***
Но стоило мне выключиться, как я понял, что вовсе не успокоился на самом деле. Я остался сам с собой и теперь ощущал в полной мере весь ужас случившегося. Меня как будто разрывало изнутри от одной, повторяющейся мысли: «Мистера Стампа убили. Ничего уже не будет таким же». Его место займёт одна только пустота, и всякое включение для меня будет означать только встречи с Сергеем Павловичем, и ни с кем больше. Я чувствовал, что ломаюсь. Ломаюсь, а починить меня будет некому. Мне нельзя сломаться, нельзя сейчас! И стараясь сбежать, стараясь найти опору, я утонул в памяти.***
— Эл, ну ты же понимаешь: я не могу. Мне готовиться надо, а потом ещё танцевать. Никак не могу. Замени меня. Упорно и убедительно. Сергей старался изо всех сил, но я все равно не понимал, чего ради. Я не могу нарушать его приказы. Я так сделан. Но он зачем-то уговаривает меня на то, что без того подробно приказал уже утром. Я молчал. Последнее время мне не хотелось ничего Сергею говорить. Его дружба все чаще и чаще причиняла мне боль. А теперь он меня продал. Ему предложили путь на сцену, но взамен за этот путь он должен был стать любовником своего благодетеля. И Сергей согласился, потому что знал, что платить не придётся. — Все, Эл, иди, иди к нему, а то он начнёт волноваться, — будто все ещё искренне переживая, поторопил меня Сергей. Я пошёл, напоследок заглянув в его глаза. Но в его глазах не было раскаяния и не было сочувствия. Сергей считал, без всяких сомнений, что я дан ему именно для того. Чёрная машина мистера Стампа смотрелась чужеродной на нашей светлой, запыленной улице. Идеально гладкая, блестящая на солнце, и все-таки чёрная, угрожающая. Её тёмные окна словно предупреждали меня, что внутри — клетка. Но как бы я ни боялся, не пойти не мог бы все равно. Мистер Стамп, широко улыбаясь, открыл передо мной заднюю дверцу. Его взгляд и его улыбка были совсем такими же, как при нашей первой встрече, на школьном концерте. Лучезарными, но лживыми. И сам он был некрасив, темен. Я сел рядом с ним, не сводя с него глаз. А он тут же обнял меня за плечи и тоже все смотрел, только не прямо, а будто бы тайно, искоса. — Я ждал этой встречи, — вкрадчиво признался мистер Стамп. — Очень ждал, мой дорогой мальчик. Хочешь шампанского? — Нет, — глухо ответил я. Шампанское сделало бы ещё хуже: оно долго бы булькало внутри меня, а я ужасно не люблю этот звук. — И правильно, — глаза мистера Стампа заискрились, будто он был очень рад моему ответу. — Незачем тебе туманить разум в этот раз. Ещё успеется… Мистер Стамп говорил очень мягко, но гладил и касался, не стыдясь и не скрывая. Дважды он звучно целовал меня. — Ты дрожишь, — вдруг тихо заметил мистер Стамп. — Ты боишься меня? — должно быть, ему хватило встретиться со мной взглядом, чтобы узнать ответ. И он вовсе не расстроился, узнав его. — Напрасно. Я лишь цена, которую ты платишь. За хорошие вещи всегда нужно платить, — но это не могло меня утешить, само собой. Ведь я платил не за себя. Тогда, и раньше, и знал, что так будет и после, отчего моё положение казалось ещё безвыходнее и ещё обиднее. — В этом нет ничего страшного, такова жизнь. Мистер Стамп прижимал меня ближе к себе и говорил, но за его словами я видел лишь гипнотические глаза удава, и никак не мог забыть, что впереди ожидает боль. Когда я вышел из дома, светило солнце, но пока мы ехали, чёрная туча будто гналась за нами. А когда перед мистером Стампом открыли ворота в сад, с невысокими кустами и маленькими деревьями, поднялся пыльный ветер и все потемнело. В этой темноте милый, двухэтажный дом мистера Стампа казался безрадостным. Я смотрел на него, и мне казалось, что вижу не дом, а только изжеванную, потерявшую цвет жвачку. Дверь открыли, но я не увидел человека, который это сделал, может быть, потому что мистер Стамп поспешно вошёл внутрь и меня провел за собой, не давая задержаться. В доме было тоже темно, но, конечно, оттого, что непогода явилась неожиданно. Когда мы подошли к лестнице на второй этаж, свет уже зажгли. Никто не встретился нам на пути наверх, и, может быть, это было к лучшему. Знать, что рядом люди, но помочь они не могут, всегда мучительно. Мистер Стамп ввёл меня в просторную, но будто бы пустую комнату. Шкаф и стол с вплотную придвинутым к нему стулом, были узкими и незаметными, тумбочка с лампой рядом с кроватью, казалась частью самой кровати. И лишь кровать занимала много места, но все же недостаточно, чтобы комната выглядела наполненной. И все здесь, от штор до ковра было серебристо-серым. Красивым, но холодным, и хотя моё ощущение температур не такое же, как у людей, этот холод делал комнату неуютной. Я обернулся к мистеру Стампу и понял, что все время он смотрел на меня. А теперь, неспешно, но неизбежно, он дошёл до кровати, подведя с собой и меня. Сел. Он держал меня за руки и улыбался, словно радуясь просто тому, что смотрит. Тем неожиданнее было тихое, но не дающее шансов на возражения: — Разденься. Сергей велел мне делать все, что скажет мистер Стамп и не спорить с ним. В тот миг казалось, я и не смог бы спорить. Что-то было в его взгляде, что говорило мне: возражать нельзя. Я потянулся к верхней пуговице на рубашке. Руки дрожали по-человечески. Мне было страшно. Я словно заранее чувствовал то, что должно было случиться. Знание не защищало от страха. Не могло защитить. Мистер Стамп не помогал мне, но и не торопил меня, не вздыхал, а лишь наблюдал, сверкая глазами почти торжественно. Но только последняя пуговица была расстегнута, как руки мистера Стампа скользнули по моему животу и по бокам, а затем сомкнулись замком за спиной, заставляя подойти ещё ближе. — Все ещё дрожишь, — выдохнул мистер Стамп, словно очень довольный. — Простите, — но от мысли, что я не должен бояться, обидно. Как если бы от человека требовали радости, ведя его на казнь. — Ну что ты, — он коснулся губами кожи моего живота, — это мне понятно. Но тебе вовсе не нужно делать такое лицо, словно тебя пытают. Продолжай. Он отпустил, а я тут же расстегнул молнию. Штаны упали слишком просто. Тянуть не было смысла, и все равно я потратил ещё минуту, чтобы сложить все снятое, и донести до стула. Мистер Стамп и тогда не торопил меня, но он так и не переставал смотреть, почти веселясь. — Теперь иди ко мне, — и казалось, он наслаждался тем, что может подсказывать, как действовать дальше. Я сел на кровать, но справиться с тоскливой обидой никак не мог. И после первого, сухого поцелуя у губ, я не выдержал: — Простите, мистер Стамп, я знаю, что вы вовсе не заставляли меня соглашаться, — ведь это сделал Сергей, — но… — но это до слез несправедливо, — но я не понимаю, почему вы ждёте, что я не буду таким, как сейчас? Все это — плата именно потому, что это ужасно больно, и лишь поэтому вы не можете получить этого просто так! Так разве вы не ждали увидеть?.. Мистер Стамп жестом остановил меня. Что-то в нем сделалось очень напряжённым, хотя он старался оставаться таким же весёлым, как вначале. — Кто наговорил тебе таких глупостей, мой дорогой? — медленно спросил он. — Друзья? Они едва ли проверяли, а если и проверяли, то не умели как следует. — Нет. Никто мне не говорил. Я сам знаю. У меня есть опыт. — Опыт?! — мистер Стамп снова схватил меня за плечи, но я не смотрел больше ему в глаза. Жёстко и торопливо он спросил: — Ты что, попросил какого-нибудь дуралея-мальчишку показать тебе, что будет? Так? Я медленно покачал головой. Я ещё никому не говорил об этом. Ни с кем не мог поделиться, никому — пожаловаться. Голос дрожал, когда я выговорил короткое: — Он меня заставил… Он меня обманул. Сергей меня обманул. В тот день… Да, конечно, я чувствовал, что что-то с ним не так. Он был возбужден, кидал вещи на кровать, кричал, поссорился с матерью… Но я все равно не смог бы ничего сделать. Я не знаю, как успокаивать людей в такие моменты. Он попросил меня поднять с пола ручку и тут же включил магнитное устройство. Меня сковало. И тогда… Все будто залило алым. Быстро и бессердечно. Может это длилось только минуту, но ещё много-много часов я ощущал это, я давился этим, я знал, что мой друг… Сделал то, за что люди не прощают. — Кто?! Кто заставил?! — мистер Стамп показался вдруг пламенно-злым. Его руки на моих плечах кололи точно тонкие, чёрные иглы. — Я… Не могу сказать, — через силу ответил я. Если бы мог, давно бы освободился. Но я обещал Сергею много, много раз, что не выдам нашей общей тайны. Того, что нас двое. — Не можешь?! — взвыл мистер Стамп, но тут же резко переменился. Стал мягким. Притянул меня к себе, заставляя прижаться к груди, стал гладить по волосам и спине. Теперь его руки дрожали. — Не можешь… — повторил он глухо. И этом повторении было так много странного, неожиданного и как будто настоящего сочувствия, что я на время забыл совершенно, что нахожусь рядом с чужим человеком, с ужасным человеком, покупающим боль таких же, как Сергей, со злым человеком… Мне так долго не хватало хотя бы кого-то, кому будет жаль, кто поймёт хотя бы немного мою боль, что я расплакался. Очень долго мы оба молчали. Слезы текли и текли, мистер Стамп гладил меня и больше ничего не было. Когда же я немного успокоился, мистер Стамп встал и дошёл до шкафа, а вернулся с халатом, серебряным почти до черноты, украшенным завитиыми узорами, серебряными же, но почти до белизны. И опустил его мне на плечи. — Ну вот, теперь успокойся, — мягко проговорил он, снова садясь рядом и беря меня за руку. — То, что случилось с тобой — это ужасно, и я с радостью… С радостью убил бы того, кто это сделал, — он сказал это очень легко, а я застыл от тихого страха. Я злился на Сергея. Я обижался на Сергея. Я не мог простить Сергея, потому что он не раскаивался вовсе. Но убить, убить его… Я не мог об этом даже думать. — Но раз ты не можешь, раз не знаешь, или боишься, или не хочешь… Что ж. Но я не могу, понимаешь, не могу отпустить тебя, — это звучало так грустно, что, зачем-то я верил, хотя умом понимал — мистер Стамп лжет. Если бы он хотел, отпустил бы. — Поэтому позволь я тебе объясню. То, что с тобой случилось, и то, о чем я прошу — вещи очень, очень разные. Я не причиню тебе боли. Люди не развлекались бы в постелях, если бы кто-то один всегда должен был испытывать мучение, ведь правда? — в его глазах светилась странно-глубокая, задумчивая ласковость. — При должном умении и некотором опыте её не будет. А то, что я хочу от тебя, это точно не твои мучения. Тебе может быть неприятно, потому что это я… — он помедлил, улыбаясь, — но не больно, поверь мне. То, чего я от тебя жду, это искусство. Прекрасное искусство приносить удовольствие телом. Ты ещё не умеешь, я знаю, но это лишь вопрос времени. И в конце концов, тем яснее ты будешь знать, что нужно именно мне, а это — главное. Чтобы ты посвящал себя мне в такие минуты. Думал лишь о том, чтобы принести мне удовольствие. И никакая боль просто не имеет права отвлекать тебя. Ты понимаешь? — он зачем-то сам кивнул, будто это могло помочь мне. А я не был уверен, что понимаю все и до конца. Но я понимал хотя бы то, что мистеру Стампу нужно что-то другое, лишь отдалённо похожее, на то, что забрал Сергей. И я прошептал: — Стараюсь, мистер Стамп. — Славно, — он снова улыбался. — Тогда сегодня мы решим с тобой так: ты позвонишь… Матери, или отцу, или кому хочешь, и скажешь, что задержишься у меня. Ты побудешь здесь, рядом со мной, кроме моментов, когда тебе это будет вредно. Привыкнешь и успокоишься, и тогда я покажу тебе, чего действительно хочу. Если нужно, я сам скажу, что ты остаёшься ради репетиции. В этом доме к тебе будут относиться как к гостю, так что никого не бойся, и обо всем, что тебе нужно, можешь говорить мне и слугам тоже. А если заскучаешь, что ж, — его улыбка стала как будто немного лукавой, — ведь я удочерил твою бывшую одноклассницу, можешь заглянуть к ней. Только осторожнее, мне кажется, она тебя не слишком любит, — почему-то он рассмеялся. — Когда позвонишь — можешь выйти для этого в ванную, — я отведу тебя в мой кабинет. Скоро появится портной, я хочу нарядить тебя… Понимаешь? — вновь его глаза искристо блестели, а мне казалось, что он радуется тому, что я останусь больше, чем тому, что должен получить в конце. — Понимаю. Понимаю, мистер Стамп. — Вот и славно. Иди. Иди. И я, кутаясь в его халат, медленно двинулся к ванной, почему-то вовсе не боясь того, что здесь задержусь.