***
Девушка проснулась. Солнечный свет проникал через маленькое, размером с ладошку, окно. Определить время было невозможно — часов в тюрьме, естественно, не было, а до окошка Эпонина допрыгнуть не могла. Оставалось только гадать, утро сейчас или полдень. После жёсткой, холодной лежанки болела спина. Вчера она долго не могла заснуть, содрогаясь от стонов страдающих ревматизмом заключённых. Ночь была ужасна — было очень холодно, приходилось бегать по камере. Уже ближе к рассвету, когда из окна лился розовый свет, Эпонина проснулась от судороги в ноге. Стиснув зубы, она ногтями впилась в икру ноги. Хорошо, что прошла боль быстро. Во время сна грубая серо-коричневая кепка сползла на бок, и из-под неё вылезли несколько прядей, которые она прятала под головным убором. Эпонина сняла её, и тёмные волосы каскадом рассыпались по плечам. Девушка отошла от стены с окошком и подошла к лежанке. Твёрдое, полинялое одеяло служило постелью. Она сложила его в четверо — получилась жёсткая, но всё же подушка. Эпонина села. Соблазн откинуться на стену как на спинку стула был велик, однако, услышав очередной стон больного старика из соседней камеры, она быстро выпрямилась. Здесь очень легко застудить себе спину. За всё недолгое пребывание в заточении Эпонина много думала. После той ночи она перестала брезгливо относиться к тюрьме как к мерзости жизни — она боялась её. Боялась, что останется здесь навечно. Да что навечно — мысль о том, что её оставят здесь по крайней мере на неделю ужасала её. Время тут текло медленно, от постоянной тьмы, холода и стонов можно сойти с ума. Она сидела долго, хотя и не понимала этого. Минута кажется вечной, но углубившись в воспоминания и мечты, не заметишь, как пройдёт час. Вот и сейчас Эпонина, закрыв глаза, думала о Мариусе. Она была неравнодушна к этому юноше, но не смела ему в этом признаться. Изнутри её терзала ревность. Она ревновала Мариуса к Козетте. «Я ему так и не сказала», — промелькнуло у неё в голове. Эпонина вспомнила о письме, что лежало у неё в корсете. Прошло много времени, прежде чем Эпонина поняла, что к холоду присоединился голод. Девушка слышала, что кормят здесь скверно, но ведь кормят… или она уже совсем не ориентируется во времени? Эпонина не подозревала, что еду дают только уже осуждённым преступников, а тех, что будут допрашивать, не кормят вовсе, тем более, таких оборванцев. Что-то вроде пытки, дабы смирились и отвечали на допросе. Свет, идущий из отверстия в стене, постепенно окрашивался в голубоватый цвет. В камере стало темнее, и Эпонине стало страшнее. Она сидела и тихо смотрела, как угасает свет, и наступает тьма. Уже в потёмках она услышала шаги. Звякнули ключи, и в комнату вошли два человека. Один из них жестом велел ей встать. Эпонину увели.***
— Вы девушка?! — в ледяном голосе прозвучало искреннее изумление. — Да… — Эпонина была удивлена не меньше. — Ясно, — жалкое подобие улыбки. Человек с каменным сердцем не умеет улыбаться, но радость была велика: эта девушка — просто находка! — Надеюсь, Вы не очень замёрзли в камере, — усмехнулся он, зорко смотря на девушку в ожидании реакции. Эпонина вздрогнула, вспомнив эту ночь, но промолчала. — Я полагаю, Вы не хотите больше оставаться здесь, верно? Эпонина робко кивнула. Она понимала, что просто так её не отпустят, но девушка была готова выйти из тюрьмы любой ценой… почти любой. — Вас освободят, но я надеюсь, что Вы не забудете этого великодушия, ведь Вас обнаружили с революционерами и по закону должны были… — далее последовал выразительный жест. Жавер редко прибегал к таким средствам, он не любил хитрить, но здесь он был обязан помочь следствию вот таким способом, несмотря на собственные предпочтения. — Да-да, я Вам очень благодарна, — начала Эпонина, но инспектор прервал её: — Не могли бы Вы оказать маленькую услугу государству, которое так великодушно к своим чадам, и помочь нам? — В чём? — Мы доблестно служим государству… — далее последовала тирада о добром короле, злых мятежниках и, в заключение, холодной камере. Эпонина молча слушала. — Итак, Вы согласны? — Но что я должна сделать? — Вы просто будете сообщать нам важные сведения во благо короля. Вы пойдёте домой, а если услышите что-нибудь важное, расскажите нам… Я сам буду подходить к Вам. — Вы не думаете, что это будет слишком подозрительно? — ухмыльнулась девушка, но строгий взгляд Жавера напомнил ей о ждущей в случае неповиновения тюрьме. — Мы незнакомы, — спокойно сказал инспектор и снова уткнулся в бумаги, показывая, что разговор окончен. Эпонину выпустили на улицу.