~ разбойники, руины и полпинты уксуса ~
Первый день был сущим адом. Флинн понятия не имел, что за дьявол был заключён в этом пауке, но яд мало заботила его неосведомлённость. Дикая, неукротимая боль ломила его изнутри, выворачивая наизнанку. Он и раньше бывал ранен, но такого с ним еще не случалось. Он не знал, что бывает такая боль. Забытые молитвы срывались с его губ — молитвы, которые он заучивал в детстве и с тех пор ни разу не вспоминал, которые он читал в приюте, надеясь, что бросившие его родители вернутся. Молитвы не помогли ему тогда, и не помогали сейчас, когда боль усиливалась с каждым часом. Укушенное предплечье страшно опухло, по руке, уродуя кожу, ползла сухая короста. Нанесённая Кассандрой рана воспалилась, и левый глаз заплыл. В горле гадко саднило, а волосы от запёкшейся крови слиплись. Но хуже всего было то, что он больше не владел укушенной рукой. Она отнялась намертво, словно её отсекли тесаком. Флинн с ужасом представлял, что с ним будет, если конечность не восстановится. Вор без руки — всё равно что мёртвый вор. Когда-то давно, в Эквисе кажется, его и впрямь хотели лишить десницы за кражу. Кто бы мог подумать, что правосудие короля Тревора настигнет его теперь, за сотни лиг от Эквиса. От тревожных мыслей Флинна избавила лихорадка, пришедшая на второй день и смешавшая его боль, страх и отчаянье в один сплошной дурной сон. Когда в бреду он безвольно выпал из седла во второй раз, их с Кассандрой снова посадили на одну лошадь и крепко привязали друг к другу. Однажды их связали не в затылок, как обычно, а лицом к лицу. — Влюблённые, — громко вздыхал Джованни, — какая прелестная картина. Жестоко было бы разлучать кавалера с его дамой. — Он расхохотался и добавил: — Вот только кто из них дама? «Дай мне фальшион и узнаешь». — бессильно злился Райдер, силясь удержатся на лошади. От яда голова кружилась, а мир вокруг плыл бесформенной дымкой, из которой Флинну изредка удавалось выхватить отдельные образы, мутные, как отражения в пруду. Кассандра прижималась к нему в седле, и он утешался тем, что она холодная, как он и представлял. Только теперь он не жаловался — её холод казался единственным спасением от лихорадочного жара. В горячке дни и ночи сливались, а их всё везли и везли куда-то по нескончаемым дремучим чащобам. Флинн то проваливался в забытьё, то приходил в себя; дремал, припав к Кассандре на плечо, дрожа от сменяющих друг друга жара и озноба, а ночью просыпался на твердой земле от страшного сна. На привалах его неизменно привязывали к дереву, несмотря на слабость. Райдер находил это забавным — это отребье боится, что он сбежит. Как будто он может. Кассандру всегда привязывали рядом с ним, и она неподвижно лежала в своих путах, снося все лишения молча. «А ведь она — придворная дама, всю жизнь провела во дворце». — пронеслась у Флинна кажущаяся совершенно дикой мысль. В плену у разбойников ей полагалось молить о пощаде, плакать навзрыд или хотя бы дрожать от страха, но вместо этого она гордо молчала, и только печальный взгляд выдавал душащее её отчаянье. Теперь Флинн был готов спорить на что угодно — под одеждой эта женщина железная. Одной сырой ночью, когда ему немного полегчало от прохлады, им овладело безумие. Он сам не понял, как освободился от пут и, вытащив из ножен чей-то ржавый меч, бросился на стоящего в дозоре разбойника. «Пусть убьёт, — думал Флинн — по крайней мере я умру быстро». Но из этой затеи ничего не вышло. Мерзавец перескакивал с ноги на ногу, уворачиваясь от ударов, Флинн яростно махал мечом, пытаясь достать его, а разбуженная их вознёй шайка улюлюкала. Наконец Флинн споткнулся о камень и упал на колени, а разбойник подскочил и пинком вышиб оружие из его слабых пальцев. — Это было забавно, Райдер, — усмехнулся Хьюберт, — но больше так не делай. Иначе паук укусит тебя ещё разок. Свои слова сапориец подкрепил размашистым ударом по лицу. Бандиты ещё немного посмеялись и разбрелись по спальным местам, оставив Флинна лежать на земле. У него не было ни сил, ни желания отползти в сторону — он был побеждён. Кассандрой, Грабинстонами, Хьюбертом, а главное своей чёртовой удачей, занёсшей его в этот переплёт. Флинн коснулся щеки, горящей от удара, и жар моментально сменился пробежавшим по спине холодом. Короста. Вскарабкавшись по шее, она добралась до лица, изъев правую щеку. Вот он и пропал. Лицо, лихо улыбающееся с плакатов о розыске по всем Семи Королевствам, его второе и последнее достоинство, было утрачено. Теперь даже злиться бесполезно. Сапориец не соврал — он и впрямь убил Флинна Райдера. Он ещё долго лежал на спине, бесцельно глядя в ночное небо и стараясь отделить себя от боли в правой руке. Месяц, тонкий и кривой, как кинжал у авалорца на поясе, заливал землю тусклым зеленоватым светом. Из бездонной тёмно-синей выси на Флинна равнодушно смотрели звёзды. Их не заботил жалкий человек, скорчившийся на стылой земле внизу. Их вообще ничего не заботило. — Райдер, — прошептала Кассандра так тихо, что он подумал, будто это ему снится, — Райдер, что ты делаешь? — Умираю, — честно отозвался Флинн. Она горько усмехнулась. — Значит вот как умрёт легендарный Флинн Райдер? Скуля посреди глухого леса как привязанный к дереву щенок? Флинн перевернулся на бок и посмотрел на неё. — А как он должен умереть? — На виселице, разумеется. Я его повешу. Эта женщина не переставала его удивлять. Мало того, что она упорно отказывалась сдаваться, так ещё и находила в себе силы язвить. — Удачи тебе с этим. — ответил он охрипшим от ночной сырости голосом. — Только ты опоздала. Флинн Райдер мёртв. — Он может и мёртв, но ты должен жить. Флинн попытался засмеяться. — Хватит командовать, женщина. Захочу — так умру, тебя не спрошу. Она ответила ему упрямым взглядом из-под нахмуренных бровей. — Выходит, ты не только подлец, но и трус? Это слово потрясло его. Он был великолепным мерзавцем, живой легендой, лучшим вором Семи Королевств. Трусом его еще никто не называл. Как угодно: мошенником, душегубом, мразью, паскудой и сволочью, а уж какими словами его поминали покинутые им женщины и вспоминать не стоило. Но трусом, трусом его назвать не смели. — А что мне еще остается? — спросил он. — Жить. Жить ради мести. — Кассандра произнесла это слишком громко. Пришел один из Грабинстонов, надавал ей пинков и велел держать язык за зубами, если она хочет его сохранить. Кассандра старалась не стонать, а Флинн всё думал: «Трус? Неужели? Значит, весь я заключался в смазливом лице? Боги, неужели это правда?» Женщина права. Нельзя умирать. Сталиан ждет его, хоть теперь Флинн и не был уверен, узнает ли она его при встрече. И Ланс, его названный брат, наверняка ждёт. И враги тоже ждут: Капитан, собиравшийся его повесить, Грабинстоны, всю жизнь идущие за ним по пятам, и эта сволочь, Хьюберт. Наутро он заставил себя поесть, впервые за весь плен. Ему давали дроблёный овес, лошадиную еду, но он съел все подчистую, и вечером тоже. «Живи, — твердил он себе, когда овес застревал в горле. — Живи ради Сталиан, ради Ланса, ради мести. Вернёшься к Барону, и он заставит Хьюберта отплатить сполна». Он представил, как Коллекционер рубит проклятого сапорийца на куски. Мысль вызвала у него смех, за который Джованни ударил его по лицу. Больно, до крови, да только из-за поднявшегося вновь жара Флинн ничего не почувствовал. Одной ночью Флинн проснулся, привязанный, как всегда, к дереву: его разбудила шум где-то невдалеке. Над Кассандрой стояли братья Грабинстон и о чём-то вполголоса спорили. Закончив препираться, один из близнецов достал кинжал и проскрежетал, склонившись над связанной женщиной: — Только попробуй закричать — выколю глаз. Будь хорошей девочкой, и останешься целой. Почти целой. — разбойник мерзко заржал и потянул отчаянно вырывающуюся Кассандру ближе к себе. Кажется ей удалось укусить кого-то из братьев за руку, но это их только больше разозлило. Послышалась ругань, а затем звук хлёсткого удара по лицу. «Упрямая храбрая сука. — отрешённо думал Флинн, — Она начнёт отбиваться и они её покалечат. Хотя тебе-то что, Райдер? Тебя уже покалечили. Лежи молча и может быть вернёшься к невесте». Но почему-то вместо этого он ухмыльнулся сам себе и закричал во всю глотку: — ФРЕЙЛИНА! Грабинстон, изрыгая проклятия, пнул его по укушенной руке. Флинн коротко взвыл, успев напоследок удивится самому существованию такой дикой боли, и лишился чувств. Он не знал, сколько провалялся без сознания, но когда тьма выплюнула его обратно, рядом стояли Джованни и сам Хьюберт. — Не сметь ее трогать, — вопил сапориец, брызгая на братьев слюной. — Она фрейлина принцессы, идиоты! Фредерик даст за неё столько золота, сколько она весит! — С той ночи Хьюберт всегда ставил к пленникам часового. День они провели в молчании, пока наконец Кассандра не решилась спросить: — Зачем ты тогда закричал? — Зачем я закричал «фрейлина»? Пошевели мозгами, женщина. Разве кого-нибудь из них проняло бы, закричи я «насилуют»? — Ты мог бы не кричать вовсе. — Ты и с двумя глазами не красавица, — он хмыкнул, — и потом, я хотел, чтобы сапориец наорал на этих уродов. Она замолчала, и Флинн решил, что она придумывает ответную колкость. — Спасибо. Её ответ застал его врасплох. Флинн посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, не насмехается ли она над ним, но взгляд Кассандры был серьёзным и искренним. Рука опять разболелась. Флинн скрипнул зубами. — На свободе сочтёмся.***
На пятый день пути, встав на привал на пологом пригорке, они издали увидели Сапорию. Некогда величественный город ныне пребывал в безвременном упадке. С тех пор как королевство объединилось с Короной минуло не одно столетие, и года совершенно не жалели древний престол сапорийских королей. Многочисленные когда-то жители постепенно покидали стоящий в предгорьях город, оставляя его зарастать травой и покрываться пылью, пока, лет семьдесят назад, Сапория не опустела окончательно. Но ничто не длится вечно. Хьюберт называл себя королём Сапории не только из тщеславия: он, кажется, искренне считал себя не третьесортным разбойником, а благородным мятежником, ведущим неравную борьбу с тиранией короля Фредерика. Уже два года его банда шаталась по предгорьям, пытаясь патриотическими речами, пламенными обещаниями и банальными угрозами привлечь в покинутый город не утративших ещё духа свободы сапорийцев. Два года повстанцы смелели, совершая налёты на сборщиков податей, уездных шерифов и заплутавшие гвардейские патрули. Теперь Флинну предстояло выяснить, насколько эта рвань преуспела в своей освободительной войне. Его величество решил похвалиться перед подданными своими ратными подвигами — поимкой знаменитого вора и захватом целого вражеского гвардейца, устроив торжественный въезд. Шайка выстроилась в нечто напоминающее парадную колонну, Флинна заставили спешиться и обвязали веревкой вокруг пояса. Кассандре связали запястья другой веревкой, а концы прикрепили к седлу Джованни. Пленники, спотыкаясь, зашагали бок о бок за серой лошадью. Флинна удерживала на ногах только ярость. Его била крупная дрожь, а руку дёргало болью от каждого шага. «Ничего, — повторял он себе, — я крепче, чем они думают. Я Флинн Райдер, лучший вор Семи Королевств, или был им, по крайней мере». Он доберётся до Сапории, а там и до Вардароса. Он выживет и уплатит свой долг сполна. Обвалившиеся крепостные валы встретили их угрюмым молчанием. Между заросших редкой травой каменных парапетов свободно гулял сиплый ветер, тяня какой-то печальный напев. Полуразрушенные башни уныло глядели на вереницу всадников пустыми глазами-бойницами. Кавалькада прошла между двумя обвитыми плющом колоннами, некогда бывшими аркой городских ворот, и едущий подле Хьюберта разбойник задул в рожок, возвещая о прибытии короля. Стянувшиеся на его призыв обитатели развалин приветствовали королевскую рать радостными воплями и нестройным «Ура!». Их было мало — не более сотни, и выглядели они скорее как цыганский табор, чем как горожане. Пастухи в косматых овечьих шапках, спустившиеся с окрестных гор, пёстро разодетые маркитантки, пришедшие сбыть свой товар, и совсем уж ободранные бродяги, видимо польстившиеся на кормёжку и крышу над головой. Цвет сапорийской нации. Флинн выдавил из себя ухмылку. Старина Фредерик должно быть и не подозревает, какие нешуточные страсти разыгрались на окраине его владений. В противном случае всех этих убогих давно бы перевешали. Увидев на Кассандре красный мундир, сапорийцы заулюлюкали. В пленников полетели оскорбления, а вслед за ними камни, объедки и прочий мусор. Флинн громко выругался на потеху толпе, когда огрызок яблока попал ему точно в распухшую бровь. Этот паршивый мундир даже теперь приносит ему одни неприятности. Завершив наконец свой парад, процессия въехала в замковый дворик и остановилась перед относительно хорошо сохранившимся королевским чертогом. Флинн поднял глаза — впереди, на широких каменных ступенях ожидало пятеро вооружённых мужчин в воронёных кольчугах. Среди них стояла статная женщина в накинутом на плечи меховом плаще. При виде собольего воротника Флинн поёжился, вспомнив, что последние пять ночей спал на голой земле. — Его королевское величество изволили вернутся. — женщина сошла вниз, насмешливо улыбаясь Хьюберту, — Поход был удачным? — Из неудачных я не возвращаюсь. — Он отвечал с присущей всякому самопровозглашённому правителю напыщенностью, вот только от Флинна не скрылось, как сапориец раздражённо скрипнул зубами. — Очень на это надеюсь. — многозначительно проронила женщина, — Что ж, показывай свои трофеи. Флинн решил, что ему послышалось. Какая-то женщина командует королём Сапории в его собственном королевстве. Хьюберту стоит только рукой махнуть, и его головорезы прикончат её, уж в их тупой жестокости Райдер был абсолютно уверен. Что же тут происходит? Он повнимательнее обвёл внутренний двор глазами и сразу же всё понял. Вдоль крепостных стен, на всём их протяжении, выстроились люди в воронёных кольчугах. Они стояли молча, а их чёрные доспехи сливались с потемневшим булыжником, так что на въезде Флинн их попросту не заметил. Их было раз в пять больше чем оборванцев Хьюберта, и вооружены они были куда лучше. Теперь Райдер понял, что это за женщина, и почему она так легко отдаёт сапорийцу приказы. Кто-то подсёк Флинну ноги, поставив его на колени. Совсем рядом зашелестел меховой плащ. — Неужто это сам Флинн Райдер? Я слышала, он бросил двух своих подельников гвардейцам. — рука в перчатке приподняла его лицо за подбородок, — На плакатах о розыске он выглядел красивее. Лихорадка путала мысли Флинна, делая его бесстрашным. — Неужто это сама леди Кейн? Я слышал, ваш отец гниёт в темницах Фредерика. Передать ему привет при встрече? Молчание этой женщины оказалось стократ страшнее, чем все угрозы Хьюберта вместе взятые. Она смотрела на Флинна этим мерзким знающим взглядом, под которым вор чувствовал себя прозрачным. Наконец леди Кейн произнесла: — Вижу тебе нездоровится. — Никогда не чувствовал себя здоровее. Слышали о целебных свойствах паучьего яда? Леди медленно перевела взгляд на Хьюберта. — Ты утверждал, что яд смертелен. — недовольно процедила она. Разбойничий король выглядел сконфуженным. Он примирительно поднял руки. — Он считай мёртв, миледи. Паук укусил его вчера вечером, и яд ещё не до конца подействовал. — Он лжёт… — начал было Флинн, но Джованни заткнул его ударом. — Хорошо если так. — леди Кейн пропустила слова Райдера мимо ушей, — Потому что я не люблю, когда меня обманывают, Хьюберт. Люди, которые меня обманывают, долго не живут. Сапориец принуждённо пожал плечами и выдал фальшивую улыбку. — В таком случае я умру от старости. Но леди уже не слушала его. — А это ещё кто? — осведомилась она, с интересом глядя на Кассандру, — Неужели вы застали Райдера при компрометирующих обстоятельствах? — Это фрейлина принцессы, сеньора. — Услужливо встрял Джованни, будто бы не замечая лица своего предводителя, перекошенного в немом крике «Заткнись!». — Мы получим за неё выкуп — Фредерик заплатит столько золота, сколько она весит. При упоминании выкупа шайка Хьюберта довольно заревела. Леди Кейн бросила на Кассандру полный снисхождения взгляд. Уж кто-кто, а она видела их обман насквозь. — Она взяла вора в плен, когда мы их нашли. — продолжал разглагольствовать авалорец. Леди, кажется, была впечатлена. — Это правда? — спросила она у связанной женщины. Кассандра чуть помедлила, затем осторожно кивнула. — Ты немая? — ехидно поинтересовалась Кейн, — Вы что, сволочи, язык ей вырезали? — обернулась она к шайке Хьюберта. Оборванцы дружно замотали головами. — Это правда, миледи. — тихо ответила Кассандра. — Я выследила Райдера и схватила его, прежде чем мы оба попали в плен к этим разбойникам. — Не смей называть меня разбойником в моём же городе, паскуда. — вскипел Хьюберт, — Мы борцы за свобо… — В чьём, прости, городе? — прервала его леди Кейн, — Развалины перейдут тебе только после моего отбытия на север, мы это уже обсуждали. Если бы у Флинна оставались силы, он бы расхохотался. Хьюберт изо всех сил корчил из себя борца за свободу, только чтобы попасть в кабалу к банде разбойников покрупнее. — Они забрали моего коня и оружие... — продолжала Кассандра. — Тебе больше не понадобится оружие. Здесь ты под моей защитой. — Кейн обернулась к своим людям. — Я приняла решение. До моего отбытия пленники остаются за мной. — Скрежет зубов Хьюберта был слышен, наверное, во всех предгорьях, но разбойница не обратила на это внимания. — Рыжая, отведи фрейлине её высочества подобающие покои, а ты, Дуэйн, позаботься о Райдере. — И леди Кейн, не дожидаясь ответа, повернулась и зашагала вверх по ступеням. Флинн едва успел переглянуться с Кассандрой, прежде чем их разлучили. Его отвели в покосившуюся дозорную башню, увенчанную лохматыми вороньими гнёздами. Ветхая, непривычная к посетителям лестница жалобно скрипела и шаталась под ногами, грозя невзначай обвалится. Преодолев все ступеньки, Флинн оказался в ютящейся под самой крышей каморке, внутри которой царил настолько феноменальный бардак, что Флинн не сразу заметил единственного её обитателя. За кипами пыльных книг и каскадами склянок обнаружился тощий чернявый юнец, должно быть студент-недоучка, исполняющий в банде Кейн обязанности медика. «Видимо на крыше все вороньи гнёзда не поместились», — невесело подумал Флинн, глядя на нечёсаные космы, из под которых его рассматривали любопытные голубые глаза. Отрекомендовавшись Вэрианом, всемирно известным учёным-алхимиком, мальчишка срезал повязку с руки Флинна да так и ахнул. — Неужто так плохо? Я умру? Вэриан нажал на распухший укус пальцем и сморщил нос. — Нет. Но еще несколько дней, и... — Он отрезал у Флина рукав. — Воспаление распространилось. Видите, как мягко? Придется все это удалить, а надежнее всего было бы совсем отнять руку. — Тогда ты умрёшь, — заверил Флинн, совершенно не блефуя. Юнец не производил впечатление опытного хирурга, а азартный блеск в глазах и вовсе выдавал в нём авантюриста. — Промой рану и прижги её. Рискнем. — Я мог бы отнять вам руку по локоть, а остальное оставить, — принялся торговаться мальчишка, — но осложнения... — Если отрежешь хоть кусочек, руби уж сразу и другую руку, иначе я тебя удушу. Вэриан посмотрел ему в глаза, и то, что он увидел там, заставило его умолкнуть. — Хорошо. Я попытаюсь выходить вас ничего не отрезая. Промою рану молоком, выпущу дурную кровь через пару надрезов и прижгу место укуса уксусом. Выпьете настойки мандрагоры... — Нет. — Флинн не мог позволить, чтобы его усыпили. Не хватало только проснутся и увидеть, что руку оттяпали по плечо. — Но это же больно, — опешил Вэриан. — Я буду кричать. — Очень больно. — Буду кричать громко. — Ну а вина вы хотя бы выпьете? — Спроси еще, носит ли Фредерик корону. Вэриан промывал укус тёплым молоком, а Флинн глотал креплёное вино, обречённо поглядывая на греющийся на огне таганок. Левая рука с трудом отыскивала рот, и вино хлестало на бороду, но по крайней мере оно отбивало идущую от раны вонь. Но когда пришло время делать надрезы для кровопускания, даже вино перестало помогать. Нестерпимая боль пульсировала в распухшей руке, Флинн кричал и молотил по столу здоровым кулаком. Его крик стал еще громче, когда алхимик залил рану кипящим уксусом, и Райдер, несмотря на свои намерения и страхи, лишился сознания. Когда он пришел в себя, Вэриан бинтовал его руку. Мальчишка с любопытным огнём в глазах и замашками алхимика совсем не походил на злодея, и Флинн спросил: — Как человек науки прибился к шайке разбойников? — Я учился в у хранителя Спирали, но наставник выгнал меня после одного досадного недоразумения. — поведал Вэриан не сулящим лишних подробностей тоном. — Дома, в Старой Короне, я давно прослыл колдуном, так что идти мне оказалось некуда. Тогда-то леди Кейн меня и нашла. — мальчишка обрезал бинт и затянул повязку узлом. — Раной над глазом тоже надо заняться. Она сильно воспалена. Райдер зажмурился, предоставив вину и Вэриану делать свое дело. Пользуясь короткой передышкой, Флинн задумался о своих злоключениями. Он явно был нужен и Хьюберту, и Кейн, причём первому больше. Вот только для чего? Почему за неделю до свадьбы он резко понадобился каждому разбойничьему атаману в Семи Королевствах? Флинн бы не удивился, если бы к вечеру сюда нагрянул султан Пенкосты с войском и потребовал немедленной аудиенции с Флинном Райдером. — Откройте глаз. — Вэриан теплой водой смыл засохшую кровь. Веко опухло, но Флинн сумел приоткрыть его наполовину. Над ним плавало худое мальчишеское лицо. — Как это вас угораздило? — Подарок женщины. — Вы слишком рьяно ухаживали за ней? — Эта женщина холодна как гадюка, хоть и уступает им в красоте. Осмотри и ее заодно — я ткнул ее в ногу, когда мы дрались, и она прихрамывает. — Я позову ее к себе. Кто она вам? — Моя защитница. — И Флинн засмеялся, несмотря на боль. — Я дам вам травы — будете пить их с вином от лихорадки. Приходите завтра, и я сменю вам повязку. — Если после этого моя рука заработает — буду считать тебя волшебником. — Что вы, — юный алхимик смутился, — Я человек науки. — Ну разумеется.