холодом и разочарованием до самых костей, выбивающее противную дрожь из озябших пальцев.        – Ну-ка, – пробормотал Ралоф, сократив отвоёванное ею расстояние и приобняв за плечи. – Тёмные эльфы все такие мерзляки?       Слова у него всегда звучали гулко, бархатно, тягуче, словно мёд; ничем не напоминая тот, другой голос – едкий, скрипучий, навсегда оставшийся в прошедшем лете… Нерин мотнула головой, отгоняя воспоминания – какой в них теперь толк? – и прикрыла глаза, ощущая живое тепло рядом с собой.       …В её детстве среди многочисленных друзей семьи была тётушка Верара, которая любила разглагольствовать о предназначении и смысле жизни. Беспокойный язык её постоянно находился в поиске целей; в числе излюбленных были те, кого тётушка с нарочитой жалостью именовала «пустоцветами» – бездетные, одинокие, кто к зрелому возрасту ещё не успел создать семью.       Тогда Нерин пропускала ядовитые комментарии мимо ушей; но с некоторых пор – в последние годы, как она снялась с места, оставив родной город за спиной – те слова возвращались в голову всё чаще и чаще.        – Сейчас бы ко мне домой махнуть, в Ривервуд, – заговорил вдруг Ралоф, задумчиво глядя в середину пляшущего перед ними небольшого костра. – Очаг разжечь, да куриной похлёбки горячей, да эля выпить… А не мёрзнуть тут.        – А я думала, что вам, нордам, холода нипочём.        – Зависит от того, с кем вместе их пережидать, – он развернулся к ней, блеснув отражавшими огонь льдистыми глазами. – Когда война закончится, будь со мной, Нерин.       Она молча выбралась из-под его руки, что тёплой тяжестью лежала на её плечах, и Ралоф привычно нахмурился:        – Если ты снова намерена разбить мне сердце, то лучше подумай дважды. Или трижды.        – Судя по твоей настойчивости, мне всё ещё не удалось его разбить, несмотря на все старания, – неловко улыбнулась Нерин ему в ответ.        – Скоро, скоро смерть низведёт скорбящее сердце моё в холодную могилу! – вдруг продекламировал тот с нарочито серьёзным – трагичным даже – выражением лица.        – Не каркай, дурак!        – А ты соглашайся, – Ралоф спрятал ухмылку в бороде и весело сощурил потемневшие в зимних сумерках глаза. – Тогда не буду каркать.       Нерин фыркнула, отрицательно качнув головой: ещё не стёрлись из памяти другие глаза – алые, цепкие, глядевшие всегда настороженно и видевшие её насквозь, хотя любая мысль о Телдрине сейчас вызывала горький привкус бесплодной обиды. То, как внезапно он разорвал общение с ней, и то, как до этого он успел поселиться в её сердце, всё ещё не получалось ни забыть, ни простить.       Однако надежды на то, что он – упёртый, самонадеянный, закостеневший в привычном своём одиночестве – всё поймёт, переменит своё мнение и вернётся, были бы слишком наивны даже по её меркам.       Запрокинув голову, Нерин поглядела в затянутое тяжёлыми тучами зимнее небо.        – Скоро снег пойдёт.        – Завтра выдвигаемся на запад.       Они нарушили молчание одновременно; переглянулись и усмехнулись этому совпадению совершенно одинаково, как сообщники.        – Но ещё не. А потому… – Ралоф, перестав улыбаться, беспокойно взглянул на неё. – Можно пока остаться у твоего костра? Тут теплее.       Нерин кивнула.