На следующий день

Судебное решение

      Скорость, с которой все закрутилось после того, как Мисато поставила свою подпись под показаниями, просто ошеломляла.       Всего час прошел или около того, и прямо в тюремном дворике сел вертолет Сил Самообороны, а майор Такада возник на пороге моей камеры и приказал следовать за ним. Второй раз за несколько дней я покидал эту тюрьму и в этот раз хотел верить, что навсегда.       Мощный Сикорский взревел двигателями, отрывая свою тушу от земли, и взял курс куда-то на север. Как завороженный я косился в иллюминатор до тех пор, пока очертания тюрьмы, в которой, как я думал, я проведу всю свою жизнь, не скрылись с легкой дымкой.        Мисато сидела напротив без наручников, без своего охранника, она тоже то и дело бросала взгляд в иллюминатор на своей стороне.        Полет был недолгим, но почти сразу стало понятно, куда мы летим. Это озвучил, собственно, Такада, что остался при нас — Токио-2.       Впрочем, а чего еще было ожидать? Где еще проводить процесс тысячелетия, как не в политическом сердце страны. Опять же, Токио-2 было самым охраняемым местом в Японии после полностью уничтоженного Токио-3. Так что, когда под брюхом Сикорский стали мелькать густонаселенные районы, а слева и справа образовался эскорт из двух боевых вертолетов, никто особо не удивился.       Когда наш транспорт начал снижаться и наконец завис, под ним была посадочная площадка комплекса зданий, судя по внешнему виду и количеству людей в форме, явно военного предназначения.       А дальше все было как в калейдоскопе. Новые, очень удобные комнаты, охрана скорее для проформы, вкусная еда и возможность выходить подышать воздухом. Правда, прочувствовать все это нам не дали.       До процесса оставалось всего ничего, и нас обоих начали срочно дрессировать, словно тигров в цирке. Все ради того, чтобы в назначенный день мы выступили так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кто настоящие враги этой страны.       И вот этот день наступил. Рано утром ко мне заявился полковник Янсенсен вместе с майором Такадой. Он протянул мне пакет с одеждой. Внутри оказалась форма NERV c лычками сержанта.       — Пора, Икари. Сегодня для вас все кончится.       Я лишь кивнул ему и начал одеваться. Форма сидела отменно, они даже не забыли две орденские планки: алая с синим за операцию Ясима и черная с белым за проклятого любителя копаться в чужих мозгах, Лелиила.       На первом этаже я встретил Мисато. Она, как и я, была при параде и надо сказать, что ей черная парадная форма шла гораздо больше моего. Не без волнения я подошел к ней и спросил:       — Ты готова?       — А ты?       — Не уверен, но выбора у нас нет.       Охрана в этот раз была на высшем уровне. Столько людей еще никогда не охраняли мою скромную персону. Наш маленький конвой долго петлял по улицам, но в итоге, проехав несколько КПП, остановился у черного входа массивного здания суда.        Стоило мне выйти, и я понял причину того, что охраняющие нас солдаты были так напряжены — за воротами и стеной, огораживающей здание суда, было огромное людское море, недобро гудящее на все лады. Судя по крикам и солдатам на взводе на КПП, настроение у толпы было недоброе.       Так что в зал заседания мы зашли в окружении солдат с оружием в руках, как будто вели не одного мальчишку и женщину без одного глаза, а самых опасных преступников в мире. Хотя, вероятно, в глазах мира мы выглядели именно так.       Стоило мне оказаться под сводами зала заседаний, и я на мгновение чуть не ослеп от вспышек десятков камер, что сработали почти одновременно. А когда перед глазами перестали плавать белые круги, я увидел огромный зал, полный людей.       Множество репортеров, родственники свидетелей, военные, гражданские — их было столько, что в огромном зале поставили дополнительные ряды кресел, и все равно мест не хватало. А сколько еще прилипло к своим телевизорам в ожидании обещанного шоу, которое тут по недоразумению называли судом.       Впереди высился пока еще пустой президиум, а справа — прозрачный пуленепробиваемый аквариум, специально доставленный для процесса. В нем я заметил две знакомые фигуры людей.        Только тут, на процессе, я увидел отца впервые после последнего раза в его кабинете на вершине пирамиды NERV.        Он заметно сдал. Когда-то окладистая и черная, как смоль, теперь борода отливала серебром, на лице появились новые морщины, а китель на командующем теперь висел, как на вешалке.        Его заместитель выглядел чуть лучше. Несмотря на то, что, в отличие от отца, Фуюцуки, казалось, совсем не изменился, его как будто совсем не тяготило его нынешнее положение, скорее наоборот. Он даже тепло улыбнулся мне, когда увидел в зале.       — Всем встать! — громко произнес распорядитель суда. — Приветствуем уважаемого судью Тетсуо Куроду.       В зал вошел невысокий старичок на седьмом десятке своей жизни в судейской мантии. Спокойно, даже величаво проследовав до своего места в президиуме, он в почти полной тишине сел в кресло и, нацепив очки на нос, приглушенным старческим голосом произнес:       — Прошу садиться.        И началась длительная и предсказуемо скучная процедура. Государственный обвинитель долго, с перечислением всех пунктов зачитывал все, в чем нас обвиняли, сыпал статьями, называл факты и цифры.        Как я и ожидал, все выглядело донельзя мерзко. NERV — вышедшая из-под контроля структура, спускающая на ветер сотни миллионов ежемесячно, ее руководитель — жестокий и жадный сукин сын, который обманывал комиссаров ООН и японских чиновников.       Скрывать и подделывать документацию технического свойства ему помогали доктор Акаги и его заместитель Фуюцуки, который, используя свои связи в армейской среде, следил за тем, чтобы их схемы обогащения не выплыли наружу.       А Мисато и ее команда отвечала за борьбу с Ангелами, точнее, ее имитацию. Ведь внезапно выяснилось, что Ангелы никогда не представляли настоящей угрозы, и все разрушения были вызваны либо некомпетентностью пилотов, в том числе и меня, либо приказами самого Гендо, дабы обеспечить как можно больше разрушений, чтобы выбить дополнительное финансирование на восстановление Токио-3.       Разумеется, в этом рассказе прокурора не было ни слова ни про Лилит или про клоны по имени Рей, ни про Адама, Третий удар. И, уж тем более, ни словом не обмолвился этот серый чиновник про людей, которые обеспечивали всю эту «вакханалию безрассудных трат денег налогоплательщиков».       В конце уже ожидаемо была рассказана правильная версия событий штурма, из которой выходило, что штурм был необходимостью, взрыв N2 бомбы, стерший с лица земли Токио-3 и половину Геофронта, — злым умыслом самого Гендо, который лично приказал пилоту Евы-00 совершить этот акт геноцида в попытке скрыть все признаки совершенных им преступлений.        Ну а сопротивляющиеся сотрудники NERV — это купленные Гендо предатели, верность которых была щедро оплачена из денег всё тех же налогоплательщиков.       Когда прокурор закончил, зал за его спиной гудел от негодования. Начали раздаваться выкрики, и судье пришлось пригрозить удалить всех присутствующих, если не восстановится порядок.        Затем судья повернулся к нам и по-отечески мягко спросил:       — Икари Гендо, вы сознаетесь в совершении предъявленных вам преступлений?       — Нет, не сознаюсь, — не колеблясь, твердо ответит тот.       — Козо Фуюцуки?       — Нет, не сознаюсь.       Судья закивал на эти слова.       — Прокурор, продолжайте.        Мужчина в ответ лишь и кивнул и, вперив взгляд в меня, произнес:       — Обвинение вызывает Икари Синдзи для дачи показаний.       Курода перевел взгляд на меня и спросил:       — Икари Синдзи, вы готовы дать показания?       — Да.       — Тогда прошу вас занять место свидетеля.        Он кивнул конвою, один из военных открыл прозрачную дверь аквариума, выпуская меня из него.       — Синдзи! Сын! — воскликнул до того хранивший молчание Гендо. — Что ты делаешь? Остановись!       Я бросил на него беглый взгляд и, повесив голову, проследовал к трибуне.       — Синдзи! — снова позвал меня отец.       Громко грохнул молоток судьи:       — К порядку, Икари Гендо, к порядку.        Стоило мне подняться на место свидетеля, как ко мне обратился прокурор:       — Икари Синдзи, поднимете правую руку и повторяйте за мной.       Он начал произносить клятву, что-то о том, чтобы говорить правду и только правду, а мой голос звучал следом. А затем я начал отвечать на вопросы, как учили. Спектакль был великолепный, этого было не отнять. На любой вопрос прокурора я в красках вспоминал события тех месяцев, что я провел в институте. Там было все: подковерные интриги, ликвидация неугодных, незаконная слежка и допросы, сокрытия правды и трупы, трупы, трупы.       Я несколько раз посматривал в сторону аквариума, пока меня допрашивали. Отец то и дело шептался о чем-то с Козо, но тот либо ничего не отвечал Гендо, либо лишь пожимал плечами.       Затем, закончив допрашивать меня, прокурор вызвал на мое место Мисато, и она обогатила мой рассказал красочными деталями, выворачивающими наизнанку всё грязное белье NERV.       Пока продолжался этот срежиссированный балаган, я искоса наблюдал за людьми в зале и думал о том, что человек по своей природе животное. Звучит пафосно, но это за год с небольшим я понял со всей отчетливостью. Ими правят инстинкты ужасные, отвратительные и неконтролируемые. Люди лишь кажутся цивилизованными, а по сути — это просто звериная масса.        И сегодня эта масса требовала нашей крови. Настойчиво, с полным осознанием того, что будет потом. Им было все равно, как так вышло, им было все равно, кто виноват. Они хотели крови, и я мог их понять.       Множество людей мертво, города лежат в руинах, страна на пороге гражданской войны —какое уж тут милосердие. Времена нынче не те, совсем не те.       Когда формальная часть слушания была завершена, судья объявил перерыв, и внимательно слушавшие нас присяжные отправились выносить свои решения. Пока они совещались, нам позволили покинуть наш прозрачный кокон и развели по отдельным комнатам.       Меня, как обычно, сопровождал майор Такада. Он же и предложил мне переговорить с отцом, если я того хочу.       — Да, я хотел бы с ним поговорить.        — Тогда пойдемте, только недолго, заседание скоро продолжится, — ответил майор, отпирая дверь.       Оказалось, что отец вместе со своим вечным заместителем был в соседней комнате. Охраны там было значительно больше, чем у меня, но стоило Такаде сделать одно движение рукой, как пяток подготовленных военных взяли под козырек и вместе с ним вышли, оставив нас одних.       Отец даже в заключении оставался верен себе — сидел за столом в кресле, как будто ничего не изменилось, а его заместитель стоял чуть сзади под правую руку.        Он был зол, это было страшно. Даже сейчас, лишенный власти, он все равно наводил на меня ужас. Подобное я испытывал лишь однажды, после моей маленькой попытки бунта из-за того, что случилось с Евой-03.       — Отец, — позвал я его.       Гендо даже не пытался скрыть свою досаду и сразу перешел к сути:       — Почему, сын? Ты понимаешь, что теперь нам всем грозит? Понимаешь, что с твоими показаниями нам всем конец.       — Да.       — Тогда почему? Что… что они тебе пообещали?       Я назвал имена Аски и Майи.       — Ради них? — поразился отец. — Девчонка и коматозница? Два человека? И это лучшее, что ты смог придумать?       Я кивнул:       — Лучше два спасенных человека, чем ни одного.       И тут моего всегда сдержанного и спокойного отца прорвало, и он вскочил со своего кресла:       — Ты дурак! Идиот! Ты был бесполезным еще когда родился и остался таковым.       Фуюцуки положил свою ладонь на плечо отцу и слегка сжал, как бы призывая взять себя в руки, а затем пояснил:       — Наше молчание было стратегическим решением, Синдзи. Мы знали, что после штурма власть правительства Японии сильно пошатнется. SEELE не может потерять Японию и весь Азиатский регион вместе с ней, не сейчас. Им пришлось бы пойти нам на уступки, мы бы смогли выторговать условия.       — Так ваше молчание — это был план? Вы ждали, пока в стране случится взрыв, когда люди пойдут на баррикады?       — Конечно, — спокойно подтвердил Фуюцуки. — Чем больше было бы жертв, тем сговорчивее были бы члены SEELE.       — Но как же люди, — все еще не веря в то, что у этих двоих был такой план, — было бы столько крови, страну бы разорвало на куски.       Заместитель уже было открыл рот, чтобы объяснить мне всю красоту их гениального плана, но отец остановил его одним лишь взглядом:        — Оставь его, Козо, уже не важно. Теперь уже ничего не важно.       Гендо устало плюхнулся обратно на кресло и пробормотал:        — Какое разочарование, Юи, какое разочарование.       Я не стал задерживаться, разговор явно был закончен. Постучав в дверь, я дождался майора Такады, и тот вернул меня обратно в мою комнату ожидания.       Перерыв быстро кончился, и довольно скоро мы снова оказались в аквариуме, каждый наедине со своими мыслями. Не могу сказать, о чем думал отец и, тем более, Фуюцуки, я же, все еще в шоке от жестокости и прямолинейности их плана, размышлял о том, что, возможно, из всех сказок, рассказанных сегодня, та, что касалась самого Гендо, была наиболее близка к правде.       Судья Курода появился в зале одним из последних и терпеливо ждал, пока все присяжные займут свои места прежде, чем приступить к заключительной части спектакля.       — Итак, господа присяжные, вы слышали показания свидетелей и обвиняемых, вы видели все собранные доказательства. Вы готовы вынести вердикт?       Глава коллегии присяжных кивнул и, подойдя к микрофону, продекларировал:       — Исходя из представленных доказательств, признательных показаний и свидетельств, мы находим подсудимых, — он набрал воздуха, — виновными по всем пунктам обвинений и не видим ни одного смягчающего обстоятельства.       Сидящие в зале люди одобрительно загудели, явно разделяю эту точку зрения. Я бросил взгляд на стоящих рядом со мной людей. Отец и глазом не повел, продолжая, как истукан, смотреть в одну точку, Фуюцуки все так же мечтательно покручивал свою отросшую бороду, тоже никак не реагируя на то, что сейчас было сказано. И лишь Мисато при этих словах нащупала мою руку и крепко ее сжала.       — К порядку, к порядку! — Судья слегка стукнул своим молотком, явно указывая на чрезмерную реакцию зала. — Господа присяжные, спасибо. Можете садиться.       Все одиннадцать человек синхронно опустились на свои кресла. Судья еще несколько мгновений внимательно рассматривал нас всех, прежде чем продолжить.       — Должен признаться, господа, я в первый раз веду такое публично значимое дело, в котором все так кристально ясно. И я рад, что это так. Подобные злодейства, а по-другому это не назвать, должны быть решительно нами осуждены, и вам, господа, должно быть воздано по заслугам. В этом я вижу справедливость, в этом я вижу торжество закона.       К концу этой короткой обличительной речи его голос звучал все громче и мощнее. Будь я простым наблюдателем, я бы прямо сейчас предложил бы этого сухощавого старичка на место нашего премьер-министра. Ведь он так говорил, так говорил. А как показательно руки рубили воздух, когда он нас обличал — словом, настоящий судья.       Если только не знать, что все это срежиссировано «от» и «до», а сам судья не более чем кукла, которую достали из чулана для исполнения, возможно, последней громкой роли в ее жизни. Зная это, я позволил себе криво ухмыльнуться — цирк, и правда, был высшей пробы.       Старичок, между тем, нацепив очки на нос, нашел нужные бумаги на своём столе и продолжил громовым голосом:       — Подсудимые, встаньте. Суд, рассмотрев все показания и свидетельства, учтя все ходатайства и решение присяжных, постановил: признать подсудимых виновными по всем пунктам и приговорить Фуюцуки Кодзо, Гендо Икари к высшей мере социальной защиты — расстрелу…       По залу снова разнесся одобрительный гул. Отец вместе с Фуюцуки не подали виду, что их это волнует. А судья между тем продолжал:       — …Кацураги Мисато за оказанное содействие следствию и чистосердечное раскаяние в своих преступлениях суд постановил отменить приговор расстрела и заменить его на заключение на срок двадцать пять лет в колонии-поселении без права досрочного освобождения. Что же касается Синдзи Икари, хотя его участие в данных событиях суд считает не самым значительным, именно его действия привели к гибели большого числа гражданского населения города Токио-3 во время его «сражений» с Ангелами. Поэтому, учтя юный возраст подсудимого, оказанное им содействие следствию и чистосердечное раскаяние в своих преступлениях, суд считает нужным смягчить приговор и приговорить Синдзи Икари к десяти годам лишения свободы с правом досрочного освобождения по отбытии половины срока…       Затем судья решил явить свое милосердие и простым сотрудникам института. Всего один абзац текста, и все выжившие сотрудники специального института NERV, оказавшие сопротивление силам Самообороны Японии, стали врагами государства. И вот уже суд считает справедливым наказать их за выполнение своего долга и отправить на пять лет по тюрьмам по всей стране.       Приговор прозвучал, и мы, как застывшие статуи, стояли, слушая его. Да, на какое-то милосердие я и не рассчитывал, но чтобы так — это было жестоко даже по местным временам. Но, судя по одобрительным крикам в зале и довольным лицам присяжных, их все устраивало.       Судья еще раз ударил молотком и объявил заседание закрытым. Вызванный конвой вывел нас из зала суда под стрекотание видеокамер и щелчки фотокамер журналистов, которые стремились запечатлеть этот момент. А за окном одобрительно ревела людская масса, скандируя громко ровно два слова: «Справедливость» и «Курода».