Adrenaline breath

— Вы догадались? — серый, холодный голос, лишенный всяких эмоций, кроме, кажется тихого отчаяния. Такая же серая комната на окраине Лондона, не примечательная абсолютно ничем – простой деревянный стол, заваленный простыми карандашами и перьевыми ручками, на нем черный ноутбук, рядом стул, узкий платяной шкаф, шкаф для книг и обитая серым плюшем тахта. Скучнее комнаты Джон еще не видел. Единственным ярким пятном в этом мире безразличия был ярко-алый женский шарфик, аккуратно обвязанный вокруг деревянной перекладины стула. Сэмюель Кроунер сидел на свой тахте, прислонившись к стене, спокойно вытянув руки на коленях, как-то отрешенно глядя сквозь наведавшихся к нему детектива и интерна. Рядом с ним в столбе льющегося через грязное окно солнечного света играли пылинки, создавая еще более сюрреалистический образ больного сознания. — Это было совсем несложно, — негромко ответил Шерлок, — Вы любили Ребекку. По неясным вам причинам, увидев вас на поточной лекции в академии, она заинтересовалась вами, без сомнения совратила, — раздался горестный хмык, но детектив продолжил, — Она использовала вас, вероятнее всего, ей просто нравились ваши иллюстрации, она купилась на ваши рисунки, но после проведенного с вами времени, ей стало скучно. Почему вы ее убили? — вопрос Шерлока скорее был риторическим, — Она решила вас бросить? Оскорбила вас? Думаю и то, и то одновременно. Стеклянные глаза Сэмюеля сфокусировались на детективе. — Бросила? Оскорбила? — эхом повторил тот, словно удивляясь, — Да какая разница, мистер Холмс? Ставшие светло-серыми, глаза Шерлока чуть сузились – эту загадку он не понимал. — Она бы бросила меня, я не сомневаюсь в этом, — негромко продолжил Кроунер, не меняя позы, как робот, — Оскорбила… Да, в известном смысле, она оскорбляла меня каждый день. Но, вы понимаете, — в его глазах проскользнула мольба, — Она имела на это право. Сэмюель сделал два быстрых вдоха, собираясь. — Вы видели ее… Там. Она божественна, не правда ли? Шерлок изогнул бровь, запутываясь в эмоциональном безумии окончательно, а Джон сглотнул, вдруг осознав, что очень хорошо понимает Кроунера. — Она спустилась ко мне, словно с небес, — заговорил дальше иллюстратор, — В мою жалкую обитель. Вы посмотрите на это. Вот так я живу, — хмыкнул он, — Я заблудился. Исчез, но не здесь, а где-то в другом месте, в других параллелях, других реальностях, — его лицо снова приобрело мечтательное выражение, — Я научился жить по-другому. Как первые рыбы, выброшенные на берег, пытающиеся стать земноводными. Я мог все. Но не здесь, не в этом мире. Джон подавил тяжелый вздох. Аспергер, потеря личности, синдром Адели… И еще много, много чего. Шерлок же наблюдал за подозреваемым с нескрываемым любопытством. — Интернет. Игры. Да, я знаю, как глупо это все звучит, да и выглядит тоже, — речь Кроунера все больше напомнила отповедь, — Но мне было хорошо в созданном мной мире. Там я был королем, мачо, ковбоем, бесстрашным воином… Знаете, я ведь боюсь пауков. Здесь, а там не боюсь, — горестная улыбка искривила его лицо, — Я ведь понимаю, как отвратительно все это звучит. Всегда понимал. Но сделать ничего не мог. Сэмюель вздохнул, собираясь с силами для нового объяснения. Джон невольно кинул взгляд на Шерлока. Тот был сосредоточен, но, кажется, и его тронула сизая дымка безумия и грусти Кроунера. Иллюстратор продолжил: — А потом появилась она. Она настоящая. Из плоти и крови. И за минуту буквально смогла привлечь мое внимание, заставить слушаться себя. Я очень ее любил. Ее одну, больше никого у меня и не было. Но я забыл, что такие, как я, не могут просто быть счастливыми. Я забывался, приписывая ее существование моему личному миру, — по лицу Кроунера прошла судорога, — Она начала отдаляться, а я забыл, что это естественно. Понимаете, я бы сделал ради нее все, но я не умею ничего делать, кроме как рисовать. В тот вечер, — безвольное лицо Сэмюеля вдруг напряглось, — В тот вечер она злилась на меня. Она довольно часто на меня злилась, но тогда было еще хуже. Она говорила… Многое. А я ничего не мог поделать, ведь я уже знал, что она уйдет. А потом она дала мне пощечину, — Кроунер чему-то глупо усмехнулся, опуская голову, — Она думала, я ничего не сделаю, а я… — Вдруг он поднял взор, резко, как-то лихорадочно перебегая взглядом от Джона к Шерлоку, — Я так разозлился! Как никогда. Мне вдруг стало так противно. Она смеялась, а я злился. Мы были на кухне. Рядом лежал нож. Она говорила, что я ничего не могу, что она даже никогда меня по-настоящему не хотела. Я взял нож, но она даже не испугалась, — казалось, он сейчас заплачет, слезы уже блестели, пока не выливаясь, в его глазах, и весь его вид навевал почему-то даже не страх, а жалость, — И начала кричать мне, что даже с ножом я ничего толком сделать не могу. Она подошла ближе, смеялась мне в лицо, кричала: убей, давай, попробуй! Я не хотел, — вдруг он как-то совсем доверчиво посмотрел в лицо Шерлока, — Я, правда, не хотел. Но она взяла меня за запястье, за руку, в которой я держал нож. И смеялась. И вот тут я перепутал, — крупная слеза скатилась по его щеке, — Я перепутал, — на Сэмюеля волнами накатывала настоящая истерика, — Я забыл, где нахожусь, я забыл, что я здесь… Я вонзил ей нож прямо в грудь, знаете… На миг мне пришла в голову мысль, что это довольно тяжело, непросто сделать… И что слишком тепло рукам… От крови. Так ведь не бывает, — его лицо снова превратилось в маску, слезы текли, уже не останавливаясь, но он, словно, не замечал, — Когда она захрипела… В ужасе раскрыла глаза, а потом упала… Вы знаете, мне пришла чудовищная мысль. Я подумал, что странно, что я еще не перешел на новый уровень. Понимаете? — вскрикнул он последнюю фразу отчаянно, — Я даже не осознал, я не понял сразу. А когда понял… Было поздно. — И вы задумали мумифицировать ее, чтобы обеспечить ее душе лучшую жизнь? — тихо вторгся в монолог Шерлок. Кроунер поспешно кивнул. — Кроме того, это ведь очень красиво… Вы видели, ведь, правда, красиво? — на миг в нем проснулось какое-то странное восхищение, но безнадежность сразу же вернулась к голосу, — Только я не стал делать все по-настоящему. Я… не смог. С этими словами Кроунер закрыл лицо руками, мелко задрожав и тут же успокаиваясь. Больше он не проронил ни слова. Когда на квартиру приехал с задержанием Лестрейд, он почти с изумлением оглядел не сопротивляющегося преступника. — Вы что с ним тут сделали? — опасливо спросил он. — Выслушали, — нехотя признался Шерлок, больше ничего не комментируя. Джон кивнул, поворачиваясь к детективу и идя за ним следом. К его горлу подступил комок тошноты, не желающий проходить даже на теплом весеннем воздухе. Удушливая безрадостная масса серости и безумия, казалось, захватила все чувства, выдавливая жизнь. Только ветер несущейся на бешеной скорости Хонды смог хоть немного выбить кисловатый транс из души Джона. До вечера никто из двоих так и не проронил ни слова. Джону было отчего-то особенно неприятно, даже как-то горько, а о чем думал Шерлок, он мог только догадываться. Почти до ночи Холмс молча просидел в кресле перед камином. Не на любимом своем диване, а в кресле, что уже было странно. Вязкая атмосфера повисла на Бейкер-Стрит, и Джон мог только желать, чтобы все само прошло вместе с утренними лучами нового дня. Но такому простому стремлению не суждено было сбыться. Когда Джон уже собирался идти спать, Шерлок вдруг заговорил. Очень медленно, словно взвешивая каждое слово. — Кроунер запутался в жизни. В ее многогранности, в людях, в обещаниях… — Да… — негромко отозвался интерн, ожидая продолжения предложения. Внезапно детектив развернулся, пристально глядя в лицо Джона, одной рукой гладя татуировку на плече, скорее автоматически, будто успокаиваясь. — А ты? — Что я, Шерлок? — переспросил Ватсон. — Ты не запутался? — Отчего я должен… — Афганистан, Джон, — нетерпеливо проговорил Холмс, закусывая кончик нижней губы, — Ты ведь все еще планируешь туда уехать. Джон поерзал в кресле, неосознанно складывая руки на груди и перекрещивая ноги, отгораживаясь от Шерлока. Он этого сам не заметил, но по лицу детектива скользнула горькая усмешка. — Да. Планирую. — Ясно, — тихо проговорил тот, — Хорошо. — Хорошо? — переспросил Джон, удивленно. И тут же быстро кивнул. Ну да. Это Шерлок. — Объясни, — вдруг снова ожил тот, — Это что, тоже эмоции? — Это… — Джон уже и сам не знал, что это конкретно. Война теперь манила его разве что послевкусием страстной мечты, но в этой жизни, рядом с консультирующим детективом она, казалось, меркла. — Это, наверное, долг, — наконец, произнес интерн, хоть и понимал, что что-то в этих словах неверно, — И желание тоже. Мне кажется, я должен узнать, каково это. Шерлок не шелохнулся, и голос его тоже оставался спокойным. — Разве тебе не хватает адреналина со мной? — Дело не только в этом, — поспешно заверил Джон. Отчитываться и раскрывать душу перед Холмсом было странно, — И даже в основном не в этом. Это принцип, Шерлок. Глупо было бы заявлять, что каждый мужчина должен побывать на войне… — губы его дрогнули в неуверенной усмешке, — Но я должен. И да, я стремлюсь к этому. И я все еще хочу стать военным хирургом. Шерлок молчал долго. Джону даже подумалось, что ответа он так и не услышит, но потом детектив заговорил, и голос его, как будто, немного сел. — Война – это убийство. Это боль и потери. Мне казалось, тебе хватает этого в расследованиях со мной. Ты можешь стать хирургом. Ты можешь работать в госпитале святого Варфоломея, — чеканил он предложения, — Можешь получать удовольствие со мной. Адреналин. И почти нормальную жизнь. Если ты уедешь… — он на секунду замолчал, словно прикидывая, как лучше сказать дальше. Такой тщательно подобранной речи Джон от него еще не слышал, — Если ты уедешь, мы можем больше никогда не встретиться. На этих словах он снова заглянул в лицо Ватсона, проверяя, произвел ли он впечатление. Впечатление Шерлок, конечно, произвел. И, честно говоря, Джон не знал, что ему ответить. В мозгу интерна крутился, как на заезженной старой пленке голос отца, кричащего, что все мечты и планы Джона теперь пойдут прахом из-за этого выскочки. Голос изменялся, пульсировал и искажался, занимая все пространство мыслей. Грубый, смеющийся голос, заставляющий вспомнить собственную слабость. Все это окрашивалось головной болью, тупой иглой вонзившейся в висок. Он ни за что не признается детективу. Но те слова зацепили его за живое. И ему важно доказать, что отец ошибался. Все это время Шерлок внимательно следил за выражением лица Джона, сложив тонкие пальцы возле губ в молитвенном жесте. Объяснять не пришлось. Шерлок понял. — Это все еще имеет для тебя значение? — Это всегда будет иметь значение, — тихо, но твердо ответил Джон. Холмс вздохнул, прикрывая глаза. Интерн невольно улыбнулся, так в этот момент Шерлок стал напоминать Майкрофта. — А я? — вновь шепнул он. — Я вернусь, — слишком быстро произнес Джон. Шерлок покачал головой. — Ты не можешь мне это обещать. — Нет, я пообещаю, — попытался настоять тот, но был сбит внезапно холодным, злым взглядом, брошенным детективом. — Не говори ерунды, Джон. Конечно, не можешь. Нам придется разойтись. — Что? Нет, Шерлок, послушай! — воскликнул Ватсон. — Я не буду тебя ждать, — Шерлок, как всегда мог прервать крик Джона одним только шепотом, — Ты хотя бы слышишь, как глупо это звучит? — Я не прошу тебя меня ждать, — хмуро ответил интерн, — Я прошу лишь дать мне возможность сделать то, что собирался много лет. А потом все снова будет также. Шерлок выразительно изогнул бровь, показывая тем самым, какого он мнения о подобном сценарии. — Я думал, ты умнее, Джон Ватсон, — тихо проговорил он, вставая с кресла. — Шерлок, подожди, — попытался остановить его интерн, но Холмс вышел из гостиной, больше его не слушая. Следующие три дня для Джона были адом. Шерлок в упор его не видел. Он ходил по квартире так, словно интерна здесь в помине не было, не реагируя ни на слова, ни на крики, а когда Джон перехватил друга за плечи, ощутимо встряхивая, Холмс, слегка поморщившись, высвободился из захвата, так ничего и не сказав. Еду, которую готовил Джон, Шерлок не ел принципиально. Вещи интерна, ранее облюбованные детективом, лежали на своих местах. Шерлок лежал без дела на диване, не крича больше о скуке, хотя работы у него не было. И даже сам брал свой телефон с кофейного столика. Джон понял, что его методично выживают из квартиры. Сначала он активно не собирался с этим мириться. Громко рассказывал о том, что по всему этому поводу думает – Шерлок, кажется, вообще не услышал. Устраивал баррикады из вещей на диване детектива – тот самостоятельно их разложил. Старался всячески поддерживать визуальный и тактильный контакт – на взгляды Холмс просто не обращал внимания, от прикосновений сбегал, причем самым естественным путем. Но последней каплей стало другое. Когда в очередной попытке обратить на себя внимание, Джон зажал друга в углу, яростно целуя, возбуждая только ему известными проверенными способами, Шерлок тоже не откликнулся. Но хуже всего было не то, что он стоял как замороженный, закрыв глаза и не отвечая на самые излюбленные поцелуи. Когда Джон успокоился, понимая, что и этот способ не удался, он по привычке прислушался к стуку сердца Холмса. Оно билось абсолютно ровно. Дыхание не было учащенным, пульс не зашкаливал, более того, Шерлок был расслаблен, за закрытыми глазами не бегали зрачки, а на лице застыла маска брезгливости. Тогда Джон Ватсон понял, что проиграл.