Ночи Средиземья

Между представителем великого шогуна и не менее великого харадского султана развернулась нешуточная борьба. Оба располагали крупными средствами, и, судя по тому, как широко раскрывались узкие глаза остальных присутствующих, суммы назывались нешуточные. Гилморну так не хотелось в гарем султана, что он всей душой болел за Арисаву-сана. Тем более что последнему невероятно шел нервный румянец и оживленное выражение лица. Он больше не напоминал того брезгливого и надменного господина, который явился осматривать Гилморна. Эльф начал бросать на него жаркие взгляды из-под ресниц, слегка изгибая уголки губ в улыбке, и с радостью заметил, что Арисава-сан очень даже откликается на его призывы, заводясь еще больше. Гилморн был уверен, что теперь он собирался купить эльфа вовсе не ради своего господина. На стороне Арисавы-сана было и то, что он был в своей стране, с полным доступом не только к богатствам шогуна, но и к собственным средствам. Глазом не моргнув, он вынул из рукава какой-то свиток, который помог ему сразу же взвинтить цену. Эльф предположил, что это или закладная на что-то ценное, или вексель, или назначение на хлебное место. В отличие от него, евнух султана располагал только ограниченной суммой, взятой в путешествие, и по всей видимости, уже приближался к ее исчерпанию. Он давно перестал улыбаться, сузил глаза и цедил слова сквозь зубы. Гилморн уже позволил себе радостно надеяться и прикидывать, не лучше ли свести с ума Арисаву-сана и стать его доверенным лицом, чем пытаться его подсидеть. Или в данном случае «подлежать». Торги опять застопорились — оба участника повышали цену по чуть-чуть, пытаясь измотать друг друга. Ушлый Вакаяма немедленно их подтолкнул, сдернув с Гилморна нижнее кимоно, под которым он был почти совершенно голый, только в традиционной умбарской набедренной повязке, оставляющей обнаженными ягодицы. Под голодными взглядами трех десятков мужчин и одного евнуха Гилморн непритворно смутился и порозовел. Кайт-бей тут же бросил в бой все свои средства и назвал такую цифру, что все замолчали и как будто даже затаили дыхание. Даже Вакаяма потерял дар речи и не сразу выговорил свою традиционную фразу на умбарском (аналог «Куча денег раз, куча денег два» на вестроне). Арисава-сан с треском сломал веер. У Гилморна упало сердце. Он взмахнул ресницами и бросил на Арисаву взгляд, полный мольбы и призыва. Стыдливого, естественно, призыва. В этот момент он чистосердечно и страстно желал упасть именно в его объятия и удовлетворить его самым изысканным и великолепным образом. Ему даже казалось, что он с самого начала хотел попасть именно в покои великого шогуна, светила умбарской культуры и цивилизации. Никакой мужчина не смог бы устоять перед подобным взглядом, и Арисава не стал исключением. Он вскочил на ноги, сдернул с пальца перстень с драгоценным камнем и кинул его к ногам Гилморна, последний раз называя цену. Кайт-бей скривился и с досадой хлопнул себя по ляжке. Арисава поклонился ему, не скрывая торжествующей улыбки. В этот момент Гилморн его просто обожал. В следующий момент забытый всеми Курохито-сан лениво поднялся и негромко назвал свою цену. Как Гилморн потом узнал, пятнадцать тысяч рё. Среди сдержанных и вежливых умбарцев поднялся такой шум и гам, что одно это давало представление об огромности суммы. Кто-то вскочил на ноги. Арисава побледнел и упал обратно на циновки, будто под ним подогнулись ноги. Гилморн ощущал нечто подобное сам, в ужасе глядя на черного человека. Без всякого сомнения, теперь он отправит эльфа в бордель отрабатывать потраченные деньги лет сто, передавая его по наследству детям и внукам. Вакаяма что-то спросил дрожащим голосом — видимо, почтительно осведомился, правильно ли он расслышал и действительно ли у господина есть в наличии подобные средства. Курохито-сан подхватил одной рукой внушительный мешок, лежащий рядом с ним, и прошел мимо сидящих поближе к помосту, бросая на ходу небрежные извинения. Он развязал мешок, и к ногам эльфа полился поток умбарских золотых монет — больших и тонких вытянутых пластинок с иероглифами. Гора золота закрыла эльфа до колен. В другое время Гилморн бы оценил красоту жеста, но сейчас ему, ошеломленному неожиданным поворотом судьбы, было не до того. Монеты были холодными, и по его обнаженному телу прошел холодок. Курохито-сан наклонился, поднял снятое с эльфа кимоно и накинул ему на плечи. Оцепеневший Гилморн успел только заметить, что глаза у него зеленые, а взгляд пронзительный и жесткий. Его новый хозяин не удостоил покупку даже словом. Он что-то негромко сказал Вакаяме и вышел, оставив всех с разинутыми от изумления ртами. Торги закончились. Через очень короткое время Гилморн снова оказался в закрытом паланкине. Что характерно, бережливый торговец избавил его от всех дорогих шпилек и от красивой сережки с сапфирами. И даже от нижнего кимоно, накинутого Куро-саном. Его переодели в старую одежду, в которой он появился в доме Вакаямы, и в те же хлипкие веревочные сандалии. Гилморн со вздохом вдел в ухо свою старую сережку с аквамарином, гадая, позволит ли новый хозяин оставить ее. Пока его несли по улицам, он пытался разглядеть и запомнить дорогу. Но дверцы с одной стороны и окошечко с другой были заперты снаружи, а в щелочку много не разглядишь. Гилморн обнял колени руками и уткнулся в них лицом. Ему было страшно. Не то чтобы его пугала работа в борделе — после лесных разбойников, морских пиратов и роханских пастухов ему особенно нечего было бояться цивилизованных клиентов, которые платят деньги. Но его пугал новый хозяин и его необъяснимое равнодушие. Перспектива увидеть его лицо без маски тоже энтузиазма не вызывала. Вдруг он старый и страшный? А вдруг хозяин вообще не открывает лицо даже дома? А вдруг его доставят не в дом хозяина, а сразу в бордель? Когда паланкин опустили на землю и открыли дверцы, Гилморн нервно огляделся, ища нечто похожее на красные фонари. Впрочем, это могла быть только фигура речи. Хотя нет, добротная большая усадьба, намного больше дома Вакаямы, ничем не напоминала бордель. Все-таки дом Курохито-сана, и на том спасибо. Прибытие эльфа опять прошло без шума и помпы. Молодой симпатичный слуга-умбарец предложил ему легких закусок — Гилморн отказался, ему кусок в горло не лез от волнения. Выпил только воды. Слуга не отвечал ни на какие вопросы на вестроне, повторяя «вакаримасэн», даже когда Гилморн собрал все свои знания умбарского и спросил: «Курохито-сан дондэ?» Его снова отвели в баню, но на этот раз не прислали никого мыть его и наряжать. Слуга показал на бочку с горячей водой, на мыло и мочалку, бросил на лавку нижнее кимоно и полотенце и ушел, даже не поклонившись на прощанье. Казалось, он за что-то сердится на Гилморна, не считая нужным соблюдать традиционную для умбарцев преувеличенную вежливость. Гилморн мстительно подумал, а не разорился ли Курохито-сан, чтобы его купить, и не поэтому ли слуга так недоволен, что ему задержат жалованье за следующий месяц или вообще рассчитают. Со вздохом он уселся на скамеечку и взял ковшик, никак не решаясь приступить к помывке. Что его ждет в этом кошмарном доме, таком же неприветливом и равнодушном, как его хозяин? ~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Вакаримасэн - не понимаю Курохито-сан дондэ? - Где Курохито-сан?