рука на груди — я жду сигнала,
я готов к бою и к своей судьбе.
woodkid — iron
Тошнотворный привкус не проходил. Даже когда мыслелёт набрал высоту, а силуэт Адамантовой башни остался далеко позади, он всё ещё горчил на языке, а сердце сжималось, вызывая болезненные спазмы мышц по всему телу. Джон дышал глубоко и медленно, сосредотачивая сознание на управлении машиной и не позволяя ему ускользать куда-то в сторону. Получалось с трудом — сомнения скребли глотку кошачьими когтями Стелмарии, а хмурый взгляд её обладателя никак не выходил из головы. Было трудно объяснить, как Уилл смог уйти, но ещё труднее — убедить Азриэла не посылать за ним вдогонку. — Я способен отследить его передвижения без посторонней помощи, — устало повторял он, обращаясь к начинавшему выходить из себя Белакве. Тот вскинул голову слишком резко — седевшие пряди волос упали на лоб, из-за чего ему пришлось откинуть их резким движением, хмуро взглянув на Парри. — И как же? На силе ваших родственных связей? — Я шаман, Азриэл, — медленно произнёс Джон, глядя собеседнику в лицо. Азриэл удивлённо моргнул, кажется не веря или же только пытаясь поверить. — Мои способности выходят за грани привычного понимания. Азриэл не ответил. Джон знал, что ему не удалось убедить его — чувствовал присутствие ускользнувших из башни существ, в чьих мыслях образ его сына пах горьким шоколадом и металлом. Но у него не было сил, чтобы туманить им разум. С уходом Уилла башня стала ощущаться по-другому. Серые стены, усилившаяся охрана, резко отдающий указания Азриэл — всё это наложилось и переплелось в проволоку на тюремном заборе. Чем дольше Джон слушал разговоры, пытаясь вникнуть в их суть, тем сильнее тревога чесалась под кожей, аллергическим зудом выводя его из себя. Закрыться сильнее не получалось — его плотно скомканные чувства лежали в коробке в коробке на самом дальнем отрезке его сознания. Остался лишь холодный расчёт, позволявший убедить себя в необходимости продолжать работу, и маяком сигналившая тревога, свет которой, как положено, то вспыхивал, то угасал. Хрупкая конструкция, на которой ему приходилось удерживать равновесие, шаталась, и, заглядывая в пропасть под ней, он порой думал, готов ли упасть. А потом он услышал Ли. Это случилось неожиданно, так что он чуть не выронил сигарету, зажатую меж подрагивающих пальцев. Привычка курить во время стресса появилась ещё в колледже, приобретя новое значение во время жизни с пахтарами. Местные жители делали самокрутки из трав, как лечебных, так и дурманящих, и обнаружившиеся с новыми знаниями возможности сочетания давали простор для применения их свойств. Баай на его эксперименты смотрел с усмешкой — сам шаман курил лишь во время праздничных ритуалов, в обычное время предпочитая крепкие отвары. Поговаривали, что причиной тому были являвшиеся ему духи, но старец молчал об этом, а Джон не решался спросить. Слова Ли подействовали на Джона как самокрутка — их теплота и невесомость окутали разум, принеся с собой долгожданное облегчение. Уилл в безопасности, повторял он себе, прикрывая глаза. Ли позаботится о нём. В это было одновременно трудно и легко поверить. Ощущение Ли и их связи, ставшее привычным за то время, что они провели вместе, вдруг раскрылось высвобождавшейся из бутылки с шампанским лёгкостью пенящихся пузырьков. То тепло, что сопровождало золото нитей, вдруг коснулось и его самого, став чем-то надёжным, всегда стоящим за спиной. Он не привык к такому, но при этом не испытывал желания отвергнуть. Лишь осторожное любопытство. Поддерживать контакт стало проще. Это не было похоже на полноценную переписку или разговор, скорее обмен короткими записками. Но, получая каждую из таких реплик, а иногда и просто вспышку эмоции, Джон всё сильнее осознавал, почему в обозначении родственных душ у эвенков стояло «чувствовать», а не «слышать». Потому что чужое ощущение оказалось куда весомее. Углубиться в связь оказалось легко, почти естественно. Так находился простой ответ у примера, казавшимся нерешаемым на первый взгляд. То, что как раньше казалось Джону, было скрыто совсем глубоко, лежало на поверхности и ждало, когда им, наконец, воспользуются. Он изучал связь, а вместе с ней и Нити с осторожностью кошки, бесшумно скользящей по ветвям деревьев, что склонились над кажущимся дружественным ей садом. Подобно ей же, он знал, что его присутствие ощутимо, но Ли и невольной эмоцией не давал понять, что замечает и придаёт этому значение. Он позволял незамеченным бродить по закоулкам связующей их материи, сотканной из воспоминаний и чувств, за что Джон был ему благодарен, потому как не был уверен, что, как та же кошка, не сбежит прочь при малейшем намёке на внимание. Но всё же Скорсби не был альтруистичен. Его осторожное любопытство щекотало нос, от чего непременно хотелось чихать. Джон себя сдерживал — углубление связи с его стороны повлекло за собой улучшению проходимости с другой, и его сковывало каждый раз, когда он ощущал тепло чужого присутствия куда ближе, чем хотел подпустить. Скорсби был осторожен — будто находясь в музее, он смотрел, а не касался, но Джон всё равно испытывал жгучее желание как можно скорее задёрнуть экспонаты вуалью. Что ты хочешь увидеть? произнёс он однажды, сквозь сжатые зубы, когда чужое ощущение подобралось слишком близко к сердцу, его больному уставшему сердцу. Огонёк присутствия замер над очередным изгибом серебряной нити. А что ты готов показать? «Ничего» сорвалось слишком быстро, почти невольно, но он успел его удержать, оставив ответом тишину и последовавший её тяжкий вздох. Сдавливавшее грудь напряжение сжало свои тиски. Собственная закрытость в ответ на воспринимавшуюся как должное открытость стала ощущаться чем-то неуместным. Как ржавый искореженный кусок металла прикрывал пробоину в трюме корабля, так и эта отрешенность прятала за собой оставшиеся после лощины трещины. Джон знал, что произошедшее там, а потом и на склоне близ Читтагацце, повлияло на него. Звенящая тишина приходила в обращавшихся кошмарами снах вместе с хрустом рвущихся под давлением стрелы тканей и истошным писком катающегося по земле деймона. Готовность принять смерть за него, среди чужих воспринимавшаяся как что-то должное, впервые настигла и сбила его с ног своей самоотверженной искренностью, пробив в выстроенной защите трещины. И зная, что таится за ними, он сильнее прижимал искореженный лист, держась за него, как за последнюю линию обороны. Ещё одной составляющей защитного барьера являлся Азриэл, чьё присутствие действовало на Джона отрезвляюще, постоянно напоминая о необходимости держать лицо и действовать грубо и решительно. Азриэл был резок и неумолим, и Джон сам становился таким, всё сильнее отдаляясь от той стороны личности, что пробудило в нём присутствие Уилла и Ли. У него было дело, была миссия, которой он следовал, ради свободного будущего его сына, и из всего задуманного это казалось наиболее правильным. Появление раненного ангела, а после случайно подслушанный разговор шпионов Азриэла эту уверенность пошатнул. Важность роли Лиры в грядущей войне наконец обрела для него весомость, что давила на внутренности, заставляя их беспокойно биться в сжавшейся клетке тела. Она была в безопасности сейчас — её спасение вызвало яркую и ощутимую волну эмоций, сейчас обернувшейся ясным осознанием, что Ли положит свою жизнь, снова, лишь бы её защитить. Логика так же подсказывала, что то же самое сделает ради неё и Уилл. Роль его сына, раньше сводившаяся лишь к Чудесному ножу, вышла на первый план, и сколь неутешительно было осознание того, что узнай Магистериум о способностях его сына, он откроет охоту и за ним, было что-то ещё, не дававшее Джону покоя. И когда истина, ускользавшая от него несколько мучительных сеансов размышлений, открылась, оказавшись столь простой и очевидной, Джона сковал ужас. Если Лира, согласно пророческому замыслу, являлась Евой, то ей полагался свой Адам. Джон собирался со всей стремительной решительностью, на которую был только способен. Каждое предложение оставленной Уиллом записки, каждое слово, произнесённое его мальчиком с невольной, неосознанной нежностью, обрело вес, обращавшийся в звенья сковавших его обреченного на казнь ребёнка кандалов. И он был полон стремления этому помешать. Но всё же наивно было полагать, что его стремление пройдёт незамеченным. Он ощутил чужое присутствие прежде чем услышал мягкий шелест подушечек кошачьих лап и последовавших им шагов. Джон обернулся. Азриэл приближался к стартовой площадке быстрым шагом, почти переходя на бег, и вид у него был такой, будто он едва сдерживал возмущение, до последнего надеясь, что ошибся. — Какие-то планы, Грумман? Джон мысленно усмехнулся этой осознанной привычке звать его старым, придуманным им же именем, в которой в некотором смысле выражался весь Азриэл, что остановился, глядя на него сквозь хмурые брови. — Спасти Лиру Сирин, — ответил он, испытывая неожиданное злорадство, когда получил ожидаемую им реакцию — Азриэл помрачнел, услышав взятую девочкой фамилию. — Этим уже занимается твой сын, — строго возразил он. — А ты нужен мне здесь. — Моему сыну едва ли четырнадцать, и при всей его отважности и эрудированности, он не способен противостоять солдатам Магистериума один. Я должен найти его. Азриэл поджал губы. Джон отвернулся, открывая кабину мыслелёта. Устройство машины он знал скорее в теории — две недели наблюдений и один практический полёт едва ли годились для начала столь длительного путешествия, но иного выбора у него не было. Поднимая накрывавший кабину купол, он услышал тихое хмыканье. — Что ещё? — оклик Азриэла звучал почти вызывающим, так что Джон, не сумев проигнорировать выпад, повернул голову. Белаква стоял подле кабины, скрестив руки на груди, и от его самодовольства Парри стало тошно. — Если для тебя необходимость спасти ребёнка не является… — Не держи меня за идиота, Грумман, — перебил его Азриэл, и Джон поджал губы, вглядываясь в искаженное едкостью лицо некогда друга. — Не думай, что я не замечал твоих зависаний. — Я поддерживал связь с деймоном. — И где же она? Саян Кётёр? — Последовала за Серафиной Пеккалой и Ли Скорсби, когда они отправились спасать твою дочь, Азриэл, — ответил Джон, глядя ему в глаза. — Эти люди беспокоятся о ней куда больше чем её собственный отец. — Так ты оставил свою собственную душу с людьми, которых едва знаешь? — уточнил Азриэл, а затем усмехнулся и движение это больше походило на звериный оскал. — Грумман, кто из них твой соулмейт? — У меня нет соулмейта в этом мире, — отрезал Джон, чувствуя покалывание вдоль позвоночника от того, что слова его не были ложью. Затем глубоко вздохнул, прикрывая глаза и сжимая переносицу в попытке унять начинавшие подрагивать от волнения пальцы. — Азриэл, я был отрезан от своей жены и сына больше десяти лет. И не в твоих силах заставить меня потерять их снова. Усмешка Азриэла стала шире. Джон забрался в кабину, опустив купол и взглядом пройдясь по многочисленным рычагам. Краем глаза он заметил, как Белаква подходит ближе, скрещивая руки на груди. — Ты не сможешь управлять этим без деймона, — донеслось до него сквозь закрытое стекло, и Джон прикрыл глаза, осознавая, что он прав. Саян Кётёр, ты нужна мне, произнёс он мысленно, и птица откликнулась едва он успел закончить предложение. Её фантомный облик, почти видимый судя по вытянувшемуся лицу Азриэла, возник над нужным рычагом, который она сжала когтистыми лапами, гордо вскинув нахохлившуюся голову. Джон усмехнулся, поворачивая голову. — Есть столько вещей, о которых ты понятия не имеешь, Азриэл, — произнёс он, обращаясь к человеку, который, как он считал, понимал его лучше, чем кто-либо. Сейчас этот образ рассеивался, оставляя после себя лишь вид задетого человека, что безрезультатно пытался принять неизбежное. И его поджатые губы свидетельствовали о том, что мириться с поражением он не намерен. — Если связь, это Нити, — произнёс он, глядя Джону в глаза. — То именно из них свита верёвка, на которой Властитель хочет, чтоб мы повесились. Помни об этом. — Я помню, — кивнул Джон, и это было правдой. Шутка, произнесённая от пьяного весёлым голосом, а теперь повторённая со всей серьёзной обидой, жила в его сознании много лет. И лишь сейчас Джон задумался о её субъективности, и о том, что Баай, со своим диаметрально противоположным отношением к связи, сказал бы, что примьененьие верьёвки говорьит не обь ньеудобносьти вьерьовки, но обь сутьи чьеловека её использовавшего. И Джон бы с ним согласился. А поэтому, заглянув в некогда другу в глаза, произнёс: — Никогда не считал это смешным. Или правильным. Прощай, Азриэл. И лишь когда машина поднялась в воздух, оставив Белакву позади, Джон задумался, какое бы применение столь ценной верёвке нашел бы он. Но было слишком поздно. Он уже решил. Проход через портал произошел незаметно: лишь когда машину начало трясти, а в висках — пульсировать, он понял, что это, кажется, свершилось. К четвёртому часу пути у него заболела голова и концентрироваться на полёте стало сложнее, да и мигавшие показатели двигателя не оставляли надежд на хорошую, мягкую посадку. Поэтому, когда на удерживающую ведущий рычаг ладонь упала капля крови, а в голове раздался крик Саян Кётёр, он не был удивлён. Лишь немного раздосадован. Посадка вышла куда жестче, потому что аппарат резко скосило в сторону, и попытка удерживать его потоками воздуха привела к поплывшему зрению и заколовшему сердцу, так что в конце концов, когда падения было уже не избежать, ему осталось только закрыть голову руками, зашептав заговор на собственную сохранность. Не сильно помогло. Когда ножки аппарата вонзились в землю, его сильно мотнуло вперёд. Удар пришелся на скулу чуть пониже виска, боль вспыхнула и почти тут же угасла, перебитая другими ощущениями. Купол разбился, на него посыпалось стекло. Один из особо крупных осколков задел бровь хлёстким ударом, так что он ощутил теплоту побежавшей по лицу крови. А потом повисла тишина. Несколько минут он сидел неподвижно, вжав голову в колени, и лишь потом предпринял осторожную попытку разогнуться. Из кабины уже ни на что не годного аппарата он фактически выпал, по инерции пройдя ещё с десяток метров на полусогнутых ногах, а потом всё же упал, затылком встретив ствол близстоящего дерева. Ему потребовалось ещё некоторое время — может быть пару минут, может быть несколько часов — чтобы окончательно прийти в себя. Он обнаружил себя на поляне в лесу. Столь знакомый, казалось бы, пейзаж, почти кардинально отличался от того сибирского леса, к которому он привык. Он слышал пение птиц, что не перебивало даже бурление бежавшей неподалёку горной реки. Медленно поднявшись, он глубоко вздохнул, прикрывая глаза — голова кружилась от чистоты воздуха и тяжести удара, но он приказал себе сосредоточиться. Следуй на север! Раздался в его голове окрик Саян Кётёр, и, услышав её голос столь отчётливо, он испытал облегчение. Я скоро доберусь до тебя. Следовать на север оказалось не трудно — в родных землях способность к ориентированию вернулась, преумножившись, потому как здесь, с местной флорой и фауной, разбираться было куда проще. Его превосходно научили. Земля под ногами пружинила, похрустывая. Он двигался не так быстро, как хотелось бы – пульсирующая правая сторона лица несколько отвлекала. Тропинка, поросшая тонкой травой, углубилась в лес, а после начала подъём. Пульс участился, сердце закололо. Джон глубоко вздохнул, чувствуя острое желание закричать, потому как день выдавался совсем не из удачных. Найти пологое место было облегчением, поваленное дерево на нём — удачей, так что Джон уселся, глубоко вздохнув и прикрыв глаза. Ранки щипало от смешивающегося с кровью пота. Джон откинул голову назад, хватая ртом больше воздуха. Он не понимал, куда делись его неуязвимость и навыки, которыми он прославился в тартарском племени. Старение, которым можно было объяснить столь высокую уязвимость, не могло произойти столь быстро. Но других причин он не мог или же просто не хотел найти. Чужое волнение подкралось незаметно, охватив его вспыхнувшим на конце чиркнувшей спички огоньком. Джон? окликнул его Ли, и это прозвучало так громко, что Парри вздрогнул, на секунду подумав, что аэронавт находится прямо за ним. Что ты тут… Почему ты так… Он не успел договорить, потому как связь была вытеснена другим ощущением, завопившем о приближающейся опасности. Джон поднялся, оборачиваясь на раздавшийся из-за деревьев хруст. Надежда на то, что у Саян Кётёр сложилось не очень удачное приземление рассеялась, едва он заметил сиявший своей белизной на фоне зелени деревьев медвежий мех. Нет. Отступать было поздно, да и бессмысленно — он знал, что медведи уже ощутили его присутствие. Их природа была уникальна в своей выносливости и чувствительности к окружающему миру — такой обладали сильнейшие из шаманов и вождей. Таким был Баай, говоривший о медведях без толики страха и считавших их равными себе, что могло считаться нарциссизмом со стороны соплеменников и непозволительным высокомерием на взгляд самих медведей. Но таков был первый его урок — тьи дольжен поньимать свойо положеньие, Джопари. Бьез ильюзий и страха, льишь таким, каким оно является на сьамом делье. Сейчас его положение было не лучшим. С последней их стычки прошло больше года, многое изменилось в его собственной природе, он стал сильнее и могущественнее, но сейчас даже его знания не имели веса. Он не сможет в одиночку противостоять троим взрослым особям. Хруст веток раздался совсем рядом и из-за деревьев показался первый медведь из тройки. Джон выпрямился, медленно выдыхая и поворачиваясь. Медведь заметил его — в больших чёрных глазах мелькнуло удивление, он остановился. Собратья, вышедшие следом, замерли подле, рассматривая его. Джон узнал одного из них — у медведя не хватало кусочка уха, а левую половину морды пересекал бугристый витиеватый шрам, оставленный кинжалом особой формы. Джон знал это, потому что лично вручил его. А Маснави обращался с ножами лучше, чем кто-либо из тартар. Чёрт возьми. Джон плотно сжал губы. Он думал, что страх и боль, ставшие последствиями той случайной встречи, покинули его вместе с виной выжившего во время ритуала посвящения. Но сейчас они вернулись, призраками прошлого ступив за спину. Парри глубоко вздохнул. — Кто ты такой? — спросил тот из медведей, что шел первым. Он был самым крупным из тройки, весь облаченный в броню за исключением шлема. Взгляд его чёрных глаз был направлен прямо на Джона. — Я ищу аэронавта Ли Скорсби, — произнёс Джон, тихо и уверенно, не изменяя своей манере. — И детей, что путешествуют под его защитой. — Я спросил, кто ты таков, а не кого ты ищешь, — одёрнул его медведь. Джон поджал губы, раздумывая, что ответить. Но прежде чем он успел решить, случилось то, чего он больше всего опасался. — Я знаю, кто он, — произнёс медведь со шрамом, выходя чуть вперёд. — Иноземец, которого тартары приняли как своего. Станислаус Грумман. Имя его он прорычал, оскалив зубы и обратив взгляд к нему. Левый глаз его был рассечён и заволочен белой пеленой — уже работа самого Джона. И медведь явно не забыл об этом. — Предводитель напавших на наших соплеменников у мыса Хребта. — Мы не нападали. — Вы прошли на территорию вам недозволенную, — огрызнулся медведь. — Это приравнивается к нападению. И потом вы убили старейшего из нас. — За что вы убили всех, кто был там. — Но ты выжил, — возразил медведь в броне. — Как? Вопрос обращался не к Джону, но медведю, продолжавшему скалить ему зубы. Тот повернул голову. — Его спас соплеменник. Столкнул с мыса в воду, а затем оставил мне вот этот шрам. Медведь в броне медленно повернулся к Джону. Тот сжал кулаки, мысленно вспоминая воззывавшие к богам молитвы. Искусство магии крови было пусть и уникально по своей природе, но Енисей был слишком далёк, чтобы его покровительница смогла помочь ему с чарами, а природа медведей — слишком сложна и не изучена, чтобы эти чары применить. Медведь усмехнулся. — Отважный поступок твоего соплеменника вызывает уважение. Он подарил тебе жизнь, которой ты пренебрёг, явившись сюда и заявив, что ищешь тех, кто находится под моей защитой. Напрасно. — Я знаю о Лире, — настойчиво произнёс Джон. — И той роли, что она несёт. Я хочу помочь. — Лире не нужна помощь от тех, кто пытался её убить. И не думай применять свою магию, шаман, — зубы медведей цокнули. — Пусть они приняли тебя в свои ряды, но ты недостаточно силён, чтобы иметь возможность управлять нами. Немыслимая глупость. Ты сам… Громкий птичий крик не дал медведю завершить сказанное. Джон вздёрнул голову, ощущая, как бурлящий коктейль из волнения и облегчения волной проходит по его телу. Саян Кётёр, со всей своей природной грацией размахивая крыльями, спускалась, и он вытянул руку, принимая её к себе на плечо. Когда пушистые чёрно-белые пёрышки защекотали лицо, он позволил себе короткую улыбку. Ты как всегда вовремя. Она сжала когти сильней. Что-то в выражении медведя изменилось. Он прищурился, с недоверием взглянув на его птицу. — Саян Кётёр, — недовольно цокнул медведь, а затем сосредоточил взгляд на Джоне. — Так ты не лгал. — Нет. Саян Кётёр сопровождала Ли Скорсби по моей просьбе, ради его же безопасности. — И я оцениваю благородство её поступка. В благодарность за это вы умрёте от лап Короля. Это будет быстро. Саян Кётёр возмущённо запищала, а Джон отступил назад, готовясь к бою. Пусть он не мог применить сильнейшее из своих оружий, но по-прежнему был способен на многое и без этого. В конце концов, именно его… — Йорек! Джон внутренне вздрогнул, поворачивая голову в сторону, откуда исходил звук. Из-за деревьев зайцем выскочил Ли — запыхавшийся, с идущим пятнами бледным лицом, он окинул пространство, оценивая обстановку. Джон почти мог услышать, как щёлкают шестерёнки в голове его соулмейта, принимая решение за решением. Облегчение, что теперь он не один, тут же сменилось ужасом, что под удар может попасть и он. Джон хотел было сказать что-то, но не успел. Потому как Ли Скорсби встал перед ним, отделяя от медведей. — Йорек… — Уйди с дороги, Скорсби. — И не подумаю, — возразил Ли с дерзостью, для данных обстоятельств неуместной. Но Саян Кётёр уселась на плечо Джона, и он ощутил исходящее от деймона чувство спокойствия и довольствия, с которым она смотрела в спину Скорсби, так что с возражениями решил повременить. — Йорек, ты не убьёшь его. — Он заплатит за то, что сделали его соплеменники. Таков закон. Не тебе это решать, Ли. Так что не вмешивайся в конфликт, к которому не имеешь отношения. — Я имею к этому отношение, — едва не прорычал в ответ Ли, и тот коктейль из чувств, что ушел в связь, заставил Джона вздрогнуть. Скорсби глубоко вздохнул в попытке успокоиться. — Послушай, Йорек, я знаю ваши законы. Но твои собратья уже убили весь его отряд, и это плата равноценная смерти одного из твоих соплеменников. — Но его спасли. — И где сейчас его спаситель? — парировал Скорсби. — Мы оба знаем, как ваш народ поступает с военнопленными. По спине Джона прошел холодок. Бледное от охватившей его решительности лицо Маснави возникло в сознании и тут же рассеялось, оставив лишь леденящее душу отчаянье неизбежности, с которым он полетел вниз. Джон дернулся, но теплая ладонь сжала его запястье. Не сейчас, произнёс Ли, быстро глядя на него, и в глазах его Джон увидел немую мольбу. Прошу тебя. Джон стиснул зубы. Ли повернулся к медведю. — Йорек, послушай. Я понимаю твою злость и жажду справедливости, но он нужен нам. Его силы и знания защитят Лиру и Уилла куда лучше, чем это могу сделать я. — С чего ты взял, что они захотят защиты такого, как он? — Потому что он отец Уилла, — просто ответил Ли. — И если ты действительно уважаешь отвагу и ум мальчишки, если для тебя действительно важна наша дружба, и ты доверяешь мне так же, как я доверяю тебе, ты не убьёшь его. Только не сейчас. Ли закончил свой монолог, глядя Йореку в глаза. Король панцербьёрнов задумчиво нахмурился, переводя тяжелый взгляд с шамана на аэронавта, и что-то во взгляде его показалось Джону слишком осознанным, будто тот понимал и видел куда больше, чем должен был. — Откуда столь большое рвение защищать столь не вызывающего доверия существо? — спросил он, и Саян Кётёр возмущённо запищала. — Он дважды спас мою жизнь, — спокойно произнёс Ли. — И я расплатился лишь за одну. — Тогда если он предаст твоё доверие, плату за это ты разделишь с ним. Нет. — Идёт, — кивнул Ли, поджав губы. Последовала пауза, во время которой между аэронавтом и медведем происходил диалог одними лишь взглядами, будто сказанных слов было недостаточно. Медведь не выглядел довольным ситуацией, но Ли упрямо хмурил брови, так что ему пришлось отступить. Стоило их массивным фигурам скрыться за деревьями, Ли облегченно выдохнул. Он повернулся к нему, и Джон почти физически почувствовал вертящиеся на его языке вопросы, которые он опередил своим: — Что они сделали с ним? Ли удивленно моргнул. Эстер, сидевшая подле ног аэронавта, задёргала носиком, глядя на Саян, которая, кажется, тоже не понимала сути вопроса. Но Джон упрямо нахмурился. — Военнопленный. Что они сделали с ним? — Отвели в Свальбард и казнили, — ответил Ли, наконец понимая, о чем идёт речь. — В лучшем случае ему отрубили голову, в худшем — съели заживо, если он… Джон поднял руку, давая понять, что продолжать не нужно. Ли замолчал. Повисла тишина. Джон прикрыл глаза, стараясь избавиться от тошнотворного чувства сожаления. Не получалось. Сквозь связь он ощутил непонимание, охватившее Скорсби. Аэронавт смотрел на него, поджав губы, очень желая, но не решаясь начать разговор. Его деймон неловко переминалась с лапы на лапу, глядя то на хозяина, то на птицу, сидевшую у Джона на плече. Чувствуя давление сложившейся ситуации, Парри вздохнул. — Тебе не нужно было ввязываться в это. — Да, конечно, не стоит благодарности, мистер шаман, — фыркнул Ли. Взгляд его бегал по лицу Джона. — Ты ранен. — Это пустяки. — Не выглядит как пустяки, — возразил аэронавт, нахмурившись. — Почему ты не сказал, что возвращаешься? — У меня не было времени. Где Лира? — Что-то случилось? — лицо Ли изменилось, помрачнев, когда Джон кивнул. — Магистериум послал за ней бомбу. Нужно… Где она? И где Уилл? — Они отправились в Мир Мёртвых. — Они что?! Лицо Джона вытянулось слишком сильно. Что-то хрустнуло, он поморщился от вспыхнувшей боли, а затем ощутил, как горячая струйка крови побежала по его лицу вниз. Ли нахмурился. — Пойдём. Они прошли по тропинке вверх, меж деревьев и через десять минут пути оказались на площадке подле выступа горы. Здесь, чуть в стороне от дороги, лежали немногочисленные вещи с провизией и было выделено место для костра. Подойдя ближе, Ли присел, зарываясь в рюкзак, а после протянул Джону флягу с водой и баночку, в которой тот узнал свою же мазь. — Сам намажешь или помочь? Джон фыркнул. Он умылся, стерев с лица грязь и пыль, а потом оттёр и кровь, щедро помазав рассеченную кожу мазью. Щиплющему ощущению на смену пришла прохлада, а вместе с ней и облегчение, испытав которое, он выдохнул. — Спасибо, — произнёс он, благодаря одновременно за всё произошедшее в последний час. Ли кивнул. — Так что конкретно решил сделать Магистериум? Джон поведал ему о Марисе, волосах Лире и бомбе, нацеленной на них. К концу рассказа, аэронавт, и до этого не прибывавший в радостном расположении, помрачнел окончательно, что Джона несколько взволновало. — Но я знаю, как спасти её. — Это возможно? — Да. Уиллу нужно срезать оставшуюся прядь Чудесным ножом и выбросить куда подальше. Так что мне нужно знать, где они. — В Мире Мёртвых, — повторил Ли. Потом горько усмехнулся. — Я бы не стал лгать о таком. Джон медленно вздохнул. Слабая надежда, что это всё же окажется ложью, умерла в нём слишком быстро. — Зачем они… Что… — Лира видела во сне Роджера. Это её… — Друг, я знаю. — Соулмейт, — всё же закончил Ли, глядя на него. Джон ощутил сковывающий его ужас. — Нельзя сказать наверняка, но она видела его всё то время, пока спала. Он говорил с ней. Из Мира Мёртвых. Это не может быть совпадением. — Но они же дети… — непонимающе произнёс Джон. — Как это вообще… — Я не знаю, — ответил Скорсби, пожимая плечами. — Не мне разбираться, что нормально для связи, а что нет. Джон, ощущая чуть коснувшееся его смущение, кивнул. Несколько минут они молчали, не глядя друг на друга, пока каждый разбирался со своими мыслями и чувствами. Неприятное ощущение кольнуло Джона под дых, он глубоко вздохнул, а затем выпрямился. — Нужно следовать за ними. — Хорошо, — согласился Ли. — Дай мне… — Нет, — строго возразил Джон. — Я пойду один. Брови Ли хмуро сошлись на переносице. — Нет, — парировал он, так же выпрямляясь. — Так не пойдёт. — У нас нет выбора. Лира в опасности… — И поэтому я пойду с тобой. Это не обсуждается. — Ли… — Джон, я не отпущу тебя в мир мёртвых в одиночку. — Поверь, я проходил и не через такое один. Так что это не то, что требует твоего разрешения. — Неужели? — горько усмехнулся Скорсби. Несколько минут они молча буравили друг друга взглядами. Связь покалывало, Джон чувствовал, как натягиваются и извиваются нити, перезвоном отдавая их чувства. Парри вздохнул. — Ли, послушай… — Я не хочу ощущать, как ты умираешь. Я тоже не хотел. Ли хлопнул глазами, глядя на него. Сердце Джона пропустило удар. Чувство ужасающей пустоты, преследовавшее его во снах, зазвенело в груди и в ушах, но перезвон нитей развеял его, напоминая, что ничего не случилось. Их взгляды встретились. — В мире мёртвых нет места деймонам, — произнёс он тихо, но уверенно, опустив взгляд на сидевшую подле аэронавта зайчиху. — Это не та жертва, которую я хочу просить тебя принести. Ли Скорсби рвано вздохнул, опустив взгляд на деймона. У Эстер задёргался нос, она опустила уши, приблизившись к ноге хозяина, на лице которого бледными пятнами стало проступать отчаянье. Ли вновь посмотрел на него, и Джон не увидел, но почувствовал всё то невысказанное, что повисло в воздухе, сумев уловить чужой рваный порыв приблизиться и прикоснуться. В груди у него что-то болезненно сжалось, когда он понял, что испытывает его и сам. За то время, что они не виделись, аэронавт явно пошел на поправку. Даже похудев и осунувшись, он выглядел лучше, чем когда Джон оставил его, и облегчение испытываемое им при виде этого, сложно было сдерживать. Ли был жив, ему удалось его спасти. Он успел. Но непонимание, страх, недосказанность, ответственность, идущая вокруг война — всё это повисло в воздухе между ними, мешая сделать первый шаг. Всё было слишком сложно и неопределённо. Джон вздохнул. Саян Кётёр затрепетала крыльями, забравшись ему на плечо. — Ты можешь остаться, — он заглянул в её большие желтые глаза, не сразу понимая, о чем она говорит. — Это сработает даже лучше. — О чём она? — встрепенулся Ли. Джон покачал головой. — Это небезопасно. Я буду слишком слаб и уязвим. Он защитит тебя лучше, чем кто-либо из всех миров, спокойно ответила птица, не моргая. Джон нахмурился. Не говори, что привязалась к нему. Тебе лучше спросить у себя. Шаман недовольно цокнул. Ли продолжал выжидающе смотреть на него, так что Джон вздохнул. — Дар, который открылся во мне после обряда посвящения, позволяет мне сознательно путешествовать по мирам. — Как то, что произошло, когда мы пересекли портал? — Да, — кивнул Джон. — Это сложный ритуал, и он опасен тем, что в момент путешествия моё сознание покидает физическое тело. Я становлюсь уязвим. — Я защищу тебя, — произнёс Ли не задумываясь. Саян Кётёр довольно ухнула. — Этого недостаточно. Если на нас нападут, я не смогу выйти из этого состояния достаточно быстро, чтобы помочь. — Я понимаю. Но это лучше, чем отпускать тебя туда. Джон прикрыл глаза, сдерживая чуть дернувшиеся вверх уголки губ. — Но ты отпустил туда Лиру. — Не одну. И у меня не было шанса возразить. — А со мной был? — Как видишь. Джон издал сдавленный смешок, Ли улыбнулся. На мгновение — всего на мгновение — искрящееся тепло охватило нити, но этого момента хватило, чтобы сгладить те зазубрины, что возникли на них за прошедшее время. Выбрав себе место, Джон сел, спиной прижавшись к камню, расправив плечи и скрестив ноги. Ли присел рядом, на достаточной дистанции, чтобы не мешаться. Во взгляде его, несмотря на серьёзность, проглядывало волнение. Саян Кётёр, короткими прыжками подобравшаяся к нему, клюнула его в ногу. Скажи ему. Это не обязательно, возразил он, нахмурившись. В прошлый раз всё обошлось. Птица нахохлилась, клюнув вновь. Скажи или скажу я. Джон закатил глаза, мысленно сетуя на упрямость собственного деймона. В отместку она клюнула его в третий раз. Молча наблюдавший за этим Скорсби выжидающе хлопнул глазами. Парри тяжко вздохнул. — Есть… ещё кое-что, — Ли молча кивнул. — Во время слишком длительных полётов сознания у меня могут случиться… приступы. — Приступы? То есть ты… — Мне становится больно. Ты поймёшь, если это случится. — Хорошо, и как я… — Ты не сможешь мне помочь с физической болью. Но когда это случается, я теряюсь в пространстве, и поэтому становится сложно вернуться в сознание. Но я думаю, что… наша связь, может нам в этом помочь. Ли задумался, нахмурившись. — То есть, ты хочешь, чтобы я провернул с тобой то же, что ты со мной тогда? — Отчасти, — кивнул Джон, радуясь, что ему не приходится объяснять. — Но думаю, если ты позовёшь меня, этого хватит. — О, — вытянулось лицо Скорсби. — Хорошо, я понял. — Это вряд ли случится, — Саян возмущённо пискнула. — Но тебе следует об этом знать. — Да, — кивнул Ли. Беспокойства на его лице стало больше. Джон кивнул ему в ответ. Он откинулся назад, выпрямляя спину. Глубоко вздохнул, бросив взгляд сначала на деймона, а затем на соулмейта. И когда он закрыл глаза, отпуская себя в полёт, то услышал тихое обращение, придавшее сил. Будь осторожен, шаман. И всё обратилось во тьму.***
Когда стало понятно, что Джон окончательно погрузился в себя, Ли тяжело выдохнул. Эстер, сидевшая на камне подле него, обеспокоенно задёргала носом, то и дело поднимая взгляд на шамана. — Ты действительно думаешь… — Я не знаю, — ответил он, и это была правда — он действительно почти ничего не знал и не понимал. Волнение теперь уже за троих близких, находившихся в Мире Мёртвых без него, сковало желудок в бетонную клетку. Его стало подташнивать. Ожидание было невыносимо, но он был вынужден его терпеть, потому как иного выхода у него не было. Осознав, что не может находиться рядом, потому как страх не позволял оторвать от лица шамана взгляда, он поднялся, занявшись разведением места для ночлега. Занятие пусть и было несколько бессмысленным, потому как всегда оставалась вероятность, что им придётся сорваться и бежать, но всё же успокаивающим в своей монотонности. К тому же начинало темнеть. По прошествии двух часов, он всё же сел, решив заварить кофе на имевшейся горелке. Пока напиток закипал, он скрестил ноги и переплёл пальцы, лишая их возможности нервозно постукивать ногтями по любой имеющейся поверхности. Он вновь взглянул на Джопари — его спокойное лицо ничуть не изменилось, лишь несколько побледнело в сумерках. Ли тяжко вздохнул. Зашелестели крылья. Саян Кётёр, отлучавшаяся на вечернюю разведку, ставшую для них в эти недели привычным ритуалом, вернулась, приземлившись на камень рядом с обладателем. Эстер задёргала носом, потянувшись к ней, но Ли одёрнул зайчиху. Саян Кётёр недовольно цокнула. — Тебе не стоит так нервничать, — заметила она, но тон её был скорее покровительственный, чем серьёзный. Он не мог не замечать её волнение, что так хорошо перекликалось с ним. Ли покачал головой. — Прошло много времени. Детей нет почти… — Почти десять часов, знаю, — кивнула она. Её когти заскрежетали по камню. — Их деймонов тоже нигде не видно. — Так это были они? — спросил он, вспоминая две вспышки, пронесшиеся мимо них вскоре после ухода детей. — Полагаю, что да. Но значит, что у Уилла он тоже принял физическую форму. — Значит так. Они замолчали, каждый думая о своём. Ли взглядом вновь обратился к лицу Джона — никаких перемен. Саян Кётёр — насколько это вообще было возможно для птицы — издала тихий смешок. — Ты всё ещё можешь спрашивать, что тебя интересует, аэронавт, — заметила она. У Ли пятнами пошел румянец. — Его появление ни на что не влияет. — Неужели, — хмыкнул аэронавт. Деймон кивнула, а он поджал губы, принимая поражение. Вопросы у него действительно были. — Военнопленный… — медленно начал он, вспоминая лицо и чувства Джона в момент, когда медведи заговорили об этом. От таких эмоций внутри всё неприятно чесалось. –Выглядит так, будто он… — Ли повёл плечами. — Был ему дорог? — Он был его правой рукой в то время, когда мы были у тартар. Его звали Маснави. Самый преданный воин, которого нам доводилось встречать. Он был… добр к нам. В собственной манере. Мы это ценили. То, что он сделал… — она сделала паузу. Создавалось впечатление, будто самой ей трудно об этом говорить. — Тартары считают, что выживают сильнейшие. Маснави предпочёл, чтобы выжили мы. Она замолчала, поникнув, и Ли не смог расшифровать для себя эту перемену в настроении птицы. Но зато это смогла Эстер, которая осторожно подобралась ближе, мордочкой ткнувшись ей в кончик крыла. И, наблюдая за тем, как Саян Кётёр спускается, позволяя себя утешать, он не стал её сдерживать. Лицо Джона Парри смягчилось. Кофе закипел.***
В Мире мёртвых был лишь сумрак, тьма и влажность, граничащая с тухлостью. Ощутив себя здесь, Джон невольно подумал, что место напоминает ему царство Аида из хорошо известных мифов. Души людей, заполнявшие пространство этого мира, были столь же разнообразны, как их физические оболочки. Он видел мужчин, женщин, стариков и детей. Сотни и сотни, тысячи душ, которые замечали и его, но, кажется, не признавали за своего. Одна из таких — женщина, облаченная в тёмные грязные одежды, удивлённо моргнула, поймав её взгляд, и Джону показалось, что она увидела что-то большее. Он прошел мимо. Благо, Уилл и Лира отличались от остальных не меньше, чем он сам, а потому найти их было не так уж сложно. Облегчение, которое наполнило его, когда он не увидел на его лице презрения или злости, но лишь радость и удивление, было так сильно, что уходило куда-то дальше и глубже — к физическому телу или в связь. Но, конечно же, он их недооценивал. Его мальчик выполнил его указания быстро и бестрепетно, но отступать от идеи освободить души ни он, ни Лира, смотревшая на него со смесью удивления и недоверия, не отступались, так что и ему пришлось поддержать эту затею, что усложнилась вызванным обвалом. Проходя по рядам, он вновь заметил эту странную женщину — она шла в стороне от всех и молчала, неотрывно глядя на него каждый раз, когда предоставлялась возможность. Джона это напрягало лишь самую малость — к любопытным взглядам он привык, разве что мёртвых на себе не ощущал. Его куда больше беспокоили дети, и вызванный обвал, и предчувствие, щекотавшее нутро неприятной тревогой. Чем дольше он находился здесь, среди мёртвых, тем больше думал о всём подслушанном и выясненном в башне, а так же — грядущей битве, которую было уже не избежать. — Нам нужно возвращаться, — произнёс он, когда духи стали исчезать в окне. На прощание Лиры и Роджера он старался не смотреть — слишком давило услышанное знание, но так же заметна была испытываемая мальчиком ревность по отношению к его сыну, а ещё сильнее — укрепившаяся привязанность между двумя живыми детьми. Он думал о пророчестве, думал о том, что если Азриэлу было сказано, что на Север придёт ребёнок — один единственный ребёнок без имени — то значило ли это, что и у Адама, в отличие от Евы, закреплённой роли не было. — Вы слишком устали, чтобы продолжать миссию, — добавил он, когда дети хотели возразить. — Пройдите через окно, а там сделайте ещё одно — в мир, откуда пришли. Позовите Саян Кётёр и она выведет вас к Ли. Лира встрепенулась. — Ли знает о вас? Джон моргнул, не до конца понимая суть вопроса. — Да. И он ожидает всех нас обратно. Идите. И, прошу тебя, — он обратился к Уиллу. — Не задерживайся. Я действительно хочу обнять тебя, как настоящий человек. На этих словах Уилл просветлел, а Джон улыбнулся, мягко и невесомо касаясь волос мальчишки. Тот кивнул, беря девочку за руку. Вдвоём они исчезли в окне. Джон вздохнул. Прошло слишком много времени — куда больше, чем он планировал — и ему необходимо было возвращаться куда раньше, но теперь… Это произошло даже быстрее, чем он мог подумать. Его кто-то окликнул, это звонкое, почти отчаянное «Подождите!» отскочило от стен, ударив по ушам звоном, который нарастал и нарастал, пока не обернулся тянущейся, будто гудок паровоза, болью, пронзившей сердце. Он запнулся, теряя равновесие. Боль была куда сильнее, чем в прошлые разы, когда он оставался в хижине один или же был с соплеменниками-пахтарами. Баай говорил, что болезнь атакует лишь его деймона, и Джон знал тому причины. Саян Кётёр была слишком далеко, её отчаянный крик ударял по ушам изнутри головы, засасывая сознание в воронку из темноты и боли. Он видел искаженное страхом лицо Элейн в их последнюю встречу, Маснави, взмахом руки отправлявшего его в свободный полёт с обрыва вниз, катающуюся по земле Эстер и её смертельно бледнеющего владельца, который смотрел на него с широко раскрытыми глазами. Тишина зазвенела в ушах и груди, и он закричал, хватая себя за рубашку, но это не помогло, пока… Джон! Джон вздрогнул. Окружавшая его темнота пошла трещинами, золотыми трещинами, через которые пробивался голос, при звуке которого всё внутри у него задрожало. Джон, ты меня слышишь? Я здесь. Я держу тебя. Ты в безопасности. Джон! Джон почувствовал, как кто-то держит его за руку, а потом касается лица. Но прикосновение было не только физическим, ощущаясь к его оставшемуся на поверхности телу, но и другим, куда более… Близким. Он медленно открыл глаза. Он сидел на темной влажной земле на коленях, и подле него, тоже на коленях, сидела та самая женщина, сжимая его ладонь и касаясь его лица там же, где это делал Ли. Это было странно и почти неправильно, но Джон не мог заставить себя пошевелиться, скованный болью. Сейчас, когда она была так близко, он мог получше разглядеть её лицо – её широкий, исполосованный морщинами лоб, выразительный орлиный нос и глубоко посаженные тёмные, чуть заволоченные дымкой глаза. У неё были тёмные вьющиеся волосы, которые почти не тронула седина, и она выглядела достаточно молодо, чтобы сойти за его ровесницу, если не младше. И было что-то до боли знакомое в этих тёплых будто кофе чертах, но он никак не мог понять, что конкретно. А женщина продолжала смотреть. Она не говорила, лишь смотрела, будто выжидая чего-то, и когда Джон открыл рот, чтобы сказать самому, то вновь золотом зазвенел голос. Джон! Лицо женщины просветлело, и она выпрямилась, сжимая его ладонь так же, как делал это Ли сейчас, где-то там. И Джона затрясло, потому что он, наконец, понял… — В-вы… Женщина кивнула, не дав ему закончить. Её мягкая улыбка, чуть тронувшая тонкие потрескавшиеся губы, почти светилась теплотой. Она положила себе руку на грудь, так, что Джон увидел не только скрытую маленькой ладошкой рану, но и Нити. Точнее, их остатки — грубо разорванные будто вручную концы. Нельзя было точно сказать, какого они цвета, ведь в этом мире всё было с сероватым оттенком, но они были светлые, очень светлые, как белый или… Серебряный. Джона трясло и казалось, будто он сейчас рассыплется в пыль, как все освобождённые души, но две пары рук держали его в нижнем и верхнем мире, не давая уйти. Джон, прошу тебя, ответь. И он понял всё слишком внезапно, потому что она смотрела на него, и по лицу её катились крупные слёзы, и он не знал, возможно ли это было для умерших душ. Но она держала его за руку, а вторую свою ладонь, оторвав от груди, прижала уже к его сердцу, и на секунду Джону показалось, что он чувствует их тепло, а потом боль вдруг ушла, оставив после себя лишь тишину. Не давящую, но мягкую, выжидающую. И он точно знал, чего она хочет. Ли, произнёс он на выдохе, и лицо её, будто скованное маской, просветлело. Она закивала, широко улыбаясь и сжимая его ладонь. Потому что она знала, она не ошиблась, и он испытывал её радость, как свою собственную. Джон, ты слышишь меня? Тебе нужно возвращаться. Прошу тебя. Джон хотел было ответить, но она покачала головой. Убрав ладонь с его сердца, она провела ею по его лицу, повторяя действия сына, и когда пальцы её замерли над местом, где зияла метка шамана, она заглянула ему в глаза, одними губами прошептав слова на неизвестном языке. А затем толкнула в грудь. Поток тепла и любви прошел сквозь него, направляя наверх, к свету и жизни. И он растворился в нём, задыхаясь. А когда поддался вперёд, глубоким вдохом хватая ртом прохладный вечерний воздух, теплые руки подхватили его, удерживая от падения. И, подняв голову, то наткнулся на полный волнения взгляд карих глаз. Смотревших с тем же золотым теплом, что и мгновением ранее.