Совместные работы

Хогвартс нельзя назвать тихим местом, хотя для живших, учившихся и работающих там людей замок наполнен знакомыми им вещами. Двигающиеся лестницы, невидимые для многих домовые эльфы, ежедневно накрывающие на стол и готовящие еду; движущиеся и говорящие картины, перенявшие характера своих протеже. Сейчас же Хогвартс наполнен предвкушающим шумом и подготовкой — окончание года знаменует выпускным для седьмого курса, наконец-то сдавших экзамен ЖАБА. Гуляние в этом году предвещало быть запоминающимся, но оно не особо касается остальных курсов, которые только перешли на следующий. Для Скуало, успешно сдавшего экзамен СОВ, год оказался не самым легким — видится с постоянно занятым Занзасом затруднительно, учитывая, что и сам с головой ринулся в учебу. Гриффиндорец успешно осваивал все данные ему в расписании предметы, но все равно надо было стараться в изучении не только заклинаниях в рамках курса, а и в более сложных. Но сейчас, именно в этот вечер, все иначе. После официальной церемонии в главном зале выпускники галдят. Скуало к этому времени успешно выбрался из башни Гриффиндора и сейчас тайком прокрадывается в зал. Он старается быть незамеченным, чтобы не оставить повод выгнать ни профессорам, ни выпускникам. Для Скуало, впрочем, не было целью само мероприятие, его больше интересовал один слизеринец, как и обычно, стоящий у стены, подальше от всей основной массы, и мрачно смотрящий на происходящее. Занзас ненавидит шумные толпы и своих однокурсников. В то время, как все факультеты живут дружно, студенты поддерживают друг друга вне зависимости от происхождения и чистоты крови, слизеринцы остаются порознь, верные своим устоям. Слишком гордые, слишком высокомерные. Чертова аристократия, которая заводит только выгодную «дружбу»; змеиный клубок, где каждый готов вцепиться в глотку «товарища», стоит лишь потерять свою ценность. А Занзас мало того, что не аристократ, так еще и полукровка, живущий в маггловском городе вместе с полубезумной матерью. Никакой выгоды от знакомства с ним нет, кроме того, чтобы испытывать исподтишка новые темные заклятья, да насмехаться. Занзас видит Скуало сразу. Сложно не заметить такие знакомые белые волосы, ищущий взгляд серебристых глаз. Слизеринец ненавидит гриффиндорца с самой первой встречи. Даже не потому что Супербиа с факультета львов, а потому что у него есть все то, о чем мечтает Занзас: чистая кровь, семья из аристократов, перспективы, признание. В то время как Скариани нужно из кожи вон лезть, доказывая свою силу и значимость, Скуало обладает всем от рождения. Это так бесит, что хочется унизить; доказать, что Занзас сильнее. И он доказывает. Побеждает на дуэлях, используя и физическую силу, и магию, вот только не всегда разрешенную. — Ты долго. Мне надоело стоять среди этого мусора, — Занзас на пятикурсника и не смотрит. Поправляет на себе черную парадную мантию и морщится, когда кто-то из грифов слишком громко свистит под громкую музыку известной во всем магическом мире рок-группы. Скуало тут же стопорится на месте. Выглядит Занзас расслабленно, хотя раздражение на лице того тоже виднелось. Супербиа даже сглатывает, не особо желая, чтобы его обнаружил кто-то еще и выкинул из банкетного зала, как нарушителя дисциплины. Занзас ухмыляется, протягивая Скуало стакан с янтарной жидкостью. Тот факт, что Супербиа несовершеннолетний, слизеринца никак не волнует. Сегодня последний день пребывания в школе, последний день на ближайшие два года, когда Занзас может свободно делать со Скуало все, что захочет, а хочет он… многое. Гриффиндорец же возобновляет движение и доверчиво принимает стакан, не думая о содержимом. — Я еле смог отбиться от почти безголового Ника. Пришлось откупиться тем, чтобы выслушать его рассказ длинною в жизнь, — хмуро заявляет Супербиа и сглатывает огневиски, после чего мгновенно краснеет, еле сдерживая кашель. Алкоголем подросток никогда особо не баловался, тем более таким крепким, и поэтому с непривычки горло принялось жутко жечь. Гриффиндорец еле сдерживается от выкрика, чтобы все же оставаться незамеченным. А ведь даже жаль, что сказки не бывают реальными, и мантия-невидимка существует лишь на страницах книги под авторством Барда Бидля. Так было бы куда проще, чем изворачиваться чуть ли не каждую ночь, говоря о своем плохом состоянии или вовсе уча заклинание, превращающее в зверя. — Уходим отсюда, — в привычной манере приказывает Занзас, отставляя стакан с виски на стол. Скуало с трудом молчит, отставляя ранее протянутый ему стакан рядом со стаканом Занзаса. Лишнее внимание никому из них не надо, и поэтому Скуало также бесшумно быстрым шагом выбирается из главного зала, свод которого сейчас наполнен разноцветными конфетти и свечами. — Пошли в выручай комнату, — даже не спрашивает и не смотрит на Занзаса, прикусывая нижнюю губу, все еще не ощущая обожженное горло. Самому стыдно от собственных мыслей, в последнее время назойливо крутящихся в голове. Бледное лицо все еще покрыто алыми пятнами, но это плохо видно из-за ужасного освещения в коридоре, чему Скуало был несказанно рад. Позориться перед выпускником не хотелось — хватило с него проигрыша на дуэле на младшем курсе. А ведь тогда Занзас казался просто самонадеянным олухом с грязной кровью — слишком много норова и слишком мало хорошей родословной, когда род Супербиа переваливал уже за два столетия. Было легко обвинить слизеринца в том, что занял место Скуало, но — стыдно признаться — мальчишка с первого курса не хотел идти по стопам родителей. — Там никто не будет мешать, — изъясняется гриффиндоре, все также не смотря на друга. А ведь Занзасу только стоило гриффиндорцу дать хорошую затрещину, чтобы в ответ тут же влюбились. Кажется, безответно. Едва Занзас покидает Большой Зал, развязывает идиотский галстук, оставляя болтаться на шее, расстегивает верхние пуговицы рубашки и усмехается. Совсем скоро можно будет избавиться от этой дурацкой школьной формы. — Что ты задумал? — спрашивает, останавливаясь перед пустой стеной, где должен быть вход в Выручай-комнату. — Пошевеливайся, пока не наткнулись на Пивза или Филча. Вопрос сбивает, заставляет опешиться, и Скуало поджимает губы, так и не решаясь высказать вслух все вертящиеся в голове мысли. Он слишком привык за эти годы находиться рядом, привык к надменному тону Занзаса, оповещающему о тупости своих сокурсников или о том, что гриффиндорцы те еще выпендрежники, привык стараться все делать для этого человека и привык к регулярным ночным вылазкам то в запретный лес, то в необжитые коридоры, пустые даже от призраков. Наверное, привыкать плохо, но Скуало ничего плохого и подумать не может, потому что стойко влюблен. — Врой! Мерлинова борода, почему ты думаешь, что я должен был что-то задумать? — возмущается Скуало, не сдерживая окрик. Быстро подходит к Занзасу, смотря на стену. Скуало теряется между тем, чтобы высказать все, что в голове и промолчать. Гриффиндорец шумно выдыхает, все же обращая взгляд на слизеринца и нервно сглатывает, а ноги вновь подкашиваются от мыслей, которые не должны возникать. Чуть смелеет, когда дверь все же открывается после определенных манипуляций. Хватает выпускника за локоть и тянет во внутрь потайного помещения, стараясь не думать вообще ни о чем. В помещении уютно и тихо. Слизеринец проходит к дивану напротив камина, садится, глядя в огонь. Последняя ночь перед расставанием на два года. Место, где им никто не помешает. И единственная мысль останавливающая Занзаса — если он поддастся желанию, то окончательно признает, что Скуало для него не просто соратник. Что чувства к нему гораздо глубже и сильнее. Что жить без него будет тяжело. Занзас смотрит на Скуало и внезапно думает о том, что будет скучать. Слишком привык к тому, что гриффиндорец всегда рядом, словно неотрывная тень. Гриффиндорец прикусывает губу, внимательно смотря на выглядывающую за спинкой дивана темную макушку, и все же подходит ближе, в более аккуратном жесте садится рядом. Взгляд упирается в камин, а ноги продолжают подрагивать от количества эмоций, бушующих внутри. Кажется, что даже слишком отчетливо слышит, как бьется собственное сердце. Наверное, будь это какой-то другой человек, так много волнения не возникало. Скуало хочется как можно дольше побыть рядом с Занзасом перед тем, как тот уедет. Хочется нечто большего, чем взгляды и иногда совместные тренировки с таким редким рукопожатием по итогу. Тем более, гриффиндорец вряд ли сможет видеться с выпускником даже на каникулах, когда родители забирают наследника домой и заставляют учиться. Супербиа должны быть лучшими и не должны осрамлять свое имя, в отличии от Каваллоне, сын которого оказался в Пуффендуе. Вот только Гриффиндор старших тоже не устраивал, но изменить решение шляпы — скорее, принадлежащее Скуало — невозможно. Занзас все чаще ловит себя на мысли, что Супербиа привлекает даже больше, чем самые красивые девушки Хогвартса. Гордый, сильный, гибкий и стремительный… Слизеринец недовольно цыкает и отводит взгляд от лица, покрытого красными неравномерными пятнами. Хотелось бы списать все это на приворот, да только уверен, что ничего такого нет. Он слишком хорошо помнит тот момент, когда увидел впервые зеркало Еиналеж и сидящего перед ним Скуало. Помнит образы в отражении — их двоих, с переплетенными телами, сливаясь в страстном поцелуе и… Занзас тогда разозлился. Оттолкнул Скуало от себя и еще долго не подпускал, пока не понял, что не мог увидеть то же, что Супербиа — у каждого свое сокровенное желание. Скариани хмыкает, откидываясь на спинку дивана, руку оставляя на спинке и почти что обнимая из-за этого Скуало. Сейчас это желание приходится признавать. Смотреть на красного Супербиа, на комнату, выдержанную в смешанных слизеринских и гриффиндорских тонах, так отличающуюся от той, к которой Занзас привык за годы тайных тренировок. Всполохи огня в камине отражаются в белых волосах, на бледной коже, пляшут огоньками в глазах, завораживая. И невольно в голове Занзаса снова всплывают воспоминания из проклятого зеркала. Он хочет Скуало. Наверное, помещение слишком скромное, как для того, чтобы делать какие-то намеки. Особенно страшно после истории с зеркалом Еиналеж — не хочется остаться до конца жизни проигнорированным человеком, которого любит. Может, в силу возраста Скуало кажется, что это навсегда, а, может, он действительно понимает, что так и будет. Он шумно выдыхает и в попытке расслабиться откидывается на спинку дивана. Краем глаза смотрит на сидящего рядом друга и вновь представляет вид в зеркале. Супербиа уже давно не подходил к нему, опасаясь повтора событий. — А что ты будешь делать потом? — все же интересуется, неотрывно следя за тем, как в камине загораются язычки пламени, из-за которых тень на поверхностях не стоит на месте. Мир волшебников не всегда и не везде приветствуют даже полукровок, и слизеринцу вновь придется доказывать свои способности. Вот только что делать дальше Занзас не был уверен до недавнего времени. Лишь несколько дней назад пришло письмо от Грюма с приглашением в школу Мракоборцев. Возвращаться в мир маглов, в крохотный дом с безумной матерью совсем не хочется, и Занзас с радостью принимает приглашение известного на весь магический мир аврора. — Я собираюсь поступать в школу Мракоборцев, — все же говорит, переводя взгляд на Скуало. Занзас помнит их спарринги, помнит силу гриффиндора и действительно хочет, чтобы Супербиа присоединился к нему в новом спецотряде Министерства Магии. Только вот вряд ли родители тому позволят. Ответ Скуало устраивает, и он на некоторое время замолкает, продолжая пытаться побороть собственный стыд от происходящей внутри борьбы. Супербиа не чувствует за своей спиной чужую руку, поэтому и ощущает сейчас себя в отдельности от сидящего рядом выпускника. — Занзас, знаешь… — начинает и тут же замолкает, уставившись на пол. Руками сминает собственную одежду, губы поджимает, но все же вместо «я тебя люблю» и «возьми меня» вырывается до скукоты банальное: — …я буду скучать за тобой и совместным времяпровождением. Занзас отвечает кивком, соглашаясь с чужой мыслью — слишком привык, слишком много времени вместе проводили: за уроками, за тренировками, игрой в квиддич, спарингами. Только вот слизеринец об этом не говорит и смотрит в камин борясь с желанием схватить Скуало и хотя бы поцеловать. Супербиа морщится и все же поворачивает лицо в сторону Занзаса, внимательно рассматривая профиль того. Красивый. Он всегда выделялся среди основной массы учеников. — Помнишь то дурацкое зеркало? — интересуется. — Я там видел нас с тобой, — тут же продолжает, чтобы уже точно не останавливаться. И даже если Занзас попытается заткнуть, то этого уже точно не спасет от потока информации, вот только тот лишь внимательно слушал, хмуря брови. — Мы в отражении были вместе, обнимались. Врой! Знаю, звучит очень глупо! Но это было и остается моим личным желанием. Я не хочу с тобой разлучаться на несколько лет вот так просто, ничего не сделав и ничего не выяснив. Поэтому… Черт, ты мне нравишься! — высказывается слишком громко, а пятна все еще не сходят с лица. Это смотрится по-дурацки, потому что из-за природной бледности кожи краснеет Скуало ярко и отдельными участками, будто болен. Благо, освещение все еще позволяло скрыть этот недостаток. — Даже не надейся, что стану за это извиняться и объяснять как это случилось! — вырывается с еще большей громкостью. Скуало поворачивается лицом к Занзасу, приближаясь к тому и упрямо всматриваясь прямо тому в алые глаза. — Так что возьми меня! — Гриффиндорец ощущает, как становится не по себе. Чтобы он, чистокровный, предложил себя не просто парню, так еще и полукровке? К Мерлину все эти предрассудки и туда же не менее дурацких родственников — сейчас было все равно сколько в ком магической крови. Не все равно только на то, что Занзас, возможно, уйдет с места, и они больше никогда не встретятся. Даже страшно от такого предположения будущего, а Скуало итак опозорил свой род — так уже и не раз оповещал отец. К черту всех. Занзас, слыша признание, долго молчит. Смотрит в серые глаза напротив и усмехается. Значит, все же был прав, когда посчитал, что в зеркале Скуало видел их вместе. Точно так же, как и сам слизеринец. Это почему-то нравится, вызывает усмешку и тепло в животе. А ещё представляется, как гриф, глядя на разворачивающееся в зеркале действо, трогает себя. И даже мысли не возникает, что видения у них могут быть абсолютно разные, особенно после такого развратного, совсем не аристократического предложения. Скуало сильно нервничает, пристально смотрит на Занзаса будто видит впервые. Чужое ровное дыхание, усмешка и молчание, казалось бы, длятся уже вечность, действуя на нервы и заставляя все внутри клокотать от противоречивых эмоций — от страха повтора давней ситуации до желания вернуть время вспять и никогда не признаваться, не пытать свое счастье и оставить все как есть, вот только Скуало точно будет сожалеть, если не попытается что-то изменить. Так хочется сделать ту картинку в зеркале Еиналеж правдой, что Супербиа и сам начинает думать, что даже происходящее сейчас всего-лишь грезы, мираж, а каждое прикосновение в отражении — настоящая ложь. Занзас не собирается признаваться в любви — это чувства, которые он просто не умеет испытывать и уж точно не станет о них говорить, зато с удовольствием покажет, что в сердце, уничтожая все разумные доводы и мысли, полыхает вожделение. Слизеринец надавливает на острый подбородок Скуало, заставляя смотреть в свое лицо, наклоняется и целует тонкие губы. Пальцы врываются в белые волосы, тянут пряди, сжимают, не позволяя отстраниться. Второй рукой Занзас обнимает гриффиндорца за талию, настойчиво тянет к себе, затягивая на колени. И в ответ с волнением целуют, поддаются на чужой немой указ, с некой дрожью выполняя и садясь сверху. Супербиа ощущает себя больным, которого лихорадит и бросает то в жар то в холод от возможности быть к Занзасу настолько близко. Дотронуться. Погладить. Ворваться пальцами в густые короткие черные волосы, сжимая их в кулаке. "Я тоже вижу нас," — мысленно признается Занзас, не отрываясь от горячих губ. Вслух об этом говорить не хочет, ведь это означает, что все те оскорбительные слова, что говорил тогда Скуало, он признает и в отношении себя. Слизеринец сминает тонкие губы в поцелуе, прикусывает до крови, проникает языком в рот, ощущая металлический привкус. Скуало отвечает неумело, и от этого нечаянно прикусывает чужую губу, будто вторя действиям Занзаса. Чуть ли не сдается в напоре, проводя языком по языку слизеринцу и дрожит, все еще ощущая совершенно дурацкий и несвоевременный стыд. — Черт, — тихо вырывается из Скуало, когда отстраняется. Облизывает собственные губы, слизывая каплю крови — то ли свою, то ли чужую. Собственные бледные пальцы проходятся по коже головы Скариани, массируя. Дышать тяжело из-за всего этого — бесконечные прикосновения кружат голову, заставляют переставать ощущать реальность. Занзас судорожно расстегивает и откидывает в сторону чужую школьную мантию, проникает ладонями под рубашку, оглаживая горячую кожу, пальцами пересчитывая выступающие ребра. Ладони Скуало ответно скользят по широким плечам, сжимая через слои одежд, и пальцы подбираются к шее, заводя за ворот. А отвести взгляд невозможно, и Супербиа снова приникает в коротком нетерпеливом агрессивном поцелуе. Так хочется все порвать и отправить к праотцам, но, по итогу, подрагивая от волнения и вожделения, расстегивает рубашку, спускает мантию до согнутых локтей Занзаса и короткими поцелуями касается массивного подбородка и шеи. Внутри все полыхает, плавится, доходя, кажется, до самых костей, превращая их в пепел. И кровь вскипает; заставляет сердце колотиться в груди как ненормальное, вылетать, проламывая ребра. Словно под слоем кожи и мышц кто-то сотворил заклятье Адского Огня. Оба такое ощущают впервые, и это дезориентирует, пугает своей силой и неотвратимостью. Никогда раньше Занзас не сгорал настолько, что перед глазами темные круги расплывались от каждого касания, и, — Занзас в этом абсолютно уверен, — ни с кем другим не будет так гореть. Чертово зеркало было право, Занзас этого желал раньше и желает сейчас, сжимает в руках едва ли не до хруста костей, потому что хочет, чтобы Супербиа принадлежал лишь ему. Да ещё и Скуало — гриффиндорец, аристократ до мозга костей, влажная мечта половины студенток Хогвартса, — дрожит под пальцами Занзаса, льнет и касается, от чего внутренности судорожно сжимаются, загораются ещё большим пламенем. Невозможно не хотеть его, не представлять, как громкий голос сменится не менее громкими стонами. Возбуждает, черт возьми, и стояк болезненно упирается в смущенного этим гриффиндорца. Перед камином появляется черная шкура непонятного животного, стоит лишь слизеринцу подумать об этом. Густой мех мягкий, длинный и теплый. Занзас укладывает Скуало спиной на покрывало, устраивается между разведенных ног гриффиндорца и скидывает приспущенную рубашку. Слизеринец склоняется над любовником, над лицом Супербиа нависает галстук в изумрудных тонах, и это раздражает. Скуало срывает его без какой-либо жалости. Занзас покрывает белую кожу любовника жалящими несдержанными поцелуями, оставляя за собой цепочку алых засосов. Скуало не акцентирует на этом внимания, лишь поддаваясь под чужим напором, с радостью принимая все, что дают. Шумно дышит и на своем теле ловит горячее дыхание… любовника? Сложно и неприятно — Занзас засел глубже в сердце и душе, чтобы иметь такое дурацкое поверхностное неприемлемое название. Грубые пальцы Скариани быстро расстегивают мелкие пуговицы рубашки, позволяя губам скользнуть по груди. Занзас обводит языком розовый сжавшийся сосок, прикусывает, лижет. А гриффиндорец в ответ видит все пятнами. Не самое лучшее зрение, и еще будто искры перед глазами, стоит взглянуть на Занзаса, в который раз ощутить ласку от того. Выгибается в спине, ладонью скользит по смуглой коже, подбираясь к темным волосам и пальцами зарываясь в них. Жалеть не о чем, и только страх, перемешанный с волнением и личным возбуждением заставляют хоть как-то сделать вздох. Супербиа не акцентирует, что он впервые касается кого-то так развратно, переступая личный снобизм, выработанный в семейном кругу. Не хочет говорить, что и у него это впервые — даже сокурсники не раз говорили о том как где и с кем, когда сам только и мог, что видеть отражение в Еиналеж до некоторых пор. Хочеться кричать, что любит, но воздуха не хватает, а собственная смелость, граничащая с дурью, мгновенно замолкает. Руки дрожат, но пальцы судорожно и упрямо проходятся по оголенной коже, цепляются за Занзаса, все больше избавляя тело того от ненужной одежды, когда собственные положение и нагота стесняют, сковывают. Дотягивается до рубашки и вместе с мантией скидывает на пол. — Это больно? — все же шёпотом спрашивает, мнется от дикого смущения. Скуало хмурится и прикусывает губу, дугой выгибаясь под плавящей кожу лаской. Глупо выдавать себя вот так, но и Занзас вряд ли не знает всего положения Супербиа сейчас. — Больно, — честно отзывается Занзас, проводит пальцами по ребрам и расстегивает брюки. Стягивает с гриффиндорца остатки одежды, особенно зло срывая красный галстук, и отстраняется. Разглядывает подтянутое тело, выступающие кости, делающие Скуало будто более хрупким, возбужденную плоть и покрытое лихорадочным румянцем лицо. Слизеринец усмехается, даже не думает о том, чтобы быть мягче, сделать касания более бережными. Ему нравится видеть, как Супербиа выгибается, и ребра виднеются более чётко; как хриплые стоны срываются с зацелованных губ. Занзас смотрит на раскрасневшееся лицо и насмешливо интересуется: — Боишься? — Врой! Я не боюсь! — восклицает Скуало, упрямо смотря в чужие, практически алые глаза, и прикусывает губу. В местах прикосновения, по всему лицу и дикое сковывающее смущение. Странно, непонятно. Слизеринцу стоит лишь пожелать, и комната послушно материализует небольшую баночку рядом. Скариани набирает на пальцы теплое ароматное масло, растирает по ложбинке между ягодиц, массируя сжатое колечко мышц. Губы отвлекают от неприятных ощущений, покрывают поцелуями плечи и шею, в то время как палец достаточно осторожно и медленно проникает внутрь — немного, всего на одну фалангу. Скуало силой заставляет руки скользить по телу Занзаса, любуясь красивым контрастом цвета кожи, самим выпускником и не замечая в ответ более откровенного касания. Он старается не обращать на это внимание и крепко обнимает Скариани, боясь, что тот и впрямь сейчас отстранится, напомнив о том случае с зеркалом, усмехнется и пошлет на все четыре. Занзас не хочет быть ласковым, каждым своим действием демонстрируя, что между ними лишь секс, не больше. Супербиа подмечает это, но думать не хочет, что все не взаимно и касается лишь плотских утех, как и совершенно не хочется вспоминать, что завтра выпускник покидает школу волшебства. Слизеринец задыхается. Тело каменное от напряжения, и внутри бушует магия, заставляя огонь в камине бешено метаться. Хочется не сдерживаться, резко войти и… Занзас судорожно выдыхает. Проталкивает палец глубже, двигает неспешно, растирая масло по горячим стенкам ануса. — Я не девчонка! — возмущается гриффиндорец и хмурится. Прижимает Занзаса в своих объятьях ближе к себе, нетерпеливо ерзая под ним. — Я заметил, — насмешливо хмыкает Занзас, добавляя второй палец, толкаясь быстрее, раздвигая внутри и растягивая, подготавливая к сексу. — Сделай уже это! Будто тебе вообще нужны эти церемонии, — высказывается Скуало и смотрит в потолок, подбородком уткнувшись в широкое плечо. И все же несколько неуютно, даже в какой-то мере страшно от понимания дальнейшего. Слизеринец отстраняется, разрывая объятья, быстро снимает с себя остатки одежды. Скуало жадно улавливает скупые движения Занзаса, которыми тот снимает с себя одежду. Огонь с камина отливается на смуглой коже, оставляет блики, и гриффиндорец даже ощущает, как по виску течет испаринка. Руки Занзаса тянутся к Супербиа сами, жадно проходятся ладонями по бедрам и талии, оглаживая бледную кожу кончиками пальцев, и это касание выходит неожиданно ласковым. Пятикурсник стонет в ответ протяжно, выгибается, чувствуя некую плавящую изнутри ласку. Скуало красивый, возбуждающий, и Занзасу хочется трогать и целовать его, он притягивает к себе, привлекает. И слизеринец поддается, привыкший получать желаемое; даже не замечает, как сам оказывается привязан. Это раздражает до безумия, но изменить ничего не получится — слишком поздно, Занзас уже попался в эту ловушку, стал зависим от этого пламени внутри. Толчок получается грубым и резким, и все очарование момента испаряется после того, как внутри Скуало возникает разрывающее ощущение. Гриффиндорец невольно сжимается, прикусывает губу, никак не возникая, чтобы не прервать действия. Только и делает, что цепляется за чужие плечи и шею в попытке расслабиться. Занзас шумно выдыхает, двигается быстро, вбиваясь в податливое тело, ничуть не сдерживаясь, забирая все: удовольствие, возбуждение, пламя внутри, сжигающее дотла. Он целует тонкие губы, прижимается к теплому телу, поддаваясь на жаркие касания, от которых внутри все полыхает не хуже чем при пожаре. Супербиа жмурится, чувствуя как глаза начинают слезиться. Не хочется выглядеть перед Скариани слабаком, потому что тот вряд ли потом согласится хотя бы еще раз встретиться. Только Занзас, будто не замечая этой слабости, обнимает крепко, проводит ладонью по влажной от испарины спине и, к удивлению даже для себя, мягко касается губами виска Скуало в успокаивающем поцелуе. Темп сменяется на более щадящий, плавный и медленный. Скуало такой тесный, так сильно сжимает, что перед глазами все плывет, а низ живота приятно сводит. И мурашки по всему телу, собираются на шее и поднимаются к немеющему затылку. Слизеринец глухо стонет, ведет губами по изгибу шеи. — Скоро пройдет, — хрипло обещает Занзас, не останавливаясь, стараясь двигаться так, чтобы задевать чувствительную точку внутри. Гриффиндорец теряется, когда слышит успокаивающие слова, столь нехарактерные выпускнику, и легкие будто сжимаются сильнее. Воздуха не хватает, в особенности когда что-то внутри задевается, и по всему телу мурашки проходятся вместе с приятной дрожью. Скуало чуть стонет в жадном поцелуе, пытаясь отвечать вровень Занзасу. Горячо и болезненно приятно, и Супербиа никогда не думал, что между этими противоположными чувствами когда-то станет метаться без шанса сделать выбор. Слизеринец отстраняется, смотрит на любовника и не может отвести глаз. Румяное лицо, отсветы пламени в волосах и на пушистых белых ресницах. Покрасневшие от поцелуев губы, припухшие и искусанные. Невозможно удержаться и не поцеловать снова. Провести кончиком языка, толкнуться в рот. Занзаса это дразнит, заводит. Он сильнее прижимает к себе любовника — еще немного и кости захрустят. Входит глубоко, на всю длину, до предела, и вместе с каждым движением, кажется, воздух выбивает из легких у них обоих. И сердце в груди заходится; стучит так сильно, что тупой болью в ребра отдает. А в голове одна только мысль: «Как же, черт возьми, хорошо» Скуало буквально задыхается от противоречий, от контраста ощущений и того, что дают ему прямо сейчас. Занзас то груб, то нежен, и в этом легко потеряться. Только вот волшебник все равно продолжает хвататься за чужие плечи, крепко обнимая и прижимаясь, несмотря на то, что итак тесно прижат к сильному телу. Прикусывает губу и испытывает стыд, вновь издав прерывистый стон. Ногами обвивает чужие, сжимая, боясь на миг ослабить хватку и отпустить. — Не сжимай так сильно, — с усмешкой приказывает слизеринец, чуть ускоряясь. Занзас задыхается от ощущений, срывается с медленного темпа на резкие и быстрые движения, но почти сразу берет себя в руки, замедляется, чтобы и Скуало мог получить удовольствие в награду за смелость. Пальцы грубо поглаживают спину и ребра, зарываются в волосы, сжимая у корней. И все же болезненные ощущения забываются под приятными, и стоило только почувствовать приятную сторону процесса, как тело будто прошибает током. Скуало резко напрягается и изливается, пачкая чужой и свой животы. Стыдно, неловко, и лицо снова прячется в широком смуглом плече. Сперма гриффиндорца обжигает кожу, заставляет внутри все сжаться. Слизеринец был уверен, что это вызовет отвращение, но вязкие белесые капли, стекающие по животу, только еще больше заводят. Все еще не опавший член трется между телами, вызывая у Супербиа очередную порцию мурашек и волнения. Шумный выдох, стон, спутанные мысли. Скуало уже перестает понимать происходящее, оставаясь на уровне примитивных чувств, заставляющих поддаться и продолжать лежать под другим парнем. Занзас проводит носом по щеке гриффиндорца, спускается к шее и прикусывает кожу, вылизывает оставшийся алый след. Скуало восхитительно тесный, сжимает и обволакивает, вырывая глухие стоны удовольствия. Занзас ладонями спускается к бедрам, подхватывает под коленями стройные ноги, поднимая выше, больше открывая растянутое вокруг собственного члена анальное отверстие. Двигается быстрее, выходя почти до конца, а затем резко проникая на всю длину. Скуало судорожно дрожит, выгибается навстречу, в очередной раз прикусывая губу с целью перекрыть вырывающийся стон. Он сжимается, четче чувствуя плоть партнера, и замирает. Волна удовольствия накрывает Занзаса с головой, проходится под кожей разрядами тока. Слизеринец протяжно стонет, кончая в жаркую глубину, прикрывает глаза и сильнее прижимает к себе любовника, совсем не желая отпускать. «Мое» Супербиа прижимается, разделяя желание не отстраняться, чувствует горячую сперму внутри и не желает ее выпускать. Ему хорошо, хоть тех самых небес, описываемых в книгах, так и не увидел. Но ему достаточно и этого, несмотря на то, что дышать тяжело, а тело продолжает упорно дрожать, но уже из-за испытанного оргазма. Руки и ноги судорожно сжимают Занзаса, прижимают теснее к себе. Слизеринец расслабленно перекатывается набок, даже не пытаясь выбраться из стальных объятий. Касается губами влажного виска и прикрывает глаза. Кажется, что каждая клеточка тела приятно покалывает, а в душе впервые покой. Шевелиться не хочется, как и отпускать гриффиндорца, а от мысли, что Скуало может быть с кем-то другим, становится неприятно. Слизеринец обнимает любовника крепче, вздыхает и усмехается. — Ты будешь мне писать? — скорее, даже просит, чем интересуется. Не хочется терять эту самую связь со Скариани. — Буду, — Скариани лениво ведет пальцами по спине, коротко и поверхностно целует припухшие губы. — Через два года встретимся у Грюма. А в ответ совершенно идиотская улыбка, потому что такую дорогу Скуало принимает. Щекой трется о чужую, все так же не отпуская. — Врой! Он непременно меня позовет в свои ученики!