Совместные работы

　 　 　 Сменяющиеся одним за другим города да деревни манили к себе своим уютом и спокойствием, паче ноги скитальца не привыкли стоять на месте. Сколько бы те ни сносили пар обуви до дыр, продолжали мерить широкими и быстрыми шагами дороги да тропы, развивающиеся лентами. Укрытый с ног до головы обносками, он равнодушно взгляд переводит на стоялый двор и поправляет тяжёлую ношу за спиной. Скиталец привык делиться историями, что за десять лет услыхал и повидал, да привычкой стало получать за них еду, даже редкие червонцы, если люд окажется благодарен. Нынче были поиски одной единственной истории, в кою сплетаются нити из слухов. Скиталец её помнил назубок, знал её итог и все повороты в сюжете. 　 　 　 — Нет, там не так говорилось! — возмущается кто-то, привлекая к себе внимание. Стоило только зайти в трактир, как до ушей доходят зачатки ссоры. Вмешиваться не хочется, и скиталец тяжело садится за один из дальних столов, да укутанную в потрёпанные грубые ткани ношу с металлическим отзвуком ставя рядом с собой. Он почти не замечает никого вокруг, а глаза на миг смыкаются. Тишина приглушается, но спор это не останавливает. 　 　 　 — Да так! Да так! Княже тот совсем с ума сошёл, вот и убился! Самосожжение! — другой голос возмущается. Хуже пустобрёхов. Странник вновь видит, яко перед глазами мелькают призраки. 　 　 　 — Дурень ты стоеросовый, он то повесился! 　 　 　 — Да утоп! Утоп он, гори оно всё! Русалку увидал, вот и к ней спустился. Обезу-у-умел! — говорили то одни, то другие. Ой, и шуму случилось мгновенно в трактире, что скиталец даже глаза открыл, поморщившись. 　 　 　 — Ох, да проклят он был. Поговаривают, в зверя лютого обращался да пламя Перуна супротив народа использовал! 　 　 　 — Врой! Вы все королобые*! — несмотря на явно худощавое тело под тряпками, голос ясен и громок. Нельзя не обратить внимание, что даже музыка в углу замолкает от слова грубого. — Словно бывали там и всё знали! А вот как на самом деле происходило, — продолжает, тут же будучи окутанным всеобщим вниманием. Кажется, сегодня у него будет хороший ужин. 　 　 　 　 　 　 *** 　 　 　 Уж и радостные да светлые времена были в княжестве при правлении князя Творимира, да только близилось оно к концу, и государь это предчувствовал. Да было у него двое сыновей, вот только никогда те не знали лад между собой, а потому князь Творимир и не надеялся, что может оставить княжество на них обоих. Однако кого бы князь ни объявил наследником, второй обязательно затаит обиду. Тогда князь Творимир решил устроить своим сыновьям состязание, дабы проверить, который из них выдержит бремя государево. 　 　 　 Послышался громкий цокот копыт, лай собак да ржание лошадей. Первым в открытые ворота, словно ураган, ворвался Зарислав. Княжич натянул поводья, и бусый** конь, всхрапнув, поднялся на дыбы, тряхнув белой гривой да молотя по воздуху крупными копытами. Княжич соскочил с коня да кинул браздо*** подскочившему конюху. 　 　 　 — Отведи Славомира в стойло. Воду сразу не давать, — отдал приказания Зарислав, не обращая внимания, что двор наполняется свитой. — Не забудь вычистить и накормить. 　 　 　 — Ты назвал коня мои именем?! — мгновенно громогласно отозвался выскочивший следом юноша. Чёрный конь, дёрнувшись, скинул со спины крепко связанного кабана, как только Славомир резко натянул поводья. 　 　 　 — Вылитый ты, — хохотнул в ответ Зареслав, хлопнув своего жеребца по крупу. 　 　 　 Княжич лениво огляделся, а вывалившаяся встречать челядь уже начала забирать пойманную на охоте добычу. Поступь того была тяжелой и неспешной, преисполненной уверенности. Он походил на лютого медведя, посланника Перуна, и оттого страшились его и старались не вызывать на себя гнев. Только Славомир мог спокойно быть рядом даже когда старший княжич ярился. Боярский сын посмотрел на круп серого жеребца да фыркнул коня похлеще. Славомир тотчас бросился за своим княжичем. 　 　 　 — Мы с этой лошадью вообще не похожи! — возмутился он. 　 　 　 — А как по мне, один в один, — с оскалом отозвался княжич и насмешливо посмотрел на Славомира. — Меньше трепись, лошадиная морда. 　 　 　 Поднялся он по широкой лестнице и ворвался в покои своего отца. Остромысл уже был там, чинно стоял на коленях перед ложем умирающего князя. В глазах младшего княжича застыли безутешное горе и слезы лживые. Зарислав же стоял, скрестив руки на груди, и слушал последний указ князя — провести состязание между княжичами. 　 　 　 Оставшийся Славомир за дверью в княжеские покои не заходил, имея почтение к семье своего правителя. Только беспокойно из стороны в сторону ходил, выжидал, когда Зарислав распахнет тяжёлые двери и выйдет. Возмущение всё ещё клокотало в груди, ибо носить с лошадью одно и тоже имя позорным казалось. 　 　 　 — Ты серьёзно лошадь назвал моим именем?! — взбешённо вопросил, как только княжич вышел из покоев государя ныне уже покойного. Только Зарислав был уже не так весел, а настрой шутить у того и вовсе пропал — тяжко терять отца было, да на сердце давил груз, аки гора необъятная. 　 　 　 — Заткнись, колотовка****, — холодно бросил Зарислав, проходя мимо боярыча. — Князь мертв. Готовься стать моим воеводой. — Он и на миг не сомневался в своей победе над братом названным. 　 　 　 — Как воевода? — слишком тихо для себя спросил Славомир и всё же двинулся вперёд — только стук каблуков из-под сапог и слышно было. 　 　 　 　 　 　 *** 　 　 　 Не один день состязания длились. Судили княжичей старые советники почившего государя да дали одинаковы условия каждому, поне и знали, что князь Творимир обоих приютил, не имеючи родных дитяти, да оберегал. Верх взял старший сын князя, пусть и проиграв брату своему в грамоте да логике, зато одержав блестящие победы в бою, тактике да скорых решениях, что сулили народу благодать. 　 　 　 Спустя месяц после смерти князя, возведен был Зарислав на престол, и первым же его указом стала ссылка для младшего брата. В ярости был Остромысл. Сыпал он проклятиями да бранился, обвиняя нового князя в нечестном выигрыше. Клялся, что вернёт престол княжеский себе. Только кто же его слушал? Княжича отлучили от двора, отправили в ему данные земли на самой границе княжества да запретили возвращаться в столицу и гневать князя Зарислава. 　 　 　 Чем дольше правление было, тем сильнее становилось предчувствие постепенно лиха надвигающегося. Слышалась всё злее, словно громкое клокотание сорок, молва люда простого. Указ за указом не делали вид князя пред глазами народа краше, а поделать с этим новый воевода ничего не мог. Славомир оставался всегда подле князя, оберегая того. Молодой князь — символ отваги, силы и величия, коими более никто не мог хвастаться. Зарислав был достоин своего места, и это видели многие, еже разум других сковывала смута. 　 　 　 — Иже клятву тебе отдаю свою, княже, — говорил воевода. Славомир, чей нос был ранее гордо вздёрнут вверх, склонился пред силой и могуществом князя своего. — Оставаться на твоей стороне до конца, покуда не падёт мир. Да не срезанный волос докажет тебе мою верность, — неофициальная, самобытная клятва, которая на фоне колоколов звучала громче и увереннее. 　 　 　 Весть о том, что Остромысл собрал дружину, пришла запоздало. Рать его уже подступала к столице, а войско самого князя не было собрано, ибо в головном граде смута зрела. Всё давно вело к сему: сплетни, слухи даже меж бояр в княжеских палатах, поднятые мятежи на границах и постепенно сгущающаяся туча над столицей. Уж не так себе люди представляли княжеское правление, вот и озлобились многие, переходя на сторону меньшого княжича, давича сражавшегося за власть. Жаль, не видно им истинны, а слушать её и вовсе не хотят. Нынче война грядёт — брат против брата мечи поднимают. 　 　 　 Собравшиеся в горнице советники разделились в своих мыслях, большинством голосов уговаривая князя не вступать в назревающую кровавую бойню, а сдаться на милость младшего княжича, брата своего сводного. 　 　 　 — Заткните свои рты, шаврики*****! Славомир, поднимай дружину, — непримиримо приказал Зарислав, хлопнув пятерней по столу. — До заката должны быть в боевой готовности. 　 　 　 Воевода отозвался быстро. Славомир злился, ходил по княжескому терему и на дыбы поднимал княжих мужей****** — пущай дружинников собирают. Не забыл и отправить попавшегося гридя обратно к князю в палату. Терем тогда гремел от криков и указов — сдаваться без боя никто из верных слуг не желал. Уж и пушки в ряд были выстроены, и ворота крепко заперты. Даже люд простой надёжно спрятался от рук убийц своих возможных. Все дружинники стали на оборону князя своего, а кого подле не оказалось, так за ними гонцов выслали тот же час. 　 　 　 Зарислав облачился в плотные кожаные доспехи, взял арбалет и пристегнул к поясу меч. Князь выступал в бой вместе со своей дружиной. Вышли они в бескрайнее поле, восседая на конях. Сам князь Зарислав был впереди, по правую руку от него встал воевода, а по левую князий муж Кондрат. Ветер даже начинал буйствовать, оповещая о бое скором. Неспокойно вокруг стало, а листва злобно на кронах деревьев зашелестела, переговариваясь о своём, да лошади вздыбились и заржали, словно напасть чувствуют. Недаром даже небо почернело, что булатные доспехи воинов перестали блестеть под солнцем. 　 　 　 — Тихо, Славомир, — рыкнул князь, когда жеребец под ним нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Стой смирно, ещё не время. 　 　 　 — Хватит лошадь называть моим именем! — усмиряя своего коня, крикнул Славомир, как только до его ума дошёл приказ. И всё же Зарислав был серьёзен, называя свою животину в честь воеводы. Привилегия или позор — тот ещё вопрос. 　 　 　 — Это ты назван именем моего коня, — невозмутимо ответил Зарислав, слыша за плечом смешки Кондрата. 　 　 　 — Вороги подъехали! — громко было подмечено другими, как над горизонтом виднеются копья. 　 　 　 Остромыслу удалось собрать большую рать, ино состояла она не из воинов обученных, да в битвах закаленных, а из крестьян и холопов, которые и оружие-то кое-как держать научились. Вот только был на стороне младшего княжича колдун силы немерянной. 　 　 　 Второй раз бились братья, да не на жизнь, а на смерть. Искры от клинков их булатных так и летели во все стороны. Зарислав силен и храбр был, как медведь, все теснил он брата младшего, да только собирался удар нанести смертельный, как внезапно замер. Как бы ни старался княже, да только все не получалось и сдвинуться, так и стоял с заведённым за спину мечом. Холод сковал князя, разросся по всему телу, и вскоре обратился Зарислав в статую, закованную во льдах. 　 　 　 Так победил Остромысл да занял трон княжеский. Брата своего старшего приказал он колдуну спрятать подальше, да так, чтобы никто не добрался. Отвез ворожей проклятущий князя за тридевять земель. Туда, где все сковано снегами да мраком. И выставил в охрану слуг своих темных. А княжих мужей и воеводу Зарислава Остромысл приказал прогнать прочь из столицы княжества. 　 　 　 　 　 　 *** 　 　 　 Да раскидало верных княжеских соратников так, что те ни за день, ни за два дорогу правильную сыскать не могли. На то и расчёт был, что не решатся в поиски удариться, только Славомир всё равно не хотел другой жизни, оттого за года странствий волосы и выросли до пояса — всё сдерживал клятву, давно данную. Не польстился ни на девиц красных, ни на золото, что солнца ярче. Только в тряпки наряжался и дальше путь свой продолжал, оставляя при себе меч из булата скованный, тяжёлый, да крепче камня. Не раз он сказания о своём князе услыхал и не раз обратное толковал, желая доказать, паче многочисленные слухи — ложь. От этого и решился во время странствий рассказывать о несправедливо очернённом князе Зариславе, высветляя имя того пред другими. Когда верили, а когда не верили, да только слухи о брате его разносились быстрее ветра, путая слова когда-то воеводой сказанные. А сам Славомир уже который год и сомкнуть глаз не может — то не спится, то сыч мешает, то видения ужасные перед глазами появляются. 　 　 　 Верст за верстой путь сделан был. Долгий, да не короткий. Не раз меч оголял в присутствии вражины, а когда и с чудовищем бороться приходилось. И зашёл он на земли нынче проклятые, где ни жизни нет, ни света. Деревья трухлявые, опавшие, да зверья и птиц не бывало там — на сухой земле и следа не осталось от жизни, будто пламенем от и до всё прожжено, а сверху льдом упокоено. Замест пыли пепел, замест воя волков лесных да уханья сов скрежетание нечисти — стражей земли окаянной и неживой. Бороться с ними, оборотнями лютыми да скелетами ожившими приходилось, чтобы добраться в глубины края темного. Обойти можно было, но чуяло сердце неладное — нельзя мимо идти, а россказни людей пропускать, как небылицы. Ежели и спрятали где князя колдуном проклятого, то точно здесь, где ветер безутешно воет, а холод чуть ли не до костей проходится по телу. 　 　 　 Посреди земель льдом скованных грот каменный выстроен, да не людьми видимо — криво да косо, хоть и крепко, будто выбиты в горе пещеры, что коридоры замка напоминают. Изо рта пар бесконечной дымкой выходит, а чем дальше Славомир шёл, тем тоскливее и холоднее всё становилось. Даже тёплые одежды не помогли, позволяя холоду до костей добираться. Из-под перевези на руке кровь течёт, но не обращает на это внимания воин, только вперёд пробирается, лишённый кисти. Крапом путь себе будто обратно указывает, а чем дальше идёт, тем меньше света проникает в глубины замка из горы выбитого. Ноги на месте останавливаются лишь когда Славомир до центра грота добирается, а там, цепями и во льду скованный Зарислав находится, да за спиной меч держит. Ближе подбирается он к князю своему и смотрит на выражающее гнев лицо застывшее. Злоба внутри воеводы просыпается из-за колдовства чужого. Рукой одной меч тяжёлый поднимает да лёд принимается рубать. Всё меньше сил остаётся, а от глыбы и шматочек не откололся. Ладонью проходится по стене из холода сотканной и чувствует Славомир, как рука от бесконечного льда немеет. Ни капли воды от тепла человеческого не стало — ничего. Меч с лязгом на пол падает, оглушая, а руки о лёд ударяют, будто поможет. Только след алый за собой оставляет. 　 　 　 — Врой! — раздаётся эхом по гроту из камня да льда сделанного. — Прости, что не сберёг, — ещё тише доносится голос воеводы когда-то. Лишь звон цепей в ответ раздаётся, а лёд от князя не отходит, не отцепляется. За спиной же нежить кричит, шипит, извивается, словно Славомира к себе подзывает новым стражем проклятого грота стать. Что уж, пущай новую легенду народ слагает — о новом хранителе грота, что сон правителя своего сберегает.