На следующий день

Последствия одного решения

      На завтра так ничего и не случилось. И еще день я был предоставлен сам себе. Решив воспользоваться такой возможностью, я снова попросился на прогулку; на мое счастье, день выдался погожий. Весь положенный мне час я просидел, согреваемый лучами солнца, зажмурившись от удовольствия.       Но такие моменты быстро проходят, и уже на следующее утро, сразу после завтрака, ко мне нагрянули гости.       — Твой «гость» приехал, — раздраженно прозвучал голос с порога с характерными кансайскими интонациями.       Вместо Янсенсена в этот раз был подполковник Араки. За два дня общения с европейцем я свято уверился, что ненависть и раздражение со стороны Араки были не более чем спектаклем. Новая встреча показала, что это не так. Даже когда подполковнику и не было необходимости играть на публику, он все равно был неприветлив и груб. Не нужно быть гением, чтобы понять — его ненависть в день нашего первого знакомства была наигранной лишь отчасти.       — Гость? — Ч непонимающе уставился на Араки.       — Да, гость, — еще больше раздражаясь, повторил Араки. — Кацураги. Ее привезли сегодня ночью. Пошли.       Не говоря больше ни слова, он вышел из камеры, и, как по команде, в дверном проеме возник мой конвой в лице майора Такады. Уже около самой комнаты для свиданий Араки остановился и снова бросил на меня взгляд с плохо скрываемой недоброжелательностью.        — Я буду наблюдать из второй допросной. Ты должен уговорить ее сотрудничать. И надейся, что у тебя все получится.       «Сотрудничать» — слово, которое не вылезало у меня из головы все время, пока меня вели по коридорам на встречу с Кацураги. Да, теперь мне только и осталось, что сотрудничать. И больше ничего.        Раньше… раньше мне казалось, что у меня было столько вариантов. Смешно даже подумать, что я был таким наивным, что мог поверить людям, которых едва знал, но не поверил своей интуиции, которая кричала о том, что все катится к черту.       «Да, и именно поэтому теперь ты здесь. Сотрудничаешь. А сотрудничая с ними, ты в очередной раз подставляешь кого-то. Единственная разница — в этот раз ты делаешь это не только для себя».       Комната для свиданий была единственным приличным местом в этой дыре. Четыре камеры по периметру, один стол, в столе — два кольца для наручников, пачка сигарет, два стула. И один уже был занят. Женщина в тюремной форме тут же подняла голову, когда я зашел.       Это лицо, этот взгляд — я узнал ее сразу. Несмотря на заморенный вид, несмотря на спутанные, грубо остриженные волосы и отсутствие блеска в глазах. Майор, бывший тактический командир и мой опекун — Мисато Кацураги.       — Ми-мисато!!! — Я инстинктивно попытался рвануться к ней. Столько месяцев я не видел ни одного знакомого лица, и вот, увидев ее, я совсем потерял голову.       Охранник, сопровождающий Кацураги, моментально пресек эту мою попытку общения не по правилам и кивнул на стул напротив.        — Мисато! Я так… так рад тебя видеть! — сбивчиво начал тараторить я, и заготовленная речь совсем вылетела из головы. — Я… я не знал, жива ли ты, мне ничего не рассказывали. Я думал, что вас уже давно убили или того хуже. Господи, как же я рад, что ты в порядке!.. Мисато, почему… почему ты молчишь? Ну ответь же мне, это же я — Синдзи!       Я тараторил без остановки от радости встречи и совсем не замечал странных, но очень явных моментов в ее поведении, которые бросались в глаза: то, как Мисато вздрогнула, когда я зашел, как она дернулась, когда ее охранник приказал мне сесть.       Кацураги медленно потянулась к пачке, и я обратил внимание, что на правой руке отсутствует ногти на безымянном пальце и мизинце, как будто ногтевые пластины выдрали с мясом.        Девушка вытянула из пачки сигарету и, чиркнув зажигалкой, сделала затяжку.       «Она курит?! — озадаченно подумал я. — Мир перевернулся что ли?»       Она сделала еще одну затяжку, затем ее взгляд медленно перетек на меня. И у меня по спине снова побежали предательские мурашки. Ее взгляд был чужим. В нем я увидел то, чего не хотел там видеть — холодную ярость. Так же быстро изменилось и выражение ее лица. На нем проступила смесь отвращения и ненависти. Наконец, она произнесла:       — Я очень хорошо помню, кто ты, Икари.       Голос прозвучал хрипло, надтреснуто, женщина буквально выплюнула эти слова.        — Не думала, что увижу тебя здесь, — отрывисто продолжила Кацураги. — Мне казалось уж кто-кто, а ты вывернешься.       «Это что, не она? Может быть, двойник? Подстава от Араки? — Мысли сумбурно заметались в моей голове. — Нет, этого не может быть. Это она, ее голос. Но что с ней такое? Что ей рассказали? Неужели они знает про… Так, неважно, неважно… Главное все отрицать».       — Мисато, о чем ты? — Мой мальчишеский голос звучал неуверенно и встревоженно. — Я не понимаю. Это же я, Икари…       Кацураги тут же грубо меня прервала:       — Дурака разыгрывать будешь с кем-то другим. Я уже хорошо знаю твое гнилое нутро, Икари.       — Послушай, Мисато, зачем ты так со мной? Я не знаю, что произошло, но уверяю: все, что они тебе могли рассказать, ложь, ложь, — горячо начал уверять я. — Они пытаются нас поссорить, понимаешь. Они вбивают клин, чтобы…       — ЗАТКНИСЬ!!! — вдруг прорычала майор, и в ту секунду мне стало страшно.        Такую Кацураги я никогда не видел. Гнев и ярость буквально сочились из нее, а с трудом сдерживаемая ненависть будто сжигала ее изнутри. Мисато откинулась на стуле и, сделав еще пару затяжек, бесцветно проговорила:       — Умолкни, Икари, просто закрой свой рот. Иначе я вырву твой лживый язык, и эти наручники меня не удержат.       Она снова перевела дух:       — Я знаю. Ясно. Они мне все рассказали. Ты понял, Икари. ВСЕ!       — И ты им что, поверила?! Да они тебе наплетут все что угодно! Это же их работа — выворачивать правду как им вздумается. Приди в себя, майор, тебя же используют!        Я говорил слова, но сам в них не верил. В мозгу пульсировала только одна мысль: «Это конец!». Самые худшие мои предположения подтвердились — Кацураги все-таки знала о том, что это я причастен к столь быстрому захвату NERV Силами Самообороны.       — Ты что, считаешь, я идиотка? — Мисато яростно дернулась вперед. — Думаешь, я бы поверила им, хотя бы слову из того, что они сказали, не покажи они мне доказательства?       Несколько секунд ее лицо было совсем рядом со мной. Ее правый глаз не мигая смотрел на меня. Но это уже был полубезумный взгляд совсем другого человека, а не той Мисато, которую я знал.       Откинувшись на стуле, женщина продолжила:       — Я не хотела, не могла верить тому, что видела и слышала. Но пришлось. Пришлось…       Она затянулась новой сигаретой и замолчала. Наступила тишина.       — Что они тебе рассказали, Мисато? — Я должен был знать ответ, хотя уже догадывался, каким он будет. — Конкретно.       — Они рассказали, как ты нас продал, всех нас. Сначала я искала тебе оправдания, убеждала себя, что ты сделал это потому, что был просто ребенком, глупым и наивным, но потом я услышала записи. — Она заметила мое удивление. — Да, да, они все писали. А ты, ты все прекрасно понимал. Играл нашими жизнями, торговался. И я поняла — ты ничем не лучше этого старого ублюдка, твоего отца. Оба любите играть жизнями людей, их судьбами, а в итоге несете лишь боль и страдание другим.       Она замолчала. Я же мысленно несколько раз проклял Араки, Янсенсена и всех остальных по списку. Теперь было понятно, почему полковник полагал, что уговорить Мисато будет непросто. Тут скорее более подходящее слово — «невозможно».        Как ни странно, но понимание того, что Кацураги все знает, почему-то заставило меня почувствовать облегчение — можно было перестать прикидываться наивным маленьким мальчиком. Лучше уже ужасная правда, чем лгать еще и в этом, я и так достаточно лгал.       — Ясно… Майор, — негромко начал я, — я мог бы начать оправдываться, но не буду. Даже если я тебе все расскажу, сомневаюсь, что ты сможешь меня простить.       Она выпустила струйку дыма и с интересом посмотрела на меня. Кажется, моя внезапная откровенность пришлась ей по вкусу.       — Ты прав. Мне плевать, какие у тебя причины были. Они не смогут стереть из памяти воспоминания о штабелях трупов моих сотрудников, которых укладывали в мешки перед Командным центром. Застывшие, мертвые глаза, гримасы ужаса. Ты ничего этого не видел, а я сидела, прикованная наручниками к колесу грузовика, и наблюдала это воочию.       Она бросила испепеляющий взгляд в мою сторону. Она была права — этого я не видел. Я в тот момент был в обесточенной капсуле, из которой меня автогеном вырезали.        — Трупов было так много, что кончились грузовики и мешки, — проникновенно продолжила Мисато. — И тогда они решили, что проще сжечь. Иногда… иногда кто-то в той куче тел был еще жив — он начинал вопить, когда огонь подбирался к нему. И тогда один из солдат просто пускал в него еще одну струю из огнемета. Он оседал горящим факелом на землю, а я глядела и не могла оторваться.       — Ясно, — еле слышно произнесли мои пересохшие губы.       — Знаешь, я удивлена, что ты не решаешься оправдываться. — Ее лицо снова перекосила эта ужасная брезгливая гримаса. — Я-то думала, у тебя совсем не осталось ни стыда ни совести, Икари… Значит, ты все-таки чувствуешь что-то… может быть, даже страдаешь. Это хорошо…       Хорошо, что страдаю? Да, это совсем не та Мисато, что я знал. Прежняя она никогда бы не стала желать боли и страданий никому, особенно мне.        Сигарета в руках Мисато догорела. Она втоптала окурок в пепельницу и потянулась к пачке за следующей. Ее пальцы еле гнулись, и каждый раз, когда приходилось брать сигарету, она еле заметно шипела от боли. Удивительно, как я раньше не заметил. Кацураги заметила этот мой взгляд.       — Увидел, да? — Она выпустила мне в лицо струю дыма, от которой нестерпимо хотелось кашлять.       — Что с тобой произошло?       — Пытки, — каким-то будничным тоном сообщила она мне. — Знаешь, пока кое-кто почивал на лаврах в отдельной камере, меня допрашивали. Иногда будили ночью и тащили на допрос, держали впроголодь, выбивали информацию. Они хотели, чтобы я подписала показания, чтобы оговорила своих.       Она посмотрела на меня с чувством плохо скрываемого превосходства.       — Но я — боевой офицер, у меня есть гордость, есть честь, в отличие от предателя, вроде тебя.       Каждый раз, когда она называла меня предателем, — это было, как удар хлыстом по лицу: мучительно больно, нестерпимо. И хуже всего было то, что это была правда. У всех действий всегда бывают последствия. Мои сидели прямо передо мной.        — Видишь? — Кацураги показала мне указательный палец, с трудом сгибаемый, искривленный, с обломанным ногтем, как и остальные на ее руках. — Сначала тебе дробят кости в пальцах. Это очень больно и эффективно, а потом дают им срастись как получится. И тогда с каждым новым движением ты будешь чувствовать боль, как напоминание.       Она сделала еще затяжку и снова выпустила поток дыма мне в лицо.       — Однажды они пришли и сказали, что это мой последний шанс, больше они уговаривать не будут. — Она тяжело вздохнула. — Я рассмеялась им в лицо. Сказала, что они ничего от меня не получат. И тогда они оставили меня наедине с одним из тамошних мясников. Знаешь, что он сделал? — вкрадчиво поинтересовалась Кацураги.       Она подалась вперед всем телом и рукой медленно убрала прядь волос, скрывающих левую половину лица. На месте левого глаза была багровая дыра, покрытая ужасными красными рубцами.        Мои глаза сами собой уткнулись в пол. Я не мог, не хотел смотреть на это. В голове снова пронеслись последние слова Рёдзи: «и живые позавидуют мертвым». Кажется, это было из Библии.        — Посмотри на меня, — тихо проговорила Мисато, в ее голосе зазвучала угроза.       Я молчаливо смотрел в пол, не решаясь поднять глаза.       Вдруг она со всей силы стукнула по столу ладонями и проорала:       — Смотри! Смотри на меня! Это твоя вина! Слышишь? – твоя!       Ее крик возымел действие. Я усилием воли поднял глаза на ее искаженное от боли и гнева лицо. Расширенный зрачок правого глаза и зияющий провал левого — в тот момент мне казалось, что эта картина останется навечно в моем сознании.       Почему-то факт того, что на нее снова смотрят, ее успокоил. Майор тяжело вздохнула, переводя дух.       — Я продержалась целую ночь. Целую ночь, Икари. Ты бы и пяти минут не смог вытерпеть. А знаешь, что было утром? Они пришли и рассказали мне правду. Про то, как все было. Про то, кто им помог сделать то, что они сделали. Клянусь тебе, Икари, в тот момент я готова была подписать все что угодно, лишь бы ты никогда больше не увидел солнечного света.         Она сделала тяжелый вздох.       — Но не стала. Не ради тебя, а ради всех тех, кто жив и памяти тех, кто не выжил. Люди должны знать, что мы не монстры, что все это мы делали ради них.        Повисло тягостное молчание. Мисато безмолвно курила, я также безмолвно обдумывал, что она сказала, глядя в пол, а часы почти безмолвно отсчитывали минуты нашего свидания.       — Я заключил сделку, — наконец, произнес я.       Ее лицо потемнело, взгляд стал колючим, и глаза уже не сходили с моего лица.       — Сделка, — произнесла Мисато размеренно, словно пробуя на вкус это слово, — один раз ты уже заключил сделку…       — Да, но теперь все совсем иначе, — торопливо перебил я моего бывшего командира, чувствуя, как в ней снова закипает эта неконтролируемая ярость. — Это хороший вариант, который позволит спасти хоть кого-то.          Конечно, я недоговаривал. Я не был уверен, что Янсенсен и Араки сдержат данное мне слово. В конце концов, что у меня есть, кроме листка бумаги с печатью и подписью? Да и скольких я в итоге спасаю? Девочку в коме и одну девушку, годящуюся мне в старшие сестры. Мне всего лишь отдавали тех, кто не представлял для них ценности.        — Все иначе… спасти хоть кого-то? — хриплым голосом повторила за мной Мисато, и я понял, что не только не успокоил, но еще больше разозлил ее. — Как спасал нас раньше?!       Она яростно пыхнула горьким табачным дымом в мою сторону.       — И кого ты подставишь на этот раз, Икари? Кто теперь должен будет страдать вместо тебя?! На чьи боль и слезы ты променяешь нашу свободу, а?!       В конце фразы ее хриплый голос от напряжения сорвался на фальцет. Непотушенная сигарета щелчком пальцев отправилась в угол комнаты. Кацураги привстала и, угрожающе нависнув надо мной, вперила взгляд в мое лицо.       — Говори! — потребовала майор.       — Им нужен процесс, открытый. Слишком много людей погибло, видимо, народ недоволен и якобы честное и открытое слушание — единственный вариант его успокоить. Нужно свалить на кого-то штурм и N2 бомбу. И им уже без разницы, но кого-то прилюдно наказать нужно. Я выторговал сделку — даю показания, как они хотят, а взамен они отпускают несколько людей.       — Кого?       — Трех человек, — проговорился я, и, сообразив, что Мисато сейчас явно не стоит знать, что в числе тех, кого отпустят, буду я, быстро поправился. — Двух, Сорью и Ибуки.       — А я вам зачем? У вас же… Погоди… тебе нужно, чтобы я подтвердила твои слова, так? Чтобы на открытом суде я призналась в том, что из меня выбивали пытками, верно?       — Да, — хрипло произнес я, — иначе никак.       — То есть, ты хочешь, чтобы я измазала кровью честь моих подчиненных и сама подписалась под расстрельную статью? — Она хмыкнула с нездоровым блеском в глазах. — Я, может, немного и не в себе, но не настолько.       — Они скостят тебе срок двадцати лет. Выйдешь через восемь, — залпом выпалил я. — И они сохранят тебе звание.        — Им нужно кого-то расстрелять. Время поджимает, — со странной меланхолией в голосе протянула Мисато. — А если я откажусь, что тогда будет?       — Я не знаю, — честно ответил я, — но сделку они тогда могут и отозвать.       Мисато молча изучала мое лицо, иногда попыхивая сигаретой. А я сидел, как на иголках, понимая, что от того, согласится ли она, зависит и моя жизнь, повисшая сейчас на тонкой ниточке под названием «Мисато Кацураги».       — Что с командующим, с заместителем Фуюцуки?       — Высшая мера обоим, тут без вариантов.       — Акаги?       — Мертва.       Майор помрачнела, но все же продолжила:       — Рей?       — Аянами они никогда не отпустят, учитывая, что она такое — никогда.       Мисато поморщилась, словно от зубной боли. Несмотря на явные признаки помешательства, она даже сейчас все еще хорошо относилась к красноглазке. Ей было нелегко принять это, как и правду ее происхождения.       — Ты сказал три, — наконец произнесла Мисато. — Три. Освободят троих. Ты назвал Майю и Аску. Кто третий?       И снова на меня начал давать этот тяжелый полубезумный взгляд, который говорил, что она уже догадывается об ответе и сейчас его осознает.       — С-с-сукин сын! — прошипела Кацураги. — Продажная скотина! Ты и себе теплое местечко выпросил?! Снова спасаешь свою драгоценную шкуру?! ТРУС! ЖАЛКИЙ ТРУС!       Последние слова она проревела мне в лицо. Стол, за которым мы сидели, натужно скрипнул, когда Мисато дернулась в мою сторону.       — Ты мог выбрать любого другого. Мог поступить по-человечески. Из-за тебя, урода, столько хороших людей еще в худшем положении, чем я или ты. Как ты посмел выбрать себя?! После того, что ты сделал! После того, чему стал причиной?       Я видел, как бледнеет ее лицо, как яростно раздуваются крылья носа, и второй раз за нашу встречу порадовался, что она в наручниках и прикована к столу.       — Как бы я хотела, чтобы ты страдал! Как все те, кого ты предал! — Ее голос становился все громче и громче. Безумный глаз, не мигая, смотрел на меня, и в ту секунду мне показалось, что Мисато больше нет, осталась только безумная оболочка, полная ярости и гнева.       — К ЧЕРТУ ТВОЮ СДЕЛКУ И К ЧЕРТУ ТЕБЯ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ИКАРИ?! НЕ ВИДАТЬ ТЕБЕ ЕЕ! А ТЫ, ТЫ ОТВЕТИШЬ ЗА КАЖДОГО ПОГИБШЕГО МОЕГО ТОВАРИЩА В ТОТ ДЕНЬ! ЗА КАЖДОГО!       Стул отлетел в сторону, и майор попыталась через стол дотянуться до меня. Вены на ее шее вздулись, единственный безумный глаз был навыкате. Охранник Кацураги не стал медлить и ловко ударил ее дубинкой по животу. Мисато, скорчившись, упала на пол.       Тут же в дверном проеме возникли еще двое дюжих парней. Ловко отстегнув наручники, они потащили ее прочь. В проеме женщина успела ухватиться за косяк и прохрипела:       — Мучайся, Икари! Подавись своей сделкой и мучайся!       Как-то буднично оторвав ее пальцы от косяка, охранники потащили ее дальше по коридору. Женщина все еще продолжала что-то кричать, но стоило им свернуть за угол коридора, как голос ее стал стихать.         Совершенно опустошенный, я сидел и тупо пялился в проход. Майор Такада подняли мое безвольное тело и потащил куда-то по уже знакомым коридорам. В сердце чувствовалась странная пустота. Мне вдруг стало понятно со всей неизбежностью, что вместе с Мисато я лишился чего-то очень важного.