золотыми и серебряными нитями

Стрела просвистела над головой так, что он едва успел пригнуться, в последний момент расслышав шипение Эстер. Каменный наконечник пробил ветку прямо перед его лицом, и тонкие прутья листвы оцарапали щеку. Ли зашипел, перескакивая камень и тут же поскальзываясь, когда галька поползла куда-то вниз. Рычание волков раздалось совсем рядом, и окрик Эстер «я вижу их!» лишь укрепил его опасения. Очередной свист стрелы оцарапал ухо, плечо отдалось болью. Чёрт.  — Нява! – рёв прокатился по лесу, накрывая волной вторящих ему голосов. Ли снова выругался, перескакивая поваленное дерево. Знаешь, я бы предпочёл, чтобы ты оставался лишь учёным, а не заводил друзей среди дикарей. Ответом ему послужила тишина. Ли усмехнулся. Ну конечно.  — Хватит проваливаться в мысли! — пропищала Эстер. Ли не успел возразить – волчий рык раздался совсем рядом, клыки клацнули в попытке ухватить заячьи уши. Эстер завизжала. Ли, охваченный её страхом, выхватил револьвер из-за пояса, пальнув на глаз. Волк заскулил, одёрнувшись, где-то позади раздался крик. Ли не успел возликовать – судя по наворачивающейся крови, пуля задела деймона, пробив плечо. Засвистели стрелы, послышался хруст, его собственное плечо вспыхнуло болью, когда каменный наконечник пробил ткань, вонзаясь в плоть. Ли потянулся было рукой к ране, но галька под ногами заскользила, и он кубарем полетел вниз, жмурясь от пронзившего уши визга Эстер. Когда движение прекратилось, он на мгновение замер, пытаясь осознать себя в звенящем в ушах шуме. У него саднило всё тело, а простреленное плечо накрывало волнами боли. Ладони вязли в чём-то холодном. С трудом найдя силы открыть глаза, он обнаружил их погруженными в воду. Тонкая гладь ручья бежала меж камешками куда-то вниз, окроплённая сгустками чего-то красного. Лишь когда слюна стекла с его губ, упав в воду, Ли понял, что это его собственная кровь. Чёрт. — Ли, — прошептала Эстер, и он повернул голову, ища зайчиху взглядом. Та оказалась напротив – помятая, но целая, она замерла на земле, прижимая уши к голове. Когда взгляды их встретились, он увидел в её радужке отражение собственного страха. – Они совсем рядом.  — Знаю, — хрипом ответил Ли, сжимая зубы, когда плечо вновь отдалось болью. Прижав ладонь к плечу, он ощутил, как кровь липнет к коже. Тошнота подкатила к горлу. Он сплюнул очередной сгусток в воду, заставляя себя подняться. Но стоило ему чуть выпрямиться, как раздался густой рык. Деймоны набросились прежде, чем он успел поднять – один волк вжал в землю Ли, другой за шкирку оттащил Эстер, извивающуюся в воздухе в слабой попытке сопротивления. Ли ощутил, как тело начинает пронизывать боль, тонкие лески которой натягивались всё сильнее по мере отдаления зайчихи. Он пытался повернуть голову, дабы увидеть её, но попытка, показавшаяся успешной, обернулась провалом – звериную хватку сменила человеческая. Молодой воин с исполосованным шрамами лицом схватил его за волосы, потянув на себя. Улыбка его зеркалила звериный оскал.  — Н-н-нява, — протянул он, сверкнув глазами. Ли слышал, как оставшиеся войны приближаются, но всё равно дёрнулся, пытаясь вырваться. Попытка бегства увенчалась ударом клинка, полоснувшим по щеке аэронавта. Ли шумно выдохнул, ощущая, как с накатывающей болью воздух приобретает металлический запах. Лишь когда вода ручья вновь окрасилась багряным, он понял, в чём дело. Его, не отпуская головы, развернули, представляя взору оставшихся воинов. Тартары окружили его, взяв в редковатое кольцо. Их деймоны – все поголовно степные волки – покорно замерли подле хозяев, скаля зубы, когда он обращался к ним взглядом. Лишь один стоял в отдалении, на физически болезненном расстоянии держа Эстер так, что её тонкая шея находилась стиснута потемневшими от крови и грязи клыками. Эта хватка передавалась и ему, стягивая грудь болью раскалённого железа. Тягучая кровь из пореза мазнула по уголку губ. Он поморщился, сплёвывая. Вперёд вышел один из воинов – постарше и помрачнее, в накидке из белого меха, понять принадлежность которого не составило труда. Ли впервые задумался, что возможно Йорек был прав, но тут мужчина заговорил. Его речь была обрывистой – басистый голос вибрировал, ударяясь о желтые зубы, отчего «р» выходила до противного картавой, что ничуть не улучшало ситуацию.  — Я не… — начал было он, но хрип его потонул в новом ударе со стороны удерживающего его тартара. Раздались окрики. Боль усилилась, тупой вспышкой отдавшись в груди. Где-то совсем рядом заскулила Эстер.  — Я не понимаю, — повторил он едва слышно, за что получил ещё один удар. Державший его воин впился рукою в волосы, потянув на себя. Когда взгляды их встретились, тот улыбнулся в оскале.  — Зато я тебя прекрасно понимаю, — с придыханием прошелестел тартар. Ли сглотнул. Абсурдность ситуации могла бы начать его забавлять, если бы волк чуть ослабил хватку, и он перестал ощущать его клыки, и не было бы так больно, и долго, и…  — Так что вам, подонкам, надо? – прохрипел он, глядя мужчине в глаза. Тот оскалился, укрепляя хватку, но Ли лишь хрипло рассмеялся, ощущая, как булькает в горле кровь. – Хоть скажите, за что гоняетесь за мной который год. Рад, конечно, всплеску внимания, но…  — Молчать! – выкрикнул тартар, и Ли поморщился от брызнувшей на него слюны. Воин перевёл взгляд на предводителя, произнося что-то на своём языке. Тартарский диалект всё же значительно отличался от пахтарского, так что Ли не мог разобрать даже через слово, а болевой шум в ушах лишь усиливался. Затем воин взглядом вновь обратился к нему. — Мы здес-сь, — зашипел он. – Чтобы вернуть долг.  — Тогда вы меня с кем-то…  — Молчать, — шипение сменилось рыком, и Ли вскрикнул, ощущая, как хватка челюстей на шее Эстер становится крепче. – Ты прекрасно знаеш-шь, что натворил-л, н-нява. Джопари наш-ш. Убить наш-шего – убить себя. Ли моргнул, осознавая сказанное. В голове всплыли шепотки, нагонявшие его в северных деревнях, недовольные предостережения Эстер и покачивание головой девушек в таверне. Он вспомнил, как ему рассказали об этом впервые. Он вспомнил, как рассмеялся, ответив, что лучше бы он его убил. И как добавил про себя, делая очередной – в этот раз слишком большой – глоток медовухи, что это обошлось бы дешевле. Смех булькающим звуком вырвался у него из груди, прозвучав в неожиданно затихшей поляне слишком громко. Он рвался и рвался, вздох за вздохом, даже когда Эстер проскулила «Ли, что ты творишь», даже когда не понимавший его реакции тартар вновь потянул его голову на себя, заглядывая ему в затянутые слёзной пеленой глаза.  — Теперь я понимаю, почему он вас оставил, — прошептал Ли так тихо, что воину пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова. Когда лицо его оказалось совсем близко, Ли потянулся вперёд, губами почти касаясь его уха. – Вы безнадёжно тупые. Тартар ударил его так сильно, что Ли упал на землю, лицом приземляясь в тлеющую листву. Под ругань переговаривающихся тартар он, наконец, нашел взглядом Эстер – вжатая в землю зайчиха повторяла его позу, выглядя, разве что, куда менее самодовольной. Заметив проступающую на редкой шерстке кровь, аэронавт ощутил укол вины. Прости меня, произнёс он мысленно, не будучи уверенным, что сообщение найдёт своего адресата. Мне стоило послушаться тебя и быть более осмотрительным, но я дурак. Ты же знаешь, какой я дурак. Прости, что я не смог.  — Нява! – раздался вновь голос тартара, последовавший характерному звуку, с которым главный из них достал клинок из ножен. – За убийство, что ты отрицаешь. Ты падёшь.  — Я уже, — ответил Ли, глядя воину в глаза. – Разве ты не видишь? Тартарин зарычал, оскалившись. Надеюсь, это быстро пройдёт. Главный вышел вперёд и, смерив его взглядом, замахнулся клинком. Ли закрыл глаза. Я люблю тебя. А затем раздался птичий крик. Прокручивая дальнейшие события много после, Ли никогда не мог избавиться от ощущения накативших мурашек. Высокий звук птичьего писка проходился по телу тонким уколом серебряной иглы, что вонзалась куда-то под позвоночник, вынуждая распахивать глаза. Ли увидел, как заозирались тартары, запрокинув голову, и сам последовал их примеру, выискивая птицу взглядом. Крик повторился, и он, наконец увидел её, сидевшую на ветке, среди плотной кроны сосны. Ярко-жёлтые глаза её ярко выделялись на фоне листвы. Сердце Ли пропустило удар. Он понял, что произойдёт дальше ещё до того, как это действительно случилось, чувством дежавю выбив из легких весь воздух, заставив вот так, с затаившимся дыханием наблюдать, как крик птицы подхватывают её сёстры, обрушиваясь на поляну беспощадным градом. События завертелись. Тартары закричали, вскидывая оружие в попытке отбиться от их атаки, параллельно извиваясь от боли, пока птицы выклёвывали их деймонам глаза. Ощутив, как хватка на шее ослабевает, он поднялся, устремившись в том направлении, где должна была находиться зайчиха. Рука его потянулась к револьверу за поясом, но прежде, чем он успел его вскинуть, целясь волку прям по центру лба, пестрая взъерепенившаяся птица набросилась на него, принявшись клевать и царапать когтями лицо. Оказавшаяся на земле Эстер бросилась к нему, и он подхватил её, в прыжке прижимая к груди и откатываясь в сторону столь удобно подвернувшихся камней, которых, как он мог поклясться, не было и минуты назад. Как во сне он наблюдал, как тартары бегут или падают, поверженные атакой природы, не веря, не понимая происходящее так же, как не понимал его он. Взгляд его зацепился за единственную сражающуюся фигуру – тот самый воин, державший его, отбивался от птиц ударами стрел, что пронзали их горла в последнем крике. Когда стрела подбила крыло птице – скопе, святые духи, это не могла быть никто, кроме скопы – Ли ощутил поднявшийся в груди гнев. Вопреки возражениям Эстер, он выскользнул из их убежища, в несколько шагов настигая война со спины. Одним ударом выбивая из слабой хватки тартара лук, он повалил его на землю. Начавшаяся борьба оказалась недолгой. Приложив его затылком о бревно, Ли навалился сверху, успевая прижать остриё единственной оставшейся стрелы к его горлу прежде, чем чужие ладони впились ему в лицо. Тартар оскалился, Ли укрепил хватку, вглядываясь в противника. Мужчина был едва ли младше него – его бледное лицо было перепачкано грязью, а в глубине глаз было какое-то странное помутнение, на мгновение показавшееся Ли знакомым. Поняв, что он медлит, тартар замер, встречаясь с ним взглядом.  — Я не убивал его, — прошипел Ли, наклонившись к самому лицу воина. В глазах его он прочел непонимание. – Убей я его, это связало бы нас меньше. Вы зовёте это илэмуматом, — глаза мужчины в ужасе расширились. Теперь была очередь Ли скалить зубы. – Поэтому вы не можете убить меня, видите? Кто ещё мог устроить это шоу? Тартарин двинул ртом в попытке что-то сказать, но прежде, чем ему удалось, Ли замахнулся, одним ударом лишая его сознания. Вскрикнул волк. Над поляной повисла тишина. Ли откинулся назад и, прикрывая глаза и запрокидывая голову. Он шумно выдохнул, давая себе мгновение отдыха, а после медленно поднялся. Птицы исчезли. На поляне, помимо их мёртвых тел и потерявших сознание тартар не было и души, и Ли заозирался по сторонам, пытаясь найти хоть намек, подтверждающий его собственные слова. Ноги у него подкашивались.  — Джон? – выкрикнул он, вглядываясь в темнеющую зелень чащи. Звук получился скорее хрипящим, чем громким. Ли закашлялся, пытаясь избавиться от привкуса крови во рту. – Джон!  — Ли, его здесь нет, — тихо отозвалась Эстер, выбираясь из укрытия. Голосок у неё сипел, она вжимала шею в плечи, стараясь не задевать травой запекшиеся на тельце ранки. Ли помотал головой.  — Этого не может, это… Ты же видела!  — Да, но это…  — Джон! – не унимался аэронавт. Сердце его болезненно прорывалось сквозь прутья рёбер. – Джопари!  — Я его не почувствовала, — пробормотала Эстер. Опустив голову, Ли увидел, как она замерла возле тельца скопы, осторожно обнюхивая пробитое крыло. Птица так и осталась неподвижна.  — Ты могла не заметить.  — Нет, — отозвалась зайчишка, поворачивая голову. – Это было странно, но… по-другому, — она повела носом. – С лесом что-то не так.  — Когда с ним было хоть что-то так? – раздраженно огрызнулся Ли. За спиной у него раздался шелест. Аэронавт дёрнулся, вскидывая пистолет. Из-за деревьев показалось животное – его светло-серый мех ярко выделялся на фоне зелени деревьев. Взгляд аметистовых глаз едва коснулся дула револьвера, и тут же вернулся к его лицу. Важенка моргнула. Ли выругался. Какой же он наивный дурак.  — Здравствуй, — произнёс он, запоздало спохватившись. Эстер подобралась к его ногам, осторожно кивая. – Спасибо, что помогли. Деймон издала тихий фыркающий звук, расшифровать который Ли не смог. Зато когда она повела головой, медленно направившись обратно в чащу, всё стало понятно и без слов. Он тяжко вздохнул, ощущая груз собственной наивности, а затем, переглянувшись с Эстер, двинулся следом. Они пошли напрямик через чащу. Важенка вела его по узким тропкам, едва проглядывающим среди густой травы и поваленных веток, замедляясь, когда он отставал и недовольно покачивала головой, наблюдая, как он пытается отдышаться, ощущая как едва покрывшиеся корочкой раны начинают кровить. И пусть Ли был уверен, что от города, с которого он начал свой побег, до последнего места обитания Баая им в жизни не дойти пешком, однако всё равно продолжал идти. Он не знал, сколько они шли, прежде чем лес стал редеть, а земля постепенно сменилось крупной галькой. Когда же впереди раздался шум реки, важенка остановилась, заглянув в глаза, а потом мотнула головой – мол, иди. И он, кивнув, пошел, не думая о том, куда уйдёт она – сибирский лес, понимал он сейчас, для неё был одним большим пастбищем. Она была повсюду. И не только она. Сухенькую фигуру он заприметил не сразу, даже выйдя на берег, где начинавшее заход солнце освещало пространство тёплым светом. Он прищурился. Чуть приподнимая здоровую руку козырьком и оглянулся, когда наконец увидел старого шамана. Баай стоял на пороге, по колено погруженный в воду. Лучи заходящего солнца скользили по его оголённым плечам – Ли заприметил летний кафтан из светлой ткани на камнях неподалёку. Дряблая кожа мужчины была покрыта чернилами татуировок, которые, как казалось в закатном свете, испускали какую-то особую тьму, что ползла по воде тенями. Баай стоял неподвижно, по всей видимости медитируя. Ли не мог разглядеть его лица, чтобы сказать наверняка. Он медленно опустился на камень, ожидая. Некоторое время спустя – должно быть прошло около часа, но начавший клевать носом Ли не мог сказать наверняка – солнце, наконец, скрылось за горизонтом, оставив светло-голубое небо исполосованным яркими прожилками света. И тогда Баай расправил плечи, поворачиваясь. Он медленно добрался до камней, а затем так же медленно на ходу накинул на себя кафтан. Когда босые ступни его зашелестели по гальке, Ли поднялся.  — Баай.  — Нява, — отозвался шаман. Ли внутренне вздрогнул от прозвучавшего прозвища, но в устах Баая оно звучало скорее ласково, чем оскорбительно. Шаман окинул его взглядом, задерживаясь на следах крови на лице и одежде. Куцые брови его нахмурились. – Как ты угодил к ним в силки?  Ли вздохнул, ничуть не удивляясь, что шаману не нужно ничего пояснять.  — Долгая история, — выдохнул он. Шаман приподнял бровь.  — Мы торопимся? Ли, усмехнувшись, покачал головой. Баай отвёл его к месту чуть выше по берегу, выбранное им для ночлега. Поваленные деревья здесь образовывали клин, в глубине которого были укрыты вещи и оружие, а ближе к центру располагались сложенные конусом ветки с листвой, вспыхнувшие от одного лишь касания старика. Баай протянул ему котелок, и дождавшись, когда Ли умоется, стирая с лица запёкшуюся кровь, указал ему на землю.  — Снимай и ложись. Ли не пришлось повторять дважды. Избавиться от одежды оказалось не так-то просто. Пропитанная кровью и потом, она липла к коже, застрявший наконечник рвал и без того изодранную ткань. Ли сцепил зубы, избавляясь от плаща и куртки – по коже побежали мурашки от набежавшего ветра, но стоило ему поёжиться, как температура вдруг изменилась, потеплев. Боковым зрением Ли видел, что Баай наблюдает за ним, заваривая что-то в плошке. Судя по запаху – целительный отвар с добавлением чего-то ещё, более кислого и маслянистого. Когда взгляды их встретились, шаман протянул плошку ему. Травянистый привкус загорчил на языке, вязкостью мазнув по нёбу и языку, и Ли чуть поморщился, замечая, как усмехается шаман. Он отложил плошку в сторону, а затем медленно, стараясь не беспокоить раненное плечо, откинулся на расстеленную шерстяную накидку. Эстер, выглядя совсем сонной, устроилась у него в ногах.  — Как вы узнали? – всё же спросил он, когда Баай оказался по левую сторону от него. Тонкие сухие пальцы едва ощутимо провели по рассечённой скуле, почти сразу откликнувшейся ощущением холода, что защекотал кожу. – Мы были далеко.  — Притьоки повсюду, — пожал плечами шаман. – А твоя кровь им знакома, — взгляды их встретились. – Раськазывай. Ли вздохнул, прикрывая глаза.  — Я не знаю, когда это началось. Наверное, года три назад, когда мы столкнулись в таверне. Люди узнали, что мы с Джопари сражались бок о бок. И что я вернулся сюда, а он нет. Потом нашлись те, кто участвовал в битве с Магистериумом, — Баай фыркнул, чуть закатывая глаза. Должно быть, с его точки зрения это выглядело совсем незначительным событием.  — Чужие языки нье доводьят до добра.  — Да, — кивнул Ли, шумно выдыхая, когда шаман схватился за обрубленное древко застрявшей стрелы. – Люди связали два факта вместе. И решили, что это я его убил. Смешок Баая поглотил собой мерзкий хруст, с которым он извлёк наконечник из плеча, пока Ли впился пальцами в траву, заставляя себя дышать. Боль была жгучая и горячая – кровь забила из раны, навевая собой воспоминания о другой такой же стреле. Тогда, признаться, получать её было несколько… спокойнее, если так можно было назвать облегчение от того, что она угодила в него, а не…  — Они звали меня нявой, — просипел он, когда шаман, наконец, закончил, переходя к обработке раны.  — Такьова тьвоя суть в нашем языке.  — Заяц? – предположил Ли. Баай кивнул. – Получается и вы из их племени.  — Я покинул их много вёсен назьад.  — Почему?  — Моья природа изьменилась. Я стал нужьнее средьи жизньи, нье смьерти.  — Так вы стали шаманом? Баай покачал головой.  — Я бьил шьаманом задолго до того, кьак стал Бааем. Неть. Неть. Старый шаман замолчал. Лицом он оставался спокоен, сосредоточенно втирая пахучую мазь ему в рану. Кровь из неё стекала у него меж пальцев, повторяя линии чернил татуировок. Глядя на них, Ли подумал о багряных капельках, ударявшихся о прозрачную гладь ручья. Притоки повсюду. Перед глазами возник образ косы, поворачивавшего за островок земли устья, что скрывало свои водные пряди средь высоких деревьев. Источник, что бил рядом со старой хижиной в лесу на востоке, в которой пахло засохшими травами и было невыносимо пусто. Бурное течение, качавшее моторную лодку с борта на борт. Бушующие волны, поглощавшие собой шар. Высохшее призрачное лицо, смотревшее на него птичьими глазами из пустоты. Привкус крови, оседавший на языке глубоко под водой. Тонкий шрам, скрывавшийся в складках шеи шамана. Важенка, своей легкой походкой пересекавшая лес за считанные мгновения. Орёл, чей тяжелый взгляд держал под прицелом спину. История, рассказанная тихим голосом у костра, когда взгляд родных карих глаз то и дело обращался к нему. Мысль, пришедшая в голову, когда они остались вдвоём. Должно быть это трудно – хранить сердце того, кто никогда не будет принадлежать тебе целиком. — Поэтьому тьи ей и ньравишься, — произнёс Баай, заставив Ли вздрогнуть. На губах его замерла улыбка. – Тьи поньимаешь. Ли молчал. Настигнувшее его осознание расставило по местам все упущенные моменты. Это ощущалось финалом партии, выложенными на стол картами. «Мне жаль» вертелось на языке, но Ли не давал ему сорваться, понимая, что шаману его сожаление не нужно, как и не нужно было ему, потому что с этим сожалением – отвратительно горьким, липшим к коже сожалением – было ничего не поделать. Чего стоила жалость, если она не приносила облегчения? Он вздохнул. Шаман тихо усмехнулся, проводя ладонью вверх к его лицу.  — Твои мысли как осетр в нерест, нява. Ли фыркнул в ответ, отводя взгляд. Почему-то смотреть на старого мастера сейчас не хотелось. Стыд мазал по шее и ушам жгучими пятнами. Мысли загудели.  — Получается, вы бились с богом? Баай рассмеялся.  — Больно надо. Неть. Неть. Богов придумьали льюди, поньяв, что нье могут ими стать. Тьех, кто не понял, постигла другьая участь.  — Но битва была, — взглянув шаману в глаза, произнёс Ли. На секунду ему показалось, что в глубине его тёмных глаз засверкало озорство.  — Тьи видел утёс. Эстер тихо вздохнула. Какое-то время они провели в тишине. Холод мази действовал по-особенному успокаивающе, но мысли не уходили, выводя на подкорке круг за кругом. Ему вспомнились собственные слова, брошенные молодому тартару там, в лесу. Каждая буква в них была пропитана отчаянной в своей слепоте надежде. Теперь эта слепота сгущалась под веками, так что страшно было закрывать глаза.  — Как вы справились? – прошептал он, не узнавая свой собственный голос. Шаман, пальцами выводивший круги у него над висками, ничем не дал понять, что услышал его. Но прежде, чем Ли успел пожалеть, ощутив очередной порыв стыда, тот заговорил.  — Ньикак. Сь горьем ньельзя справиться. Этья борьба со стихией своьей собственной прирьоды. Ньельзя справиться. Пережить. Ильи отправиться вслед. Мнье пришлось пережить. В темноте затянутого тучами звёздного неба он вдруг увидел полутень совсем молодого человека, лежащего на земле среди высокой травы. Кровь капала из пореза на шее, впитываясь в ткань расшитой узорами рубашки, придавая ей тёмный цвет. Пустота в глазах звенела. Ли стало трудно дышать.  — Но вы скучаете. Они встретились взглядами, и Ли отчётливо ощутил, что Баай знает. Звук прокручивающегося барабана револьвера зазвенел в ушах так, что закружилась голова и стало тошно. Но потом это сменилось тишиной, которую разбил хриплый женский смех, прозвучавший так далеко и тихо, почти эфемерно. У Ли скрутило внутренности от охвативших его ощущений, чужих и родных одновременно. Тепло маленьких сухих рук, лучом весеннего солнца скользнувших по коже. Привкус металла на губах, вспышки боли от остроты зубов. Холод пустующей половины у стены. Полуоборот сквозь арку коридоров комнат. Взгляд тёмных глаз, полных смертоносной решительности. Пустота. На утро, когда рассвет растёкся по блеклому небу маслянистыми красками, Баай перевёз его по реке вниз. Он почти не двигал веслом, покачав головой на предложение Ли помочь. Вода несла их сама, потоками обнимая борт. Ли не спрашивал, не смотрел в лицо старому шаману, потому как застывший на нём усталый покой ранил слишком сильно. Когда они сошли на берег, оказавшись совсем неподалёку от того места, где Ли оставил шар, шаман взял его ладонь в свою.  — Тьебе нье перебороть свою суть, нява, — произнёс он, глядя ему в глаза. – Пережить горье можно тьолько горьюя. В полной мьере. Нье прячьась, нье страшась. Нье избегая, — он помолчал несколько мгновений, а потом заговорил вновь, и голос его звучал ниже и тише:  — Смьерть обходит тьебя стороной. Тому есть причьина и причьина сильная. Нье стоит её дразнить. Ли сглотнул, ощущая, как по коже вдоль позвоночника идёт холод. Он точно знал, о чём говорит Баай. Однако это не помогло.

***

Пробуждение ощущалось каким-то неестественно лёгким, будто он и не спал вовсе. Ли открыл глаза, устремив взгляд вперёд, туда, где отчего-то пересекались потолочные балки. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что он лежит на полу. Попытка встать, почти сразу сменившаяся желанием хотя бы сесть, удалась со второго раза. Затекшие мышцы шеи и рук кололо, кожу в районе лба неприятно саднило. Он прикрыл глаза, ощущая, как на языке скапливается желчь, отчего тут же поморщился. На лбу выступил пот, он поднял руку, чтобы утереть капли. Когда кожи коснулся холодный метал, сердце ухнуло, пропуская удар. Ли уставился на револьвер в своих ладонях, в барабане мыслей медленно прокручивая события вчерашнего – вчерашнего ли? – вечера. Он помнил, как изрядно напился в местном кабаке, как мерзкое пойло с кедровым привкусом жгло язык и горло, и как заплетающиеся ноги вечно бились о что-то тяжелое и тупое. Он в общих чертах мог вспомнить, как добрался до номера. Как в пыльных закромах наткнулся на бутылку чего-то мутного, спиртной запах которого перебил ароматы его нестиранной одежды. Он не мог вспомнить, кому принадлежали первые возмущения, взорвавшие тишину комнаты. Не мог вспомнить, кто первый начал кричать. Затем отчётливая вспышка – он вскидывает пистолет, пальцем давя на курок ещё до того, как дуло упрётся в бешено стучащий висок. И затем тишина. Раздался шорох. Повернув голову, он увидел Эстер, выползающую из-под тени стола. Зайчиха бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась, принявшись нарочито показательно отряхивать шерстку. Ли вздохнул. Деймон полноценно не разговаривала с ним почти четыре года, не считая коротких фраз, замечаний и окриков, произнесённых ею в порыве особенно бурных эмоций. Как вчера. Слова Эстер, сказанные во время вчерашней ссоры, в голове сливались в одну тянущуюся тираду, но от того их содержание менее болезненным не становилось. И правдивым тоже. Ли вздохнул.  — Ты не поверишь мне, если я скажу, что мне жаль, да? Зайчиха тихо фыркнула, поведя ушами, но головы не повернула.  — Ты и на том свете на меня бы дулась?  — Я в тот мир не попаду. Ли замолчал, не зная, радоваться ли прозвучавшему ответу. Зайчиха повернула голову. Взгляд её тёмных глаз мрачно скользнул по нему.  — У тебя кровь на лице, — буркнула она, поведя носом. Ли нахмурился. Пальцы его потянулись ко лбу, ткнувшись в место, где кожу саднило. На подушечках остались запекшиеся сгустки. Он поморщился.  — Что произошло? Эстер фыркнула.  — А то ты не знаешь. Каждый год одно и то же представление – самому не надоело?  — Кончай ворчать, — огрызнулся он, неохотно поднимаясь. Суставы захрустели, одежда неприятно натянулась, прилипши. Ли оглянулся по сторонам, выискивая следы пули. Но той как и след простыл. Он вздохнул. Откинув револьвер в сторону, он стянул с себя рубашку и повёл плечами, давая обнажившейся коже привыкнуть к холоду. Затем, размяв затёкшую шею, медленно побрёл к несчастно покоившейся в углу комнаты раковине. Холодная вода брызнула из разъетого ржавчиной крана. Он глубоко вдохнул, наполняя ей ладони. Вода пахла истлевшей землёй и затхлостью, но всё равно принесла облегчение. Смыв пыль и остатки крови, он выпрямился, глядя на себя в зеркало. Вид у отражения был помятый – бледное опухшее лицо приобрело какой-то серый оттенок, на щеке красовался уже позеленевший синяк, от виска к центру лба тянулась ссадина. Ли вздохнул. До чего он докатился. Позади раздался шорох. В зеркало он увидел, как Эстер, переминаясь с лапы на лапу, нерешительно подбирается к единственному стулу в этой узкой, миром забитой комнате. Деймон помедлила пару секунд, а затем прыгнула, забираясь на сидушку. Довольная собой, она повела плечами, выпрямляя уши, но, видимо ощутив на себе взгляд, повернула голову. Внутренности у Ли скрутило.  — Мне жаль, — тихо произнёс он, глядя в лицо зайчихе через отражение. Та моргнула, не сводя с него глаз, отражавших собой полное безразличие. От этого стало лишь хуже. – Правда.  — Это наш общий день рождения, — ответила она, поведя ушами. – Ты всё время об этом забываешь, не так ли?  — Прости. Эстер вздохнула. Ли развернулся, глядя на то, как она ведёт шеей, отводя взгляд, как сутулятся её плечи. В груди стало невыносимо тошно. Он сделал несколько шагов вперёд, а затем присел, оказываясь с зайчихой на одном уровне. Та не смотрела на него, но Ли чувствовал – впервые за много месяцев по-настоящему чувствовал – что она его слушает. И поэтому голос его задрожал, сорвавшись на шепот, когда он заговорил.  — Прости меня. Я не должен был этого делать. Я же обещал, да? – зайчиха хмыкнула. – Ты знаешь, у меня плохо с обещаниями. Поэтому мы здесь, — он глубоко вздохнул, на мгновение прикрывая глаза. – Это плохо. Мне плохо. И я не знаю, станет ли лучше. Я знаю, что не должен так говорить, но… В последнее время я чувствую, что я абсолютно один, — Ли шмыгнул носом. – Это не так. Это не правильно. Есть Лира, есть Пантелеймон, и я знаю, что обещал заботиться о них, но… Иногда у меня просто нет сил. Я перестаю хоть что-то ощущать. И это становится единственным способом ощутить хоть что-то. Хотя бы страх. Хотя бы боль. Но это жестоко. Очень жестоко, и я не должен так поступать. С тобой в первую очередь. И я правда сожалею. Ты имеешь полное право не прощать мне это, не прощать мне всё то, что я натворил за эти годы. Но я скучаю по тебе, моя Эстер. Мне тебя так не хватает. Ли замолчал, ощущая, как щеки его мокнут от набежавших слёз. Он не ждал от деймона ничего – гордость зайчихи всегда шла с его собственной ноздря в ноздрю, так что о прощении даже думать не стоило. Ему просто хотелось сказать. Ему просто хотелось… Сердце его замерло, а затем зашлось быстро-быстро, когда чужое – родное – тельце подалось вперёд, сильно-сильно прижимаясь. Он ощутил волну чувств, накатившую со стороны деймона столь сильно и ярко, что заболело сердце. Чужое облегчение, горе и тоска слились с его собственным, и когда он обнял деймона, крепко прижимая зайчишку к себе, обрело рамки лишь единственного значимого. Прощения. — Я скучаю по нам, — прошептала Эстер ему в плечо, и Ли прикрыл глаза, с нежностью проводя ладонью по жесткой шерстке. – Я понимаю, что это я виновата. Что я не должна была тогда срываться. Что я наговорила лишнего, что я обвинила тебя в том, в чем не должна была. Но это было лишь потому… — Эстер глубоко вздохнула, прикрывая заблестевшие глаза. – Что мне было больно видеть, как ты лишаешь себя, нас, счастья. Которого мы оба хотели. И всё это было так больно, обидно и несправедливо. Так нельзя. Это нечестно.  — Я знаю, — кивнул Ли, ощутив, как по щекам его льются слёзы, но то были другие слёзы, приносящие лишь облегчение. – Я знаю, я…  — И это было так… так глупо, — шмыгнула носом Эстер. – Потому что я чувствовала, что ты обижался, и я чувствовала, что вела себя грубо, но я просто… Меня так злило, что ты закрываешься, потому что думаешь, что я не понимаю, хотя я понимала. Не только ты потерял его. Но и я потеряла её, — Эстер глубоко вздохнула, и тихий скулёж рвался из её задыхающейся груди. Ли протянул руки, перехватывая зайчишку так, что она оказалась у него на коленях, прижимаясь мордочкой к плечу, пока его ладони медленно и нежно оглаживали шерстку, прижимая тельце деймона к себе. – Мне её так не хватает. Иногда, когда я вижу птицу, летающую в небе, то всего на секунду представляю, что это она. Что пусть она так высоко и далеко, но она счастлива. Я могу лишь надеяться, что она счастлива, что она цела и здорова, что она излечилась. Что новый мир не был к ней жесток, что он избавил её от недуга. Что она вернула себе былую легкость, что она всё так же нелепа и забавна, и бесконечно умна и опасна. Я надеюсь, он заботится о ней, я надеюсь, что она счастлива и никогда не чувствует себя одиноко. Но я не знаю, — голос зайчишки сорвался на хрипящий шепот, так что Ли почти не слышал, лишь чувствовал, что она говорит. – Я не слышала её ни разу с момента, как она ушла. Я видела, что Джопари стало хуже, я чувствовал, как он меняется, но я ни разу, ни на секунду не ощутила её. И я знаю, что это глупо, и что она бы так не поступила, но иногда мне становится страшно, что я всё надумала. Что это было не по-настоящему. Что я… Что я слишком маленькая и глупая для такой, как она, что я слишком… обычная. Что я сливаюсь с травой, и когда она летит так высоко в небе, меня совсем не видать.  — Она бы так не поступила, — шепотом ответил Ли. Эстер шмыгнула носом.  — Откуда тебе знать?  — Ни откуда. Просто… Саян Кётёр такая. Она самодовольная и наглая, она гордая и высокомерная до нелепости. Но мне всегда казалось, что она жутко стесняется. Что она так заявляет о себе, боясь, что кто-то успеет возразить прежде. И я думаю, мы ей нравились. Иначе бы она не стала таскать нам дохлых сусликов.  — Может быть, она решила, что мы настолько беспомощны, что не можем добыть их сами?  — Не то чтобы нам нужно было добывать сусликов, — они оба усмехнулись. – Просто она так решила.  — Какой у нас был шанс возразить?  — Никакого, — фыркнул Ли. Он вздохнул. – Я тоже по ней скучаю. Повисла тишина. Ли медленно дышал, продолжая гладить Эстер, пока она тихо плакала, уткнувшись ему в плечо. Ему показалось, что он впервые с момента их разговора в лощине, казавшемуся им обоим последним, ощутил такую глубокую связь со своим деймоном. Какую непростительную грубость он допустил, отгородившись от неё, позволив себе, своей дурацкой гордости восторжествовать и заточить его крохотную, столь ранимую зайчишку, в темницу собственных страхов. Когда слёзы деймона закончились, ещё какое-то время они сидели молча. Потом она повела плечами, выпрямляясь. Взгляды их встретились. Ли ласково огладил её мордочку.  — Мы будем в порядке, — прошептал он, впервые за долгое время поверив в правдивость собственных слов. Эстер тихо шмыгнула, кивая.  — Нам надо отдохнуть, — сказала она. – Побыть в тепле и сухости. Хорошенько поспать.  — Я думаю, мы задолжали Лире выходные.  — И самим себе отпуск, — с нажимом произнесла она. Ли усмехнулся. – Не думаю, что цыгане расстроятся, не присоединись мы к ним в этот раз.  — Они только рады будут, что наконец-то мы не мешаемся у них под ногами.  — Ты не мешаешься.  — Туше. Оба они рассмеялись.  

***

До Лиры они добрались лишь две недели спустя и пробыли в Оксфорде чуть больше месяце, прежде чем у профессора нашлось для него новое задание. Они с Эстер сошлись на том, что будут брать лишь те из них, на выполнение которых требуется не больше недели. И пусть это оплачивалось не так хорошо, зато они всегда находили себе тёплое и сухое место для ночлега. Столь примитивный акт заботы о самих себе оказался на удивление действенным, и уже пару месяцев спустя Ли почувствовал, как дышать становится легче.  — Лыбишься как мартовский кот, — с прищуром произнесла Лира, наклоняя голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Ли пожал плечами, чуть морща нос, когда пролетавший на ветру пух коснулся его щеки. – Что, дела идут в гору?  — Только если финансовые. Профессор пообещал прибавить мне жалование к осени. Если не сплешивит, то сможем смотаться к морю на недельки две. Тебе понравится.  — Не торопись давать обещаний, — хмыкнула Лира, пиная попавшийся под подошву камень. Ли вскинул бровь.  — Я серьёзно, — Лира улыбнулась.  — Ты уже виделся с доктором Кёрном?  — А должен был?  — Он тебя искал, — кивнула Лира, отчего-то отводя взгляд. – В последнее время он сам не свой. Дёргается вечно, вопросы странные задаёт.  — Вопросы?  — О Чудесном ноже. И о Груммане, — Лира повернула голову, глядя Ли в глаза. – Ты бы обрадовался, если бы он вернулся?  — Не люблю рассуждать о несбыточных вещах, — хмуро ответил Ли, поведя плечами. Такая реакция отчего-то вызвала у Лиры улыбку.  — Мы с Уиллом договорились, что не будем слишком строги к себе и другим, если однажды полюбим кого-то, — произнесла она, глядя перед собой. Затем взгляд её юркнул к глазам Ли. – У вас с Джопари такого уговора не было?  — Не то чтобы мы много разговаривали на этот счёт.  — Нашли, чем занять себя в прощальную ночь? – сверкнула глазами девушка. Ли задохнулся в возмущении. Лира замерла на несколько мгновений, а затем взорвалась смехом, который почти сразу сменился возмущенным ойканьем, стоило Ли начать её щекотать. До доктора Кёрна он решил не добираться. Он порывался, несколько раз почти доходил до его кабинета, но всегда поворачивал обратно. Ли не знал в чём причина этого нежелания. В конце концов, такое положение дел показалось ему даже правильным. Не было смысла разговаривать с доктором Кёрном о Джоне – Ли сказал ему всё, что хотел, ещё тогда, почти пять лет назад, и с тех пор вряд ли что-то изменилось. Чудесный нож был в другом измерении, Грумман был мёртв, а о Джоне – его Джоне – никому из этой кучки самодовольных болванов, мнивших себя учёными, знать и не нужно было. Обойдутся. А от мысли о научных разъяснениях и рассуждениях, связанных с Эзахеттром, его начинало тошнить. Он видел, на что способен был столь изысканный инструмент, и ещё отчётливей понимал, какой ценой он переходил в руки человека, так что ничего из того, что мог сказать ему доктор Кёрн, он слышать не желал. Однако Вселенная, как всегда, не то чтобы учитывала его желания. Он был уже на аэростате – регулировал давление в баллонах, проверял запасы – когда услышал, как кто-то зовёт его по имени, торопливо ускоряя шаг. Он выпрямился, выглядывая из кабины, едва сдержав рвущееся с губ ругательство, когда завидел фигуру в фиолетовой мантии, стремительно направлявшейся к нему. У доктора от бега раскраснелось лицо, костлявая грудь рвано вздымалась, когда он, наконец, остановился.  — Мистер Скорсби! – произнёс он, приподнимая шляпу подрагивающей рукой. Ли кивнул, зеркаля его жест. – Уже улетаете?  — Появилась работёнка на Севере, — уклончиво ответил аэронавт, обменявшись быстрым взглядом с деймоном. Та нахмурила брови, негласно коря его за упрямство. – Старый знакомый просил помочь.  — Понимаю, — кивнул доктор, наконец восстанавливая дыхание. Его ворон, в чьих чёрных пёрышках уже притаилась седина, тихо замер у хозяина на плече. – Мистер Скорсби, у вас не найдётся минутка для разговора?  — Разве что только минутка, — отозвался Ли, кивая в сторону датчиков газа. Доктор, явно сделав вид, что понимает, о чем говорит, методично закивал.  — Да-да, конечно, я… Понимаете ли, мистер Скорсби, я хотел у вас поинтересоваться… знаете, деликатнейшая тема, да, мы уже говорили с вами об этом…  — Прошу вас, не тяните.  — Как давно вы видели доктора Груммана в последний раз? – Ли моргнул, ощущая, как сердце его пропускает удар. Он медленно повернулся, глядя доктору в глаза.  — Почти пять лет назад. Мы сражались бок о бок при битве против Властителя.  — Да-да, конечно, я понимаю, да, вы ещё говорили, что он не вернётся, но я…  — И он не вернётся, доктор. Никогда, как я и сказал.  — Но я видел его, — взволнованно отозвался доктор. Птица на его плече встрепенулась, тихо каркая. Ли и Эстер обменялись быстрыми взглядами.  — О чём вы говорите? – подала голос зайчиха, передними лапами забираясь на борт аэростата. Доктор судорожно кивнул.  — Несколько… несколько недель назад он приходил сюда. Станислаус Грумман. И он искал вас.  — Это невозможно, — покачал головой Ли.  — Но я видел его! Он, он… Он был в вашей комнате! Он был так взволнован, постоянно спрашивал о…  — Довольно! – отрезал Ли, вскидывая руку. Доктор Кёрн оборвался на полуслове, озадаченно хлопая глазами. Ли глубоко вдохнул, пытаясь угомонить запыхавшееся сердце.  — Мистер Скорсби…  — Я сказал довольно, — процедил Ли сквозь сжатые зубы. – Я не знаю что и кого вы вдели, доктор Кёрн. Кем бы этот человек ни был, он не Станислаус Грумман, уж поверьте мне.  — Но…  — Довольно. Я не желаю об этом слышать. И я не желаю… Нет, я запрещаю вам спрашивать об этом Лиру или Пана, — он плотно жал губы, вглядываясь в испуганные глаза доктора. — Если бы он вернулся, поверьте, я бы узнал об этом первый. Кто бы это ни был, он пошутил над вами, глупо и жестоко. Но вам лучше не заботиться о дурацких шутках, а подумать о безопасности места, в котором живёт та, кого я зову своей дочерью. Ещё одна такая выходка и клянусь, я заберу её так далеко, что вы сможете лишь тешить себя надеждами узнать хотя бы слухи о её свершениях. Он замолчал, глядя остолбеневшему доктору в глаза. Затем, на мгновение прикрыв глаза, чтобы перевести дух после тирады, глубоко вздохнул и повернувшись, шагнул обратно в кабину.  — Всего хорошего, — негромко произнёс он, захлопывая дверцу. Доктор ему ничего не ответил. Весь оставшийся вечер они с Эстер провели в тишине. Лишь на рассвете, когда Ли смирился с невозможностью сомкнуть глаз, она осторожно, будто боясь потревожить и лишний раз спровоцировать, забралась к нему под бок, положив голову на грудь.  — Это могут быть тартары, — прошептала она, глядя ему в глаза. Ли молча кивнул, в очередной раз в мыслях обращаясь к образу молодого шамана, что он оставил в крови в лесу. – Мы оба знаем, что шаманы способны и не на такое.  — Зачем им так очевидно лгать?  — Может быть они опять ищут нас. Надеются, что ловушка сработает.  — Это могло сработать.  — Да, но каков итог? – Ли не ответил, взглядом устремляясь в залитую светом полоску неба, что пробивалась через полог. – Мы можем спросить у Баая.  — Он не нанимался нам в няньки.  — Да, но он ведь может знать. Кто, если не он? Ли не нашел, что ответить. Они добрались до Баая почти две недели спустя, так что волнение его поутихло. По правде говоря, он не знал, что думать. Всё это действительно казалось ему какой-то глупой, несуразной шуткой, но тревожное чувство внутри не давало покоя. Вдруг что-то случилось? Вдруг это и правда был…  — Тьи задумчив, — прервал тишину старый шаман, с прищуром глядя ему в лицо. Ли кивнул. Они вдвоём стояли на косе. Ветер трепал ему волосы, лаская лицо в предзакатных лучах. Енисей переливался всеми оттенками алого, впитывая в себя летнее тепло.  — Кое-что странное случилось, — ответила замест него Эстер, чуть выпрыгивая из-за его ног. Шаман приподнял брови, переводя взгляд с него на деймона. Ли устало вздохнул.  — Я был в Оксфорде, — продолжил он рассказ деймона. – И… один из бывших коллег сказал, что Джопари приходил туда недавно. Что он искал меня. А потом исчез.  — И ето дейстьвительно тьак?  — Я не знаю, — ответил Ли, тяжко вздыхая. – Я ничего не чувствую.  — Как и я, — отозвалась Эстер. Она помолчала, переминаясь с лапы на лапу, а затем вдруг добавила. – Точнее, я чувствую, что изменилось что-то, но оно… Слабое. Не знаю.  — Тьогда чьего ви боитесь?  — Мы думали, что это тартары. Это глупо, да, но я…  — Гльюпо, согласен, — кивнул шаман. – Приньять чужой облик под силу нье каждому. Я нье знаю такьих из ныне живущих.  — Тогда зачем?  — Нье знаю.  — А если это действительно он? – отозвалась Эстер. Взгляд её был устремлён в небо и, проследив за ним, Ли заметил кружившую над соснами птицу, чей громкий писк он почти мог расслышать в шуме листвы. Шаман пожал плечами.  — Тьогда он будьет искать вас. И ньайдёт. Если этьо действительно он. А если ньет, тьо не стьоит облегчать безумцам работу.  — И то верно, — с усмешкой согласился Ли. От слов шамана ему стало совсем немного легче. Он улетел с косы, добравшись до деревеньки неподалёку. Доктору Кёрну он не соврал, у него действительно была небольшая работа – местной барменше передали малахитовую шкатулку из самой Московии. Завидев её, она так довольно заулыбалась, что у Ли потеплело на душе. Но всё же, когда девушка предложила остаться на ночь, он отказался, отправившись на шар. В тот вечер небо затянуло грозными тучами, так что до хижины, где он планировал провести ближайшие пару дней, Ли добирался сквозь начинавший бушевать ветер. Несколько раз шар заносило так сильно, что ветки сосен заглядывали в кабину через полог, но он твёрдо тянул на себя рычаги, точно зная, что ни одно местное божество не даст его в обиду. До хижины он добрался сквозь льющий стеной дождь, и как только дверь за ним захлопнулась, на плечи навалилась свинцовая усталость. Вода отбивала дробь по шаткой крыше, ручьем струясь у самого пола, но Ли был уверен, что домик выдержит. За последние четыре года он провёл здесь суммарно по месяцу каждый сезон, так что кажущаяся столь хрупкой обитель стала для него самым настоящим убежищем, если не домом. Когда бы Ли не оказывался здесь, как бы себя не чувствовал, он знал, что здесь его никто не достанет, и дело даже было не в особенной земле, которую обходили стороной люди и хищники. Нет, дело было в другом. Нигде во всём белом свете он не чувствовал себя ближе к Джону, чем здесь. И поэтому, сбросив себя изрядно промокшую одежду и дав Эстер возможность отряхнуться, он скинул с деревянного настила старое стёганное покрывало, пропахшее пылью и травами, и, не зажигая света, завалился спать. Он провалился в темноту сразу же, едва успев сомкнуть глаза, и темнота эта казалась холоднее и осязаемее, чем ощущался привычный дурман сна. Отчего-то темнота пахла илом, истлевшей рыбой и растениями, а ещё – старой, запекшейся кровью, от которой сводило живот. Он не понимал, что это за место и что это за ощущения – страх, что был в груди чужим сердцем, и почему они зовут его, и почему не отпускают. Ионэси? Спросил он, обращаясь в темноту, и та зазвенела серебристым переливом, что становились всё громче и громче, пока не стали звуками, буквами, словами. Именем. ЛИ! Он резко открыл глаза. В хижине стояла тишина, нарушаемая тихим капаньем где-то с крыши. Теплый свет пробивался через окна, играя бликами на пыльном полу. Раздался шорох. Ли повернул голову, взглядами сталкиваясь с ещё сонной Эстер. Зайчиха повела ухом.  — Что-то случилось? – сонно спросила она, когда он сел, ладонью прикасаясь к отчего-то больному месту на груди. – Сон плохой приснился?  — Не знаю, — тихо ответил Ли, разглядывая шрам на руке. Некоторое время спустя, он заставил себя подняться, разминая затёкшие мышцы. Голова у него находилась будто в тумане, так что он решил проветриться, проверив, как пережил бурю шар. Как оказалось, аэростат удар стихии принял на себя с достоинством. Лишь баллоны питьевой воды полегли жертвами природного буйства. Ли покачал головой.  — Надо идти к роднику, — отозвалась Эстер. – Баай же рассказывал, что там притоки особенно чистые. Даже кипятить не придётся.  — Я помню, — кивнул Ли. Он взял с собой несколько вёдер, оставленных им в сарае ещё прошлой весной. Ли частенько привозил сюда всякие мелочи – лопаты, секаторы, ружья, свечи, посуду, какую-то мебель. Отчего-то мысль сделать хижину полноценным убежищем, и, может, однажды показать его Лире, особенно грела душу. Он хорошо знал это место, и пусть оно ничуть не было похоже на его родной дом, ему нравилась царящая тут атмосфера тишины и покоя, единства с такой сильной природой. В тайне ему казалось, что именно здесь он однажды и умрёт, если конечно жажда приключений не возьмёт своё. Сегодня это чувство отчего-то было особенно сильным.  — Прекрати дуться, — возмущенно вздохнула наконец Эстер, — когда они вернулись в хижину с наполненными вёдрами воды. – Ты всё утро сам не свой. Что опять у тебя на уме?  — Ты ничего не чувствуешь? – спросил он, ставя вёдра на стол. Запрыгнувшая на столешницу зайчиха повела ушами.  — В каком плане?  — У меня весь день будто в ушах звенит. И, кажется, я видел Ионэси.  — А она-то тут причём? – удивлённо охнула деймон. Ли повёл плечами.  — Я не знаю. Просто такое чувство.  — Ну, если это правда она, то мы всегда успеем сходить к Бааю и спросить, чего от нас хочет его жена, — фыркнула Эстер. Ли закатил глаза, игнорируя выпад зайчихи. Палец его дернулся, подушечкой зацепившись за торчащий из деревянной ручки сучок. Он нахмурился.  — Знаешь, я будто опять тонул.  — Может, это просто кошмар?  — Может, — кивнул Ли. Взгляд его вновь устремился к рассекавшему ладонь шраму. Он поджал губы. – А что если…  — Кто-то идёт. Ли вздрогнул, поднимая глаза на Эстер. Та смотрела поверх его плеча, туда, где в стене за его стеной было окно. Ли обернулся. Взгляд его устремился через раму дальше, в лес, и он прищурился, пытаясь понять, о чем говорит его деймон.  — Я ничего… — начал было он, но тут зайчиха дёрнулась, спрыгивая со стола и потянувшись прямо к двери, и ему ничего не оставалось делать, как последовать за ней. У самого порога она остановилась, боязливо замахав хвостом, а затем вдруг тихо пискнула, поджав уши. Ли, не понимая происходящего, вышел на крыльцо. Должно быть, я ещё сплю, подумал он, заметив невысокую фигуру, появившуюся из лесной тени. Он шел вперёд, чуть щурясь от светившего ему в лица солнца. Одежда его была помятой, а вид уставшим, будто он провёл всю ночь в пути. В руке у него был посох, изрезанный замысловатыми палочками рун. Когда Ли спустился с крыльца, он остановился, поняв, что на него смотрят. Должно быть, это действительно сон, понял Ли, когда из-за крон деревьев высоко в небе показалась птица, чьё пёстрое оперение так ярко выделялось на его бледном фоне. Он ощутил, как Эстер жмётся к его ноге, не сводя с птицы взгляда, и как из груди у неё вырывается сдавленный скулёж. Сон, вновь подумал он, наблюдая, как человек делает шаг вперёд. Когда он открыл рот, чтобы сказать что-то, дуло револьвера направилось человеку прямо в центр лба. Их взгляды встретились. Над поляной повисла тишина.  — Кем бы ты ни был… — произнёс Ли, и тут же замолчал, не узнавая звучание собственного голоса. Возникшую тишину пронзил птичий крик, и Скорсби вскинул голову, наблюдая, как скопа спускается вниз. Когда она начала кружится, пикируя, он невольно вытянул руку, внутренне вздрагивая, когда та приземлилась, когтями впившись ему в предплечье. Взгляды их встретились. Ли был готов поклясться, что видел в золотой радужке озорство.  — Саян Кётёр, — на выдохе произнёс он, ощущая, как тело его начинает дрожать. Скопа курлыкнула, подавшись вперёд и прижимаясь лбом к его лбу. Ли замер, на мгновение прикрывая глаза, пока птица вновь не вспорхнула, возвращаясь на плечо хозяину. Револьвер выпал у него из рук, с шелестом падая на траву Джон Парри устало улыбнулся.  — Ли.