Совместные работы

Занзас смотрит на сидящего напротив Скуало и усмехается. Красив, чёрт бы его побрал; поцеловать хочется. Занзас знает, что может это сделать в любой момент, стоит лишь перегнуться через стол. Медлит, тянет время, дразня самого себя. Уже давно смирился с тем, что патлатая акула привлекает, с тем, что вместо красивой фигуристой проститутки Занзас предпочитает своего Хранителя Дождя, ничем не похожего на женщину. Раньше подобные мысли казались другими — мерзкими, неприятными и извращёнными. Только все изменилось достаточно резко и быстро. Когда всё это началось, Вария переживала не самые лучшие времена. Только закончилась Битва Колец; правда о Девятом, об инциденте "Колыбель" и об их родственной связи — вернее, о её отсутствии, — теперь была известна всем. Они стали изгоями в мире мафии. Теми, кого порицали, осуждали и боялись — неконтролируемыми монстрами. Это угнетало. Заказов было в разы меньше, чем обычно, да и травмы офицеров всё ещё давали о себе знать. В то время Занзас был особенно зол: на себя, на своих Хранителей, на Девятого и Вонголу в целом. Фантомные боли преследовали каждую секунду, создавая ощущение, что шрамы горят в собственном пламени; а кошмары не позволяли нормально спать — всё это наваливалось, раздражало и заставляло срываться на единственном, кто был всегда рядом, на Скуало. Вот только тот терпел абсолютно всё, не смея выплеснуть негодование. Мечник практически ничего не мог толком ощутить, испытывая некую апатию, медленно поглощающую, чуть ли не сжирающую изнутри. Ощущать страх кому-то из Варии в принципе бессмысленно — убийцы не могут бояться, вот только Супербиа всё равно было страшно, когда босса на глазах сковали льды из-за какого-то мальчишки, слабо понимающего происходящее — тот действовал без подготовки, без желания борьбы, но с внезапным взрывом, из-за которого смотреть на грубые шрамы Занзаса становилось до дрожи жутко. И Скуало не смотрел, даже непривычно в практически полной тишине опустил взгляд и поморщился. После Оттавио много чего осталось разгребать — уныло и долго, несмотря на масштаб уже проделанной работы. Хотелось битвы, что даже Луссурия в своём состоянии подтверждал не раз — это могло бы скрасить будни; но Скуало продолжал непривычно молчать, потому что иррациональнее страха было живо клокочущее внутри сердце. Супербиа раз и навсегда убеждён, что нет человека сильнее Занзаса, а битва колец — самый настоящий фарс, комедия в нескольких актах, потому что именно таковой она и планировалась. — Врой, босс! — всё же нарушил унылую тишину Скуало, взглядом скользнув по оголённому, перечёркнутому широким шрамом запястью. Будоражила сама мысль, что Занзас в который раз смог пересилить себя — победить собственное пламя. — Держи свои документы, — с непривычки сообщил мечник не особо вежливо, в своём стиле. Очередной кошмар Занзаса прервал громкий голос; тьма рассеялась, а к телу начала постепенно возвращаться чувствительность, сменяя адский холод. Занзас недовольно поморщился и посмотрел на подчинённого — как же тот бесил одним своим видом. И понимание, что Скуало всё знал, но по-прежнему шёл следом, вызывало непонимание, так злило, что Занзасу хотелось рвать и метать. — Почему, мусор? — голос Занзаса после сна был хриплым и грубым; багровые глаза неотрывно наблюдали за мечником, за движениями того, мимикой, малейшей реакцией. — Почему даже после всего, даже сейчас ты всё ещё идёшь за мной? — Врой! Что за дурацкий вопрос? Потому что я поклялся, — с возмущением высказался Скуало в ответ. Он хорошо знал Занзаса, с уверенностью мог сказать, что тот чувствовал, но не хотелось верить в то, что босс сломлен и загнан в угол. — Волосы — символ этой клятвы! — даже прозвучало гордо. Скуало помнил, что босс отказался отращивать волосы, назвав дуростью. Занзас по-прежнему считал эту клятву слишком нелепой, даже шуточной, и не понимал, почему Скуало так упорно продолжал относиться к ней всерьёз. — Вария в упадке, Вонгола и Альянс не доверяют нам и к сотрудничеству стремиться не будут. К тому же… — Занзас хмыкнул и тяжело посмотрел в светло-серые глаза, — Ты знал, что мы с Девятым не родственники. Знал, что боссом Вонголы я вряд ли стану. Для чего ты пошёл за мной? — настойчиво повторил вопрос, желая добиться правдивой причины. — Какая у тебя выгода? Под упорным взглядом Занзаса Скуало замер. Он видел, как мечется пламя в глазах напротив и чуть ли не потерял дар речи, вновь ощутив некий импульс внутри себя. Адреналин и жар, из-за которых голова шла кругом. — Чего непонятного? — с вызовом в ответ поинтересовался Супербиа, и оскалился, не желая принимать именно такое поражение: унизительное и абсолютно бесполезное. — Я решил идти за тобой с самого начала — твоё пламя ярости поражает воображение. Ты — сильнейший из когда-либо увиденных мною людей, и твой потенциал безграничен, — с раздражением высказался мечник и тут же потерялся в своих ощущениях, потому что так позорно говорить о бурлящих внутри чувствах не хотелось. Скуало сожалел, что восемь лет назад не смог помешать Девятому Вонголе, он устал все эти годы быть подле не человека, а льда. Супербиа с каждым днём верно терял свою рациональность, замещая её привязанностью. Понимание этого не могло не раздражать, и Скуало стало противно. Занзас не поверил, только сильнее разозлился и оскалился; он опёрся руками о стол и приподнялся, посмотрел раздраженно. Это всё чушь собачья, чтобы так глупо просирать жизнь. Скуало со своими способностями был бы желанным офицером для любой семьи, куда более успешной, чем потерявшая доверие и работу Вария. Занзасу была нужна действительно важная причина, объясняющая такой глупый выбор. — Ты лжёшь, мусор. Либо лжёшь, либо недоговариваешь. Последний раз — почему ты следуешь за мной? Твоя клятва никогда не будет завершена. — Занзас говорил медленно, хрипло и с яростью, переполняющей его. — Да потому что!.. — слишком уверенно начал Скуало, а после в горле внезапно образовался ком. — ...я люблю тебя, — так отчаянно прозвучало, что Супербиа и сам не поверил в реальность произошедшего. Он шумно сглотнул, сильнее пальцами здоровой руки сжал край столешницы. Мир мгновенно ощутимо принялся разрушаться, а Скуало рационально был уверен в том, что это причина, которая отдалит его от Занзаса сильнее. И всё тут же стало таким беспросветным. Супербиа шумно выдохнул, но продолжил упрямо и гордо сдерживать напор чужого взгляда. Это было совсем не то, что Занзас ожидал услышать; из груди вырвался каркающий смех. Что за гейство? Неужели патлатая акула мог подумать, будто Занзас ответит взаимностью? Это просто смешно, потому что от одной мысли о сексе с парнем Занзасу становилось тошно — всё это виделось так мерзко. — Какой идиотизм, мусор. Я похож на пидора? — грубо спросил и опустился в кресло. Он был разочарован во всем: в отце, в своих Хранителях, в Скуало. И совсем не замечал, что собственное сердце бешено колотилось от чужих слов; просто не хотел этого признавать. Занзас не был геем, его не привлекали мужчины. Это ведь даже звучало как бред сумасшедшего. — Нет, — кратко и мрачно последовал ответ. Скуало нашёл в себе силы, чтобы выровняться на месте и не трястись от внезапной злобы, перемешанной с долей взвалившейся тоски. Занзас разочарован, и это стало понятно по его дурацкому смеху. Наверное, и правда выглядело так непосредственно и по-идиотски, что верить стало куда сложнее, и Супербиа скривился. — Документы ждут твоих подписей, — напомнил, так откровенно меняя тему, что и самого мечника взяло отвращение. Просто получит подписи и уйдёт, но… Занзас вдруг схватил за длинные волосы, потянул к себе. Он сам не понимал, зачем это сделал; захотел доказать и Скуало, и самому себе, что не гей, что не привлекает его патлатый капитан, и нет никаких особых чувств к нему. Занзас прикусил тонкую нижнюю губу, поцеловал капитана грубо, глубоко, яростно и неожиданно жадно. От этого сердце забилось быстро-быстро, и внутри что-то перевернулось, сжалось. Мир вокруг стал вертеться куда быстрее, только вот время в самом помещении замедлилось. Скуало зажмурился, не зная что думать, что делать и как остановить быстро бьющееся сердце в груди, словно оно вообще не должно было отстукивать неровный ритм — ни за что и никогда. Супербиа не шевелился, не сопротивлялся, замерев на месте как статуя, и единственное, что он действительно был вправе сделать, так это поддаться чужому порыву. Внезапно стало так волнительно и хорошо одновременно, что голова начала кружиться, а кровь закипать не из-за боя или в восхищении перед чужой силой, а из-за поцелуя. Занзас чувствовал, как внутри пылает нечто, сродни пламени Ярости, разносится внутри. Ему нравился этот чертов поцелуй. Ему нравилось зарываться пальцами в длинные волосы. И, черт подери, нравилось, что именно Скуало рядом. Он так иррационально доверял Дождю, интуитивно чувствовал, что это единственный человек, который всегда будет рядом, что бы ни случилось. Занзас неохотно отстранился, когда воздуха стало не хватать. Взглянул на Скуало и понял, что предыдущие собственные слова и даже мысли были откровенной ложью — чертова акула привлекала; Занзас вдруг осознал, что так было и до этого поцелуя, только раньше замечать не хотелось, а теперь отрицать было глупо. — Чертов мусор. Ненавижу тебя, — тяжело дыша выдавил Занзас, глядя в серебристые глаза. Он знал, что это ничерта не ненависть, но иные слова произнести не мог. А внутри Скуало всё в раз оборвалось, потому что ему проще было поверить в чужие слова, чем в действия. Он поджал губы и нахмурился. — Врой! Чёртов босс, лучше бы о документах думал! — дурацкая попытка вернуться к началу разговора, перемотать всё до того момента, как Скуало натворил глупость. Хотелось с дверным хлопком покинуть помещение, но обжигающие следы от поцелуя на губах давали чётко понять — Супербиа теперь точно не может уйти, хотя и ранее этого совершенно не хотелось. Он продолжает падать в этот омут и спустя почти двадцать лет, наслаждаясь полыхающим пламенем ярости в глазах цвета запёкшейся крови и шрамами, что никогда не уродовали босса — только доказывали силу того. Скуало замечает пристальный взгляд почти сразу, но уже нет непривычки или ощущения приближающейся смерти. Супербиа давно смог прийти к выводу, что всё происходящее тогда достигло своего консенсуса. Впрочем, мечник только рад итогу, а сейчас же заправляет длинную прядь неидеально белых волос за ухо и через линзы диоптрических очков честно пытается вчитаться в мелкий шрифт документа. И всё же не отвлекаться не получается. Скуало ничего не стоит приподняться над столом и легко своими губами коснуться чужих, тонких и обветренных, — с тех пор он всё же осмелел и даже перестал каменеть. Лишь усмешка и понимание, что по сей день неизменным остаётся колотящееся о грудную клетку сердце.